Глава 16. — Аня, можно тебя на минутку, — Клим стоял на крыльце и курил.

— Аня, можно тебя на минутку, — Клим стоял на крыльце и курил.

— Ребята, идите в дом, — приказала я Мише и Тане. — Я сейчас.

Они прислонили велосипеды к перилам и поднялись по ступенькам. Миша остановился на входе.

— Тетя Аня, отпустите Таньку завтра со мной на рыбалку? В пять утра?

— Поговорим об этом позже, — ответила я.

Дети вошли в дом, а я обратила свой взор на Ворошилова.

— Что тебе нужно?

— Давай пройдем в беседку, — предложил он. — Мне надо с тобой поговорить.

— Пройдем, — согласилась я, — только ненадолго. Я устала и хочу спать.

— Я тебя не задержу, — сказал он и сбежал с крыльца.

Мы направились к беседке. Клим попробовал взять меня под руку, но я отстранилась, и он молча пошел рядом.

Навстречу нам попалась Тамара с подносом грязной посуды в руках.

— Тамара, — сказала я, — пошли Мишу в беседку. Пусть принесет мне сигареты.

— Не надо, у меня есть, — сказал Клим.

В беседке было темно, и я протянула руку, чтобы щелкнуть выключателем на столбике, подпирающем ее крышу.

— Не включай свет, — Клим перехватил мою руку, — давай посумерничаем.

— Давай, — согласилась я.

Странное равнодушие овладело мной. Возможно, от усталости, возможно, по другой причине, но мне было абсолютно безразлично, что скажет сейчас Клим, что спросит, чем поинтересуется.

Я опустилась в кресло, а Клим, засунув руки в карманы, остался стоять.

Первый его вопрос был из разряда тех, которые я ожидала.

— Где ты подхватила этого типа?

— Это не тип, — ответила я устало. — Александр Васильевич — очень порядочный человек, и сильно мне помог сегодня.

— Что опять случилось? — спросил он резко.

И я разозлилась.

— Кто ты такой, чтобы допрашивать меня? Что тебе от меня надо?

— Я — твой друг, и мне не безразлично, что с тобой происходит.

— Друг? — я рассмеялась. — Какой ты мне друг? Побойся Бога!

— Ладно, ошибся. Не друг, но и не враг. Сегодня я был в автосервисе. Можешь завтра забирать свой «Ниссан».

— Спасибо, — сказала я, — что бы я без тебя делала?

— Не язви, — сказал он и приземлился в кресло. — Я сегодня побывал в милиции. Они возбудили уголовное дело. Теперь ищут этого чудилу. Но, кажется, все бесполезно. «Москвич» принадлежит пенсионеру. Он даже не хватился, что машину угнали. С вечера заехал к своей сударушке, и напился в стельку. У него железное алиби, так что не он в тебя врезался. Машину нашли через километр от места происшествия. Бросили в лесополосе. Раздолбана она сильнее, чем твой «Ниссан»…

— Милиционеры кого‑ то подозревают?

— Говорят, наверняка, молодняк. Такое бывает. Спьяну угнали машину, тем более, она не на сигнализации, девок, видно, решили покатать.

— Но они гнались за мной, а потом выскочили навстречу…

— Не надо в одиночку ездить по ночам, тем более, на дорогой машине. — Прервал меня Клим. — Это еще хорошо, что так обошлось. Молодняк, дурная кровь в голову ударила. Решили с тобой наперегонки погонять. А если б кто посолиднее встретил? Такие машины — лакомый кусок для грабителей.

— С чего ты взял, что это молодежь? — спросила я. — Я знаю, как ездит молодежь! Из всех окон высовывались бы пьяные рожи. Гогот, свист, мат, бутылки пивные об асфальт и вдребезги… Здесь же он словно крался за мной, и из окон никто не выглядывал.

— Ладно, не нагоняй! — сказал, словно отрубил Ворошилов. — Кому ты нужна, чтобы тебя выслеживать? С какой стати?

— Клим, не считай меня за дуру, — огрызнулась я, — но с тобой я не собираюсь обсуждать этот вопрос. Спасибо тебе за помощь, но свои проблемы я решаю сама.

— Ты нашла себе дворника в помощь? — вкрадчиво спросил Клим. — Или он твой давний любовник? Знаешь, это оригинально. Наверно, никто из твоих подруг не может похвастаться любовником дворником. На экзотику потянуло? И как он? Лучше твоего Сережи?

— Ты не можешь удержаться от гадостей? — я поднялась с кресла. — Какое право ты имеешь задавать такие вопросы? Я не собираюсь перед тобой оправдываться, отчитываться и вообще тебя не касается, что происходит в моей семье и со мной.

— Прости, — он потянулся через стол и взял меня за руку. — Присядь, что ты выставила свои колючки. Я хочу тебе помочь.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи, Клим, — сказала я и освободила руку. — Я не понимаю, что тебе от меня нужно? Ты хочешь мне помочь, и тут же оскорбляешь меня. И в чем конкретно ты хочешь мне помочь? Заметно разве, что я в чем‑ то нуждаюсь?

— Не знаю, как тебе это объяснить, — он снизу вверх посмотрел на меня и раздраженно произнес: — Да сядешь ли ты, наконец?

Я подчинилась. А Клим обхватил голову руками.

— Я сам не понимаю, что происходит. Я ехал домой, в родной город, но радости не испытывал. Я не знал, осталась ли ты в городе, или уехала, но я тебе клянусь: этой встречи я не хотел. Я просто ее боялся. Боялся увидеть тебя сытой, довольной жизнью и собой. Но когда встретил Галину Филипповну, и она сказала, что ты ее соседка, я все забыл. Я помогал дядьке, у него сломалась машина, но все бросил, и, в чем был, помчался к тебе.

— Зачем?

— Кто бы мне подсказал, зачем? — голос его звучал тоскливо. — Я бы сейчас все отдал за то, чтобы вернуться на десять лет назад. Чтобы ты поняла, как я тебя любил. Прости меня, я не понимаю, как получилось. Ты сопротивлялась, а у меня словно башню снесло. Я не хотел ничего плохого, но, когда меня бьют, я зверею. А ты ударила меня по лицу.

— Ты меня изнасиловал, Ворошилов! По черному изнасиловал. Я плакала, умоляла тебя. Но ты меня не пожалел. Оказывается, причина в том, что я съездила тебя по физиономии. И теперь хочешь, чтобы я все простила, тебя пожалела? Ты меня растоптал, унизил, а я должна понять тебя и все забыть? Нет, не получится! Ничего я не забыла, и никогда не забуду! — Я чуть не кричала. Мне хотелось, но я побоялась завопить в полный голос: мешала близость дома. — Уезжай! И не появляйся мне на глаза! Много вас таких подонков по мою душу!

Клим поднял голову и в упор посмотрел на меня.

— Это связано как‑ то с дворником?

— Причем тут дворник? — вовсе окрысилась я. — Он‑ то как раз пришел мне на помощь. Местный бандюган привязался. Милехин. Суворов говорит, что он положенец. Как я понимаю, главный над всей бандитской сволочью!

— Милехин? — Клим достал сигарету из лежавшей рядом пачки, щелкнул зажигалкой, но не прикурил. Его взгляд потяжелел. — Если положенец, это серьезно. Как он на тебя вышел?

— Как? Да вот этак! Приметил на стоянке возле кафе, увязался следом, я от него оторвалась, но он меня все‑ таки выцепил. И тоже устроил догонялки. Едва ушли. Если бы Суворов не взялся меня проводить, до дома я бы не доехала.

— Милехин угрожал тебе?

— Нет, поначалу просто пытался познакомиться. Поросячье рыло, моллюск толстопузый, глазки мне строил… А потом я его обозвала, он и взбеленился. Гнались за нами почти до поворота на птицефабрику.

— Как ты его обозвала?

— Мочило вонючее, и как‑ то еще, уже не помню!

— Ну, вот, — усмехнулся Клим, — а еще удивляешься, почему он разозлился! — Он перегнулся через стол так, что его лицо почти вплотную приблизилось к моему лицу.

Я отпрянула назад, а он опять усмехнулся.

— Что ж, ты так меня боишься? А ведь я только хотел спросить, где ты нашла этого дворника? Почему вернулась домой в его штанах? Куда подевала свою одежду?

— Не твоего ума дело, — снова огрызнулась я. — Нашла и нашла! Чего забеспокоился? О моей нравственности печешься? Ты о своей позаботься. Римму не обмани, издай ее книги.

— Римму я издам независимо от того, как сложатся наши с тобой отношения. Она пишет замечательные книги, и я сделаю все, чтобы раскрутить ее на Западе. Я ведь не знал, что она инвалид, мне об этом только в Москве сказали. Я сам вышел на Ромашова, когда узнал, какие он чудеса творит в своей клинике даже с самыми безнадежными больными.

— Спасибо тебе, — мы отошли от щекотливых тем, и я снова позволила себе быть вежливой. — Что говорит доктор? Я знаю, он сегодня ее осматривал. Какие прогнозы?

— Говорит, что встречал и хуже, но у Риммы Витальевны очень сильные воля и желание снова встать на ноги. Поразительной красоты женщина, умна, талантлива. Кажется, доктор увидел в ней не только пациентку.

Я улыбнулась.

— Уже заметила. Оба цветут и глаз друг с друга не сводят. Но я боюсь, что он подаст ей надежду, и уедет. Он — здоровый, красивый мужчина. Совсем еще молодой… Наверно, не стоит ему кружить Римме голову. Она — умница, и все понимает, но безответная любовь может ее сломать. Ты поговори с доктором. Может, его ухаживания всего лишь ловкий трюк, чтобы возбудить у пациента интерес к жизни? Я не слишком прислушивалась к его болтовне с Суворовым. Но он что‑ то говорил о том, что любовь, бывает, излечивает быстрее, чем медикаменты и процедуры.

— Не знаю, я в это не верю. Любовь, морковь… Не излечивает она, скорее опускает! Я еще могу поверить, если люди взаимно любят друг друга. Но что‑ то не встречалась мне взаимная любовь.

— А ты разве не женат?

— А что женитьба предполагает взаимную любовь? Ты это хочешь сказать? Или по своему опыту судишь? Надеюсь, у тебя с твоим инженером любовь взаимная? Горячая, как кипяток? Он тебя веселит в постели?

— В отличие от тебя, он не ломает мне руки и ноги, — произнесла я сквозь зубы, — а остальное тебя не касается. Сережа любит меня, и это самое главное. И я ни на кого его не променяю!

— Какая пылкая речь! Кажется, ты пытаешься убедить меня в том, в чем сама сомневаешься?

— Клим, — сказала я тихо, — проваливай, а? А то у меня кулаки чешутся снова съездить тебе по морде. Она у тебя заметно шире стала, так что не промахнусь!

— А ты попробуй! — Почти неуловимым движением он схватил меня за руки и дернул на себя.

Я проехала животом по столу, вскрикнула, но Клим подхватил меня под мышки и прижал к себе. Ноги у меня болтались в воздухе. Я не находила точку опоры и яростно извивалась в его руках, но кричать не могла. Он впился мне в рот своими губами, я пыталась откинуть голову, мычала, но он перехватил меня одной рукой за затылок, и его губы еще безжалостнее стали терзать мой рот.

Я почти ничего не соображала от боли и страха, и не сразу осознала, что лежу спиной на столе. Клим коленом прижал меня к столешнице и рванул застежку кофточки. Прохладный воздух коснулся моей груди, и я на мгновение замерла от ужаса. Но этого мгновения Климу хватило, чтобы расстегнуть на мне джинсы и потянуть их вниз. Они болтались на ногах ниже колен, и мешали мне отбиваться ногами. А Клим уже оторвался от моих губ. Теперь он зажимал мне рот рукой. Я все еще пыталась вырваться, старалась укусить его за ладонь, но он был сильнее, во много раз сильнее… Сильнее, чем прежде.

Видно, ему надоело, что я извиваюсь под ним, потому что он выругался, ударил меня по лицу и снова придавил его ладонью. Я задыхалась и изнемогала от омерзения. К тому же, у меня опять заболела шея, и затошнило. А он уже мял и тискал мою грудь, облизывал и кусал ее. От бессилия слезы потекли у меня по лицу. Эта сволочь был на грани того, чтобы снова изнасиловать меня, чуть ли ни в моем доме, в пяти шагах от моих близких. И, похоже, не боялся, что нас застанут в беседке, не боялся, что это станет известно моему мужу. Воистину зверь возник вчера у меня на пороге…

Я снова, почти не соображая, что делаю, попыталась вырваться, но Клим уже вошел в раж. Теперь он не заботился о том, что мне больно. Его руки, горячие и потные, ломали мне тело, выворачивали ноги. Он сопел и стонал, и вскрикнул, торжествующе, когда добился того, что и в первый раз. Я с трудом сознавала, что это происходит во мне: все эти движения, толчки… Стол скрипел и грозил подо мной развалиться, я, казалось, продавила затылком столешницу, а Клим все сопел на мне, кряхтел, вскрикивал и стонал. Казалось, это никогда не закончится. Правда, теперь я не чувствовала боли, но самое стыдное, я вдруг перестала ощущать эти движения, как противные мне. Невольно я приняла его ритм, и когда он снял руку с моего лица, схватила его за плечи и приподняла бедра… «Господи! Что я делаю?» — пронеслось у меня в голове, и тотчас волна необыкновенного, никогда не испытанного чувственного удовольствия накатила на меня, и я не сдержалась. Я жалобно всхлипнула, выдав себя с головой. Судорога пробежала по телу, и я опять, абсолютно непроизвольно, выгнулась ему навстречу…

— О! — простонал Клим, отваливаясь в сторону. — Анька! Я чуть не умер на тебе!

Он отпустил меня, и я тут же соскочила со стола, но запуталась в джинсах и чуть не упала. Я вся была липкая, мокрая. Я чувствовала этот непристойный, порочный запах, который исходил от меня. Меня затошнило, но я нашла в себе силы натянуть джинсы и отбежать от стола. Ворошилов сидел, развалившись в кресле, он даже не соизволил застегнуть брюки, и ухмылялся. Рубаха его была расстегнута, галстук болтался на голой груди.

— Что, Анюта? Понравилось? — Он скабрезно улыбнулся. — Я же говорил, доставлю массу удовольствия! А то иди, повторим! У меня это быстро! Десять минут, и готов! А постараешься немного, то почти мгновенно!

Я попыталась запахнуть кофточку, и поняла, что запахивать нечего. Порядочная часть моего туалета валялась на полу. На мне остались лишь рукава и часть спинки.

Клим поднял что‑ то двумя пальцами со стола, и я поняла: мой бюстгальтер.

— Выкуп, девушка, выкуп, — дурашливо протянул Клим, — ночь в твоей постели, и получишь свое добро обратно, конечно, если не хочешь, чтобы он оказался на письменном столе твоего муженька. Представляешь, в его кабинете такое украшение. А можно на стену повесить, или на лампу… Как ты думаешь, он обрадуется подобному сувениру?

— Что тебе нужно от меня? — прошипела я. Меня трясло то ли от холода, то ли от возбуждения. Сейчас я могла запросто убить Клима, подвернись мне под руку подходящее орудие возмездия.

— Любви! — расхохотался Клим. — Только любви! И не злись, тебе было хорошо со мной. Этого не скроешь.

— Мерзавец! — выкрикнула я. — Проваливай отсюда! — И выбежала из беседки.

Вслед мне полетел бюстгальтер и повис у меня на плече. Я сдернула его и скомкала в руках.

— Аня! Постой! — Я услышала топот за своей спиной. Клим бежал следом.

Я прибавила скорость и буквально взлетела на крыльцо. Навстречу мне выскочил Редбой и залился счастливым лаем. Клим остановился у крыльца и снова позвал меня. Я схватила за шкирку Редбоя, втащила его в дом, и захлопнула дверь. Щелкнул замок, и только тогда я почувствовала себя в безопасности. Я села на пол и обхватила голову руками. Редбой ластился, облизывал мне руки и тихо поскуливал.

На крыльце раздались шаги, и в дверь постучали. Редбой насторожился.

— Аня! — раздался голос Ворошилова. — Открой! Давай поговорим без истерик.

Редбой залаял. Он словно почувствовал мое смятение, и что я боюсь человека за дверью. Лай его принял угрожающий оттенок, и когда Клим снова постучал, он бросился на дверь с незнакомым мне утробным ревом.

— Уходи, — сказала я, — не хватало, чтобы соседи сбежались! И не ломись в дверь, все равно не открою!

Он что‑ то буркнул в ответ, я не разобрала, что именно, потому что прошла в кухню. Слегка раздвинув жалюзи, я наблюдала за тем, как Клим вернулся в беседку, прихватил свой портфель, и направился к воротам. У калитки он оглянулся, и у меня замерло сердце, неужели вернется? Нет, постоял пару секунд и вышел за калитку. И почти сразу раздалось урчание мотора. Луч света пробежался по воротам: Клим разворачивал машину. Мотор заревел, он, видно, сходу врубил большую скорость. Свет фар метнулся и исчез, а через минуту смолк и гул мотора.

— Смылся! — вздохнула я с облегчением, и почти бегом, срывая на ходу одежду, бросилась в ванную.

Я с остервенением терла себя губкой, гораздо сильнее и дольше, чем когда старалась избавиться от краски. И запах, который она источала, был во сто крат приятнее, чем тот, который оставил на мне Клим. Странное дело, я не плакала, а лишь ругалась сквозь зубы, стараясь припомнить тот лексикон, которым владел мамин сосед по даче, вечно не просыхающий, дядя Петя. Он был виртуоз по этой части, но, кажется, я его переплюнула. Будь у моих стен уши, они бы давно покраснели от моего надругательства на родным языком. И доставалось, как раз не Климу, что толку сотрясать воздух, если этот мерзавец уехал. Последними словами я поносила и проклинала себя за то, что показала свою слабость, поддалась его напору и отреагировала, как должно реагировать женщине в постели с любимым мужчиной.

Даже горячий душ не смог избавить меня от озноба. Я натянула на себя теплый спортивный костюм и шерстяные носки, но все равно зуб на зуб не попадала от холода. Причем, он шел изнутри, и чтобы избавиться от него, я прошла на кухню, достала из шкафчика начатую бутылку коньяка, и залпом выпила полстакана.

Дрожь отступила, но зато навалилась такая тоска, что я присела на стул и разрыдалась. И что за подонки меня в последнее время окружают? Тут я подумала, что механически причислила к подонкам и Сережу. И заревела уже в голос. Он‑ то и есть первейший подонок, если по его вине я должна была влезть в грязную историю, испытать непомерный ужас и унижение. Я снова плеснула в стакан конька. Но выпить его мне не дали, равно как и выплакаться. Зазвонил телефон. Я схватила трубку и услышала встревоженный голос Риммы.

— Аня, что случилось? Куда ты опять подевалась? Звоню, звоню, не откликаешься! Клим давно уже уехал, а тебя все нет и нет. Дети без тебя спать не ложатся. Ты разрешишь Тане съездить завтра утром с Мишкой на рыбалку?

— Пусть едут, и Редбоя с собой прихватят, — сказала я через силу. Коньяк уже начинал действовать, и у меня слипались глаза. — Только, чтоб осторожно! Скажи Мише, пускай Татьяну ни на шаг от себя не отпускает. — Я привычно инструктировала Римму, хотя хорошо понимала, Миша не хуже меня знает, как вести себя на рыбалке в компании с маленькой девочкой и хулиганистым псом, но повторение — мать учения. От этой заповеди я никогда не отступала.

Или нет, сегодня как раз отступила. Всего час назад я попалась в ту же самую ловушку. Я скрипнула зубами от ненависти к себе самой, и чуть не запустила трубкой в стену. Остановил меня голос Риммы.

— Девочка, что с тобой! Я ведь чувствую, что‑ то случилось! Приходи ко мне. Тебе надо выговориться! Прошу тебя, Володя тоже уехал. Очень жалел, что не простился с тобой!

— Сейчас! Сейчас приду! — произнесла я через силу. — Только я пьяная, ничего?

— Пьяная? — поперхнулась от неожиданности Римма. — Когда ты успела? Клим что ли напоил?

— Чтобы он сдох твой Клим! — рявкнула я в трубку.

И сама испугалась. Раньше я никогда себе не позволяла разговаривать с Риммой в подобном тоне. И вообще, я очень редко выходила из себя. А сейчас вся моя грязная сущность, о которой я даже не подозревала, перла из меня, как прокисшее в тепле пиво.

— Извини меня, — сказала я в трубку, — сильно переволновалась сегодня, вот и бросаюсь на всех, даже на тебя. Но я очень тебя люблю, Риммочка, не обижайся на меня, дуру малахольную. Сейчас приду и все расскажу.

Мне хватило полчаса на то, чтобы доложить Римме почти полную версию сегодняшних событий. Дети уже спали, на кухне возилась Тамара. Он позвякивала посудой, мыла ее и расставляла по шкафчикам. И что‑ то тихо напевала при этом. По случаю поздних гостей она осталась ночевать у Риммы. И мы подозревали, что, несмотря на усталость, она рада, что есть повод немного отдохнуть от своей многочисленной и не слишком удачной семьи.

Мы сидели в гостиной, и пили чай, подъедая остатки пирогов. Про таких, как Римма, всегда говорят, не в коня корм. А мне лично было наплевать на излишки калорий, хотя раньше я очень тщательно следила за своим весом, ни на секунду не забывая, что женщины в нашей семье склонны к небольшой полноте.

Я все выложила Римме, призналась, как на духу, и если утаила, то самую малость. Прежде всего, те чувства, которые испытывала в присутствии Суворова, и, во‑ вторых, я не призналась, что случилось на самом деле в беседке. Я ограничилась тем, что Клим ко мне приставал, но я сумела дать ему отпор. По крайней мере, этим можно было объяснить и мой взрыв гнева, и растрепанность чувств.

Правда, мне пришлось вернуться в прошлое, ведь раньше я никогда не рассказывала Римме о Ворошилове. Я не думала, что он вновь объявится в моей жизни.

— Он всячески изводил меня в школе, — мрачно вещала я, забыв про остывший чай и про кусок пирога в моей руке. — С первого класса до десятого. И когда он бросил школу, не доучившись года, я перекрестилась. Впрочем, многие обрадовались, когда он укатил из города. Учителя в первую очередь. Он был наглым, самонадеянным парнем, не признавал никаких авторитетов. Я поражаюсь, как он не сел за решетку. С его задатками там ему самое место!

— И ты его после не встречала? — осторожно спросила Римма.

— Встречала, — вздохнула я. — Я уже окончила университет, работала в газете. Он приехал в отпуск, и кто‑ то сказал ему, что я вернулась в город. Он нашел меня, стал встречать после работы, приглашал в кино, один раз даже в ресторан сходили. Но поверь, я не могла пересилить себя. Слишком уж натерпелась от него в школе. Он сделал мне предложение, в первый раз я мгновенно отказала ему, тогда он стал делать это с перерывами в один день, в конце концов, я сдалась, и сказала, что мне нужно время, чтобы все обдумать. Но у него заканчивался отпуск, он спешил, и обманом затащил меня в гостиницу, под каким‑ то предлогом, кажется, познакомить с другом. И там… Там он сделал со мной все, что хотел, — я судорожно перевела дыхание. — Не знаю, как мне удалось вырваться оттуда. Под утро он уснул, я вытащила из его кармана ключ, открыла дверь и сбежала. Я вся была в синяках. Руки, шея, ноги… На мне живого места не было, когда я выскочила из гостиницы. Остальное ты знаешь, я чуть не попала под Сережину машину. Он вылетел из‑ за поворота, и едва успел притормозить, но все же задел меня крылом. Я свалилась на асфальт, ушибла ногу. Конечно, я сама была виновата, перебегала дорогу в неположенном месте, но Сережа очень переживал. На руках отнес меня в машину и после отвез в травмпункт. Так мы с ним познакомились. На следующий день он позвонил, чтобы узнать о моем самочувствии. Но прошел год, прежде чем мы поженились. Самое забавное в этой истории, что мне в какой‑ то степени повезло, иначе, как бы я объяснила маме свои синяки и порванное платье.

— Сережа знал о ваших отношениях с Климом? — спросила Римма.

— Знал, я ему все рассказала, но они никогда не встречались. Сережа даже не знает его в лицо.

— Это к лучшему. Иначе он не поймет, почему Ворошилов появился в нашем доме.

— Лучше бы он совсем не появлялся, — проворчала я. — Нет, нет, я имею в виду, что не хочу, чтобы он торчал под моими окнами. У вас свои дела, твои книги должны выйти за рубежом. Но без меня. Предупреждай меня, если он появится.

— Хорошо, — сказала Римма. — А как быть с твоим дворником. С ним ты собираешься встречаться?

— О чем ты говоришь? — опешила я. — Ни в коем случае! Я не так низко пала, чтобы крутить романы за Сережиной спиной, да еще ему в отместку. Суворов — славный мужик, но не более того!

— А этот Милехин? Думаешь, он оставит тебя в покое?

— Не знаю, — растерялась я. — От этой бандитской морды можно ждать чего угодно. Надеюсь, что он не посмеет ко мне приставать, когда узнает, кто мой муж. Несмотря на свои замашки, он корчит из себя порядочного бизнесмена, и не полезет на рожон.

— И все же будь осторожнее. Не высовывай пока носа из дома. У этих бандитов сдвиг по фазе после зоны. Всякое может случиться.

— По правде сказать, я не знаю, кто нас преследовал. Суворов сказал, что видел машину, которая перегородила нам дорогу, во дворе. Но были ли в ней люди Милехина, точно никто не знает, ни я, ни Суворов.

Римма в удивлении уставилась на меня.

— Что ты хочешь сказать? Сначала «Москвич», потом какие‑ то парни на двух машинах… Ты считаешь, что тебя преследуют? Но кто? Кому ты нужна? И с чего вдруг? Никто, кроме нас двоих, не знает, чем ты занимаешься. Ни Суворов, ни тем более Клим!

— Людмила знает, — призналась я. — Я ей кое‑ что рассказала. Но она здесь не причем. Да и слушала она меня вполуха. Ждала какую‑ то комиссию, и ей было не до меня. Постой, я совсем забыла…. — Я торопливо хлебнула остывшего чаю. — Я приехала чуть раньше, и застала Людмилу в компании одного красавчика. Я точно знаю, что он приезжал за Сережей. Юра у него отпросился на время командировки, и Сережу забирал из дома и подвозил до офиса, водитель из охранников. Помнишь, я говорила, он остался в офисе.

— И что?

— Да ничего! Когда я спросила Людмилу, не служит ли он в представительстве, она сказала, что он не из тех, кому можно доверить свою жизнь, и вообще он работает в какой‑ то фирме. Но я не могла ошибиться. Очень заметный парень. Единственно, раньше я его видела в форме, а с Людмилой он был в джинсах и в футболке. Но я с этим разберусь. Завтра съежу сначала в «Золотую Антилопу», постараюсь все разузнать об этой девице, а затем заверну в офис и растрясу этого парня, как грушу.

— Аня, может не стоит? Мне сердце подсказывает, здесь что‑ то не так. Твоя Людмила, этот парень… У меня дурные предчувствия. — Римма просительно заглянула мне в глаза. — Остановись! А то это плохо кончится. Будь осторожнее с Людмилой, я всегда тебе говорила, что она мне подозрительна. Все люди, которые связаны с торговлей, имеют криминальную «крышу». Кто знает, что у нее на уме? Или у этой «крыши»?

— Людмила? — я покачала головой. — Ей‑ то какая корысть от меня? Они с Сережей даже не знакомы. Но на всякий случай я с ней поговорю. Я еще верю своим глазам. Этот красавчик слишком заметный тип, чтобы его не узнать!

Но Римма не сдавалась:

— У тебя и так много свидетельств того, что Сережа тебе изменяет. Потребуй с него объяснений, но не встревай ни в какие разборки.

— Потребую, но прежде узнаю, чем эта девица его зацепила, — не слишком вежливо перебила я Римму. — Прости, но я не успокоюсь, пока не узнаю все до конца. — И чтобы сгладить резкость, улыбнулась. — Давай лучше поговорим о твоем докторе. Вижу, у вас полное взаимопонимание?

— Он очень добрый и внимательный человек, — Римма опустила глаза в стол. Ее тонкие изящные пальцы слегка подрагивали, и чтобы скрыть это, она принялась вертеть в руках чайную ложечку. — Но он на пять лет меня младше. К тому же, он хотя и говорит, что не все потеряно, я не слишком ему верю. — Она подняла на меня глаза, и я увидела, что они полны слез. — Знаешь, я, наверно, только сейчас осознала, что все для меня кончено. Я еще барахтаюсь, цепляюсь, как могу, но все мои книжки, восторги читателей, переиздания, деньги, наконец, ничто по сравнению с тем, чего я лишилась. Я вдруг почувствовала, что могу влюбиться в этого человека. Ему, наверно, не привыкать, что пациентки в него влюбляются. Я все прекрасно понимаю, но ничего с собой не могу поделать. Я смотрю на него, и мне хочется вновь почувствовать себя женщиной, а в моем состоянии это крайне опасно. Новых разочарований я не выдержу.

— Римма, это же прекрасно, — прошептала я. — Влюбись в него, я же вижу, как он на тебя смотрит. Ты такая замечательная, красавица, умница. Разве для мужика ноги главное?

— Он сегодня мне сказал, что ему не хочется уезжать, а я сделала вид, что не поняла. Я не хочу, чтобы он воспринимал меня, как колоду. Не хочу быть для него обузой. — Она помотала головой и почти простонала. — Я ничего не хочу затевать. Пусть все остается, как было! Завтра я скажу ему, что отказываюсь от лечения. Пускай уезжает. Я быстро успокоюсь, и все пойдет, как всегда.

— Дурочка, — рассердилась я. — Только посмей! Только попробуй отказаться от лечения. Я тебя уважать перестану!

— Сегодня он сделал мне массаж, — сказала Римма. Она, казалось, не слышала, о чем я говорю. Она смотрела на темное окно, и взгляд ее был отрешенным, словно она пребывала сейчас в параллельном пространстве, Все там было точно такое же, но только отсутствовала я со своими проблемами и жалкими советами. Но, видно, там, рядом с ней, был кто‑ то другой, потому что она вдруг улыбнулась и перевела взгляд на меня.

— Знаешь, не хотела тебе говорить. Боялась сглазить. Даже Володе не сказала, вдруг показалось… — Она нервно сглотнула. — Помоги мне снять носки.

Я встала на колени и потянула носок с левой ноги.

— Нет, с правой, — тихо уточнила Римма.

Я сняла носок и снизу вверх посмотрела на Римму. Она быстро прошептала:

— Смотри, может, мне почудилось, но я почувствовала, что могу слегка шевельнуть большим пальцем.

Она напряглась, а я наклонила голову, чтобы она не заметила слезы у меня на глазах. Ничего не изменилось, большой палец оставался по‑ прежнему неподвижным.

— Ты видишь? Видишь? — спрашивала меня Римма, а я не знала, что ей ответить. Соврать язык не поворачивался, сказать правду, значит, лишить ее последней надежды. Я осторожно погладила ее палец и вдруг ощутила слабое, едва заметное движение под рукой. Даже не движение, а какой‑ то импульс, мгновенный, едва различимый… Я вскрикнула от неожиданности и растерянно посмотрела на Римму.

— Да, что‑ то есть! Что‑ то происходит!

Римма счастливо улыбнулась, и слезы ручьем потекли у нее по щекам. Всхлипывая, она торопливо объясняла:

— Мне кажется, что его слегка покалывает иголочками, такое бывает, когда отсидишь ногу. Очень слабое покалывание, едва заметное. Но я ничего не придумала, ты сама почувствовала, что я не обманываю.

— Римма! Это здорово! Это чудесно и просто замечательно! — Я бросилась ее целовать. — Только попробуй прогнать своего доктора!

И когда, привлеченная шумом и радостными воплями, на пороге гостиной появилась Тамара, она ровным счетом ничего не поняла. Мы сидели, обнявшись, обливаясь слезами, и одновременно почти закатывались от смеха.