Глава 24. Четвертая печать. Лилит.

И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: «Иди и смотри». И я взглянул, и вот: конь бледный, и на нем всадник, которому имя «Смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными.

Вода в котелке над очагом закипела, – пришло время кидать грибы. Седая ведьма почесала торчащий изо рта желтый клык, грязную копну седых спутавшихся волос, а после растерла в пыль тринадцать сухих мухоморов в своих грязных морщинистых руках с длинными острыми ногтями. Открыв банку, она вытащила оттуда большого черного паука и оторвала ему мохнатые лапки. Следом за лапками в отвар полетели мышиные хвостики и сушеная крайняя плоть девственника. Убрав котелок с огня, Литиция бросила в него пучок белены и пригоршню горного шалфея из Мексики. Проделав все это, старуха склонилась над булькающим котелком и стала прислушиваться к тому, что он ей нашептывал.

Вскоре она, и правда, стала различать все более и более внятную речь. Далее следовало бросить в отвар прядь волос, и прочесть заклинание...

— Так, все это мы делать не будем, – решил почему-то Сергей, захлопывая книгу. – Белена бы не помешала, конечно, но мы ее заменим паркопаном, что до остального, – вполне подойдут мята и обычный зеленый чай.

Вскоре отвар был готов, – пришла пора снимать пробу. Выпив пару стаканов еще горячими и оставив остывать остальное, Сергей решил, что приготовленного будет мало. Заваривая вторую порцию, он услышал, как грибы действительно странно пищат, погружаемые в кипящую воду. После, всплыв на поверхность, мухоморы, словно что-то нашептывали, пыхтели и дулись. К тому же, все вокруг стало необычно красивым, волшебным, словно нарисованным. Одинокий последователь Кастанеды испытал детский восторг от всего этого и продолжал, глоток за глотком, пить не особо приятную на вкус красноватую жидкость.

Прошло примерно часа два, – новая порция грибов пыхтела в кастрюльке. Измельченные грибы в бульоне болтали без умолка, рассказывая какие-то страшные сказки. Несмотря на разноголосые протесты, просьбы и даже угрозы в свой адрес, Сергей вынес «Их» на веранду, «чтоб остыли», а сам, тем временем, надломил еще одну ампулу паркопана и сделал себе укол.

Эффект, вслед за этим, последовал ошеломляющий: два корня одуванчика, сохнущие на печке, превратились в огромных скорпионов и принялись жалить друг друга истекающими ядом хвостами. Стены потекли, сделались полупрозрачными. Пол начал куда-то проваливаться, наклоняться, уходить из-под ног. Дверные проемы стали кривыми, неправильной формы четырехугольниками; изменился и весь материал, из которого был сделан окружающий мир. Тюль на окнах приобрел стальной цвет, а свет сделался каким-то потусторонним.

Сергею пришла в голову мысль-галлюцинация, что он видит все в проекции астрального света. Казалось, все вот-вот начнет складываться, будто от калипсола, но будет это происходить теперь уже действительно, на самом деле. В таком мире можно было сойти с ума, – настолько он был реальным, враждебным и противоестественным. Благо волна паркопанового прихода длилась недолго, и вскоре слегка полегчало.

Уйдя, все же, в другую комнату, подальше от разбушевавшихся членистоногих, Сергей немного отдышался, успокаивая адреналиновую бурю в груди и посмотрел на столь популярные в то время фотообои. Картинка казалась ему абсолютно реальной, трехмерной, но – мертвой. Осенний лес словно застыл завороженный, остановился во времени, и это доставляло мучения, – в безвремньи находиться было почти физически больно, ужасно неприятно где-то внутри головы.

Решив, что пора развеяться и выпить еще отвара, отчаянный психонавт отправился на веранду. Свет он включать не стал и тут же пожалел об этом.

Из темного угла на него бросилась какая-то жуткая, совершенно осязаемая на ощупь, черно-зеленая тень и попыталась сдавить горло мерзкими щупальцами. Страх холодной волной пронзил Сергея, заставил содрогнуться всем телом. По спине потекли струйки холодного пота, но, внезапно он ощутил прилив злости и ярости; мышцы стали стальными, налились нечеловеческой силой. Одного взгляда, сопровождаемого звериным рыком, хватило, чтобы загнать лярву страха обратно в угол. Направив в нее подвернувшуюся под руку лыжную палку, Сергей нанес удар, словно шпагой. Раздался звон цветного стекла, из которого был выполнен витраж веранды, но, тем не менее, мерзкая тварь издохла. Посмотрев на острый стальной наконечник, боец невидимого фронта сказал: «понятно» и, взяв помалкивающую теперь кастрюлю, вернулся в дом.

Попивая успевший немного остыть отвар, Сергей подумал о том, что в дальнейшем ему может понадобиться какое-нибудь оружие. Бегать по окрестностям, размахивая мачете, почему-то не хотелось, но вот обрез с заряженными солью патронами, показался познавателю великолепной идеей. Еще в детстве от одной местной шаманки он слышал о том, как северные охотники убивали разную нечисть из ружья, то солью, то хлебными крошками…
Мужик решил, – мужик сделал. Через минуту на столе лежал его обрез, сделанный из двустволки, стояла банка с порохом и латунные гильзы. Зарядив два патрона солью, Сергей разминал в руке хлебный мякиш.

В эту минуту по комнате понесся невидимый ветерок; парню стало холодно, и как-то не по себе. Насыпая порох в очередную гильзу, он почувствовал, как некто толкнул его под локоть. Гильза упала на пол, порох просыпался. Вслед за первым последовал еще один толчок в локоть, затем в плечо. Через минуту рука уже постоянно дергалась. Ощущение было такое, словно некто, поселившийся внутри, пытается завладеть, если не телом, то рукой, – это уж точно.
«Хорея, самопроизвольное подергивание конечностей, в древности называлась пляской святого Вита», – всплыла в голове строчка из медицинской энциклопедии, которую Сергей когда-то просто листал.
— Лечится нейролептиками, в частности галоперидолом, – пробормотал он, стараясь угомонить непослушную руку.
— Насколько я знаю, галоперидол является антидотом паркопана, – сказал некто.
— Спасибо конечно, но только вот этого во мне как раз и перебор, – ответил Сергей.
— Клин клином вышибают, – выпей еще отвара, запей коньяком, – посоветовал некто.
— Точно, – коньяк же есть. А ты будешь?
Молчание.
— Извини, ерунду спорол. Я сейчас. Может, музыку включить?
— Ты не должен переживать по этому поводу, – заупокойным голосом ответил некто.

Включив «Пинк флойд» и допив оставшийся отвар, Сергей прилег на диван с сигаретой в подергивающейся руке. Коньяк он поставил рядом, сделав всего глоток, – пить почему-то не хотелось.

Голоса в голове смолкли, словно их сдуло ветром. Музыка стала видимой, осязаемой, цвета же наполнились звуком и глубиной. Все это казалось ему совершенно нормальным, но что-то было не так, – чувствовались присутствие чего-то враждебного, какой-то инфернальной неведомой силы.

Спустя какое-то время мышцы начали неестественным образом сокращаться, рискуя сломать кости. Под кожей что-то шевелилось и ползало, а волосы на голове, и без того торчащие в разные стороны, встали дыбом, будто от электричества. Сигарета упала и тлела теперь на полу, но Сергею не было до этого дела, – ему казалось, что он превращается в какого-то монстра, или же, его телом овладевает нечто потустороннее.

Свеча на столе потухла, хоть сквозняку было взяться неоткуда. Из окна на пол упал яркий искрящийся и тихонько звенящий призрачным клавесином луч серебряного света, – Луна была еще полной.

Сергей попытался встать и сделать глоток из стоящей рядом бутылки, но не смог, – его буквально отбросило назад на диван и пригвоздило к нему. Сознание рвалось на части, и это было вполне осязаемо, – вместе с разумом рвался, покрываясь шрамами - трещинами и весь окружающий мир. Даже свет Луны из окна стал вдруг клином, – это было не столько видением, сколько неподдающимся описанию жутким чувством.

Иногда Сергей исчезал, и оказывался в другом месте, словно телепортируясь, – это длилось считанные секунды, и он возвращался. Постепенно холод и древний, как сама земля страх, наполнил каждую клеточку его тела; было так холодно, будто кровь изнутри наполняют жидким азотом.

Вслед за всем этим явилась Смерть. Смерть предстала пред ним в облике прекрасной бледной длинноволосой женщиной, сотканной из лунного света. Ее мраморная красота завораживала, приковывала к себе взор. Прозрачное искрящееся платье - паутинка плотно облегало ее стройный стан, не столько скрывая, сколько подчеркивая каждый изгиб совершенного тела. Она была бесконечно женственна, безумно сексуальна, но, в то же время, казалась непорочной, как ангел, не познавший греха в своей вечной жизни. Запах ее духов заполнил все вокруг ароматом цветов райского сада, и, вдохнув его, Сергей ощутил, что его наполняют покой, счастье и умиротворение.

Он расслабился настолько, что даже сердце в груди перестало биться, и холод, растекшийся по крови хрусталиками льда, уже не тревожил его. По телу прокатилась волна агонии, но Сергей не почувствовал ее, – он уходил, уплывал, проваливался куда-то, с блаженной улыбкою на лице. Так умирают, замерзая в лесу зимой, отдавшись на волю холода, – легко и приятно, словно засыпая и уплывая в бесконечную темную даль…

Перед глазами мелькали события, лица, знакомые места, словно запечатленные на кинопленку, потом почему-то еловые и пихтовые ветви. Сначала их тени словно накладывались на изображение, но потом стали абсолютно реальны и ощутимы физически. Это было немыслимо, – но Сергей бежал по самому настоящему ночному лесу. Он не чувствовал ног, просто стремительно двигался, а ветви хлестали его по лицу.

Постепенно начиная осознавать, что с ним происходит, парень остановился. Теперь он стоял на залитой лунным светом лесной поляне. Постепенно стали появляться и чувства, послышался шум ветра, – кожа почувствовала его холодное прикосновение. Сергей ощутил запах осени и мокрую шуршащую листву под босыми ногами. Упав на колени, он сгреб листья руками и подкинул их вверх, непонятно чему радуясь.

Рядом промелькнула почти неразличимая тень. Сергей взмахнул рукой, и схватился за что-то мягкое, нежное и приятное, похожее на шелковый толстый канат.

Раздался чистый, звонкий, как колокольчик, удивительно приятный и нежный девичий смех. Канат в руке ожил, зашевелился, засиял теплым светом, и он увидел, что это красивые, изумительные, прекрасные женские волосы. Как же приятно было их ощущать в ладони! В руке струилась золотистого цвета коса, невероятно длинная, волшебная, притягивающая к себе подобно магниту, – от нее просто невозможно было оторваться, но она текла, как три сплетенных живых ручейка, и, наконец, выскользнула из рук, оставив после себя чувство необычайного восторга и сожаления.

Потом раздался Ее голос. Всего одна фраза, словно донесенная пролетающим мимо ветром, но она заставила Сергея оцепенеть. Голос был настолько красив, настолько божественен, что описать это практически невозможно, – он проник в самую душу, пронзил разум насквозь, заворожил, загипнотизировал, влюбил в себя, как удар молнии, навсегда запечатлевшись в памяти зияющим шрамом.

То, что Сергей испытал, когда его услышал, было подобно небесному откровению, сновидению ангела, вознесению на облака под первой дорожкою кокаина. Этот голос останется с ним навечно и, спустя годы будет звучать в голове его громкое эхо, маня за собой туда, где нет места для смертных, туда, где сны обрастают плотью, а жизнь похожа на удивительный сон.

— Чего ты хочешь? – спросила Лилит, увлекаемая прочь потусторонним ветром.
Времени на раздумья не было, да и что мог пожелать для себя юный романтик и анархист, влюбленный в исчадие Ада?
— Тебя, – уверенно сказал он.
— Подумай.
— Помоги Люси, а тут я, как-нибудь, и сам разберусь...

В это мгновение Сергей почувствовал нечто странное и невероятно страшное. Словно он только что собственноручно убил посланного к нему ангела. Он даже почувствовал привкус крови во рту и такую ужасную боль в душе… сравнимую разве что с ампутацией сердца.

Нет, он не превратился в бездушного монстра, – остался прежним, но где-то позади осталась черта, преступив которую, дороги назад не будет. Нечто важное и значимое исчезло, растворилось в этом сказочном осеннем лесу, навсегда осталось в ночи, как последнее лето юности.

Смерть лишь легонько коснулась его, но не ушла бесследно. Она прихватила с собой еще одну частичку души, маленькую плаксивую и совестливую дурочку, что связывает людей с богом. Ее место тут же заняла другая тревожная стерва, – инфернальная муза из царства Келифот; и гордо, амбициозно заявила о себе, вводя, тем не менее, по большей части, в заблуждение, и обольщая соблазнами.

***WD***