Глава 19 Невыносимая легкость бытия.

И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: «Иди и смотри». Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник имеющий меру, и весы в руке своей, И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: «Хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай». Откровение Иоанна Богослова.

******

И снова падение. Сергей не понимал, зачем он карабкается по этой скале, – сил больше не было; выступ, за который он ухватился, оказался предательски хрупким, и он сорвался. Парень не успел осознаться, но отчетливо вспомнил, что это с ним происходило уже тысячу раз, как во сне, так и наяву. Падение… так хотелось расправить крылья и полететь, но все внутри сжалось от страха, и древний могучий инстинкт самосохранения вырвал его из страшного сна.

Нина сидела за столом, грела ложку. Взглянув на Сергея понимающим взглядом, она, молча, кивнула. Минут пять спустя, жизнь снова стала прекрасна. Вдоволь накувыркавшись в постели, позавтракав, можно было начинать обычные, ничем не примечательные движения в мире думающих животных.
Хмурый пасмурный день пролетел быстрее, чем серия черно-белого фильма со Штирлицем, оставив после себя странное ощущение нереальности происходящего. «Невыносимая легкость бытия», как назвал Егор Летов один из своих альбомов, была больше похожа на сон, чем то, что довелось пережить Сергею ночью, в объятиях дьяволицы.

Шло время. Неизвестно откуда взявшийся в городе героин, быстро закончился, – еще не пришло его время; но вскоре появились удалые ребята с Украины и маковая соломка. Со стакана хорошей соломки можно было упороться пятерым начинающим, ну или двоим знатокам. Кайф от мака оказался гораздо ярче и сильней героинового, не говоря уже о приходе, который, правда, не всем так уж нравился. Варить ханку было не многим сложнее чем борщ, да и готовое зелье тоже тогда продавали.
В общем, вернувшись как-то раз в общагу пораньше, и увидев милую домохозяйку, заливающую в кастрюлю растворитель марки 646, Сергей нисколько не удивился.

— Главное не переварить, а то масла потянутся, – сказала Нина, накрывая кастрюльку глубокой тарелкой с водой. – Я сначала солому подмачиваю и распариваю с содой, потом растворителем заливаю. Если не доваришь – не беда, – вторяки тоже вещь.

Дух растворителя шибанул в нос, когда Нина переливала содержимое кастрюльки в миску через марлю, а потом ее отжимала. Еще невыносимее стало, когда она его выпаривала, осторожно подливая воду в конце процесса. Затем варево, ставшее мутным от подлитого в него уксуса, надо было выбрать через ватку на канюле шприца и выпарить снова.

— Теперь ангидрируем, и почти готово, – сказала адская повариха; она была похожа на ведьму, готовящую свое зелье.

Снова выпаренный, теперь, уже в кружке, раствор она смочила уксусом и пропарила под стеклом минут пять, – больше не хватило терпения; затем опять пару раз выпарила с водичкой, «чтоб вылетел кислый» и, наконец, снова прокипятила, теперь уже с парой таблеток димедрола.

— Димыч грязь отбивает и тягу усиливает, – гордо заявила жрица Гекаты, выбирая раствор через ватку.

Добрая порция ширева выхлеснула Сергея на этот раз так, что он снова увидел иной мир с закрытыми глазами, будто от кислоты. Не последнюю роль сыграл, видимо, сибазон, принятый до этого у Масакры.
Было здорово. Было кайфово изо дня в день, от дозы до дозы, из ночи в ночь. Тем более что ночью они все чаще начали просыпаться для того, чтобы снова принять, теперь уже почти необходимое им лекарство.
Много раз он отключался прямо на стуле, просто исчезая, не помня ничего впоследствии о том, что с ним было в течение нескольких часов. Дырки, прожженные сигаретой в штанах и рубашке стали вполне обычным явлением, – под маком можно запросто «воткнуть» даже стоя или же за рулем. Зачастую было просто невозможно кончить, или сходить в туалет, но это все казалось сущей мелочью, по сравнению с получаемым удовольствием.

Все чаще, чтоб сгладить томительные, бесконечные секунды ожидания тишины, Нина глотала колеса. Элениум, фенобарбитал, седуксен, фенозепам, назепам и прочее она грызла, как семечки, в неограниченных количествах. То, что посерьезнее, например нитрозепам, или радедорм, как его тогда называли, штук по пять зараз, предварительно выпив крепкого чаю, чтоб меньше клонило в сон. Вообще же всяких зепамов, зепимов, золамов, зепидов, зепатов, и прочего она проглотила столько, что хватило бы усыпить небольшой город. Встречались среди них и вовсе зверские таблетки, такие, например, как этаминал натрия, или азалептин, от которого потом в туалет приходилось добираться, держась за стену. Когда наступал голод, в ход шло все что угодно, любые содержащие кодеин колеса, которые были особенно хороши под пиво и марихуанку, благо дезоморфин из них научились варить несколько позже. Они кололи норакин, паркопан, калипсол и прочую психотропную хрень в ампулах, не говоря уже о мягоньких нежных сибазоне, реланиуме, радике и любой околоопиумной ерунде, вроде трамадола, которую удавалось достать. Глотали таблетки от сонапакса, амитриптилина, циклодола и астамола, до теофедрина, димедрола, мепротана, аминазина и даже тарена, который, наряду с калипсолом, попробовав раз, Сергей больше уже никогда не применял, из за их совсем уж дебильного действия.
Транквилизаторы, антидепрессанты, снотворные, психотропные, нейролептики… В общем - что греха таить, третий всадник апокалипсиса был изощренней своих братьев. Мало кто из подсевших на дурь избежал этой участи, – голод однажды настигал всех, и заставлял, если не глотать все подряд, то искать деньги любыми возможными способами. Нина даже не пыталась скрывать от Сергея того, что она порой отдается за дозу, или наличные, но, все же, они продолжали встречаться. Моральные принципы в мире наркотиков весьма отличаются от привычных, хотя… жить без боли и угрызений совести гораздо невыносимо-легче.

Так прошел, скорее, промелькнул месяц, за ним другой, но, почти каждый день Сергей думал о Люси. С девушками в реальном мире он знакомился легко и как-то очень уж запросто. Ходил на свидания, встречался, гулял по ночам и обжимался на вечеринках, порой, оставив Нину залипшей, заходил к Лене, которая казалась ему теперь удивительно чистой, наполненной силой жизни, теплом и здоровьем. Немного полноватые, по сравнению с Ниниными формы, по-детски радовали глаза и руки; хотелось утонуть у нее между грудей, навсегда поселиться в Лениной уютной мягкой постели и послать к черту все эти мутные бестолковые движения.
Но росла Луна, а вместе с нею и жажда, – непреодолимое желание снова нырнуть в кроличью нору, и повстречаться с призрачной возлюбленной демонессой.
Несколько самостоятельных попыток увидеть Люси не увенчались успехом, но он чувствовал и верил, что наступит какое-то особенное полнолуние, и они снова, пусть ненадолго, но встретятся.

***WD***