А) Состояние наблюдения

Наблюдений два вида: одно — внешнее, дру­гое — внутреннее.

Внешнее, или восприятие внешних вещей посредством чувств, изменяется образом жиз­ни не столько в своем существе, сколько в употреблении; ибо чувства всегда остаются те же, только обращаются не к тем предметам, а вследствие сего получают отличие не столько в своем производстве, сколько в своем содер­жании. Это тотчас обнаруживается, коль ско­ро спросишь, кто что видал и кто что слыхал, или куда кто охотнее обращает слух, очи и прочие чувства.

Так, в состоянии греховном чувства преда­ются не интересам познания и не совершен­ствованию души, но преимущественно в угод­ность страстям. В сем занятии они как управ­ляются страстями, так и, обратно, сами пита­ют их. Поэтому, например, очи называются исполненными блудодеяния и непрестанного греха (2 Пет. 2: 14). Сверх того, по такому на­правлению им ненужно внимательно рассмат­ривать предметы, а только лишь мало-мало касаться их, отчего способность наблюдать больше и больше заглушается и теряется. Между тем душа вся в чувствах беспрестан­но: от сего образуется в ней склонность ко внешнему, или к жизни вовне. Каково упот­ребление чувств, таково и содержание их: предметы преимущественно страстные — от этого иные священных предметов не умеют и представить.

Человек, к Богу обратившийся и живущий по-христиански, чувствам своим не дает воли, держит их строго в своей власти и обращает только туда, куда считает нужным, по приме­ру Иова, который полагал завет очам своим (Иов. 31: 1). Далее, все они подчиняются у него нуждам и пользам духа, и им руководит если не познание, которое не всеобще, то всегда благочестивое настроение. Поэтому он смот­рит только на то, что может назидать, — на святые изображения и проч. Как новое свой­ство заметна в нем степенность чувств или внимательность в них: их дело — обстоятель­но рассмотреть. Такая деятельность, с одной стороны, образует мало-помалу способность отчетливо наблюдать, которая через то стяже-вает зоркость, или меткость; с другой — от вла­сти души над чувствами, или от подчинения их душе, чувства не увлекают ее вовне и дают ей возможность пребывать в себе — внутри. Наконец на сем пути через чувства собирают­ся истинные сокровища и для познаний, и для добродетельной жизни, приобретается такое стяжание, с которым безукоризненно можно явиться и пред Царя славы... Это то же, как если б кто набрал разных драгоценностей и представлял их взору других.

Внешнее наблюдение с первого раза пред­ставляется делом малозначительным в нравственной жизни, между тем оно здесь имеет великую важность. Чрез него доставляется душе первая пища; и как пища на тело имеет существенное влия­ние изменением его соков и состава, так и на­блюдение некоторым образом изменяет состав души и полагает основу характеру. В сем от­ношении его сравнивают с запахом, который проникает сосуд, только что сделанный, но еще не высохший. Этот запах сохраняется в нем если не навсегда, то надолго-надолго. То же бывает и с душою: первые предметы чувств образуют, можно сказать, будущего человека.

Оно представляет душе первое поприще для упражнения сил и производит первый их сгиб и склонение. Отсюда образуется в ней не только навык, но и склонность обходиться с такими, а не другими предметами, ибо обык­новенно мы неохотно беремся за то, к чему не привыкли. В сем отношении употребление чувств то же, что первое направление древес­ного ствола по выходе его из-под земли. Итак, употребление чувств не должно счи­тать маловажным.

Внутреннее наблюдение есть замечание того, что происходит в душе, посредством сознания или внутреннего чувства. Это наблюдение есть источник самопознания и познания вообще души человеческой. Оно представляет больше различий в падшем и восставшем, нежели внешнее; ибо здесь сие различие касается не только употребления внутреннего чувства, но и самой его способности наблюдать. К такой мысли приводит то, что хотя душа сама к себе ближе всех, познаний, однако ж, о душе у нас очень мало, и те, какие есть, большей частью односторонни и лживы. Напротив, какое бо­гатство самопознания у святых подвижников, исцеляемых или исцеленных от греховной бо­лезни! Отсюда видно, что способность само­наблюдения у одних в самом худом состоянии, а у других — во всей высоте благосостояния. Что обыкновенно приводится в психологиях в оправдание скудости душезнания, то должно обратить в осуждение грешной души, или в об­личение ее расстройства грехом, а не в оправ­дание малознания души человеческой.

Говорят, что беспрерывно прибывающие со вне впечатления увлекают душу ко вне и не позволяют ей обратиться на саму себя. Но если во власти человека состоит не поддаваться ув­лечению от внешних впечатлений, то беспре­рывному устремлению души во вне надобно искать другой причины, именно: это есть нужда грешной души — бежать из себя, где смрад греха, ко вне, где чается или полагается благо. Склонность к чувственности и видимости — одна из первых черт и действий повреждения. Следовательно, нечего и ожидать хорошего душезнания от того, в ком царствует грех. Его можно ожидать только от того, кто отказался от греха и врачует себя. В этом оно как бы ес­тественно, ибо одно из первых благодатных действий есть возвращение внимания души внутрь себя, с отвлечением его от внешнего.

Говорят, что житейские заботы и дела служ­бы поглощают все время: в суетах некогда по­думать о душе и о том, что в ней. Причина не во внешних делах и нуждах, а во внутренней суетливости, которая гонит человека все впе­ред. Если б усмирить сию внутреннюю не­мощь — суетливость, то внешние дела еще мно­го оставляли бы времени для занятия собою. Неуспешность не от недостатка времени, ибо на что особое время для смотрения за душою, ког­да это может и должно совершаться среди дел? Наблюдать должно душу действующую. Так, не во времени сила, а в необращении души на саму себя. А сие необращение происходит от расстройства души грехом. Где сие расстрой­ство врачуется благодатию и вся деятельность человека обращается на единое — на потребу, там установляется вместе и спокойное течение дел, оставляющее душе возможность быть в себе и зорко блюсти за своею деятельностью. Дела внешние и житейские занятия тогда не препятствуют познавать свою душу. Следова­тельно, оправдание себя сими делами должно обратить в осуждение себя.

Говорят, деятельность душевная такова, что ее почти наблюдать нельзя, именно: она мгновенна, быстра, летуча, многосложна. Нельзя ус­тановить на нее постоянного взора и, если ус­тановишь, нельзя разложить содержания на­блюдаемого действия. Но в душе качествуют смятение, беспорядочность движений и волне­ние от невнимания, беспечности и предания себя произволу помыслов; а эти недобрые рас­положения происходят от греха или от потери над собою власти. Кто Божественною благода­тию воцарен внутри себя, тот держит свое внут­реннее в своей власти, а потому видит, куда что направляется. Ему свойственно трезвение или бдительность, по коим не ускользают от его вни­мания тайно приходящие возмущения. Сверх того, долгим упражнением в сем внутреннем де­лании он стяжевает зоркость ока умственного, точно и определенно все в себе видящего.

Зключим: есть истинные препятствия к самонаблюдению — внешность, забота, расхи­щение ума. Они не дело неизбежной необхо­димости, а происходят от греха. Следователь­но, пока есть в ком грех, будут и сии препят­ствия и не будет хорошего душезнания. Чело­век в греховном состоянии не знает своей души и знать не может. Сии препятствия мало-помалу устраняются и потом совсем ис­чезают по мере искоренения греха, а вместе с тем растет и приходит к совершенству и самое познание души. Если теперь грех, а за ним и сии препятствия теряют свою силу только в людях богопреданных от действия сил благо­датных, то очевидно, что душезнания истин­ного, прочного, полного должно искать толь­ко у тех, кои живут истинно по-христиански. Кто, не принадлежа к числу таких, хочет знать душу — обратись к святым отцам, особенно подвижникам, и черпай из сего источника обильно психологическую мудрость.