ГЛАВА 3 4 страница

К тому времени мне уже стоило бы понять, что если на телевидении что-то еще не было сделано, то имелись веские причины тому, почему оно не было сделано.

Александр был солдатом и философом, которого учил Аристотель. Он прошагал со своей армией более двадцати тысяч миль за одиннадцать лет и завоевал бoльшую часть мира. Он ни разу не проиграл сражения и ввёл общий язык – нет, не эсперанто – и валюту на огромной части завоеванной территории, прежде чем умер в возрасте тридцати двух лет. Так совпало, что мне как раз было столько же лет, как и ему в момент смерти.

Больше года я готовился сыграть эту роль. На этот раз я верил, что роль может сделать меня звездой. Я занимался с гирями и за всю свою жизнь не был в лучшей физической форме. Именно тогда я и научился стрелять из лука. Я научился драться на мечах, научился скакать галопом без седла, потому что Александр презирал седло, как дискредитирующее его мужественность! Я научился делать летящий наскок, запрыгивая на лошадь с бока во время ее движения. Я работал с опытными тренерами, научившими меня, например, как вскочить на лошадь сзади, что достаточно трудно и может оказаться опасным и непривычно болезненным. Позвольте дать вам небольшой совет: лошади не любят, когда на них вскакивают сзади. У них ведь нет зеркала заднего вида, и как любое животное, они не любят неожиданностей, причем с той стороны, с которой они беззащитны. Но я научился этому.

Селигман хотел, чтобы шоу было исторически верным, насколько это возможно. Меня одели в доспехи из толстой кожи, в которой будет ходить Александр. Во время перерыва на второй день съемки, пока я вёл прекрасную верховую пятиаллюрную лошадь-чемпионку, ко мне подбежал режиссер и, обеспокоенно глядя на меня, сказал, что придется переделать сцену, которую мы сняли накануне. «Мы потеряли звук, когда ты склонился над умирающим солдатом и говорил ему теплые слова, – объяснил он, – вся эта кожа, что ты носишь, так скрипит, что мы не можем расслышать ваш диалог».

Одетый как Александр и держа за уздцы лошадь, которая, возможно, была его легендарным Буцефалом, я оглядел скалистые равнины Юты и подумал, что речь идет о проблеме, с которой должен был столкнуться и Александр, ведь они скакали ночью. Им нужно было проезжать огромные расстояния на большой скорости, обмотав копыта лошадей тряпками, чтобы сделать бесшумными набеги на лагерь врага. В мгновение я представил, как Александр сказал своим соратникам: «Тот шум, что производят наши кожаные доспехи, будит нашего врага. С этим нужно что-то делать».

В этот момент история для меня ожила, всё это каким-то мистическим образом переплелось.

Конечно, Александру не приходилось иметь дело с чувствительными микрофонами и студийными продюсерами. И у нас было не так много вариантов, чтобы решить проблему, – но какие-то технические усовершенствования всё же были сделаны.

Пилотная серия открывалась торжественным закадровым голосом, возвещающим: «Персия, 2297 лет назад. Земля гор…» К сожалению, Селигман не смог продать телекомпаниям пилотный эпизод о событиях, имевших место на земле гор, а впоследствии – подогнать его по длине под полнометражное кино. Но, выпущенный как театральный фильм в Европе, он имел большой успех. Хотя к тому времени, как его наконец-то показали по американским телеканалам, голос за кадром, чтоб уж быть точным, должен был начать: «Персия, 3001 год назад…». При наличии такого огромного количества прекрасного исторического материала сценарии были просто напичканы различными клише. Вот если б сейчас посадить Александра в машину времени да транспортировать его в Беверли Хиллз, откуда мы могли бы наблюдать за его безумными приключениями, то такое шоу могло бы сработать, но то – нет.

Я очень горжусь фактом, что сам исполнял все свои трюки – за исключением действительно очень опасных, для исполнения которых требуется каскадер с опытом, – это именно то, чем я и занимался бoльшую часть своей карьеры. За все эти годы я столько раз дрался, кувыркался, бегал, прыгал, гонял на машинах, плюс что-то еще, довольно уникальное. Я всегда считал, что исполнение физических действий, трюков – это часть актерского ремесла, но выполнять это надо без риска. Безопасность звезды всегда у всех на первом месте, но не потому, что они любят тебя, а потому, что если ты поранишь свой левый мизинчик, ты не сможешь перейти к съемке следующих кадров, и это будет стоить продюсерам кучу денег. Поэтому в большинстве случаев они не разрешают звезде исполнять что-либо небезопасное.

Но реальность такова, что даже самые обычные на первый взгляд трюки могут быть очень опасными. В «Дымке из ствола» (Gunsmoke) я играл плохого парня, вовлеченного в перестрелку с помощником шерифа. Согласно сценарию как раз перед самой стрельбой предполагалось, что один из моих приятелей, плохих парней, обхватывает меня за шею и использует в качестве щита. В этой истории в меня стреляют, и мою жизнь спасает семья квакеров – я убедил эту семью, что я хороший парень, жертва, и они верили до тех пор, пока их красавица-дочка не влюбилась в помощника шерифа.

И кстати, в данном конкретном случае мне никто не обещал, что эта история сделает меня звездой.

Актер, играющий другого плохого парня, был огромным мужиком и выглядел как ненормальный. Потому его и наняли, что он выглядел как ненормальный. И как потом выяснилось, он так выглядел, потому что и был ненормальным. Когда мы начали снимать, он обхватил меня за шею и на полном серьезе начал душить. Я не мог дышать. Это был поистине настоящий кошмар актера: я умру в «Дымке из ствола». Я схватил его за большой палец и изо всех сил дёрнул. Без преувеличений, я боролся за свою жизнь.

Похожая ситуация случилась со мной несколько лет спустя – когда я спас жизнь Корейца На Все Руки (Одджоба). Гарольд Саката, создавший незабываемый образ Одджоба, врага Джеймса Бонда в «Золотом пальце», работал со мной в малобюджетном фильме под названием «Импульс» (Impulse) – название, на которое они поменяли предыдущее «Покатаемся, крошка?» (Want a Ride, Little Girl?) Я играл уже привычного вам маньяка-убийцу, пытающегося убить девочку, потому что она видела, как я убил своего старого тюремного приятеля. Гарольд был крупным мужчиной, совершенно без шеи – только плечи и голова. В данной сцене он преследует меня до автомобильной мойки, но мне удается от него оторваться и залезть на крышу. Когда он проходит подо мной, я бросаю на него лассо, затягиваю петлю на шее и подвешиваю. И пока он там висит и задыхается, я спрыгиваю с крыши, несколько раз бью его и убегаю.

Постановщик трюка прикрепил к Гарольду подвесные ремни, спрятав их ему под рубашку, и пристегнул к стальному тросу. Если смотреть в объектив камеры, то казалось, что я поднимаю его за веревку, но на самом деле его поднимали с помощью троса. Мы несколько раз попрактиковались: бросил веревку – потянул – поднял – выглядит хорошо. А затем заработали камеры.

Я набрасываю ему на голову петлю и подвешиваю. Прыгаю на землю и смотрю, как он висит на высоте трех футов и изо всех сил пытается освободиться. Он издавал ужасные звуки задыхающегося человека. Боже, я и не представлял, что он такой отличный актер, – подумал я. Казалось, что он действительно задыхается. Я несколько раз ударил его кулаком в живот: вот тебе – вот тебе – вот тебе! И побежал. И пока я бежал, меня осенило: секундочку! Он же по правде задыхается! В реальной жизни всякий бы заорал: «Помогите!», но поскольку дело было на площадке, я закричал: «Стоп! Стоп!» – и бросился обратно к нему – помочь. Гарольд весил около трехсот фунтов, но каким-то образом я сумел поднять его тело на достаточную высоту, чтобы снизить давление на дыхательное горло и позволить ему дышать. И я держал его так, пока не обрезали веревку и не освободили его. Я не знаю, откуда у меня взялось столько сил, хотя, держа его, я сломал себе палец. А поскольку у нас был очень строгий график и мне не хотелось прерывать съемки и идти к доктору, то мой палец правильно так и не сросся.

Наиболее серьезная травма из тех, что я когда-либо получал при выполнении трюков, произошла со мной во время съемок эпизода сериала «Ти Джей Хукер» на Гавайях. Мы снимали сцену борьбы на вершине холма, возвышающегося, вроде бы, над Северным Берегом и Тихим океаном. Высота от края обрыва вниз до океана была примерно тысяча футов. А сейчас я вам признаюсь: я боюсь высоты. Да, очень странное заявление. Я могу летать на сверхлёгком или управлять спортивно-пилотажным самолетом или планёром; я прыгал с парашютом и делал затяжные прыжки; я в одиночестве стоял на плато – но если я с четвертого этажа отеля посмотрю вниз, мне может стать плохо от страха, что упаду.

Постановщик трюка разработал эту сцену со всей тщательностью. Мы отрепетировали ее несколько раз: я со злодеем борюсь на вершине холма, он сбивает меня с ног и я качусь к пропасти, прямо к самому краю обрыва, затем он вынимает меч – меч! – и с плеча бьет меня по голове. Его меч пролетает справа, в то время как я уклоняю голову влево, тогда он бьет слева, а я уклоняюсь вправо. Вправо-влево, вправо-влево. Понятно? Понятно.

Наконец пришло время съёмки. Моя проблема состояла в том, что я должен был находиться на самом краю крутого обрыва. Поэтому я лег на спину где-то за восемь футов до края и пополз назад к обрыву, так что смог добраться до откоса, не глядя вниз. Я действительно боялся. Меня могли бы привязать к тросу, но мне не хотелось этого – поэтому другому каскадеру пришлось держать меня за ногу. Мы повторили все действия в замедленном темпе: «Ты бьешь справа, я иду влево. Взмах мечом. Ты бьешь слева, я – вправо. Отлично, давайте снимать и, пожалуйста, давайте сделаем всё с первого дубля, потому что мне совсем не хочется находиться здесь дольше, чем это необходимо».

Хорошо – приготовились – мотор – играем. В общем, я так толком и не знаю, моя ли это вина, или каскадера, но я уклонился в одну сторону, он ударил в ту же самую и рассёк мне лоб. Я стал истекать кровью. На самом деле, реально истекать кровью. Каскадер аж оскорбился: «Вот черт! Теперь везти тебя в больницу!»

– Я никуда отсюда не поеду. Я не собираюсь потом снова оказаться здесь, на краю пропасти. Просто залатайте меня и давайте уж доснимем.

– Но лоскут кожи…

– Я никуда отсюда не двинусь. Придавите его обратно, залепите и прикройте волосами.

Они остановили кровотечение и вытерли кровь. Второй каскадер всё еще держал меня за ногу. Я так и не пошевельнулся.

А потом я заметил, что первый каскадер свирепо смотрит на меня. Теперь, когда со мной всё было в порядке, он позволил себе разозлиться на меня за то, что я провалил трюк; из-за меня он предстал не в лучшем свете – он покалечил звезду. А затем он снова поднял меч…

Когда в итоге мы закончили снимать эту сцену, я сказал: «Тащите меня отсюда». Потому что я всё еще был парализован страхом.

А сколько постановочных драк было в моей карьере – наверное, я даже не смогу подсчитать! Я был достаточно хорош в этом деле. Тут самое важное – знать, как падать. Я научился этому на уроках дзюдо. Более безопасным является падение, когда вы расставляете руки так, чтобы сразу всё тело ударилось о землю. Так вы распределите силу удара. Это именно то, что делают профессиональные борцы. И в то же время это производит громкий звук падения. Если вы хотите перекатиться, когда ударитесь о землю, то лучше падать с согнутыми руками, тогда вы будете совсем как втулка. Вы перекатитесь на руках и не почувствуете никакой боли.

Выполнение трюка падения требует большой подготовки, потому что вы должны уметь ощущать своё тело в пространстве, приготовиться к столкновению и правильно распределить силу. И когда всё сделано правильно, то всё выглядит очень реалистично. В фильме «Шоу начинается» (Showtime) с Эдди Мёрфи и Робертом Де Ниро я играл себя в роли Ти Джея Хукера, обучающего настоящих полицейских стандартным телевизионным полицейским процедурам. Предполагалось, что в одной сцене я показываю Эдди Мёрфи, как перепрыгнуть через капот машины, но я решил сыграть так, чтобы выглядело, будто я повредил спину, показывая ему самый безопасный способ этого прыжка. В первом дубле я это сделал, перекатившись через капот, и упал сзади машины. И пока я вставал, съемочная группа рванула ко мне – всё выглядело настолько реальным, что они подумали, будто я пострадал, и прекратили съемку.

Но люди действительно получают травмы в постановочных боях. Актеры так распаляются, что утрачивают контроль над дистанцией и бьют каскадеров. Большинство каскадеров побаиваются актеров, потому что те слишком увлекаются, до безумия. Даже мне не раз доставалось в таких драках от других актеров. Я всегда держу дистанцию удара. В то время, когда камера находится позади тебя, выпад кулаком должен протянуться всего на шесть дюймов, чтобы выглядеть реалистично. Начав играть главные роли, я не помню, чтобы хоть раз проиграл битву. Снимаясь в «Стар Треке», я постоянно дрался; дрался с двумя, дрался с тремя, причем одновременно, и всегда всех побеждал. Я был крутым бойцом на экране, коль скоро на моей стороне были и мораль, и сценарий.

Я был настолько хорошим сценическим бойцом, что дрался даже сам с собой – в нескольких программах и фильмах. В «Стар Треке», например, мы как-то дошли до того, что два Кирка дрались друг с другом. В фильме «Белый команчи» (White Comanche) я играл братьев-близнецов, индейских полукровок, которым пришлось драться насмерть. В таких случаях одного из моих героев заменяли каскадером, чье тело очертаниями походило на моё, и снимали у него из-за плеча. Так что, возможно, я смог бы сыграть одновременно и Цезаря, и Брута в мюзикле «Юлий Цезарь», который я хотел поставить в фильме «Фанклуб» (Free Enterprise).

Более того, я был настолько хорошим сценическим бойцом, что из-за этого постоянно получал серьезные травмы. Когда мои дочки были подростками, мы вчетвером ходили на картодром. Они были очень симпатичными молодыми девушками и, естественно, привлекали внимание мальчиков-подростков. И пока мои девчонки гоняли по треку, эти мальчишки носились взад-вперед, пытаясь их подрезать и вообще делая, что угодно, лишь бы привлечь их внимание. Я ехал позади дочерей, пытаясь защитить их. Я был взрослым быком, защищающим своё стадо, пытаясь держать этих молодых самцов на расстоянии.

Наконец я вывел свое стадо с трека, а эти три тинейджера подошли к нам и вели себя как настоящие недоросли. Теперь-то я понимаю, что восемнадцать лет – интересный возраст для мальчика; эмоционально они все еще дети, но физически – они мужики. Конечно, имея девочек-подростков, я не вполне это понимал. Так что я требовательно их спросил: «Вы что, не понимали, что творили с моими дочерьми? Если вы так будете продолжать и дальше, вы убьете кого-нибудь».

«Да-а? А кто нас остановит?» – Несомненно, они были настоящими маленькими гангстерами.

Я не собирался сносить подобного от… детей. Я смело шагнул вперед. И внезапно подумал, что могу раскидать этих трех пацанов за раз. Я десятилетиями дрался в трюках. Только неделю назад мы с Леонардом Нимоем расправились с шестью каскадерами. Всего лишь вдвоем. Мы победили шестерых крепких мужиков. В уме я уже начал планировать стратегию, чтобы, когда я начну атаку, не совершить оплошностей. Будучи Кирком, я часто в драках взмывал в воздух и совершал двойной удар через себя (ножницами) и бил каскадера в грудь. Он отлетал назад к стенке, полностью вырубленный, в то время как я приземлялся на землю и перекатывался, затем бил второго плохого парня локтем, а потом…

Постойте-ка, – пронеслось у меня в мозгу. Это ж не по-настоящему! Тут я вспомнил третий закон Ньютона: всякому действию всегда есть равное и противоположное противодействие. Если я действительно подпрыгну в воздух и ударю кого-нибудь в грудь, то с ним абсолютно ничего не случится, а вот я упаду на пол. Следовательно, если бы я попробовал проделать такой трюк с этими мальчишками, они бы не отлетели назад и не упали бы без чувств. А я бы оказался на земле, и они бы наподдали мне. И я бы получил ранения.

Так что это, несомненно, не самая хорошая идея. Поэтому вместо этого я начал подумывать об использовании дипломатии. Кирк часто призывал на помощь дипломатию, чтобы помешать одному миру…

Но я никогда не забуду один из действительно самых опасных трюков, которые я когда-либо делал. По-настоящему. Единственное, я не помню, зачем я это сделал. Мы снимали фильм «Катастрофа на Костлайнере» «Disaster on the Coastliner» для The ABC Sunday Night Movie (телепрограмма с фильмами, выходящая вечером по воскресеньям). Костлайнер – это поезд, направленный по неправильному пути помешанным инженером, пытающимся отомстить за смерть своей жены и дочери от несчастного случая, а среди пассажиров этого поезда были жена вице-президента и дочь. Мы снимали на пустынном протяженном участке пути в Коннектикуте. Я играл мошенника, на котором пробу ставить негде. В ключевой сцене я должен был стоять на крыше идущего на полном ходу тепловоза и драться с каскадером до тех пор, пока вертолет не спикирует вниз и не спасет меня. Когда я прочитал сценарий, то подумал, что это будет впечатляющий трюк, но я не знал, как они собирались поставить его.

Когда мы начали снимать, я спросил режиссера: «Как мы будем это делать? Мы вернемся обратно в студию и снимем всё на зелёном фоне?» И когда он признал, что еще и сам это не обдумал, я предложил: «Хорошо, а почему бы не снять по-настоящему?»

Это называлось, мальчики и девочки, а-давайте-поставим-пьесу-в-коровнике. Не представляю, чем я думал, говоря это.

Его лицо озарилось: «Ты так думаешь?»

«Да. Конечно. Почему нет?»

Почему нет? Да потому, что я мог бы погибнуть, – вот почему «нет». Но, слушая самого себя, я входил в азарт: «Вот что мы сделаем. Поезд будет идти пять миль в час, я залезу на крышу, и вы сможете сделать кадры крупного плана, затем вы можете увеличить скорость плёнки, и будет выглядеть как настоящая драка».

«Ты так думаешь?»

Похоже, он не соображал, так же как, должно быть, и я. Но между нами была разница. Я был тем, кто взбирается на крышу поезда. А он – тем, кто в здравом уме. «Идёт! – сказал он с энтузиазмом. – Так и сделаем. Давай действуй и залезай».

Проблема, как я тут же обнаружил, была в том, что это был тепловоз, то есть там не было ни труб, ничего такого, к чему можно было бы прикрепить страховочные тросы. Он весь обтекаемый, плоский. Единственный вариант, как меня можно было бы прикрепить к страховочному тросу, – протянув страховку сбоку тепловоза через окно. Но потом мы поняли, что если мы так сделаем и я упаду, то трос просто потащит меня за собой рядом с поездом. Плохой вариант. Так что мы не могли использовать страховочные тросы. Но как бы то ни было, я сделаю это.

Ты так думаешь?

Режиссер был в восторге от того, что я так желаю сделать трюк.

В конце концов, я забрался на крышу поезда. Признаться, мне было страшно. И пока он катился со скоростью пять миль в час, режиссер с тремя камерами ехал рядом на машине. Мы сняли всю сцену борьбы. Я глубоко вздохнул и спустился на землю. «Ну как?» – спросил я режиссера.

Он нахмурился: «Ну как… Выглядит так, будто мы едем пять миль в час».

И тут я услышал свои мысли: эй, я же звезда, а звезды травм не получают. Затем я услышал свои слова: «Хорошо, давайте сделаем еще раз. Можно ехать немного быстрее», – говорил я ему.

Ну зачем я это сказал? Ну зачем мне рисковать жизнью ради какого-то там ночного воскресного фильма? О чем я думал? Режиссеры снимали подобные сцены с первых дней кинематографа безо всякой необходимости актеру стоять на крыше идущего поезда. Есть же куча способов, как снять это.

«Ты так думаешь?» – с энтузиазмом спросил режиссер.

Я снова забрался на крышу. Семь миль в час превратились в десять, двадцать… и внезапно я уже стоял на крыше тепловоза, дающего почти сорок миль в час. Впереди приближался крутой поворот, а за ним – низкий мост. Секундочку, я актер. Что я делаю, стоя на крыше тепловоза, идущего со скоростью сорок миль в час в направлении эстакады? На такой скорости ветер был настолько силен, что мне пришлось согнуться пополам, только чтоб меня не сдуло. Ветер задувал снизу в мои штанины, чуть ли не поднимая меня. Вертолет начал снижаться ко мне. По роли предполагалось, что я должен быть напуган. Поверьте мне, в данной ситуации совершенно не требовалось гениальности, чтобы показать страх.

Когда мы закончили сцену, режиссер мне гордо сказал: «Получилось». Критики писали, что сцена «выглядит реалистично». Выглядит реалистично? Она только выглядит реалистично?

Но когда речь заходит о настоящих трюках, нет ничего более реалистичного, чем съемки с актрисой Тиффани Боллинг и пятью тысячами живых тарантулов в классическом фильме ужасов «Царство пауков» (Kingdom of the Spiders). Ох, это та вещь, которую я сделал ради искусства.

По сюжету это был типичный ужастик: тысячи злых и голодных тарантулов атакуют изолированный городок. Я играл ветеринара Рэка Хансена, который отчаянно пытается убедить мэра, что мы должны выпустить самых худших врагов тарантулов – крыс и птиц, в огромном количестве, чтобы спасти город. К сожалению, мэр считает, что, позволив легионам крыс атаковать тысячи тарантулов, мы нанесем вред бизнесу и отпугнем покупателей от предстоящей городской ярмарки. Ну вот, оказалось, что во всём виновата ярмарка.

Мы снимали в маленьком городишке Кейп Верде, Аризона. Думаете, реакция горожан, когда они узнали, что у них тут снимается кино, была вот такой: Вот это да! Просто невероятно! В нашем маленьком городишке снимают фильм! Это здорово поможет нашему бизнесу… и они чего только не потащили с собой?

Часто, снимая кино на натуре, съемочная группа испытывает трудности, пытаясь не допустить зевак на задний план. Здесь, однако, такой проблемы не было. Заприте свои дома – пять тысяч тарантулов идут на город.

Прежде чем я получил эту роль, мне пришлось подписать соглашение, что я буду работать с пауками. Я и не возражал – тарантулы не пнут тебя под зад, не хлопнут по плечу, не откажутся произносить свои реплики. Кроме того, у них, как я понимаю, очень плохие связи с общественностью. Они вообще-то не очень опасны; жало тарантула менее болезненно, чем жало пчелы, – хотя вы все равно будете испытывать зуд. Но у меня была отличная идея для трюка, я хотел попасть в кадр с тарантулом на лице – а затем чтобы он сполз так, чтобы зрители поняли, что он живой. Проблема была в том, как удержать тарантула на лице, прежде чем я попаду в кадр. Я начал экспериментировать с клеем, пытаясь точно определить, сколько клея нужно, чтобы удержать тарантула на лице, но в то же время – чтобы позволить ему сползти с моего лица.

Интересный вопрос для актера: что хуже – стоять на крыше несущегося локомотива без какой-либо страховки или приклеивать тарантулов себе на лицо?

Потребовалось шесть попыток, чтобы определиться с количеством клея. И когда мы снимали сцену, всё получилось великолепно. Собственно говоря, когда я привык к паукам, они меня практически не беспокоили; что беспокоило меня больше, так это факт, что куча этих пауков помирала по ходу съемок – я постоянно слышал такой хлюпающий звук, когда по ним проезжала машина. И мне не нравилось работать с крысами. Там была одна дрессированная крыса; у нее имелась привязь из мононити, которая не давала ей сбежать, – пока крыса действительно не сорвалась и не прыгнула на меня.

Но, возможно, самым сложным трюком для меня была сцена нагишом с великолепной Энджи Дикинсон в фильме Роджера Кормана «Нехорошая мамаша» (Big Bad Mama). Афиши чего только не обещали: «Горячая исполнительница главной роли! Горячие машины! Горячие дамы! Всё чертовски горячее!» Это была своего рода «дань» Роджера Кормана Бонни и Клайду – только немного меньше насилия и намного больше кожи, а кроме того, она раз и навсегда доказала, что Энджи Дикинсон не натуральная блондинка.

Энджи Дикинсон играла вооруженную мамашу, грабящую банки вместе со своими двумя привлекательными дочками. Я играл мошенника, присоединившегося к ним ради интереса. А Энджи Дикинсон! Ах, это была роскошная женщина! Умная и красивая. Ну а если всё вместе, то она восхитительна. Она снялась в этом фильме как раз перед тем, как стала звездой сериала «Женщина-полицейский» (Police Woman). До того, как я приехал на съемки, они уже около двух недель снимали. Единственным человеком, которого я знал, был Роджер Корман. Самой первой сценой, которую решили снимать со мной и Энджи Дикинсон, была любовная сцена, в которой требовалось, чтобы мы оба были совершенно голыми. Я не сильно беспокоился по этому поводу. Давайте уж по-честному, я работал с Энджи Дикинсон; и что, она прям спит и видит, как бы посмотреть на мое голое тело? Да большинство людей вообще не замечали, что я был на площадке.

Перед тем как снимать, мы все вместе, включая Роджера Кормана, устроили читку сценария. Энджи очень не хотелось делать эту сцену. «Я не знаю, как играть голой. Видите ли, я никогда не бывала голой перед камерой. Меня это очень тревожит», – сказала она.

Роджер успокоил ее: «Не волнуйся, Энджи, мы вот как сделаем. Мы устроим закрытую съемку. Здесь будет минимум народа. Мы выгоним всех, кому действительно нечего тут делать».

«Хорошо, – согласилась она. – Но, Роджер, пожалуйста, чтобы точно никого больше не было. Я не хочу взглянуть наверх и увидеть на стропилах людей, смотрящих на меня».

Корман дал честное слово: «Здесь будут только ты, Билл, я и операторы».

Она улыбнулась: «Ну, тогда хорошо».

Роджер повернулся ко мне: «А как насчет тебя, Билл? Тебя ничего не беспокоит?»

«Если всё в порядке с ней, то со мной и подавно. Мое единственное беспокойство – что у меня будет эрекция».

Все засмеялись, думая, что я шучу. Но я не шутил. Я должен был быть в постели с великолепной нагой женщиной. Как бы не встало – вот такая предо мной проблема… стояла. Обычно, когда я собирался исполнять сцену или трюк, я знал, как подготовиться. Но в данной ситуации я действительно не знал, что мне делать.

Сцену снимали в тот же день. Мы с Энджи вышли на площадку в банных халатах. «Я так нервничаю», – сказала она мне.

– Не надо, – ответил я, тем временем стараясь думать о чем угодно, но только не о том, что эта прекрасная женщина абсолютно нага под этим халатом.

– Итак, все послушайте меня, – прокричал Роджер. – Пожалуйста, освободите площадку. Уходите все. Я имею в виду каждого. Всех без исключения. Остается только Пол за камерой. Давайте, живей. И закройте за собой двери, пожалуйста.

Энджи сосредоточила взгляд на моих глазах, а затем робко позволила халату упасть. Я стоял, охваченный благоговейным страхом. Я смотрел на совершенство женского тела. Это была ода красоте женщины. Ее шелковистая кожа переливалась медовыми оттенками от бедер до вздымающихся холмиков налитой груди, длинные белые волосы едва прикрывали…

Но позвольте мне здесь сделать паузу, чтобы рассказать вам кое о чем, очень значимом для меня. Более двадцати лет назад я был на благотворительном конноспортивном празднике во Дворце конного спорта в Лос-Анджелесе. Это был замечательный вечер. Деньги, собранные на празднике, пошли в больницу Южнокалифорнийского Университета (USC). Впоследствии я узнал, что дамы, возглавляющие шоу, решили, что этот конноспортивный праздник будет последним. Я подумал: если эти женщины могут управлять конным праздником, то почему не смогу я? Я наберу себе людей в помощь и подниму его. В 1990-м я сменил название на «Голливудский Благотворительный Конноспортивный Праздник» (Hollywood Charity Horse Show). Но затем мне нужно было найти получателя собранных нами благотворительных средств.

И тут вмешалась сама судьба. Однажды днем я стоял на трибунах дворца конного спорта и, посмотрев вниз, на манеж, увидел шествие, которое изменило мою жизнь. Ребенок, явно с ограниченными возможностями, сидел на лошади; хэндлер вел лошадь по манежу, в то время как двое страхующих шли по обе стороны от ребенка. Так впервые в жизни я увидел конную терапию. И так состоялось мое вступление в программу «Вперед на лошадях» (Ahead with Horses).

Как я понял, когда физически или умственно неполноценный ребенок сидит верхом на лошади, происходит что-то волшебное. Дети, которые не могут ходить, обретают движение. Дети, которые не могут говорить, извлекают некоторые звуки, общаясь с лошадью. Дети, имеющие трудности в общении, так или иначе общаются с этими животными. Я видел как дети, которые даже не способны высоко держать голову, вели лошадей через замысловатые лабиринты. Видя, как такие дети общаются с лошадьми, невозможно удержаться от слез. Вы видите, как эти дети, страдающие страшными недостатками, просто расцветают на глазах, вы видите, как они улыбаются и смеются.

Объект моей благотворительности был найден. И с 1990-го Голливудский Благотворительный Конноспортивный Праздник собирает средства для поддержки программы «Вперед на лошадях». Спустя несколько лет мы начали добавлять и других благополучателей, среди них Camp Max Straus – летний лагерь для детишек из бедных семей с физическими, психическими, поведенческими или коммуникационными проблемами, что делает почти невозможным посещение ими традиционных лагерей.

«Уэллс Фарго» (Wells Fargo) – они стали нашим основным спонсором. Голливудский Благотворительный Конноспортивный Праздник обычно проходит в конце апреля. В дополнение к негласному аукциону, превосходному развлечению, и шоу на арене мы устраиваем великолепный обед. Билеты дoроги, в 2007 году они стоили по 250 долларов, но каждый доллар – не почти каждый доллар – а именно каждый отдельный доллар идет на наши благотворительные цели.

Так что если вы хотите сделать жизнь этих детей лучше, пожалуйста, посетите www.Horseshow.org и узнайте подробности. А теперь давайте вернемся к обнаженному телу Энджи Дикинсон.