ГЛАВА 1. Мы уверенно шагаем по долине

Мы уверенно шагаем по долине. Все вниз и вниз. Вчерашний снег еще лежит и приходится пробивать тропу. Хотя здесь он уже не такой глубокий. Снегопада и ветра как и не бывало: Ясное, фиолетово-синее небо, солнце нехотя выползает из-за белого-белого хребта, едва возвышающегося над долиной. И вообще, словно художник-великан провел черту выше которой в горах только снег. Там уже наступила настоящая зима. Хорошо, что вчера удалось перевалить нагорье! Должно быть только подгоняемые страхом остаться навсегда на заснеженном перевале и смогли его преодолеть?! Попробовал бы кто заставить сегодня вновь лезть в гору, на самый верх Сангилена? Ну, уж дудки! А с перевала снег уже не сойдет до весны! Успели-таки!

Рюкзаки потяжелели: утром, едва прошла вчерашняя усталость, мы занялись заготовкой кедровых орехов – благо в снежном заколдованном лесу шишки можно было просто срывать руками. Я раньше «добывал» орех и для себя и бригадой для сдачу государству, и знаю, чтобы сбить шишку, надо «колот» килограммов под восемьдесят, стучать что есть силы им по кедровому стволу, либо с когтями лезть на 30-40 метровую высоту. А здесь? Кедровый лес едва выше меня ростом, но шишки обычные, тяжеловесные, наполненные ядреным орехом. Как и положено! Чудеса! Так что теперь каждый на ходу щелкает орешки, пережевывая их вместе с конфетами – питательно! Жаль только что конфеты уже кончаются. Скорей бы Балыктык-Сомон. Закупим продукты. У нас даже сухари кончились, вермишель и крупы на исходе, сахара нет, муки осталось едва ли пара килограммов. Но уж зато «тувинского» чая и овечьей соли – как у дурака махорки! Кстати, «курятины» (в смысле – сигарет) – тоже почти нет. Хотя от этого, практически, никто не страдает. Я ежегодно на сборах парашютистов бросаю курить (командир звена строго следит, чтобы спортсмены-парашютисты «не гробили здоровье»), так что для меня отсутствие сигарет – не причина для расстройства. А Савин с Кореневым курят так, для «поддержания» беседы.

– Гутов, это что за ручеек? – интересуется любознательный Коренев.

– Балыктык-хем…

– Откуда знаешь?

– Так ведь течет на восток! И по карте должен течь туда же…

– Без компаса определил?

– Ага, по народным приметам.

Нам хочется верить, что так оно и есть. Хотя, если даже и другой ручей, в любом случае самая большая река в этом районе (опять же судя по карте) одна – Балыктык-хем, так что любой ручей непременно приведет к ней. Надо только идти по течению. После вчерашнего штурма перевала настроение хорошее. Лишь слегка побаливают ноги, голос осип, да покалывает в горле.

В душе радость: хорошо, прекрасно. Вчера, в такую пургу, удалось перевалить Сангилен. Я уже и не уверен, что сегодня, даже при хорошей погоде, нам удалось бы перебраться на восточную сторону нагорья. Даже отсюда видно, что снегу на перевале навалено – о-го-го! Ну, не меньше чем до пояса. По крайней мере, Кореневу.

Ручей все шире, полноводнее. Вот и закончились последние островки снега, прошагали немного по грязи и сырой траве и вот уже вдоль ручья петляет тропинка без видимой причины переходя с берега на берег. У нее (тропинки) видимо тоже прекрасное настроение. Как и у нас. Вчерашний снегстаял и журчащей водой умчался далеко-далеко на Север, к Ледовитому океану. Л ишь увалистые горы, четко прочерченной линией отгородились сверкающей белизной от долины, да кое-где в распадках и ущельях лежит тяжелый снег Но это там – высоко-высоко, на самом нагорье с которого мы уже спустились. Здесь, в долине еще осень, а может, и запоздавшее «бабье» лето. Пожелтевшие деревья, хрустящая под ногами трава, легкие ледяные забереги.Неглубокий ручей, который, как уверяет Гутов является рекой Балыктык-хем, южным истоком могучего Енисея. Однако здесь этот Хем ничем не напоминает стремительную горную реку, через которую вскоре по несколько раз в день придется нам переходить по пояс в ледяной, бушующей воде. Еле заметная тропка ведет вниз по долине, иногда пересекая ручей. Следуя за ней мы легко переступаем воду, не замочив ног.

От вчерашнего мрачного настроения, страха перед дорогой, которой осталось еще 200 км, страха перед неизвестностью, приближающейся зимой, не осталось и следа. Ничего, прорвемся!

– Мужики, раз тропинка, почти дорога, значит деревня близко.

– Завтра, послезавтра должны подойти, – не оборачиваясь подтвердил Гутов.

–Продукта наберем. Наедимся… от пуза! – обрадовался Савин – А то захвоз все экономит. За счет голода – перевал сделали.

– Ты добывай пищу, а не сжирай!

– Как я добуду? Все идем, да идем… Все лазим, да лазим… Выделяйте мне день исключительно для охоты – будет и добыча!

– Ой, что-то слабо верится…

Так пересмеиваясь, пошучивая к вечеру наша экспедиция спустилась из зоны снега, тундры, альпийских лугов в лес. Опять самая настоящая тайга. Здесь, на юго-восточных склонах не попался даже карликовый лес (язык не поворачивается назвать карликовым кедрач, давший нам такие сочные прекрасные орехи!): тундра, травянистые луга и сразу, без перехода – тайга.

Снег остался высоко-высоко на хребте, четкой горизонтальной линией разделив хребет на две части: белую-белую, серебром сверкающую в лучах заходящего солнца высоко над нами и темно-зеленую, почти черную, в распадках и ущельях ощетинившуюся вершинами высоких деревьев. Такого, как наверху, под перевалом, низкорослого кедрача (к великому нашему сожалению) больше не встречается.

В этот последний перед заходом солнца час воздух такой прозрачный, что ясно просматриваются блестящие снежные вершины гор на противоположном конце долины, и в бинокль видно было несколько более темных мест, которые вполне могут оказаться входами в пещеры. Огромные, хочется верить, пещеры!

Небо к вечеру потемнело и десяток неярких звезд включились в вышине, Нет, не в вышине, вроде бы вот они совсем рядом, прямо над черной горой, саркофагом нависающей над нами. Совсем близко журчит Балыктык-хем (мы уже твердо решили, что это он). Костер освещает небольшую полянку в окружении елей и лиственниц, палатку, копошащегося в ней Коренева, ноги и половина туловища которого торчат наружу. У костра над котелком колдует Савин:

– Гешка, наруби чаю.

– У-гу… сейчас, – Коренев выползает из палатки, берет топор, чайную плиту и идет к ближайшему поваленному дереву. Процедура добывания чая происходит у нас регулярно три раза в день. И все три раза в котел вместе со светло-коричневой нарубленной массой (кроме топора этот крепко спрессованный чай ничто не берет. Разве только танком на него наехать?) добавляем в котел изрядное количество соли. Даже Коренев привык к соленому чаю и пьет его с удовольствием.

Ужин прикончили быстро и сейчас, перед отходом ко сну, сидим вокруг костра, покуриваем остатки подаренной Николаем махорки, и ведем неторопливую беседу. Где-то недалеко сплюшка (маленькая сова) кричит: «Сплю, сплю!»; да в зарослях камыша на берегу топтанье, шевеленье и, вроде даже, хрюканье.

– Слушайте, а ведь точно, там, наверху, на Сангилене вечная мерзлота? – задумчиво спрашивает Савин.

– Конечно. Только тебе-то что до нее? – Гутов подбрасывает в костер дрова. Искры взлетают вверх до самых ветвей приютившей нас лиственницы.

– Братцы, здесь же юг! Самая южная точка Красноярского края. Южнее только пустыни Монголии. Мерзлота!? Не верится…

– А почему бы и не быть вечной мерзлоте на юге?

– В горах все возможно, – вступаю в разговор я. – Поверите ли? В горах, на пятикилометровой высоте я встретил самую настоящую пустыню. С песком, секущим ветром, барханами и прочими атрибутами пустынь. Вот только змей и скорпионов, тарантулов не встречал.

– Не искал, может?

– Вероятно…Дело было на Восточном Памире. Мы на четырех мотоциклах были в мотопробеге Красноярск – граница Афганистана (Кулай-Хумб – Хорог – Мургаб), ну и вновь до Кроасноярска… Ну так вот, между озером Кара-холь и самым высоким перевалом Союза, Акбайтал – сорок километров пустыни. Там даже автомобильный тракт покрыт не асфальтом, а булыжником, что твоя Красная площадь. Пока проехали чуть все зубы не растерял от тряски… Кстати, в той поездке мы проехали самые, самые автомобильные перевалы Союза. Самый высокий – Акбайтал, самый пологий – Ала-бель, самый страшный – Сагильдаш, с самым длинным тоннелем – Тюзашу…

–Боб, как ты ухитряешься? И спелеология, альпинизм, парашют, да еще и мотопробеги, горный туризм, парусный спорт… С работы еще не выгнали?

– Двери знать надо…

–?!!

– Профком, комитет комсомола, партии, комитет ДОСААФ, в конце-концов…

– При чем здесь ДОСААФ?

–ДОСААФ – объясняю для непонятливых: добровольное общество содействия армии, авиации и флоту…

Ну как объяснить парням?

– Говорю в начале лета председателю заводского ДОСААФ, Федору Петровичу: «Хочешь? Заводская команда в очередной раз станет чемпионом края по парашютному спорту?» А какой чиновник от спорта о таком не мечтает? «Конечно!» – отвечает. «Ну так освобождай нас троих от работы, с сохранением средней зарплаты, естественно, на период тренировки и соревнований». Так он бегом, аж шуба заворачивается, обегает все инстанции от начальника цеха и парторга, до директора. Ну и освобождение почти на все лето в кармане. А как нашей команде не стать чемпионами края, если из всего парашютного звена Красноярского краевого авиаспортклуба только мы трое – с одного завода. У остальных – просто нет команд. Да и как парашютисты, мы в первых рядах. Валерка Михайленко, Любка Черепанова, я…

– Сколько у тебя прыжков? – спросил Геннадий.

– Более двух сотен…

– Страшно?

– А тебе вчера на перевале страшно не было?

– Да как сказать….

– А мотопробеги? – это уже Юрий.

– Это через заводской комитет Комсомола.

– Ты же не комсомолец…

– И не был им никогда. А это кого-то волнует? Предложил главному комсомольцу место в команде – дело в шляпе. И два месяца на четырех мотоциклах мотались по пескам и горам Советской Средней Азии! Киргизия, Казахстан, Узбекистан, Туркмения…

– И комсорг на мотоцикле? – поразился Савин.

– Не-е… Не умеет... Ему УАЗ с шофером выделили.

– Ни хрена себе, – Савин скребет затылок, – как же так?

– Я и говорю – двери знать надо.

Можно еще долго рассказывать о парашюте, мотоциклах, ревущих порогах горных рек, но… завтра рано вставать: командир решился все-таки подняться на скальный кряж по левому берегу Балыктык-хема. Кажется ему, что пещеры там должны быть. Так что лучше завалиться спать!