Стратегии и тактики выживания

Калмыки оказались расселенными в самых разных уголках Советского Союза. В начале февраля 1944 г. в Алтайском крае оказалось 22212 чел. (6167 семей), в Красноярском крае – 24998 чел. (7525 семей), в Новосибирской области – 16434 чел. (5435 семей), в Омской области – 27069 чел. (8353 семей), в Томской – 1848 чел. (660 семей), в Казахской ССР – 2268 чел. (648 семей). Калмыки были поселены и в северных районах страны: в Тобольском – 1377 чел. (522 семьи), в Ямало-Ненецком округе – 8548 чел. (2796 семей), в Ханты-Мансийском – 5961 чел. (1760 семей), [184] а также в Тюменской области, Таймырском (Долгано-Ненецком) автономном округе. Счастливчиками считались те калмыки, кто попал на поселение в Киргизию, Казахстан, где коренное население было фенотипически более близким, а климат гораздо более теплым. После смерти Сталина, когда режим спецпоселения был несколько смягчен, многие стремились перебраться в Киргизию или Казахстан.

Калмыки существенно выделялись среди местных жителей. Они были иными не только внешне. Многие не говорили по-русски, поэтому коммуникации были затруднены. Прибывшие калмыки были культурно другими, часто не имели самых простых навыков и умений, даже таких простых, как умение затопить печь. Их инакость была видна сибирякам с первого взгляда.

Было это средь зимы, которая в Сибири, как известно, без лютых морозов не бывает. А тут почти на всех незнакомцах была легкая верхняя одежда, словно на дворе стояла еще ранняя осень. Одеяние некоторых имело странный вид. Много позже я узнал, что на них была легкая национальная одежда. Обуты были люди тоже легко, во все кожаное. У одних сапоги на ногах, у других ботинки. Это настолько контрастировало с зимним обликом сибиряков, что непроизвольно приковывало к себе внимание. К тому же было видно, что люди измождены дорогой и голодны. Они едва держались на ногах[185].

Зимой 1944 г. в наше село Корнилово, Красноярский край, привезли 50-60 семей калмыцкой национальности. От холода и голода вымирали целыми семьями. Умершим не могли вырыть могилы, их часто оставляли под сугробами. Весной черные смоляные косы ветрá разносили по селу, и останки умерших оставались на виду. Через некоторое время (через два-три месяца – Э.Г.) осталась только одна калмыцкая семья...[186].

Первые контакты местных жителей с калмыками были в лучшем случае настороженными, а чаще – неприязненными и даже враждебными.

Привезли нас на какую-то станцию, было холодно, нас заставили собраться в кучу и ждать. Мы сидели молча, озираясь, как звереныши в зоопарке. Несколько молодых парней вышли из дверей станции и, увидев нас, стали кричать на нас и кидать заледенелым снегом. А один подбежал к корыту и достал оттуда мокрый лед. Он дал его двоим, и они стали кидать его в нашего старика, который кричал им что-то. Они долго кидали в него, но он чудом уворачивался, и тогда один из них, разозлившись, подбежал и пнул его в лицо сапогом, старик ударил его клюкой с самодельной резной ручкой. После этого на старика набросилось еще трое, к ним присоединился и наш конвоир. Били долго, пока старик не затих и не захрипел, глотая кровь. Такой была первая встреча «новоселов»[187].