Глава 23. В город мы возвращались не через Озерки, а через Курякино

В город мы возвращались не через Озерки, а через Курякино. Село, бывшая казачья станица, оказалось чистеньким и уютным, с добротными избами и ухоженными огородами, добрую часть которых занимали плантации садовой клубники. Оно вытянулось километров на пять вдоль трассы, и здесь нашелся не только фельдшерский пункт, но и приличная больница, даже с детским, на десять коек отделением. Мальчика мы оставили на попечение врачей, я уже знала, что его зовут Дениской, и ему почти шесть месяцев отроду. Все эти сведения я почерпнула из свидетельства о рождение малыша, которое оперативники обнаружили в сумочке Марины. Она валялась на полу «Нивы».

В графе «Отец» стоял прочерк, но отчество у Дениса было Сергеевич, и самое главное, что расстроило меня больше всего, среди документов Марины обнаружился еще один документ — справка о том, что мой Сережа прошел анализ на ДНК в генетической лаборатории, который делается для подтверждения отцовства, и этот анализ был положительным.

Я знала, что подобная процедура стоит огромных денег, и, видно, имелась очень веская причина, чтобы установить отцовство. Сережа не являлся ни герцогом, ни даже бароном, чтобы его наследники в будущем спорили о наследстве и трясли перед судом доказательствами своего кровного родства. И все‑ таки мой муж пошел на это. Для чего? Одно из двух, или он все‑ таки планировал развестись со мной, или хотел отнять ребенка у Марины? Но почему эта справка оказалась у нее? Значит, первая версия была самой вероятной. Он любил эту женщину, а меня обманывал самым гнусным образом. Я была домработницей, экономкой, наложницей, а она, эта Марина, женщиной для красивой жизни. Для ресторанов, казино, ночных клубов… А кем же тогда была для него Римма? Средством для очистки собственной совести?

Я покосилась на Суворова. Мне казалось, что он потому и молчит, что его очень занимают мои мысли, которые не дают мне покоя с раннего утра. Я понимала, что это полнейший бред верить в то, что он их читает или каким‑ то образом просчитывает, но, сколько было моментов, когда я была готова в это поверить.

И все же, на всякий случай, я попыталась перевести мысли в другое русло…

Оставив малыша в Курякино, мы вернулись в Озерки. Хрусталев развил здесь бурную деятельность. Разбудил начальника станции и устроил в его кабинете филиал УБОП. Допрашивали всех подряд, начиная с меня и Александра, и кончая мужичком в тельняшке и его грозной супругой. Я клевала носом и плохо соображала, но Хрусталев вцепился в меня, как клещ. Очень уж его интересовало, откуда я знакома с Ворошиловым, и почему Милехин просил у меня прощения?

Я уже не говорю о том, какой подарок ему преподнесло мое знакомство с Людмилой и этим подонком, по имени Геннадий. Правда, ничего толкового из моих объяснений он для себя не выудил. Я ведь, по сути, ничего не знала, ни мотивов, ни целей преступников. Только могла кое о чем догадываться. Но Хрусталеву этого кое‑ чего как раз было недостаточно. Ему очень хотелось узнать побольше, и, подозревая, что я что‑ то скрываю, он пытался ловить меня на противоречиях, а то вдруг снова возвращался к уже не раз обговоренной теме, подавая ее под разными ментовскими соусами.

Суворова допрашивали в другой комнате, почему‑ то гораздо дольше, чем меня. Я дожидалась его в машине, когда он, наконец, появился. Но сел в машину не сразу, некоторое время курил, облокотившись на крыло джипа. Я терпеливо ждала, когда он займет свое место.

Наконец, он открыл дверцу.

— Аня, — сказал он, — мальчика надо забрать утром из больницы. Ты уже придумала, как с ним поступить? А то милиционеры обещают отвезти его в город и пристроить на время в детскую больницу…

— Я его возьму домой, — сказала я быстро. — Я не имею права бросить его на чужих людей.

— Честно сказать, я то же самое сказал Хрусталеву. Майор крайне обрадовался. Хоть одна забота с плеч долой!

— Надо бы поспать немного, — сказала я. — Хотя бы часа три‑ четыре, иначе мы не доедем до города.

— Хорошо, но где? На вокзале? В зале ожидания? Вряд ли здесь среди ночи найдешь, где переночевать.

— Переночуем в машине. Сидения раскладываются, у нас есть два спальника. Но я бы немного перекусила перед сном. Как ты, не возражаешь?

— Ребята голодные, не подкинешь ли им с барского плеча? — он кивнул на две машины с милицейскими номерами. В них дремали водители, а Хрусталев со своей группой проводили обыск в Марининой хибаре.

Мне, конечно, не понравилась фраза «с барского плеча», впрочем, мне не понравился и его тон, и даже выражение лица. Конечно, это можно было бы отнести на счет усталости, но я подозревала, что корни его недовольства кроются гораздо глубже, чем я предполагала.

— Оставь немного на завтрак, остальное отдай ребятам. Мне что‑ то расхотелось есть, — сказала я.

— Я тебя обидел? — удивился Суворов. — Но они не ели с утра, и уже падают с ног от усталости.

— Не сердись, я сама уже думала, как их накормить. Отдай им наши запасы и отгони машину, — сказала я, подумав, с какой стати мне обижаться, что о незнакомых парнях он заботится больше, чем обо мне. Никто его и не просил заботиться обо мне. Я его уговорила съездить со мной в Озерки, он съездил, и сделал даже больше, чем я от него ожидала. Но в няньки ко мне он не нанимался…

— Ты все‑ таки решила спать в машине? — спросил Суворов, садясь за руль.

— А что здесь такого? — удивилась я. — Откинем сидения, один спальник постелю, вторым накроемся. Не хуже, чем в гостинице!

— И все‑ таки я поищу себе другое место, — Суворов вывернул руль, выезжая с площади перед вокзалом, голос его звучал раздраженно.

— Что происходит? — спросила я. — Я в чем‑ то провинилась? Прости, конечно! Но откуда мне было знать, что все так обернется? Я понимаю, ты рисковал, перенервничал, назови, какая сумма тебя устроит…

Последнюю фразу я, конечно, ляпнула в отместку за его недовольный тон. Но я не представляла, какая последует реакция.

Джип резко повело влево, я схватилась за поручень.

— Что?! — выкрикнул Суворов.

Джип дернулся, и перевалился, кажется, через бордюрный камень. Снова дернулся и затих.

— Повтори, что ты сказала? — произнес Суворов сквозь зубы.

Он смотрел прямо перед собой, но желваки ходили на скулах, и я поняла, что он не на шутку взбешен.

Я молчала… Что я могла сказать в свое оправдание?

— Ты, добрая барыня, наняла себе холопа? Так это следует понимать? Холопа, который разгребает грязь за тебя? И я должен к тебе обращаться на «вы», госпожа, ваше сиятельство, или как еще там? Может, ваше величество?

— Саша, я дура! Прости меня! — я потянулась к нему. — Просто мне очень плохо, а ты не смотришь на меня! Я думала, что ты обиделся… Но я ничего не знала о том, что милиция нас выследила. У тебя были неприятности из‑ за пистолета?

Он обнял меня и потерся колючей щекой о мою щеку.

— Причем тут пистолет? — прошептал он едва слышно, и его дыхание коснулось моих губ. — Он у меня именной, все документы в порядке. К тому же я не стрелял, обошелся кулаками…

— Тогда объясни, что случилось?

— Неужели ты не понимаешь? — Он отстранился от меня. Болезненная гримаса скривила его лицо. — Я боюсь оставаться с тобой наедине. Я ничего не могу с собой поделать, но после того, что случилось, меня не покидает ощущение, что ты моя, и ничья больше. Я не могу это объяснить, мы знакомы чуть больше двух суток… Но я умираю от желания быть с тобой, разговаривать, смеяться, подавать полотенце в ванную. Понимаешь, если я сейчас не поцелую тебя, я скончаюсь на месте!

— И что тебя сдерживает? — я обняла его за шею и притянула к себе. — Или разучился?

— Аня, — он посмотрел на меня откровенно больными глазами, — я не ворую, не беру чужое! Мне надо все, или ничего! Я не хочу, чтобы ты меня быстро забыла, как забываются мимолетные связи. Не думай, я не влюбился, здесь твоя совесть чиста, но то, что мы пережили вместе, не должно омрачаться не нужной тебе связью. Ты должна быть чистой перед своим мужем, тогда тебе будет легче с ним объясниться.

— Мораль сей басни такова, — сказала я и убрала руки с его плеч, — мужик испугался ответственности.

— Не передергивай, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. У тебя налаженный быт, прочные отношения, красивый дом и достаток… Я — чужак, который внезапно ворвался в твою жизнь…

— Это я ворвалась, — проворчала я.

— Какая разница! — вздохнул Суворов. — Сегодня я доставлю тебя домой, и все на этом закончится. Ты вернешься к мужу, у вас появятся новые заботы. Ты ведь простишь Сергея, и примешь его сына. И через месяц ты даже не вспомнишь, ни об Озерках, ни о том, что здесь случилось, а обо мне тем более.

— Дурак ты, Суворов! — сказала я устало. — Что ты обо мне знаешь? Что ты знаешь о моем будущем? Оказывается, ты мастер не только читать мысли, но и строить прогнозы? Нострадамус забабашенный! Завтра будет завтра, а сегодня это сегодня! Признайся, что ты боишься меня по другой причине? Боишься, что не справишься?

— Ты меня намеренно провоцируешь, — сказал он. — Ты выставляешь меня дураком. Рядом очаровательная женщина, а я отбиваюсь руками и ногами. Это неестественно, это глупо… — Он вдруг повернулся и в упор посмотрел на меня. И я все поняла. Он сдался. Но только не я его добыча, а он — моя!

А дальше все утратило свое значение. Я первой поцеловала Суворова и принялась расстегивать на нем рубашку. Он застонал и сжал мои пальцы… Губы его показались мне сухими и горячими, он расцарапал мне щеку своей щетиной, а руки были требовательными и нетерпеливыми…. Но зато он позволил мне почувствовать себя женщиной. Женщиной, которую любит сильный и смелый мужчина. Впервые все было так ярко, остро, и феерически необыкновенно. И те слова, которые он шептал, и ласки… Он, казалось, пытался продлить и продлить то почти сверхъестественное блаженство, которое я испытывала от его прикосновений, от его поцелуев, от тех движений, которые заставляли меня вскрикивать и кусать губы, чтобы не завопить на всю ивановскую. Я не хотела сравнивать его с Сергеем, просто здесь все было по‑ другому. Впервые я сама призналась мужчине, что хочу его, и первой начала наступление.

И то, что я победила, добавляло особую сладость и нежность в наши с ним отношения. Я чувствовала: для него встреча со мной отнюдь не рядовой случай, иначе, он бы использовал любой момент, чтобы взять то, что само ему шло в руки.

Но он не воспользовался. Мне пришлось переступить через собственную гордость, и сделать все возможное, чтобы сломить его сопротивление. После чего мужчину нельзя выпускать из своих рук, даже из гуманных соображений. Я заставила его забыть о собственных принципах и доводах разума. Я включила в нем ту дикую, почти термоядерную энергию, которую ничем не остановить, не удержать, и лучше использовать в мирных целях.

Мы завелись друг от друга, как часовая пружина. И, верно, перестарались, потому что, когда она лопнула, я подумала, что лопнуло мое сердце. Я обхватила Суворова руками за шею, прижалась к его груди… И очнулась от того, что он нежно гладил мое плечо и шептал:

— Поспи, радость моя! Теперь поспи…

Я проснулась абсолютно счастливой, и меня не расстроила даже возникшая в окне «Ниссана» физиономия Хрусталева. Он, приоткрыв дверцу, косил хитрым глазом в мою сторону, хотя разговаривал в это время с Александром, который, как настоящий командир экипажа, занимал свое командирское место. Я натянула повыше спальник и бросила быстрый взгляд по сторонам, страшась обнаружить предметы своего туалета в самых неподходящих местах…

Нет, все в порядке. Саша деликатно подсунул их мне под голову.

— Анна Андреевна! С пробуждением вас! — Обрадовался Хрусталев, заметив, что я уставилась на него. — Как ночевали? Не замерзли?

С тактичностью у майора было слабовато. Это я поняла еще с первой встречи. И сейчас он топтался у джипа, не понимая, что мне следует одеться.

Суворов догадался первым. Он повернулся ко мне и сообщил:

— Аня, Павел Романович просится к нам в пассажиры. Хлопцы его здесь еще поработают, а ему надо скорее в город. Начальство срочно вызывает.

Хрусталев умильно улыбнулся, и я подумала, что он скорее врет. Борцу с бандитизмом не просто захотелось проехаться с нами. Он же сгорает от любопытства, стараясь понять, что нас связывает с Суворовым. А может, я преувеличиваю его дедуктивные способности? Может, просто загорелось мужику прокатиться не на раздолбанной милицейской таратайке, а с комфортом, в почти приятной компании…

— Попробуй ему отказать, — проворчала я, — Павел Романович тотчас конфискует наш джип, и отправит нас домой в «черном вороне».

— Анна Андреевна, — укоризненно протянул, почти пропел Хрусталев. — Какого плохого вы обо мне мнения. А я ведь мягкий и пушистый, когда не на службе.

— Я вам верю, — согласилась я, — только нельзя ли вас попросить отойти в сторонку, пока я оденусь.

— С превеликим удовольствием! — расплылся в улыбке Хрусталев. — На что только не пойдешь ради красивой женщины.

«И поездки в джипе, — подумала я, но озвучивать свои догадки не стала…

Через час мы уже были в Курякино. Дениску к этому времени уже успели накормить молочной смесью, и врач объяснила, что все обошлось без последствий, но попросила еще раз показать его педиатру, чтобы тот какое‑ то время понаблюдал за малышом. И только после этого мы двинулись в обратный путь.

Суворов снял верхнюю часть детской коляски, мы ее приспособили на заднем сидении, и теперь малыш спокойно посапывал в ней, а я сидела рядом и наблюдала за ним, представляя, что скажут мои родственники, когда я появлюсь дома с младенцем.

Хрусталеву я уступила свое место рядом с Сашей. Все равно нам не удалось бы поговорить в присутствии майора, который, к счастью, тоже не горел желанием вести беседы, и как только мы выехали на трассу, удобно развалился на сидении и засвистел носом. Иногда я замечала внимательный взгляд Суворова в зеркале заднего вида и виновато улыбалась. Я так мечтала, что за эти два часа пути до города, мы успеем сказать друг другу то важное, что не успели сказать ночью. Но не получилось, вмешался злой рок в лице майора…

Мы довезли Хрусталева до управления милиции. На прощание он поцеловал мне руку, в который раз назвал «смелой женщиной», и пообещал, что на этом наше знакомство не закончится. И кто бы в этом сомневался, подумала я. Напоследок я все‑ таки спросила, не объяснит ли он, почему Людмила и Геннадий расправились с Мариной. На что майор комично надул щеки и развел руками.

— Ну, Анна Андреевна! Я вам удивляюсь! Кто ж такие вещи рассказывает?

Одним словом, я так ничего и не выяснила, если не считать, что везу домой младенца, которой, сам того не ведая, стал камнем преткновения в моей судьбе и судьбе свой сестры, которая еще не знает, какой сюрприз приготовил нам ее дорогой папенька. Маленький, пускающий пузыри сюрприз, из‑ за которого моя жизнь чуть ли ни в одночасье дала трещину, соразмерную лишь широте души моего любвеобильного мужа…

— Аня, — окликнул меня Суворов. — Ты не смогла бы сама доехать до дома? Честно сказать, мне не хотелось бы там появляться. К тому же…

— Тебя до сих пор мучает совесть? — перебила я его. — При свете дня все смотрится по‑ другому? Я не ошиблась?

— Не обижайся! — сказал он. — Но возникли некоторые обстоятельства, с которыми мне нужно срочно разобраться.

— Подсыпать песка в песочницу и полить клумбы?

— Нет, — жестко ответил он. — И учти, я ничего не забыл и никогда не забуду. Я очень благодарен тебе…

— Все понятно, — сказала я, — обычный набор слов, чтобы женщина не мечтала о продолжении отношений. Учти, я не претендую на твою недвижимость и на твою свободу, поэтому успокойся, к тебе у меня нет претензий. Решил свалить, сваливай! Как‑ нибудь сама доберусь!

— Вот, обиделась! — Он повернулся и посмотрел на меня. — Разве я могу настаивать на продолжении отношений? Ты возвращаешься к мужу. У вас все наладится…

— Наладится! Конечно, наладится! А ты думал я брошу его ради какого‑ то дворника! Проваливай! И чтобы не смел попадаться мне на глаза!

— Как прикажете, сударыня! — глухо сказал он, и, открыв рывком дверцу, покинул джип.

Я некоторое время совершенно бездумно смотрела ему вслед, отмечая, что происходит в том, другом мире, который шумел за окном. Суворов, ни разу не оглянувшись, пересек дорогу, поднял руку, голосуя, и тут же возле него притормозило такси. Так и не повернув головы, он сел в машину и укатил в сторону Подольской горы. За последние четыре дня, это был третий мужчина, из‑ за которого я плакала. И единственный, кто разбил мое сердце вдребезги.