ГЛАВА 3 3 страница

Вот такая правдивая история о том, как я сочиняю истории.

Итак, я на сцене Театра Бута (Booth Theatre) с Уолтером Маттау в пьесе «Выстрел в темноте», и там есть момент, когда я вот-вот представлю результаты своего расследования: убийцей является дворецкий-гей, имеющий тайную связь с женатым шофером! Как зрители уже, наверное, знают, мы с Джозефой Лантэнэй, героиней Джули Харрис, буквально «приготовили» план: мы запекли обручальное кольцо жертвы в хлебный пудинг, и в кульминационной части моего блестящего объяснения я должен был воскликнуть: «Доказательство находится в пудинге!» И мы достали бы из пудинга обручальное кольцо.

Но будучи фарсом сюжет не мог быть столь тривиальным. Настоящим убийцей был Уолтер Маттау, любивший Джули Харрис и считавший, что у нее любовная связь с шофером, который фактически использовал ее для прикрытия своей тайной связи с дворецким, так что жена Маттау, любившая шофера, бросила Маттау, из-за чего Маттау и пришлось убить шофера. Это ж фарс. Таким образом, в середине моей пламенной речи, в которой я объясняю, как я маневрировал по витиеватому лабиринту плана убийцы и в итоге пришел к неизбежному выводу, что это сделал дворецкий – всё это время Маттау вносил ремарки о том, что я некомпетентный идиот – и как раз, когда я должен был уже кружиться подле гея-дворецкого и обвиняюще указать на него пальцем, по неизвестной причине этот гей-дворецкий делает глоток отравленного вина и падает лицом прямо в пудинг.

«И тем самым, – восклицаю я, указывая пальцем на дворецкого, уже лежащего лицом в хлебном пудинге, – сейчас я покажу, что… педик находится в пудинге!» (нужно было сказать «доказательство» – proof, но Шатнер произнес poof – педик)

Мы с Маттау в упор уставились друг на друга. Публика знала, что я запорол свою реплику, и ждала, разразится ли кто-нибудь из нас смехом. Но это ж фарс – тут надо играть серьезно. Если над персонажем дурачатся или если бы мы засмеялись, вся эта вера в предлагаемые обстоятельства исчезла бы, погубив шоу. Это было бы непростительно – публика заплатила свои с трудом заработанные доллары, чтобы увидеть фарс, и последнее, чего бы им хотелось, это смеха.

Мы с Уолтером понимали это. Мы с ним оба опытные театральные актеры. Так что мы замерли и смотрели друг на друга. Кто-то из зрителей захихикал над моим ляпсусом. Потом кто-то еще прыснул со смеху. Мы крепились. Еще кто-то засмеялся, потом ещё. Смех – заразная штука и быстро распространяется. Но мы с Уолтером даже не шелохнулись, я едва дышал, боясь рассмеяться. Мало-помалу публика поняла, что мы из последних сил стараемся не смеяться, что само по себе уже было очень смешным. И чем более очевидной становилась наша борьба, тем смешнее становилось зрителям. Смех перешел в истерический.

Поскольку в моих клетках было больше воды, чем у Уолтера, я начал потеть. Сначала я заблестел. Я просто блистал. И публика заметила, что ровный матовый грим стал блестящим. А уж потом, когда я напрягся так, как напрягаются в попытке сдержать кишечник, пот потёк с меня ручьями.

Две с половиной тысячи зрителей в зале и актеры на сцене прекрасно понимали, что происходит. Но главным было – не засмеяться. Что бы мы с Уолтером ни сделали, нам нельзя было смеяться. Публика могла смеяться, Джули Харрис повернулась к зрителям спиной и смеялась, но мы ни при каких обстоятельствах не должны были смеяться.

Чем дольше продолжался смех, тем громче он становился. Зрители смеялись уже над звуком своего собственного смеха. Я же медитировал на звук своего дыхания. Я сосредоточился на звуках вдоха и выдоха – дышал и понимал, что ни в коем случае мне нельзя сорваться. Я был весь мокрый от пота, он тёк по лбу и щекам. Смех начал было утихать, а потом разразился снова. Мы с Уолтером так и не двигались. Но наконец-то, после как минимум пяти минут смеха, публика устала, она буквально изнемогла от смеха – и вот тогда мы продолжили пьесу.

Здесь мне нужно сделать паузу. У меня только что появилась интересная идея. Один из проектов, над которым я сейчас работаю, называется Gonzo Ballet. В феврале 2007 года Балет Милуоки поставил оригинальный балет на музыку из моего альбома Has Been («Бывший»), хотя они назвали балет Common People («Обыкновенные люди»). Gonzo Ballet – это документальный фильм о создании балета Common People. Но создание его было долгим, трудоёмким процессом, с многочисленными и неожиданными сложностями. Так что в то время, как существует множество документальных фильмов о создании какого-либо кино или альбома, или в данном случае – балета, я не думаю, что кто-либо сделал документальный фильм о производстве документального фильма о создании чего-либо. А почему бы нет?

Подумайте над этим, пока я пойду наносить грим для следующей главы.

KVAR 4

Saluton, a amik, capitr/o kvar. Ni babilu. Vi? Vi odoras kiel krokodilo. Что на языке эсперанто значит: «Добро пожаловать, мой друг, в главу четыре. Я хотел бы поблагодарить тебя за поддержку в течение столь долгих лет». Или: «Добро пожаловать, мой друг, в главу четыре. Поболтаем? Ты? Ты пахнешь как крокодил».

Вот вам правдивая история. Даже я не смог бы такого выдумать. В одном из ТВ-шоу под названием «За гранью возможного» (The Outer Limits) я играл астронавта, вернувшегося с Венеры и заразившегося странной болезнью, из-за которой я не мог согреться. Исполнительным продюсером того сериала был Лесли Стивенс, очень уважаемый автор, известный прежде всего необыкновенной творческой фантазией. Вскоре после того, как мы сняли эпизод, он позвонил мне и сказал, что у него есть сценарий и он хочет, чтобы я его прочитал. Вещь называлась «Инкубус» и оказалась очень интересной. История поражала своей простотой и безусловностью; фактически это было предание о добре, противостоящем злу. Бюджет обещал быть маленьким, но сюжет был очень сильным и так меня заинтриговал, что сразу после прочтения я сказал, что сыграю в этом фильме.

К сожалению, был один момент, о котором я тогда не знал. Возможно, то было моё заблуждение, но сценарий был изложен по-английски, поэтому я нисколько не сомневался, что и фильм тоже будет на английском. Когда я встретился с Лесли Стивенсом, он сообщил мне, что у него есть для меня потрясающая новость. «Только представь, – сказал он, – мы будем снимать его на эсперанто!»

Вместо того чтобы понять, что идея эта абсолютно frenezla, сумасшедшая, я подумал, что это будет интересно. Наверное, я и сам был frenezla. У меня были смутные представления об эсперанто; универсальный язык, изобретенный в 1887 году доктором Людвиком Лазарем Заменгофом, использовавшим псевдоним Доктор Эсперанто. Предполагалось, что это будет второй язык, на котором различные народы мира смогут общаться для достижения мира во всем мире. Вроде это был Лесли Стивенс, кто сказал мне тогда: «Семь миллионов человек в мире говорят на эсперанто, а фильма на эсперанто вообще никогда не было».

Никогда не было фильма на эсперанто? Семь миллионов человек говорят на нём? Ого, похоже, это действительно отличная идея! Семь миллионов человек захотят увидеть фильм – будет неплохой кассовый сбор. Конечно, на тот момент до меня не доходило, что из тех семи миллионов человек, говорящих на эсперанто, восемь живут в Кливленде, пять – в Сидар-Рапидсе и еще один парень в Сиракузах. Кажется, имелся многочисленный контингент в Либерии, но с ними невозможно было связаться, потому что там не было телефонов. Так что, наверное, дешевле было бы сделать каждому из них индивидуальную копию и послать, чем крутить фильм в кинотеатре. Но тогда об этом никто не думал; наоборот, мы все были так возбуждены, мы творили историю!

Разумеется, никто из приглашенных актеров не говорил на эсперанто. Поэтому нас отвезли в калифорнийский лагерь эсперанто, находящийся в густом секвойевом лесу. Мы разбили лагерь на природе, и по вечерам Лесли, прислонившись к гигантской красной секвойе и куря трубку, рассказывал нам о фильме. Нам дали преподавателей греческого и латыни – и они учили нас правильному произношению слов. У меня был сценарий, в котором с одной стороны был фонетический текст эсперанто, а с другой стороны – перевод на английский, чтобы можно было иметь представление об эмоциональной нагрузке слов.

Во время съемок фильма Лесли Стивенс настоял на том, чтобы каждый – будь ты актером или человеком из съемочной группы – говорил только на эсперанто. И естественно, это создавало определенные сложности. Например, если Лесли говорил рабочему: " A la lumeina puse a sar" – направь свет вон туда, рабочий отвечал: " Mi fluido cacar poop-poop" – спасибо, но моя машина не нуждается в жидкости для карбюратора.

Это был единственный фильм в истории, в котором ни один человек из участвовавших в его создании не говорил на языке фильма. Лесли и режиссировал на эсперанто. Никто никого не понимал, что и объясняет непостижимо чуднyю атмосферу фильма; несколько отчаянные выражения лиц актеров в наиболее значимых сценах, к которым прибегали Феллини, Бергман или Куросава, сцены, в которых актеры выглядели так, будто пытались осмыслить им предначертанное или понять великолепие божьего творения, – но это не про нас. Мы просто пытались расшифровать, что же, черт возьми, Лесли Стивенс пытался нам сказать.

Главным оператором был Конрад Холл, восемь раз номинировавшийся на «Оскар» и получивший приз за фильм «Бутч Кэссиди». «Инкубус», по его словам, это «Картина о колдовстве. Мгла да демоны».

Но зато хоть в одной области у нас не было проблем: никто не забывал своих реплик; хотя, возможно, это можно списать на тот факт, что никто и не знал своих реплик, никто не понимал своих реплик и никто не знал, правильно ли остальные произносят свои реплики.

Моей партнершей была настоящая красавица, молодая актриса по имени Эллисон Эймс, она играла Киа – это имя демона, а не автомобильной компании. Она жила вместе Лесли Стивенсом, что придавало нашим с ней любовным сценам некоторую неловкость. Во время этих сцен я не был абсолютно уверен, кричит ли Стивенс мне: «Обними ее крепче, больше страсти!» или же предупреждает: «Прочь от нее руки или нарвешься на неприятности!». Но я никогда не забуду тот день, когда Эллисон остановила меня, возвращавшегося на съемочную площадку, и тихо сказала: «Билл, kie estas la necesejo».

Она говорила на нашем языке. И я направил ее в Port-O-Johns [передвижной туалет].

Действие фильма происходит в лесистой местности, известной как Номен Туум. Я играл хорошего парня, противостоящего красавице-дьяволице, суккубу, которая обольщает мужчин, а затем убивает их, принося их души Дьяволу. Но когда она по-настоящему влюбляется в моего героя, весь ад разверзается и вырывается на свободу. В буквальном смысле. Это происходит в тот момент, когда они призывают на помощь ужасного демона, инкуба.

Обычно, когда непосредственная съемка фильма на пленку уже закончена, требуется как минимум от шести месяцев до года на его монтаж. Но Лесли Стивенс решил показать «Инкубус» на Венецианском фестивале, надеясь, что это создаст шумиху вокруг фильма. При подготовке к фестивалю на фильм наложили итальянские субтитры. Когда фильм был закончен, меня пригласили на просмотр. Более шести месяцев прошло с тех пор, как мы сняли фильм, и за это время я успел поработать во множестве других проектов, так что я забыл каждое слово, выученное мной на эсперанто, а итальянский я не понимал. И вот сижу я там, смотрю фильм, в котором у меня главная роль, и не имею ни малейшего понятия, о чём он. Я не понимал ни единого слова из устной речи и субтитры прочитать не мог.

Только еще один раз в моей карьере случилось нечто подобное. В мультипликационном фильме «Лесная братва» (Over the Hedge) я озвучивал опоссума Оззи, чья техника выживания состояла в том, чтобы притвориться мертвым, по-настоящему драматично притвориться мертвым. По-шатнериански притвориться мёртвым. Джеффри Катценберг, глава “DreamWorks”, послал актерский состав, включая Брюса Уиллиса и меня, на премьеру мультфильма в Канны на кинофестиваль. И пока мы поднимались по красной дорожке в окружении фотографов, нас познакомили с французскими актерами, дублировавшими наших персонажей во французской версии. Секундочку, подумал я, ведь мы же звёзды фильма, так? Я знал, что звезды – мы: наши имена большими буквами на афишах и в титрах. Но, поскольку это анимационный фильм, наших лиц не видно на экранах, а тут еще и наши голоса заменили французские актеры. Получалось, что мы были звездами фильма, в котором даже не появлялись. А раз так, то чего мы вообще там делали?

В итоге премьера «Инкубуса» состоялась на фестивале в Сан-Франциско. Он привлек к себе много внимания, но мало дистрибьюторов. Есть такой знаменитый французский режиссер и кинокритик Генри Чапьер, которому очень понравился наш фильм и он организовал его показ в Париже. Французы были в восторге от фильма, вероятно потому, что не поняли ни слова. А как мне объяснили, истинные французские киноманы находят глубокий смысл в тех вещах, которые не понимают.

Несомненно, это был самый необычный проект, в котором мне пришлось поработать. Но после выхода фильма ужасное недоразумение, произошедшее в лаборатории, привело к тому, что негатив и все копии фильма были уничтожены. Много лет спустя одна копия была найдена в коллекции Cinematheque Francaise в Париже и оцифрована для издания на видео. И я с большой радостью сообщаю вам, что в настоящее время можно купить DVD с фильмом в магазинчике на WilliamShatner.com по привлекательной цене – всего 9.95 долларов плюс почтовые расходы – и это на 2 доллара дешевле, чем на Амазоне! Но это еще не всё, дорогие друзья, если вы будете заказывать прямо сейчас и потратите в магазинчике более пятидесяти долларов (без стоимости доставки), я с удовольствием бесплатно включу в ваш заказ – да-да, совершенно бесплатно – девятидюймовую фигурку «Трелейн: Готосский сквайр».

Когда готовили DVD, меня попросили записать комментарий о создании «Инкубуса». Работа над комментарием пробудила во мне много воспоминаний, включая и несколько слов на этом языке, который, после первого выхода фильма, кажется, потерял свою привлекательность. Но, как только я закончил запись и посмотрел фильм, я действительно вспомнил, как мы тогда вопрошали: ewhat ethe ehell eare ewe edoing ein ethis emeshugana efilm/o?

По окончании работы над «Инкубусом» я уже лет пятнадцать как имел постоянную работу и всё же у меня не было более восемнадцати сотен баксов на счету в банке. Но у меня было три – сосчитал – великолепные дочки, домик в Лос-Анджелесе и семейная жизнь, которая шла не так хорошо. И это ужасно расстраивало. Несколько молодых актеров, с которыми я начинал работать на телевидении, стали крупными кинозвёздами – прекрасные актеры, такие как Пол Ньюман и Стив Маккуин, – в то время как я все еще снимался в единичных эпизодах телесериалов да в малобюджетных фильмах.

Какое-то время я, возможно, был самым занятым актером на телевидении. Например, во «Вне закона» (The Outlaws) я играл человека, скрывающегося от преследования за убийство, которого я не совершал. В «Театре Роберта Херриджа» (Robert Herridge Theatre) я был метким стрелком, нанятым убить честнейшего шерифа в одном ковбойском городке. Я снялся в нескольких сериях «Триллера» (Thriller); в одной из серий я становлюсь одержимым отражением женщины в зеркале старинного дома и в итоге случайно убиваю свою жену. В другой – я отчаянно пытаюсь убить свою богатую тётушку и ее мужа, чтобы получить их наследство. В сериале «Альфред Хитчкок представляет» я сталкиваю свою жену вместо тёщи с обрыва. В «Защитниках» из «Студии Один» я нечаянно убиваю человека в уличной потасовке. В сериале «Арест и процесс» (Arrest and Trial) я – амбициозный телепродюсер, планирующий убийство ради карьерного роста. В «Вирджинце» (The Virginian) я – золотодобытчик, ведомый жадностью к убийству конкурентов. А в «Беглеце» (The Fugitive) я – убийца-психопат.

Ну а если я не убийца, то я – спаситель. В «Алкоа-театре» (Alcoa Theatre) я был доктором с серьезными эмоциональными проблемами, в «Медсёстрах» (The Nurses) – доктором, имеющим дело с эвтаназией. В сериале «Бен Кэйси» (Ben Casey) я – неординарный детский врач, а в «Докторе Килдэре» (Dr. Kildare) я, в итоге, пациент.

Когда я никого не убивал и не спасал, то ловил или защищал – в «Защитниках» (The Defenders) и «Правосудии Бёрка» (Burke’s Law), в «Шахе и мате» (Checkmate) и «Для людей» (For the People). Я безостановочно работал; если сегодня вторник – то значит сегодня «Обнажённый город» (Naked City). И к каждой из этих ролей я относился с равным вниманием и ответственностью; я никогда не делю работу на важную и не важную – это моя трудовая этика. И каждое шоу приводило к чему-то еще.

И реальность такова, что, когда берешься за всё наугад, что-то из этого может оказаться тем, что назовут «искусство». Вне всякого сомнения, самое незабываемое шоу, в котором я успел поработать в то время – «Сумеречная зона» (Twilight Zone) и её эпизод «Кошмар на высоте 20 тысяч футов» (Nightmare at 20, 000 Feet). Говоря «незабываемое», я имею в виду сейчас – в истории телевидения; но, возможно, я уже и не помнил о нём спустя месяц или после работы в трёх-четырех других шоу. Это история о… Погодите-ка, пусть сам создатель «Сумеречной зоны» Род Серлинг опишет ее: «Типичный портрет испуганного человека. Мистер Роберт Уилсон, 37-ми лет, женат, имеет детей, торговец в отпуске по болезни. Он только что выписался из лечебницы, где провел последние полгода, восстанавливаясь после нервного срыва… Сегодня он путешествует к месту назначения, которое, вопреки планам мистера Уилсона, находится в самом тёмном углу Сумеречной зоны».

В общих словах: я лечу домой со своей женой, смотрю в иллюминатор на неистовствующую бурю и вижу, как какое-то мохнатое существо на крыле самолета отдирает кусок металла. Но когда в иллюминатор выглядывает кто-то еще, существо скрывается. Я знаю, что это существо не вымысел моего воображения; я знаю это, вы слышите меня, я знаю это! «Гремлины! – кричу я. – Гремлины! Мне не привиделось. Он был вон там. Не смотрите – сейчас его там нет. Он прячется всякий раз, когда кто-то может его увидеть. Кроме меня».

Если я буду продолжать кричать, что там, на крыле самолета, на высоте 20 тысяч футов, резвится существо, моя жена решит, что у меня еще один нервный срыв, и отошлет меня обратно в сумасшедший дом, а если я не закричу, самолет будет поврежден и все на борту умрут. В итоге я выхватываю револьвер у спящего полицейского и стреляю в существо. Полёт заканчивается, и меня выносят из самолета в смирительной рубашке – но, как зрители видят, меня скоро реабилитируют, потому что часть обшивки крыла оторвана. Или, как замечательно объясняет Серлинг, «чтобы в этом убедиться, человеку очень часто приходится перейти границу и побывать в самых темных уголках сумеречной зоны». Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду, дууууууууу – ба да да даааа.

Те полчаса как только не пародировались, даже в «Симпсонах» – эпизод «Кошмар на высоте пять с половиной футов», в котором Барт видит гремлина, раздирающего на части его школьный автобус, и даже в клипах, например, металлической группы Anthrax. А когда в 1983 году снимали полнометражное кино «Сумеречная зона», то этот эпизод был одним из трех, выбранных для ремейка, с Джоном Литгоу в моей роли. Конечно, сначала они попросили меня, но я был занят в «Ти Джее Хукере» и не мог.

Поверьте, в то время никто и не думал, что мы снимали телеэпизод, который впоследствии станет классикой. Шел уже пятый сезон «Сумеречной зоны», и они штамповали серии, как блины пекли. Я видел Рода Серлинга, но так и не познакомился с ним. Он всегда был слишком занят для меня, отстранен от фактического производства, но, возможно, он и не считал, что стоит тратить своё время на работу с актером.

В этих сериях экономили на всём. Но сюжет был так хорош, как и сценарий великого Ричарда Мэтисона, что ценность самой истории с лихвой окупает дешёвизну её производства. Гремлина изображал акробат по имени Ник Крават. На нем был нелепый меховой костюм, и в нем он чем-то напоминал дальнего родственника Чубакки – под «дальним» я имею в виду расстояние в несколько световых лет. Это был такой дешевый костюм, что казалось, будто у актера линька. Это животное чувствовало бы себя неуютно даже на дереве, не то что на крыле самолета во время полета. Это просто невероятно, и каждый знает, что существо, способное резвиться на крыле самолета на высоте 20 тысяч футов, имело бы более аэродинамичные формы.

Но зрителям было всё равно, как выглядит существо, – и в этом-то и заключается гениальность истории. Там мог бы скакать кто угодно, хоть с абажуром на голове, – зрители и так были бы напуганы. Один критик сказал, что это шоу так же нагоняет страх перед полетом, как «Психо» – перед душем.

Как бы то ни было, в качестве воздания должного этой программе вы можете купить двенадцатидюймовую фигурку гремлина, держащего кусок крыла – более того, там есть даже две разные фигурки гремлина, и обе одеты в тот же дурацкий костюм. Не в моем магазине на WilliamShatner.com, конечно, а где-нибудь еще.

В то время мне предлагали главные роли в нескольких различных телесериалах – и все предложения я отклонил. Я был воспитан старой школой, хотя то были годы становления телевидения, так что в действительности это была новая школа: настоящий актер не снимается в сериалах, потому что тогда он не сможет принять главную роль в бродвейской постановке или голливудском фильме, которые должны сделать его настоящей звездой. Или, что еще хуже, ты станешь актером однотипных ролей, запертый в определенные рамки, и это может означать конец твоей карьеры. Поэтому я отклонил те несколько предложений – и наблюдал за тем, как Ричард Чемберлен превращался в телезвезду, играя роль доктора Килдэра, которую я отверг, и как блистал Роберт Рид, играя героя, созданного мной в «Защитниках». Возможно, у них и так было ведущее положение в кино и театре, плюс финансовая защищенность, и более восемнадцати сотен долларов в банке, но у меня все еще была моя актёрская чистота!

К несчастью, я тоже не избежал однотипности – как актер, играющий в серьезных фильмах, не приносящих большого дохода, да снимающийся в каждом телесериале начиная с «Медсестёр» и кончая «Человеком от дяди» (The Man from U.N.C.L.E.). Но, честно говоря, гарантированная еженедельная зарплата выглядела так соблазнительно. И я практически регулярно появлялся в «Защитниках» – я снялся там в пяти эпизодах и в «Докторе Килдэре» – в шести. Не желая быть связанным сериалом, я был привязан практически к каждому – только без внимания публики и соответствующей зарплаты. Воодушевленный успехом своего шоу об адвокатах, отце и сыне, продюсер «Защитников» Херб Бродкин создал еще одно шоу, в котором юридические драмы рассказываются с точки зрения пожилого и молодого прокуроров. И он предложил мне вторую главную роль в этом сериале вместе с актером-ветераном по имени Ховард Да Сильва.

Вот это, сказал он мне, вот это действительно, по-настоящему, вот те крест, без шуточек, клянусь, то шоу, что сделает тебя звездой. Пришла твоя очередь, Билл.

Наконец. Еще раз. Конечно, это было задолго до того, как мы осознали суровую реальность жизни: что прежде чем Чарли Браун вдарит по мячу, Люси всегда успеет его убрать. Так что я взялся за роль помощника окружного прокурора Дэвида Костера в сериале «Для людей» (For the People) Херба Бродкина. Это было не «Защитники», это было лучше, чем «Защитники». Это не было повторением того, что уже когда-то было сделано – на тот момент это была новая и захватывающая идея. Судебные процессы пылкого прокурора, преданного долгу человека, яростно защищающего систему уголовного правосудия Соединенных Штатов Америки. И я чувствовал себя там как рыба в воде: я имею в виду, что пусть я никогда и не был в настоящем суде, но я так часто играл адвокатов и преступников на телевидении, что знал телевизионную правовую систему вдоль и поперёк.

Ховард Да Сильва, игравший моего толкового босса, в свое время попал в черный список Маккарти, но всё же как-то сумел остаться верным своим идеалам. Это был прекрасный актер, и, работая над сериалом, мы с ним стали хорошими друзьями. Я обожал его. Джессика Уолтер играла мою красавицу жену, не отягченную заботами музыкантшу, игравшую в классическом струнном квартете. И пока сценарии фокусировались на моей работе, в них также включались и сюжетные линии о нашей семейной жизни, что на тот момент было очень оригинальной идеей. И это так соотносилось с моей реальной семейной жизнью. Мы снимали тринадцать эпизодов в Нью-Йорке, и поэтому мне пришлось оставить Глорию и наших трёх дочерей в Лос-Анджелесе, пока я находился в другом городе. Работая.

«Для людей» – очень хороший сериал о значимых юридических проблемах. «Телегид» писал, что это было «более наглядное» и «глубокое» шоу, чем «Защитники», и он причислил меня к «элите» телевизионных актеров. Герой, которого я играл, как я пояснил нью-йоркскому репортеру, был настолько ревностным обвинителем, что «даже на мысках [вместо пяток] спляшет традиционное испанское фламенко перед тем, кто встанет на его пути».

Вот оно! На самом деле, вот оно – то шоу, что сделает меня звездой. Ведь его продюсирует Херб Бродкин. Мало того, что Бродкин был самым успешным телепродюсером, он также делал самые значимые программы. У нас были самые лучшие нью-йоркские актеры, и сценаристы, и режиссеры. Он стал достойной парой «Защитникам» и получил высокие рейтинги. Критики полюбили шоу. Многие люди болели за Ховарда Да Сильву, чья карьера была перечеркнута благодаря «черному списку» Маккарти, и это было его возвращение. Справедливость должна была восторжествовать в реальной жизни, как и в телешоу. Сериал вышел в эфир в январе 1965 года.

А давайте я расскажу о том, что никогда не случится: они никогда не сделают двенадцатидюймовую фигурку пылкого помощника окружного прокурора Дэвида Костера.

Си-би-эс почему-то решила, что самым подходящим временем для нашего шоу будет воскресение, 9 вечера. Ну а теперь подумайте, какую еще программу можно смотреть в Америке в это время? Как насчет самой популярной телевизионной программы? Вестерн номер один – «Бонанза» (Bonanza). В общем, иногда действительно начинаешь задумываться, а не собрались ли однажды после работы все эти крутые исполнительные продюсеры Си-би-эс и не взял ли один из них, да и сказал остальным: «У меня отличная идея: а давайте хорошенько подшутим над Биллом Шатнером. Потратим кучу денег на телесериал, пусть он думает, что это по-настоящщщщщщему то шоу, что сделает его звездой, а потом выпустим его в эфир одновременно с самым высокорейтинговым шоу». И все смеялись. Я никогда не понимал, как это Си-би-эс может потратить столько сил и средств на то, чтобы нанять талантливых сценаристов, актеров и техников, а потом выпустить очень хорошую программу в самое худшее для нее время. «Светильник ноге моей» и то шел в более подходящее время (я это точно знаю, ведь я играл там римского солдата, поднявшего накидку Христа, после чего я принял христову веру), чем когда показывали «Для людей». Пилотным сериям доставалось лучшее время в эфирной сетке.

Но всё же я был оптимистом. Я надеялся, что, может быть, зрители уже устали от добротных вестернов. В «Бонанзе» снимался мой старый друг Лорн Грин, чей инвестиционный совет несколько лет назад стоил мне моих кровных пяти сотен долларов. И это был мой шанс поквитаться с ним за уран.

Попался снова. Можно так по-философски спросить: если какое-то телешоу, показываемое одновременно с программой номер один, вдруг закрывают, кто-нибудь это вообще замечает? «Для людей» были обречены с самого начала. После тринадцати недель показа шоу закрыли.

Почти каждый актер проходит через периоды глубокого разочарования, когда серьезно задаешься вопросом, почему ты всё еще находишься в этой часто непостижимой профессии. Обычно это случается, когда знаешь, что ты прекрасно справился с работой, когда ты гордишься тем, что сделал, а никто этого не замечает; оно теряется. А когда такое случается несколько раз, ты начинаешь думать: зачем я всё это делаю? Я впустую трачу свою жизнь? Я родился в 1931, как раз во время Великой Депрессии. Пусть я не помню подробностей, но зато я помню то чувство отчаяния, что наполнило нашу жизнь. Мой отец радушно принял на себя ответственность за многих членов своей семьи – и это были деньги, которые он охотно тратил, чтобы помочь им выжить. У меня было то же чувство ответственности; и я провел много ночей, ворочаясь в постели, задаваясь вопросом, как я буду содержать жену и детей, чем мне платить за ипотеку? Действительность моей ситуации была не слишком привлекательной: я изо всех сил пытался содержать семью, я жил от зарплаты до зарплаты, никакой финансовой защищенности, и талант, казалось, нисколько не влиял на твой успех или провал. Поверьте, были времена, когда я думал бросить это всё, когда я даже и не мечтал, что когда-нибудь достигну такого успеха, что Говард Стерн пригласит меня присоединиться к нему в своей знаменитой Гомо-комнате.

Собственно говоря, «Для людей» был не первым сериалом со мной в главной роли, а первым таким, который вышел в эфир. В 1963-м продюсер Селиг Дж. Селигман взял меня на главную роль – играть Александра Великого в еженедельном сериале. Селигман, который был поверенным на Нюрнбергских процессах, сейчас продюсировал успешный сериал о Второй мировой войне – «Combat!». И хотя тогда я этого и не осознавал, «Александр великий» – это своего рода «Combat!» в женских одеждах. Предполагалось, что это будет большая костюмированная драма, в которой мужчины носят коротенькие набедренные повязки, а женщины – подносы с виноградом и вином, а из одежды – минимум дозволенного.

Мы сняли двухчасовой пилот в Юте за шесть месяцев. В актерском составе также были Адам Вест и Джон Кассаветес. Я редко вникаю во всякие подробности помимо чтения самого сценария, но в данном случае я с жадностью черпал информацию об Александре Великом. Я был в восторге от него. Какая неординарная личность! Какую поистине наполненную жизнь он вел! Как можно промахнуться с таким шоу? – думал я. Там и сражения, и приключения, и прекрасные женщины, и парни, сражающиеся верхом, – да к тому же всё это основано на реальных событиях. Возможно, это было не так захватывающе, как переезд деревенской семьи в Беверли Хиллз или разборки марсиан на Земле – сюжеты двух самых популярных шоу, шедших тогда в эфире, но ничего подобного «Александру Великому» еще не было на телевидении.