Часть четвертая. По прошествии времени Шарик понял, где он родился

По прошествии времени Шарик понял, где он родился. Его мать в поисках

места обегала все окрестные участки и остановилась на этой бревенчатой бане

или сторожке или просто первом доме разросшегося впоследствии и

раскинувшегося чуть поодаль поместья. Сруб стоял на кирпичных столбах

высотой в рост собаки, промежутки между столбами были зашиты досками, так

что внутри, за исключением фундамента печи и нескольких толстых труб,

наверно, это все же была баня, было достаточно места. В обшивке, на высоте

второй доски на двух противоположных сторонах дома были оставлены открытые

оконца для проветривания, подходящие разве что для кошки, но нижние доски

подгнили и когда предыдущим летом переносили новый столб для электрических

проводов, то в одном месте нижнюю доску походя вывернули, открыв удобный лаз

в подполье. Внутри был песок и невесть откуда взявшееся пальто из толстой

ткани, второе окошко мать завалила огромной кучей песка, благо почва была

неутрамбованной и копать было легко, так что пещера получилась что надо,

сухой, теплой и темной.

Первыми звуками, которые услышал Шарик, был скулеж его братьев и

сестер, но потом снаружи, из неведомого, стали доноситься, чем дальше, тем

чаще, разные голоса, высокие и низкие, визгливые и хриплые, ласковые и

сердитые. Шарик не мог понять, кому принадлежат эти голоса, но по тому, как

напряженно замирала мать, чувствовал, что ничего хорошего от этих голосов

ждать не приходится. Они очень боялись этих неизвестных голосов и, когда

мать уходила в поисках еды, укладывались на пальто, прижавшись друг к другу,

и старались не двигаться и не шуметь до самого ее возвращения.

Как-то раз, когда они уже подросли и могли даже чуть подпрыгивать,

гоняясь друг за другом по огромному пространству подполья, извне донесся

приближающийся звук разговора.

- Да здесь она обитает, точно говорю, - убежденно говорил один,

заискивающе, - ощенилась, наверно. Вот и полчаса назад, не боле, кудай-то

скользнула.

- Ты, думаю, понимаешь, что приблудные собаки мне здесь совершенно ни к

чему. У меня дети маленькие, еще испугает или, не дай Бог, искусает, -

отвечал второй, веско.

- Это мы враз спроворим. Щас соседа кликну, оформим все лучшим манером.

Вскорости у лаза началось шебуршенье, какие-то странные лапы без

пальцев и когтей оторвали доски, расширяя проход, и в образовавшейся дыре

показалось голова, равномерно, за исключением глазниц, узкого лба и носа,

покрытая редкими короткими волосами.

- Ну и вонища! - радостно воскликнула голова, раздвинув рот в хищном

оскале желтых зубов. - Чую, тута они. Давай мешок, - крикнул он кому-то за

своей спиной.

Все щенки по привычке сгрудились на старом пальто, дрожа и тоненько

поскуливая. Лишь Шарик забился в промежуток между фундаментом печи и одной

из труб и затаился.

Вскоре огромное существо со странным, не как у собаки, положением лап

протиснулось к центру подполья и, наткнувшись на кучу щенков, стало радостно

запихивать их по одному в мешок рукой, одетой в брезентовую голицу. Щенки

даже не пытались убежать и покорно ждали своей очереди.

- Ты смотри, целых семь, - сообщил мужичок кому-то на улице, - щас еще

пошарю.

Но он просто застыл на минуту, вслушиваясь в темноту подполья, затем

удовлетворенно хмыкнул: " Все, голубчики, " - и стал пятиться к выходу.

- Во какие, - хвастал на улице мужичок, - маленькие-маленькие, а зубы

уже прорезались, они у них вострые, рукавицу бы не нацепил - враз покусали.

Хозяин, пару дощечек бы, дыру заделать. Вот и ладушки, - приговаривал он,

прилаживая оторванные доски, - сейчас еще забор весь прошерстим на предмет

дырок и - все, никаких забот знать не будете. На бутылочку бы, хозяин.

Два дня мать выла, бегая вокруг забора, потом видно смирилась и пропала

навсегда из жизни Шарика. А тот коричневым дрожащим от страха и голода

комочком лежал на старом пальто, все громче поскуливая.

Новые голоса, объявившиеся возле его пристанища, были высокими и

звонкими. Их было три.

- Точно говорю, здесь были. Сторож из правления под баню лазил, мне

Рыжый рассказывал. Целый мешок выволок, они там просто клубком копошились. И

унес куда-то, - захлебываясь говорил один голос.

- Куда? - Почему-то шепотом спросил другой.

- Не знаю. Пропил, наверно. Мама как-то говорила, что он все пропивает.

- А как щенков можно пить?

- Подрастешь - поймешь, - недовольно ответил первый голос.

- Послушайте, там кто-то плачет, - встрял третий, более мягкий.

- Помолчите, - прикрикнул первый, - точно! Наверно, одного не нашли.

- Давайте ему молочка принесем, - предложил третий голос.

- Это ты хорошо придумала, только надо тихо, чтобы мама не заметила, а

то расскажет папе и - тю-тю щенок.

Неделю они носили Шарику молоко в блюдце и кусочки колбасы, потом

осмелели, выломали нижнюю доску и Шарик впервые увидел своих освободителей.

Перед ним в радостном ожидании стояли: Мальчик, лет двенадцати, худой, с

короткой светлой прической и светлыми глазами; Девочка, лет десяти, но

ростом почти с Мальчика, с убранными в пучок волосами, похожими на

скрученную золотую проволоку, и карими глазами и Карапуз, лет пяти-шести,

еще с детской полноватостью рук и ног, с торчащими во все стороны желтыми

кудрями, отсвечивающими на солнце рыжеватым, и с широко открытыми в мир

голубыми глазами. Все они были одеты в футболки, шорты и кроссовки, только у

Карапуза на ногах были еще белые носочки с тонкими красной и синей

полосками, но и помимо одежды что-то общее читалось в их облике.

- Какой хорошенький, - сказал Карапуз, восхищенно разглядывая щенка, -

давайте играть.

- Давайте, но только после страшной клятвы, что никому и никогда, -

предложил Мальчик.

Первым проболтался Карапуз. Уже на следующий вечер, разомлев от

горячего чая с вареньем, он принялся рассказывать родителям, какой, по

рассказам, у соседей хороший щенок, и красивый, и умный, нос пуговкой,

шкурка колечками, мягкая-мягкая, а как прыгает - описаться можно от уморы.

На следующее утро родители накрыли детей за игрой со щенком.

- Ясно, - сказал Папа, - несите на солнечную веранду.

- Надеюсь, ты не собираешься заводить собаку в доме, по крайней мере,

такую? - спросила Мама, пока они с Папой шли к дому.

- Конечно нет, дорогая, - ответил Папа, - но сейчас лето, пусть дети

поиграют. Известно, что общение с животными детям полезно, - веско добавил

он.

- Но надо сделать все анализы и прививки, - стала сдавать позиции Мама.

- Это непременно.

На следующее утро Папа лично отправился со щенком в ветлечебницу,

располагавшуюся в соседнем поселке в старом покосившемся здании, с одним

единственным ветеринаром на все случаи жизни.

- Первичный визит? - привычно спросил Ветеринар и, увидев утверждающий

кивок Папы, пододвинул к себе новый формуляр.

- Так-с, - сказал он, пощупав лапы и живот щенка, заглянув в пасть и

помотав голову щенка из стороны в сторону, крепко схватив его за нос, -

запишем: щенок.... Как, кстати, кличка?

Папа посмотрел на коричневый мохнатый клубок у своих ног и, чуть

подумав, ответил: " Шарик, наверно. Мать его о первой букве ничего не

говорила", - попробовал пошутить он.

- Значит так, - продолжал Ветеринар, - пес Шарик, мужеского, то бишь

кобелиного полу. Порода - дворянская, - он еще раз осмотрел щенка и добавил,

- смесь пуделя и спаниеля с вероятной примесью терьера, - и после еще одной

паузы, - ирландского. Сорок - сорок пять дней от роду. Щенок здоров, бодр и

весел. Хорошая получится собака, добрая и ласковая, с другой стороны,

выносливая и смелая. Равно пригодная для содержания в городской квартире и

на благоустроенной природе типа дачи. Вы где его содержать собираетесь? -

неожиданно спросил он.

Папа смутился.

- На э-э-э благоустроенной природе, - ответил он, ужасаясь сам себе.

- Очень хорошо! Побольше движения! Дети есть?

- Да, трое, - ответил обескураженный натиском Папа.

- Очень хорошо! Для детей, вы меня понимаете. Так-с, хвост купировать

не будем, - продолжал Ветеринар, приподняв у Шарика хвост и покрутив его из

стороны в сторону, - все равно поздно, да и для дворянской породы как бы ни

к чему. Лечить тоже не будем, не от чего. Прививки сделаем. Вы ведь для

этого сюда приехали, - неожиданно спросил Ветеринар.

- Да-с, - ответил Папа и от своего ответа совсем смешался.

Следующие десять недель были, наверное, самыми счастливыми в жизни

Шарика. Его допустили в большой, теплый дом, где он обследовал все уголки, а

спать ложился в детской, отдавая предпочтение Карапузу, и часто Мама,

заходившая перед сном к детям все проверить и поправить постоянно

сбивающиеся одеяла, заставала Шарика спящим в объятиях Карапуза. Кормили без

изысков, обрезками с кухни, но какие это были обрезки! Более того, Папа,

совершив маленькое насилие над собой, заехал в аптеку и купил всяческие

витамины и препараты по совету Ветеринара и теперь заботой Мамы было

следить, чтобы дети не перекормили Шарика таблетками. Но лучше всего были

игры! Дети не давали ему ни минуты покоя, таская по участку, кидая палки и

мячик, предлагая побегать наперегонки. Он быстро набирал силу и

последовательно начал обгонять всех, но только на коротких дистанциях, на

длинных, до конца поселка, не хватало выносливости и Мальчик прибегал

первым, картинно вскинув руки.

Второй после исчезновения братьев и сестер несчастливый день в жизни

Шарика начался привычно, но вскоре он заметил какую-то необычную суету: Мама

перебирала детские вещи, упаковывая часть из них в сумки, Папа закрыл ставни

на доме, бане и других строениях, собрал разбросанные по всему участку

садовые инструменты, снял гамак и качели, закрыл тентом небольшой бассейн, в

котором Шарик так полюбил купаться. Дети тоже заразились родительской

деятельностью, бегали по участку с лопатами и граблями, мешаясь друг другу,

Карапуз выгребал из всех углов свои книжки с раскрашенными крупными

картинками и подсовывал их Маме, Мальчик, ругаясь, (" Нельзя позволять им

общаться с местными", - думала при этом Мама) искал какой-то диск с любимыми

записями, Девочка аккуратно укладывала в сумку тетрадки со школьными

заданиями на лето. Шарик тоже трудился, как мог, что-то находил, но больше

путался под ногами. Вот уже все вещи загрузили в большую машину Папы и она

заурчала, подрагивая.

- Что, дети, кончилось лето?! Завтра в школу! - воскликнул Папа и пошел

запирать дом.

- А мы Шарикину плошку забыли, - закричал Карапуз.

- Мы не забыли, мы специально оставили, - успокоил его Папа, - Шарик

будет здесь нас ждать, ему здесь хорошо. Вот мы ему тут, у крыльца, плошечку

поставим.

- Не поедем без Шарика, - вразнобой закричали дети.

- А что вас дома ждет! Новый игровой центр, который последнее время по

телевизору рекламировали! - как заправский коммивояжер закричал Папа, -

Такой, что вы все вместе сможете играть одновременно и не будете больше

ругаться.

- Класс! - закричала Девочка. - Ой, папка, ты - прелесть! - и прыгнула

ему на шею.

- С Карапузом вместе поиграешь! Он любую игру испортит, - веско заметил

Мальчик.

- Это мы еще посмотрим! Маленькие, знаешь, они быстро учатся, я еще вам

задам! - чуть не в слезы бросился Карапуз.

- А вот и проговорился, а вот и проговорился, - радостно закричали

разом Мальчик и Девочка, - сам сказал, что маленький, сам сказал, что

маленький!

- Я же тебе говорил, - тихо сказал Папа Маме.

- Ты - прелесть! - повторила Мама за дочкой и чмокнула Папу в щеку.

На второй день после отъезда хозяев задождило и Шарику пришлось

перебраться на родное место - в подполье под баней, на старое пальто.

Хорошо, что соседи-пенсионеры жили обычно в поместье до первого снега, и

Шарик раз в день наведывался к ним. Его встречал всегда один и тот же

удивленный возглас: " И кто это к нам пришел! Какая хорошая собака! " - за чем

неизменно следовало что-нибудь вкусное - каша, щедро сдобренная маслом,

обрезки мяса или кость из супа. Шарик съедал все степенно, но до крошки,

вежливо позволял почесать себя за ухом и - убегал на свой участок. Несколько

раз, ненадолго - последить за порядком, приезжал Папа. Тоже неизменно

удивлялся: " Надо же, не убежал, " - и вскорости уезжал, выбросив напоследок

клуб удушливого дыма из-под машины.

В середине октября, когда листва с деревьев, даже с дуба, уже вся

облетела, побитая дождем, пошел снег и соседи-пенсионеры засобирались домой.

Женщина долго стояла возле забора, призывно крича, но Шарик забился в угол и

не отвечал. Он прожил еще несколько дней в поместье, но в конце концов голод

погнал его на улицу, затем на дорогу и вот через полтора года он оказался на

городской свалке. По крайней мере, не один.

Прошло еще полгода, и он первым приветствовал Последнего Волка на

свободе.

X x x

Волк стал настоящим вожаком Стаи. Он не просто жестко поддерживал

дисциплину, требуя от любого члена Стаи беспрекословного повиновения и

максимально посильного вклада в добывание добычи, он обеспечивал им эту

добычу, используя свои генетические познания в охоте, что совершенно

отсутствовало у его спутников. Прошла лишь пара месяцев после воцарения

Волка, а его сподвижники уже не рылись в отбросах на свалках, более того,

стали брезгливо обходить их стороной и высокомерно посматривать на обитающих

там бездомных грязных псов. Они быстро отъелись и нарастили мясо мышц и

только обязательные многокилометровые пробежки под водительством Волка для

добывания добычи не давали им разжиреть. Свалявшаяся тусклая шерсть как-то

сама собой расправилась, заблестела и псы теперь выглядели даже лучше, чем

при прежней жизни у своих хозяев, из-за обилия движения, не ограниченного

поводком или забором прогулочной площадки, чистого воздуха, наполненного

ароматами полей и лесов, а не сигаретным дымом и выхлопами автомобилей,

пружинящей травы под ногами вместо асфальта, а, главное, чувства свободы

члена Стаи, где следование жестким правилам внутренней жизни выглядело лишь

как осознанное принятие совместно выработанных норм поведения близких по

духу существ, а не принудительное подчинение навязанным чуждым канонам, как

это было при жизни среди людей.

Волк и сам заметно поздоровел: вырос сантиметра на три, раздался в

плечах и сильно накачал лапы, чего он не мог добиться в тесном вольере

зоопарка. Но самым важным было приобретение уверенности в себе, в своей

силе, которая исходила от него даже тогда, когда он медленно, как бы нехотя

поворачивал голову в сторону грызущихся членов Стаи или невзначай

появившегося чужака и одним своим видом заставлял их поджать хвосты и

убраться с глаз долой подобру-поздорову.

Но в его действиях в те первые месяцы свободы присутствовала одна

странность, на которую члены Стаи не обращали внимания, за что впоследствии

и поплатились. В первый же день своего главенства Волк увел Стаю со свалки,

но не в вольные поля, не в заповедные леса, как можно было бы ожидать, а

совсем недалеко, метров на триста, в ближайший лесок, даже не лесок, а так -

перелесок. Оттуда он стал совершать набеги на окрестные поля в поисках

добычи, но каждую ночь неизменно возвращался обратно, как будто боялся

оборвать пуповину, связывающую с миром людей.

С добычей вблизи огромного города было не густо и обычно Стая загоняла

такого же как они бедолагу, главное несчастье которого состояло в том, что

он был один и недостаточно быстр. Волк быстро приохотил членов Стаи к

собачьему мясу и они теперь, возбуждено урча, разрывали тела своих собратьев

после того, как Волк, всегда лично наносивший последний удар после погони,

отходил в сторону, напившись крови.

Но не всех собак постигала такая участь. Иной кобель не убегал, сломя

голову, а становился в боевую стойку и, легко вращаясь мелкими прыжками на

месте, отбивался от обступившей его кругом Стаи. Другой размашисто уходил от

Стаи, но без паники, с достоинством, что сразу чувствовалось, и остановить

его удавалось лишь на третьем-четвертом часу погони, после нескольких

попыток Волка бросить часть Стаи наперерез. Таких собак Волк не убивал,

разве что иногда, когда ему самому хотелось сразиться с достойным

противником. Он предлагал им вступить в Стаю и все соглашались, потому что

видели перед собой таких же собак, только один - Вожак - был немного

странным и внушал смутное беспокойство.

Вскоре Волк понял, что во всех собаках, которых он отбирал таким

жестким способом, присутствует нечто, свойственное и ему самому, то, что в

переводе на человеческий язык можно определить словом порода, и вскоре при

первом взгляде на нового противника он уже выделял будущих потенциальных

членов Стаи и расстраивался, когда они не выдерживали испытания.

В этом крылось объяснение странному поведению Волка - он собирал Стаю,

а породистые псы, по тем или иным причинам отбившиеся от хозяев, встречались

во множестве, из которого можно было выбирать, только вблизи города. Его

тянуло к крупным собакам, с густой шерстью и длинным пушистым хвостом,

чем-то похожим на него и способным выжить в лесу, куда готовился уйти Волк.

Лучше всего подходили овчарки, но они не желали подчиняться Волку и при

каждом удобном случае норовили сцепиться, так что Волку пришлось расстаться

с ними обычным для него способом. Зато прижились Дог, Афганец, Святой

Бернар, Черный (Терьер), Лайк, Рот. Эти приняли Закон Стаи и лидерство

Волка, хотя не уступали ему в росте и силе.

Но Стая не разрасталась. После приема нового члена Волк несколько дней

присматривался к нему, давая время на осмысление Закона и демонстрацию

лояльности, и при положительном исходе второй стадии испытания избавлялся от

слабейшего члена Стаи, одного из тех, кто встретил его в ту памятную ночь на

свалке. Он убивал его открыто, давая возможность защититься, а потом

оставлял еще подрагивающий труп на съедение Стае, и те, подавив первый ужас,

с благодарностью принимали пищу от Вожака.

Лишь одного из тех, самых первых, не тронул Волк - Шарика. Что-то

привязало Волка к нему, отнюдь не безоговорочная преданность, которую Шарик

при случае демонстрировал, быть может, это было воспоминание о том, что

именно Шарик первым приветствовал его на свободе и признал его Вожаком, а

может быть, Волка привлекал веселый, несмотря ни на что, нрав этого

единственного оставшегося в Стае " дворянина", всегда готового, как шут при

королевском дворе, выкинуть какую-нибудь шутку, или неожиданная для такой

мелкой в сравнении с другими собаки смелость. И Волк берег его, и часто

подкидывал ему лакомые куски, строго следя за тем, чтобы никто не смел

отобрать их у него.

Стая была в сборе. Шесть мощных псов и Шарик. Но Волк медлил и не

уходил прочь от города. Он чего-то или кого-то ждал, сам не зная.

И вот однажды поздним вечером на полянку, на которой кружком

расположилась Стая, ступил необычный пес. Чисто белый, невысокий - он едва

доставал Волку до плеча, но крепкий - мускулы так и перекатывались под

короткой блестящей в свете луны шерстью, и кожа казалась плотно натянутой,

без всяких складок и подвесов. Но самой удивительной была его голова

идеальной ровной формы - " Ну чистое яйцо! " - подумал Волк, шея плавно

перетекала в затылок, в макушку, в лоб, а тот без ложбинки - в морду, и

заканчивалась острым черным носом. Он замер в немного расслабленной позе

профессионального борца, что сразу оценил Волк, и вперил в Стаю спокойный,

но какой-то пустой и холодный взгляд глубоко и косо посаженных

глаз-миндалин.

- Убийца, - мелькнуло в голове у Волка.

Даже Шарик, которого поначалу развеселила несколько поросячья внешность

пришельца, заглотнул смешок.

- Буль, - коротко представился новичок.

- Заходи, - столь же кратко ответил Волк и еле заметно кивнул Стае -

спокойно.

X x x

Его хозяином был рыхлый мужчина неопределенного возраста - от сорока до

пятидесяти пяти, тщательно пытающийся скрыть огромную плешь длинными редкими

волосами, которые он зачесывал от уха до уха. Чем он занимался, Буль не знал

и, даже если бы его это интересовало, вряд ли бы смог догадаться.

Единственными существенными для Буля следствиями деятельности хозяина были

хорошая кормежка - хозяин был консервативен и, отвергая все новомодные

широко рекламируемые суррогаты, кормил Буля исключительно парным мясом, и

панический страх, мало заметный для окружающих людей, но обволакивающий

флюидами Буля, вызывая презрение и почти физическое отвращение, даже

большее, чем крепкие духи хозяйки или сосиски с горчицей, которыми шутки

ради потчевали его хозяйские дети. Да и сам Буль появился в доме не

вследствие любви хозяев к животным или, как у многих соседей, после

многолетнего нытья детей, а исключительно для охраны. Хозяин взял его из

питомника служебных собак и Буль был лишен даже того короткого щенячьего

периода игр и постоянного внимания хозяина и детей, которые на годы

закладывают основу единения семьи и собаки. Хозяйка его едва терпела, дети

при первой встрече сморщились: " Фи, какой противный", - и в дальнейшем, если

и замечали, то только для каких-нибудь каверз. Даже у хозяина отсутствовало

столь свойственное мужчинам тщеславие обладателя редкой породистой собаки.

По непонятной для Буля причине хозяин лично выводил его на прогулку

каждый вечер. Для самоутверждения, для демонстрации окружающим того, что он

никого и ничего не боится, просто для вечернего моциона - побудительные

мотивы людей не интересовали Буля. Он знал лишь, что хозяин боится, что даже

в их хорошо охраняемом поселке, куда не допускались неизвестные люди, он

перед прогулкой неловко прилаживал наплечную кобуру с предусмотрительно

снятым с предохранителя пистолетом. Поэтому Буль, прошедший серьезную школу,

при выходе на прогулку невольно подбирался, для него эти полчаса были

работой, единственной работой, которая щедро оплачивалась кровом и едой.

И его час пришел. В тот вечер они уже во второй раз дошли до конца

аллеи, упиравшейся в высокий сплошной кирпичный забор, со всех сторон

охватывавший поселок. Буль традиционно подошел отметиться ко второй по

правой стороне липе, до упора натянув поводок. В этот момент с другой

стороны раздался легкий шелест листвы и на аллее возникла черная фигура. От

нее шел привычный запах, свойственный охранникам: до блеска надраенных

армейских высоких ботинок, натуральной кожи куртки, хорошо смазанного

оружия. Но уже в следующую секунду Буль понял, что это не охранник - хозяин

затрясся, выронив поводок, и стал неловко шарить под курткой, пытаясь

достать пистолет. Человек в черном стал поднимать тяжелый Магнум, зажатый в

обеих руках, на уровень головы хозяина, медленно и бесстрастно говоря: " Тебе

последний привет от Слона". Вероятно, заказчик был склонен к театральным

эффектам или насмотрелся крутых боевиков, но его требование к исполнителю о

последней фразе было совершенно излишним, так как хозяин все прекрасно понял

в тот же момент, когда увидел наемного убийцу, а последний привет терял

всякий смысл уже через секунду после выстрела. В конце концов это спасло

жизнь жертве. Человек в черном, несомненно, боковым зрением заметил

неуклюжего мелкого пса, задравшего лапу на дерево, но не придал ему

значения. Свою ошибку он понял только тогда, когда неуклюжий поросенок

неожиданно в один прыжок преодолел разделявшее их расстояние и впился в

ближайшую левую руку человека в черном. Тот добрым словом помянул своего

наставника, учившего, что с одной руки в серьезном деле стреляют только

кинозвезды и лохи, мгновенно разлепил руки и, инстинктивно пытаясь сбросить

с левой руки Буля, уже добравшегося до кости и перепиливавшего ее своими

зубами, чуть опустил руку, переводя прицел на колышущийся торс жертвы. В

этот момент Буль разлепил челюсти, человек в черном чуть качнулся, потеряв

равновесие, и пуля ушла вниз и вправо, чиркнув по бедру хозяина и мгновенно

окрасив светлые брюки расползающейся красной полосой. Буль упал на землю и,

отразившись, теннисным мячиком взлетел вверх, впившись в правую руку убийцы.

Второй выстрел ушел еще ниже, взметнув фонтанчик земли у ног хозяина,

раздался хруст перекушенного кистевого сустава и пистолет упал на землю, с

протяжным звоном ударившись о камешек. Уже бежали встревоженные выстрелами

охранники, один по аллее, другой, невесть откуда взявшийся, возник из кустов

около забора, хозяин, вытащивший, наконец, пистолет из кобуры, вертел его в

руках, не зная, что делать дальше, человек в черном опустил правую руку

вниз, чтобы не держать Буля на весу и, потея и скрипя зубами от боли, зло и

обреченно повторял: " Все, все, хватит", - когда Буль во второй раз повторил

тот же прием: он резко разжал челюсти и, оттолкнувшись задними ногами от

земли, взвился вверх и вцепился зубами в горло убийцы, точно над водолазкой.

Пока охранники заламывали руки подкошенного убийцы и, завалив его на землю,

надевали наручники, пока успокаивали трясущегося хозяина, пытаясь отобрать у

него взведенный пистолет, мягко отводя его в сторону, пока кричали бегущим

со всех сторон вооруженным людям, что все в порядке, Буль лежал рядом с

человеком в черном и впитывал бьющую из прокушенной артерии кровь, самую

вкусную и бодрящую из всего, что он пробовал в своей недолгой жизни, и когда

фонтанчики крови иссякли, он поднялся и отошел на шаг в сторону и замер в

безразличной позе исполнившего долг служаки.

Покушение, несмотря на все усилия заинтересованных лиц, не удалось

скрыть и Буль попал на первые полосы газет и на экран телевидения.

Корреспонденты буквально совали ему в морду микрофоны, в запальчивости

надеясь на интервью, но он лишь с тупым смирением позволял себя

фотографировать и после сеанса удалялся на свое положенное место под

лестницей на второй этаж особняка хозяина. Мода на бультерьеров взлетела до

небес, очередь за породистыми щенками была расписана на три года вперед, а

семья хозяина в первый раз живо заинтересовалась им, расписывая график

случек.

Буль не знал, что ему суждено еще раз стать звездой новостей и в самое

ближайшее время. После происшедшего хозяин потерял всякий интерес к вечерним

прогулкам и его по очереди выводили хозяйка и дети хозяина. Всем льстило,

что соседи всегда тыкали в Буля своим гостям - " Тот самый! ", волей не волей

подогревая интерес к сопровождающим. Буля по прежнему водили по поселку на

поводке, чтобы лишний раз подчеркнуть, кто его хозяин, но на прилегающих

аллеях ему давали волю и даже изредка кидали палки - хозяевам нравилось, как

он, поднося, непроизвольно разгрызал их. Постепенно ажиотаж спал и хозяину

мягко намекнули, что столь опасную собаку, при всем уважении и тому

подобное, предпочтительнее выгуливать подальше от людей и, особенно, детей.

Поэтому Буля выводили поздно вечером, когда все сидели у телевизоров, и

только в самой глухой части поселка, вблизи достопамятной аллеи. Каждый

вечер его проводили через место его славы и Буль даже по прошествии

нескольких месяцев чувствовал сладкий аромат человеческой крови на том

месте, где он завалил убийцу.

Как-то раз на дальней полянке Буль с хозяйкой столкнулись с их

соседкой, жившей через четыре дома от них, выгуливавшей красавицу колли. У

собаки была течка и хозяйка специально вывела ее на дальний участок, от

греха подальше. Узрев колли, Буль встряхнулся и кандибобером подкатился к

ней. Сунул нос в промежность, возбудился и уверенно закинул передние лапы на

спину сучке. Колли повернула голову, одарила его презрительным взглядом:

" Мелковат ты, парень", - и легким движением скинула его с крупа. Ее хозяйка

замахала руками: " Кыш, кыш, что удумал", - и, ухватив Буля посеред туловища,

стала оттаскивать его в сторону. Буль недоуменно посмотрел на колли: " Ты

чего, право, я же со всем уважением", - обернулся к хозяйке собаки и сомкнул

челюсти на схватившей его руке. Почувствовав вкус крови, Буль неожиданно для

себя изверг семя, успокоился и начал методично перебирать зубами вверх по

руке, подбираясь к плечу, затем к горлу, не обращая внимания на истошные

вопли жертвы и собственной хозяйки. Он довел дело до конца, дождавшись

замирания фонтанчика крови на шейной артерии, отошел от жертвы и застыл в

привычной позе тупого смирения. Хозяйка продолжала истошно кричать, по аллее

бежал охранник, на ходу выхватывая пистолет, и Буль вдруг осознал, что

охранник собирается стрелять в него. Буль в недоумении пожал плечами и

отпрыгнул в сторону под прикрытие кустов. Всю ночь и весь следующий день он

лежал, зарывшись в листву, и наблюдал, как охранники прочесывают территорию

поселка, затем в темноте проскользнул через ворота и потрусил прочь, пока не

наткнулся на Стаю.

X x x

На следующее утро после появления Буля Волк, как бы получивший сигнал

свыше, снялся с привычной стоянки и повел Стаю прочь от города. Буквально

километрах в десяти-пятнадцати начиналась совсем другая жизнь. То гроздью на

асфальтовых веточках рассыпались коттеджные поселки, новые, блестящие, как

на макете архитектора, то вдруг нанизывались на разорванную нитку старого

шоссе брошенные деревни, распустившие волосы оборванных проводов.

Одну из таких деревенек заприметил Волк еще во время предыдущих

набегов. Средняя бусинка четок, почерневшая и отполированная дождями, она

закатилась в угол между неширокой, в три прыжка, но быстрой речушкой и

неожиданно густым лесом, лишь через полчаса пути упиравшимся в шоссе.

Крайней к лесу стояла еще крепкая усадьба, брошенная совсем недавно, но

главным - для Волка - было то, что с задов, через обширный огород был

свободный выход в лес, а на просторном дворе имелось несколько сараев,

добротно сработанных, без щелей и с деревянным полом, с запасом всякого

тряпья - идеальное место для зимовки.

Летели месяцы, оплыла сугробами зима, расцветилась весна. Волк

заматерел, набрался опыта как в охоте, так и в управлении Стаей. Он чутко

уловил тот момент, когда Стая отъелась, налилась силой и эта сила стала

перехлестывать через край, начались мелкие стычки без всякого видимого

повода, матерые псы нервничали и при каждом удобном случае норовили улизнуть

в окрестные поселки и деревни. Стая хотела развлечений, приключений и явного

противоборства, которого не могла оказать мелкая живность окружающих лесов и

покорная скотина местных крестьян.

Для начала Волк решил сделать дневной набег на одну отдаленную от их

лежбища деревню, не заброшенную, как ихняя, а хорошо обустроенную, с

крепкими домами и подворьями, к которым примыкали большие ухоженные огороды,

а дальше - ровно засеянные поля, перемежаемые лесозащитными полосами и

лугами. Когда Волк, быстро осмотревшись и втянув дувший со стороны деревни

ветерок, выпрыгнул на единственную улицу деревни и, чуть поводя по бокам

головой, потрусил по деревне, Стая почувствовала, что сегодня ее ждет нечто

необычное, и без раздумий, с возбужденным повизгиванием бросилась за своим

вожаком. Улица была пыльна, пустынна и тиха. Но стоило им миновать первые

дворы, скрытые за высокими сплошными заборами, как местные собаки, которых

держали и не по одной в каждом доме, почуяли чужаков и нарастающим истошным

валом разнесли весть по деревне. Собаки Стаи рефлекторно залились в ответ,

некоторые даже бросились к заборам, сквозь узкие щели которых блестели глаза

дворовых, но Волк одним движением головы прекратил бесполезную и недостойную

членов Стаи брехню и двинулся дальше. Единственными представителями людского

племени, с которыми столкнулась Стая, были дети, быстро и безо всякого

перебора ногами перемещавшиеся на низких тележках по маленькой площади перед

единственным не огороженным забором зданием деревни. Дети тоже заметили

грозно и безмолвно приближающуюся Стаю, невольно выстроившуюся в некое

подобие боевого порядка " свинья", с крупной собакой, чем-то похожей на

овчарку, но необычного серого окраса, во главе. Первые заметившие Стаю

закричали от страха, предупреждая остальных, на мгновение застыли,

загипнотизированные невиданным зрелищем, затем, стряхнув оцепенение,

соскочили со своих тележек и пусть не столь быстро, как до этого, но все

равно ставя личные рекорды в беге на короткие дистанции, стали улепетывать к

ближайшим воротам. Стая не обратила на них никакого внимания - они не

собирались связываться с людьми, тем более с их беспомощными детенышами. Так

же безразлично они отнеслись к появлению в осторожно приоткрытой калитке, за

которой исчезли дети, взъерошенной головы мужчины, окинувшего их быстрым

взглядом и немедленно исчезнувшего. Когда мужчина появился во второй раз,

Стая уже миновала его дом и не придала значения ни скрипу открывающейся

калитки, ни тому, что в руках у мужчины был неизвестный им, бывшим городским

жителям, предмет, издалека напоминавший длинную суковатую палку, тем более,

что мужчина явно не собирался бросать эту палку в них, наоборот, он схватил

ее двумя руками, прижал один конец к плечу, а другой направил в их сторону.

Стае повезло, что рука у мужчины дрогнула, то ли с тяжелого похмелья, то ли

от внезапно пришедшей мысли, что стреляет не на озере, а посреди населенного

поселка. Страшный грохот и свист быстро пролетевшего над их головами роя ос,

одна из которых все-таки зацепила холку Дога, окрасив ее длинным следом,

сразу набухнувшим кровью, нарушил стройный боевой порядок Стаи и заставил их

в инстинктивном ужасе броситься в сторону, в узкий проулок между домом на

площади и ближайшим подворьем. Волк бежал последним, стараясь даже в

позорном бегстве сохранить достойный вид, и растерянно размышлял о том,

почему один громкий звук - он слышал и погромче - поверг его в такой ужас.

Стая остановилась только на опушке ближайшего леса, тяжело дыша, как

после многокилометровой пробежки, и понурив головы со свисающими языками.

" Ну и Стая! " - пронеслась в голове Волка предательская мыслишка. В

наступившей тишине раздавалось лишь недовольное ворчание Дога, пытавшегося

дотянуться до раны на холке, из которой широкой струйкой стекала на плечо и

затем падала на траву крупными каплями кровь. Волк подошел к нему и быстрыми

нежными движениями языка вылизал рану. В конце царапины он почувствовал

какое-то непонятное твердое утолщение и стал двигать языком от него вдоль

царапины. В конце концов он почувствовал на языке маленькую горошинку с

характерным металлическим вкусом и сплюнул ее на траву. Эта маленькая

горошинка, суковатая палка в руках человека, грохот, исходящий от нее или от

него, резкий свист множества ос, вихрем пронесшихся над его головой, рана на

шее Дога, смутно вспоминаемые повествования отца, который, сам не очень

хорошо понимая, пытался втолковать ему что-то о страшной способности людей

убивать на расстоянии, все это легко сложилось в голове Волка в ясную

картину и успокоило его - он все знал, а если и не знал, до предчувствовал,

и там, на улице деревни, он не испугался, как эти, он понял уязвимость их

позиции на открытом пространстве и принял единственно верное решение

укрыться в узком проулке, где его не мог видеть человек с суковатой палкой и

куда он не мог бросить свои смертоносные горошины. " Ах, какой я молодец! " -

подумал Волк. Он был еще очень молод.

Волк окинул веселым взглядом своих понурых спутников. " Стае нужна

встряска", - подумал он и, мотнув головой с призывом следовать за ним,

двинулся по опушке леса, огибая деревню. Вскоре им повезло. На полянке с

сочной травой паслось небольшое, голов в десять, стадо коз под присмотром

седого сгорбившегося человечка. Волк, мгновенно оценив, что у человечка нет

страшной суковатой палки, с ходу ворвался на полянку и, наметив двух молодых

козочек с таким нежным ароматным мясом, двумя быстрыми движениями разорвал

им горла. Оставшиеся козы сбились в кучу, жалобно блея, но спутники Волка не

тронули их, только тявкнули для пущего страху и, прихватив заваленную Волком

добычу, бросились назад к лесу. Тут опомнился пастух и, крича что-то

надтреснутым голосом и размахивая для устрашения палкой, которую он

использовал в качестве посоха, стал наступать на Волка. Тот же не бросился

прочь - два позорных бегства за день было бы слишком, а повернулся к

человеку, крепко уперся передними лапами в землю и ощерился. Человек и Волк

встретились взглядом и человек понял, что ему лучше уступить. Он

раздосадовано крякнул и, боязливо оглядываясь, пошел к своему поредевшему

стаду. Волк был горд и доволен собой. Молодецки захваченная добыча и

выигранная на глазах Стаи дуэль с человеком, пусть и старым, но пастухом,

являющимся генетическим хозяином для всех остальных членов Стаи, укрепила

авторитет вожака и заслонила в памяти Стаи позор набега на деревню. Они не

могли предвидеть, что эта " игра на публику", то, что их видели в деле - не в

набеге на деревню, а в наглом похищении людского добра - породит рассказы,

передаваемые из деревни в деревню, их поселка в поселок, и в конце концов

приведет к гибели Стаи.

X x x

Волк придумал также много других проказ. Самой приятной было то, что

люди назвали бы " похищением сабинянок". Они нашли удобный проход в большой

городской парк на окраине города, который позволял им при необходимости

быстро без пересечения оживленных автострад уходить в предместья и далее к

своему главному лежбищу. Они проникали в город рано утром и залегали на день

на небольшой, плотно окруженной кустами терновника полянке, непонятно зачем

созданной людьми посреди парка. К вечеру они проползали под низко

стелющимися ветками и направлялись в отдаленные аллеи, излюбленное место

выгула собак окрестными жителями и даже обитателями центра города,

специально привозивших на машинах своих ненаглядных питомцев. Заметив сучку

в течке, они незаметно подкрадывались с подветренной стороны, затем Шарик

тихо подбирался к провисающему поводку и прежде, чем хозяин или хозяйка

собаки успевали сообразить, что является объектом атаки, перекусывал поводок

или, в крайнем случае, резким неожиданным движением вырывал его из рук

зазевавшегося хозяина. Тут из кустов выскакивала вся Стая и начинала быстро

гнать сучку, обалдевшую от страха и сладкого предвкушения от такого скопища

кобелей, в направлении предместья. Бывали и курьезные случаи. Как-то раз они

похитили таким образом болонку, одетую в кокетливый брючный костюмчик, с

огромным белым бантом на голове. Болонке было тяжело сравняться в беге даже

с Шариком и по началу Члены Стаи на бегу подбрасывали ее носом вперед,

придавая необходимое ускорение, но в конце концов Дог подцепил ее зубами за

костюмчик и так и пронес до ближайшего за городом леса.

Право первой ночи принадлежало Волку и он быстро научился делать свое

дело степенно, без всякой там беготни и повизгивания, тем более, что все

сучки, включая пресловутую болонку, которая сама начала раздирать на себе

кокетливый брючный костюмчик, застывали, когда их обхватывали лапы Волка и

они чувствовали на спине его тяжелое мускулистое тело. На ближайшие пару

недель Стае было обеспечено развлечение, все стали намного спокойнее и не

исчезали с лежбища на целые дни, нарушая столь любимую Волком дисциплину.

Когда течка прекращалась, сучку за ненадобностью прогоняли, что

оказалось очень непростым делом: у сучки в незнакомой местности не было

другого дома, кроме лежбища, другой семьи, кроме Стаи, и другого источника

пищи, кроме добычи Стаи. Они бродили, скуля, по деревне, оккупированной

Стаей, и никто из кобелей, следуя своеобразному джентльменскому кодексу

поведения, не решался отогнать их подальше. Но как-то раз случайно выход был

найден. Стая отправилась за очередной игрушкой в город и употребленная сучка

увязалась за ними. Волк лязгнул было зубами, но она, привыкшая за эти недели

к его манерам, даже не вздрогнула и продолжала спокойно бежать рядом. " Сама

отстанет, это не в городе на собачей площадке бегать", - подумал Волк и

прибавил ходу. Но сучка оказалась упорной и пусть из последних сил, но

доплелась до городского парка. И тут на знакомой аллее она заметалась,

подвывая, а Волк, чутко уловив момент, бросился в ближайшие заросли, увлекая

за собой Стаю, и остановился только на их потаенной лужайке. Сучка же,

побегав в растерянности по аллее и не умея и не решаясь в одиночестве

броситься по следу Стаи, понуро отправилась знакомым путем домой к хозяевам,

неся в себе " привет из леса", вызвавший через два месяца сочувствие, а

подчас и гомерический хохот знакомых.

Маятник парк - лес - парк работал безупречно, но один раз он

застопорился и так в Стае появился новый член, а у Волка подруга.

X x x

Немецкая овчарка Альма была рождена для охраны и жизни на свежем

воздухе. Хозяин и взял ее для этого. Как только начали строить новый

загородный дом, Хозяин поехал в питомник, посовещался, блюдя форму, с

кинологом, хотя заранее принял решение, и, сопровождаемый им, прошел в

вольер, где лежала крупная худая овчарка, а вокруг нее копошилось около

десятка круглых почти неотличимых комочков черного цвета. " Рекомендую", -

просто сказал кинолог и отошел в сторону.

Альме сразу понравился этот крупный спокойный человек. Она выбралась из

кучи-малы своих братьев и сестер и, неловко переваливаясь, подошла к

человеку, обнюхала его ботинки и брюки, потом легла на живот, помахивая

хвостом. Человек наклонился, погладил ее по спине - Альме это понравилось,

подхватил ее своей большой рукой с крепкими пальцами под живот, поднял на

уровень лица и стал рассматривать ее морду, слегка качая головой. Хвостом

вертеть было неудобно и Альма в знак расположения лизнула его в нос. Лежащая

сука угрожающее зарычала и стала приподниматься. " Свои, фу", - негромко

вскрикнул кинолог и зашел в вольер.

- Симпатичный, - сказал человек.

- Славная будет сука, - ответил кинолог.

- Хотел кобеля.

- Она сама вас выбрала.

- Дело обычное, - сказал человек, грустно улыбнувшись.

Кинолог понимающе кивнул головой.

- Пойдемте в контору. На нее бумаг оформлять больше, чем на новую

машину. Кличка на " а".

- Попрощайся со своими, - человек задумался и добавил, - Альма.

Навсегда. Теперь у тебя будет другая семья, Альма, - сказал он более

уверенно, прижал щенка к своему дорогому костюму, поудобнее подхватил рукой,

и унес в новую жизнь.

Семья Хозяина ей не понравилась - жена и две дочери, в общем, одни

суки, которые постоянно переругивались, что-то кричали друг другу визгливыми

высокими голосами и часто дымили из маленьких уменьшающихся в размерах

трубочек, а затем - " ах, дорогая, как накурили, побрызгай освежителем, ну

сколько можно просить об одном и том же, оторви задницу от кресла" - чем-то

пшикали из ярко раскрашенного цилиндрика, после чего любой нормальной собаке

дышать было просто нечем. Они, конечно, ухаживали за ней, постоянно смотрели

в какие-то листочки и книги, разминали таблетки, варили каши, несколько раз

приводили каких-то незнакомых людей, который чем-то больно кололи ей в

заднюю лапу, после чего это место болело и она сама несколько дней была

вялой и предпочитала лежать на толстом коврике - " месте" - в кабинете

хозяина. Еще они по несколько раз в день выводили ее на прогулку и Альма

всегда старалась дотерпеть, лишь бы не наблюдать бестолковую шумную суету,

которая начиналась всякий раз при обнаружении лужи на полу или, того хлеще,

на ковре. Все равно, их она только терпела, и прогулки были не в радость,

так, по нужде, а был Он, Единственный, Хозяин и одно счастье - прогулка,

вечером, с Ним.

Детство кончилось, но кончилось радостно - Хозяин перевез ее на машине

в загородный дом, который был уже возведен под крышу, и рабочие занимались

внутренней отделкой и благоустройством обширного участка земли. Наступили

сладостные дни. Можно было свободно бегать с утра до вечера и сетка забора,

обрамлявшего участок, казалась краем земли, настолько строившийся дом и

участок были больше городской квартиры и всех прилегавших переулков; дымок

от мангала, на котором рабочие иногда вечерами жарили куски мяса на

металлических палках, струился сладостным ароматом; можно было посреди дня,

убегавшись, прикорнуть прямо на траве, уткнув нос в стружки, смолисто

пахнущие лесом; справлять нужду можно было где и когда хочешь, но Альма

целомудренно отходила ближе к изгороди; рабочие были молоды и веселы, часто

ласково трепали ее по загривку, вечерами бросали ей палку с криками " апорт",

а потом давали ей маленький сладкий кубик или кусочек зажаренного на мангале

мяса, кисловатого и пахнущего дымом. Два-три раза в неделю приезжал Хозяин,

которого она встречала радостным лаем и высокими прыжками, норовя лизнуть в

лицо и при этом не коснуться костюма - Хозяин от этого расстраивался, хотя и

старался не показывать виду. Хозяин иногда подсаживался с рабочими к столу

рядом с мангалом, прихватив с собой несколько бутылок с разноцветными

прозрачными жидкостями, они разливали жидкость по стеклянным стаканчикам и

опрокидывали их в рот, разговаривали, всякий раз почтительно замолкая, когда

начинал говорить Хозяин, а Альма, закинув передние лапы на лавку,

прижималась к нему, и Хозяин неспешно перебирал пальцами шерсть у нее на

загривке, отрывая руку только для того, чтобы опрокинуть очередной

стаканчик; затем Хозяин, всегда неожиданно, поднимался: " Спасибо за

компанию", - и отправлялся в обход своих владений, призывно постучав рукой

по бедру.

Когда Альма подросла, Хозяин стал каждую субботу возить ее на собачью

площадку для дрессировки, да и сам любил повозиться с ней, заставляя

выполнять разные команды.

Когда они приехали на площадку, инструктор спросил:

- У вас животные в поместье будут?

- Только дикие: жена и взрослые дочери.

- Значит, будем тренировать только на вашу охрану.

Там ей привили пренебрежение к любой чужой жизни, кроме жизни Хозяина.

Собачье счастье недолго. Настал вечер, когда к загородному дому,

расцвеченному огнями к приезду гостей, подъехало несколько машин нежданных,

приехавшие были точны и сухи.

- Вот ордер. Задержание и обыск.

- Понимаю... Если уж честно - то не понимаю. Как он подписал? Ладно,

приступайте.

- Уберите собаку.

Хозяин увел Альму в бытовку, запер, и она несколько часов, до конца

обыска бесновалась, подпрыгивая к маленькому, прорубленному на высоте

человеческого роста окошку. Она ухватила последние кадры, когда Хозяин,

инстинктивно сомкнув руки сзади, прошел вместе с прибывшими к их машине, сел

на привычное заднее сидение, не возражая, что с двух сторон к нему присели

близнецы в серых плащах и шляпах, другие прибывшие вынесли из дома несколько

коробок, небрежно швырнули их в багажники машин, и вот вся кавалькада, ловко

развернувшись на небольшой площадке перед домом, укатила в сторону города.

Потянулись тоскливые дни. Хозяйки сами пребывали в неопределенности и с

каждым днем все больше нервничали, особенно молодые.

- Продавай все к чертовой матери, все, на что у тебя есть доверенность,

- убеждали они старшую.

- Как же можно? Ведь разберутся, выпустят, что я скажу?

- Как скажешь, мама, право слушать смешно, как дите малое. Ты в какой

стране выросла? Виноват - невиноват, выпустят - не выпустят... Не выпустят!

- Хорошо, хоть квартира на меня записана, - покорно соглашалась старшая

Хозяйка.

Вскоре Альма вместе со всем семейством перебралась назад, в ненавистную

городскую квартиру. Прошло еще полгода.

- Ну как же так, восемь лет! За что? - причитала младшая из дочерей

Хозяина.

- Да ни за что! - крикнула Хозяйка и, хлопнув дверью, удалилась в

спальную.

На следующий день, когда Хозяйка, скорбно понурив голову, тяжело

опустилась на лавочку в парке, Альму похитили.

Хозяйка заметила это нескоро.

X x x

Течка кончилась, но избавиться от Альмы не удавалось. Она была очень

вынослива и слишком привязалась к Стае, поэтому все попытки убежать в чистом

поле или оторваться, бросив в городском парке, оканчивались неудачей.

Волк, столь строгий с членами Стаи, не смог перебороть природный пиетет

к самкам, тем более к такой роскошной, статной, остроухой, и Альма осталась,

исподволь, а иногда и хорошей трепкой, утверждая новый порядок.

Пару раз пригоняли новых сучек, но Альма встречала их столь

неприветливо, что поначалу их пробовали прятать на другом конце деревне, но

и там Альма настигала их, и в схватке доставалось всем случившимся на месте

преступления, включая Волка, и Стая покорно сносила болезненные укусы,

уворачивая чувствительные носы.

Но вот Альма родила и Волк, когда его наконец допустили в логово, с

умилением наблюдал копошащийся клубок пушистых телец - " Ими прирастет Стая! "

Жизнь сразу стала веселей. Всех дел-то - принести домой добычу, а в

остальное время куролесь как хочешь. Опять стали пригонять сучек и прятать

их на дальнем дворе, случалось, что на глазах возмущенной хозяйки отгоняли

сучку в сторону и покрывали всей Стаей, а после, подгоняя носами и радостно

гогоча, возвращали хозяйке, сникшей и смирившейся c неизбежным.

Но по прошествии месяца Альма, то ли засидевшись, то ли почувствовав,

что ее влияние падает, упросила Волка взять ее в очередной набег.

Волк не смог отказать.

X x x

Высокий сутуловатый человек, одетый в потертые джинсы, местами

порванные кроссовки и давно не стиранную куртку, с большим сдувшимся

рюкзаком за спиной тяжело спустился из автобуса. Он с ненавистью посмотрел

вперед, где на фоне сосен нагло красовались высокие, в башенках коттеджи -

" Придет и ваш черед! ", и свернул на боковую дорогу, именовавшуюся когда-то

гордо " шоссе", и двинулся к заброшенным деревням.

Он не надеялся на какую-либо существенную добычу. Самое ценное унесли

до него, сразу же после отъезда последних хозяев. Но всегда что-нибудь

остается. Особенно, если пошарить на чердаке или в сараях, куда сваливают

всякий хлам. Люди часто сами не знают, чем владеют. Как-то он раскопал

подшивку " Нивы" за 1912 год, в приличном состоянии и даже, как по заказу,

перехваченную бечевкой, натуральной, такую он видел только в детстве. Этой

стопки ему хватило на три месяца жизни, вполне сносной, просто хорошей, он

мог зайти в ближайшую к квартире шашлычную, взять порцию супа, обычно

солянки, шашлычку, выпить грамм сто пятьдесят, залив все это парой кружек

пива, да еще прихватить на вечер бутылочку, чтобы было не так скучно. Больше

ему так не везло, но что-то всегда попадалось. Даже пара приличных досок

всегда находила покупателя, другое дело, что этого иногда хватало только на

полбуханки хлеба. А что делать? После того досадного происшествия в

зоопарке, когда на него повесили всех собак и выгнали, несмотря на сильно

изорванное плечо, такое изорванное, что он и сейчас с трудом ворочает рукой,

так вот, после того досадного происшествия было дело, нарушил, а как не

запить, когда с тобой явную несправедливость творят, ну бросился на соседа с

кухонным ножом, по крайней мере, так говорили свидетели, слава Богу, врачи

разобрались, подлечили, выпустили. А куда со справкой? Хорошо хоть крыша над

головой есть, Нинон, правда, пока он лежал весь в белом, пыталась оттяпать,

но службы у нас неповоротливые, а она не знала кому и сколько дать, успел

выйти, отбился.

- Это со стороны кажется легко, - размышлял он, бредя по дороге, -

добыл-продал-выпил. А ты добудь! Ведь это надо же ехать черт-те куда, а

потом тащить до ближайшей электрички или автобуса, хорошо, если мелочь, а

если что тяжелое. И как назло, мелочь и стоит обычно хорошо, а приволоки

бревно - на бутылку не срубишь.

Щенки, по неразумению, взвизгнули раз, заслышав его шаги, и лишь потом

затаились, но Смотритель чутко уловил и решил проверить.

- Ты смотри, какие ладные. Крепкие ребята и возраст самый что ни есть

продаваемый. Недель пять, - поставил он диагноз, - по тридцатке точно уйдут.

Да куда там по тридцатке, за таких молодцов можно и полтинник взять. Сколько

вас тут? Восемь. Вот и ладушки.

Смотритель обошел на всякий случай дом, прихватил керосиновую лампу без

стекла - авось сгодится, нашел в одном из сараев большую плетеную корзину со

сломанной ручкой - " То, что надо! " - и вернулся к щенкам.

Он распустил рюкзак, поставил туда корзину, переложил в нее жалобно

скулящих щенков.

- День удался! - думал он, бодро шагая на автобусную остановку. -

Сегодня, конечно, уже не успею, но завтра, спозаранку, на Птичий рынок и

будь я проклят, если не загоню всех!

X x x

Альма, оттеснив Волка с его места во главе Стаи, проследила след до

остановки, растерянно повертелась на месте, немного повыла и понуро

вернулась, вяло плетясь в задних рядах, к лежбищу. Волк, который и видел-то

щенков всего раза три, особо не переживал, не говоря об остальных членах

Стаи, да и Альма быстро успокоилась, с головой окунувшись в забавы Стаи.

А забавы становились все более жестокими. Скучно же, право, задирать

безответную скотину, зажиревшую и не способную к сопротивлению. Один раз

удалось отбить племенного быка, вот это была охота! Святой Бернар так и не

оправился потом от удара рогом, но это была славная победа.

Другие развлечения были связаны с Альмой. В округе было много ферм,

преимущественно птицеводческих, где в качестве охраны использовались собаки.

Как-нибудь ночью Стая подбиралась, делала подкоп под забором, достаточно

просторный, чтобы могла пролезть крупная собака, и подпускала к подкопу

Альму, призывно поскуливающую. Кобели-охранники слетались по первому призыву

и хотя быстро разбирались, что сука не в течке, но надо же убедиться,

обнюхать, выполнить весь ритуал. И вот уже они проскальзывают в лаз и летят

за Альмой, которая, играя, уводит их все дальше к полянке, на которой их

ожидают бойцы - Волк и Буль. Альма стрелой проносится между ними, стоящими в

боевой стойке, и горе-охранники грудь-в-грудь налетают на неожиданных

соперников. Расправа была короткой, хотя в охране служили не последние

молодцы. Лишь раз дело обернулось круто. Три ризена, лет по пять, в самой

силе, догнали Альму еще на ходу и, отрезав ей путь, принялись обхаживать. Ей

удалось вырваться и довести-таки всех до засады. Ризены были сильны и хорошо

обучены. Волк и Буль выбрали себе по противнику и, пусть с трудом, одержали

победы. Третий же стойко держался против всей остальной стаи, держа круговую

оборону и резкими выпадами кровяня плечи противников, оставаясь практически

невредимым.

- Ты славный боец, парень, - крикнул ему Волк, наблюдавший за схваткой,

- присоединяйся к нам, будешь жить.

- Ты лучше выйди на бой, там посмотрим, кто будет жить, - ответил

Ризен.

- Зачем тебе это? Ты же видел, я завалил твоего друга, вон он валяется,

корм для ворон.

- А я завалю тебя! И все твоя свора мигом разбежится.

- А вот здесь ты ошибаешься, - процедил Буль и этот тихий, почти

свистящий шепот подействовал сильнее, чем угрозы Волка. Ризен как-то сразу

сник.

- Ладно, ваша взяла.

- Давно бы так! Пошли, повеселимся на ферме, - крикнул Волк.

Вся Стая, радостно урча, бросилась обратно, к прорытому лазу.

- Следи за Ризеном, - шепнул Волк Булю, - не нравится он мне.

Они ворвались на территорию фермы, в незапертые помещения с птицей и,

круша клетки, принялись гонять по проходам кудахчущих кур, одним движением

перерубая им шеи. Это был апофеоз бессмысленного убийства, но Волк не

принимал в нем участия, он одним глазом неодобрительно посматривал на членов

Стаи, в запале нарушавших Закон, а вторым - на Ризена, который все порывался

залаять, предупреждая хозяев, но не рисковал, зажатый с двух сторон Волком и

Булем. Вот какая-то курица порхнула перед самой мордой троицы.

- Отведай свежего мясца, - подначил Ризена Волк, - не все охранять,

надо иногда и себя побаловать.

- Да я сыт, - ответил Ризен.

- Не дрейфь, она сладкая!

На морде Ризена выразилась вся гамма чувств: он не мог нарушить запрет

и уничтожить имущество Хозяина, доверенное ему в охрану, но, с другой

стороны, ему страстно хотелось вонзить клыки в эту перепуганную толстую

клушку, пустить ей кровь и отомстить за многолетнее наглое искушение

разгуливающей под носом и недоступной еды. Он и сам не понял, как сделал

это, просто сомкнул челюсти и перекусил курицу пополам. И как только кровь

брызнула ему в горло, он забыл себя и, урча, доел все, до последней

косточки, лишь перышки и пятна крови расцветили черную щетинистую морду. В

этот момент Волк перерезал ему горло.

- Зачем? - спросил Буль.

- Он враг и нам не нужен. А теперь люди спишут все это безобразие, - он

махнул головой в сторону Стаи, продолжающей бесноваться среди клеток, - на

охранников. Пора уходить.

Альма видела, что произошло, но она не задавала вопросов.

X x x

Время шло к зиме. Фермеры перестали выгонять скотину на вольный выпас,

да и сами все больше сидели по домам, гуляя свадьбы и отпиваясь после

страды. Но Стая не скучала, гоняла по опустевшим полям редких зайцев,

неожиданно расплодившихся и стянувшихся к городу кабанов и традиционных

одиноких собак.

У Альмы опять началась течка, но в этот раз Волк грозно предъявил свои

права и не отходил от подруги. Та же, гонимая бесом, норовила улизнуть и

Волку пришлось задать крепкую трепку Роту, которого он буквально стащил с

Альмы. Но Альма продолжала исчезать, как будто наслаждаясь ревностью Волка,

и при возвращениях ластилась и строила планы дальнейшей жизни. Ей почему-то

виделось это будущее вне Стаи и Волк, последнее время все с большим

сомнением взиравший на сподвижников, нехотя поддакивал ей.

Они часто вдвоем уходили далеко от лежбища, тщательно обследуя

окрестности, ища новое логово, прикидывая, как там будет потомству, споря и

отвергая. Как-то раз они набрели на бессмысленную кирпичную стену,

тянувшуюся посреди поля довольно далеко от ближайшего жилья и дорог. У

средней части стены возвышались заросли калины, полностью облетевшие, но

даже в наготе своими мощными кустистыми стеблями скрывавшие вход в тоннель,

который почуял Волк, уловив непонятное движение затхлого воздуха. Это был

составленный из бетонных труб широкий, во всю длину Волка, водяной

коллектор, строившийся давно, судя по многолетнему мху, и брошенный, как и

многое из возводимого людьми в этой стране, посреди чистого поля.

Альма с большой неохотой прыгнула в коллектор, продравшись через

заросли - он явно не подходил под логово, но Волк, ведомый тайным<