Есть колбаса на ужин.

Для Лили и Кати наступило то время, о котором они меч­тали: выдержав все испытания, девушки стали теперь летать каждый день. Баранов включал их в график полетов наравне со всеми, не делая для них никакого исключения. Но если сна­чала он поступал так, желая показать девушкам, за какую нелегкую работу они взялись, потом просто из-за того, что не хватало летчиков, то в конце концов он поверил в них, потому что обе летали и дрались успешно.

Лиля продолжала летать в паре в командиром эскадрильи Соломатиным, а Катю Баранов первое время брал ведомой к себе, но чаще ей приходилось летать с Мартынюком, его заме­стителем.

Первое время для них было очень утомительно провести два, три, а иногда и четыре боя в день, но постепенно обе втя­нулись в этот напряженный ритм войны. То, что Лиля и Катя учились у лучших летчиков полка, признанных асов, очень скоро дало свои результаты. С каждым полетом, с каждым бо­ем у девушек прибавлялось боевого опыта, мастерства, и, слу­чалось, когда не хватало старых, боевых летчиков, их ставили ведущими к молодым, которые время от времени прибывали в полк.

Лиля чувствовала себя счастливой: она добилась своего — участвовала в воздушных боях, летала на штурмовку войск противника, сопровождала к цели и обратно свои бомбарди­ровщики.

Однажды Лиле поручили задание, для выполнения кото­рого ей пришлось лететь через линию фронта одной...

Одетая к вылету, в комбинезоне и шлемофоне, Лиля проха­живалась у самолета, готовая по сигналу тревоги броситься в кабину и поднять в воздух свой «ЯК». Уже не первый раз ее назначали ведущим пары. Ее ведомый, молодой летчик Тре­губов, только недавно прибывший в полк после окончания лет­ного училища, дежурил здесь же, неподалеку, сидя в самолете. Летчики второй дежурной пары еще не явились на аэродром — они ужинали, вернувшись с боевого задания.

Лиля поглядывала на запад, где над Волгой, над горящим Сталинградом висела огромная дымная туча и в эту темную тучу медленно погружался чуть сплюснутый красновато-бурый солнечный шар. Шестерка «ЯКов», вылетевшая на перехват вражеских бомбардировщиков, еще не возвратилась.

— Профессор! — позвала Лиля.—Ты где? Куда ты де­лась?

— Здесь я!

Из-под самолета вылезла и стала отряхиваться перепач­канная маслом Инна.

— Пушку проверили?

— Работает нормально. Всю прочистили. Валя только что ушла — я отпустила ее поужинать.

— А мотор? Масло не течет?

— Исправили. Все в порядке.

Тщательно вытирая ветошью руки, Инна как бы между прочим спросила свою летчицу:

— Лиля, а ты видела, что Леша нарисовал на фюзеляже своего «ЯКа»?

— Нет. А что он нарисовал? — живо откликнулась Лиля, которую интересовало все, что касалось Леши.

— Пойдем, покажу.

Поколебавшись секунду, Лиля согласилась: самолет Соломатина стоял близко, по соседству.

— Ну пойдем. И когда же это он успел? Утром ничего не было.

— Так то утром, а сейчас — есть!

Возле «ЯКа», на котором летал Леша, они остановились. На фюзеляже рядом со звездочками, обозначавшими сбитые самолеты, красовался пикирующий орел, нарисованный белой,

совсем еще свежей краской. Постояв, Лиля пожала плечами, неопределенно фыркнула и, ничего не сказав, возвратилась к своему самолету.

— Ну как, понравилось? — спросила Инна. — Это Лешин техник намалевал. Он умеет. Его все просят, и он рисует: кому льва, кому тигра....

Инна искоса глянула на своего командира, продолжая вы­тирать масло с рук. Она была уверена, что Лиля тоже захочет что-нибудь изобразить, и теперь старалась угадать, что же она выберет: может быть, чайку? Или пантеру? Но Лиля с равнодушным видом покусывала травинку и молчала, словно все это ее ничуть не интересовало.

Тогда Инна, подождав немного, осторожно спросила, боясь, как бы Лиле не пришло в голову что-нибудь сногсшибательное и желая подсказать ей ответ попроще:

— А тебе что нарисовать? Птицу или зверя? Ты скажи, я могу попросить... Он с удовольствием.

Наконец Лиля бросила небрежно:

— Нет... Мне, пожалуйста, розочку.

— Розочку?! Ну что ты, Лиля! Как-то не солидно...

В голосе Инны прозвучала обида за свой самолет.

— Розу, — повторила упрямо Лиля. — Красную. Это же мой любимый цветок, разве ты не знаешь?

Инна пожала плечами: так и есть — придумала... Ну что

с ней поделаешь!

— Но как же... Ты сама подумай! Сбила пять самолетов — и вдруг розочку! — опять попробовала возразить Инна.

Неожиданно Лиля рассмеялась, живо представив себе, как будет удивлен немец, с которым ей придется драться, когда увидит на фюзеляже истребителя красную розу.

— Нет-нет, Профессор, обязательно розу!

В кабине ее самолета всегда можно, было найти цветы. Бу­кетики ромашки, гвоздики, васильков... Она засовывала цве­ты за ремешки, они выглядывали из-за приборов, свисали от­куда-то сверху. Когда в самолет садился другой летчик, первое, что он делал, — это, ворча и чертыхаясь, выбрасывал из кабины весь «мусор». Но Лиля как ни в чем не бывало снова украшала самолет цветами.

Инна знала, что спорить с Лилей бесполезно.

Работая у Лили техником с первого дня фронтовой жизни, она хорошо изучила свою летчицу, всегда знала, в катком та настроении, что ее волнует. Она любила Лилю и гордилась ею, прощая ей некоторые странности. По ее мнению, Лиля недооценивала себя, ей не хватало серьезности, солидности. Цветочки, шарфики, крашенные акрихином и синькой, носо­вые платочки, которые Лиля без конца обвязывала цветными нитками... Инна не могла этого понять...

— Смотри, Профессор, к нам идут! — воскликнула Ли­ля.— Значит, есть какие-то новости.

Через аэродром, направляясь к самолету, спешил посыль­ный.

— Командир полка вызывает к себе дежурную пару. Кто должен лететь? Вы, Литвяк?

— Я, — ответила Лиля. — А что, получено задание? Какое, не знаете?

— Кажется «колбасу» сбить.

— О! — произнесла Лиля.

— А с вами кто?

— Младший лейтенант Трегубов. Да он здесь. Эй, Трегу­бов! Пошли, Батя вызывает!

Высокий молодой парень вылез из кабины, и все трое на­правились на командный пункт.

— Батя что-то не в настроении, — сообщил посыльный.

Лиля ничего не сказала. Она знала: задание было нелег­ким. До сих пор все попытки сбить аэростат, или, как его на­зывали летчики, «колбасу», кончались трагически.

Каждый вечер задолго до наступления темноты немцы под­нимали в небо продолговатый аэростат, который несколько часов висел в воздухе в районе передовой линии, засекая и корректируя наши расположенные за линией фронта огневые точки и указывая цели своей артиллерии. Наземное командование уже не раз обращалось к авиации с просьбой уничто­жить аэростат-корректировщик. Истребители вылетали, но, приблизившись к нему, неизменно натыкались на стену за­градительного огня, сквозь которую невозможно было про­биться. Два самолета, напоровшись на плотное зенитное за­граждение, сгорели, упав на землю. Третий, сильно повреж­денный, сел на вынужденную у передних траншей...

Все это Лиля знала и теперь, шагая по полю на КП, стара­лась придумать способ, как бы похитрее подойти к аэростату, чтобы наверняка сбить его.

Взглянув на шагавшего рядом молчаливого Трегубова, она решила, что, пожалуй, лучше лететь одной — зачем ей ведомый? С ним сложнее: быстрее обнаружат. К аэростату нужно подобраться незаметно и напасть на него внезапно. Одной это сделать легче. Однако о своем намерении лететь без ведомого Лиля решила пока не сообщать Трегубову: мало ли как прикажет командир...

Спустившись в землянку, Лиля доложила:

— Товарищ командир полка, лейтенант Литвяк с ведомым младшим лейтенантом Трегубовым для получения боевой за­дачи прибыли!

Баранов, не говоря ни слова, посмотрел на Лилю, потом перевел взгляд на молодого летчика, помрачнел и отвернул­ся: вот она, дежурная пара... А задание трудное!

— Кто еще на земле? — спросил он у комиссара, который сидел здесь же.

— Вот шестерка «ЯКов» идет домой. Сейчас должны сесть...

Баранов нетерпеливо кивнул: он только что говорил с ни­ми по радио и был в курсе дела. «ЯКи» провели тяжелый бой, не пропустив большую группу фашистских бомбардировщиков к Сталинграду. Летчикам, конечно, нужно отдохнуть перед новым боем...

—...Двое сегодня ранены, Кобузев убит... — продолжал ко­миссар.

— Та-ак, — сказал Баранов и вдруг решительно потянулся за своим шлемофоном, который лежал на столе. — Нужен все­го один летчик, — произнес он, как бы извиняясь, — двум там нечего делать. А задание срочное...

«Не хочет меня посылать... Сам собирается...» — с тревогой подумала Лиля и моментально возразила:

— Тогда, разрешите, я одна слетаю! Без ведомого.

Натягивая шлемофон, Баранов не ответил, словно не слы­шал слов Лили. Ему не хотелось вступать в объяснения по по­воду полета. «Колбасу» необходимо уничтожить сегодня: завт­ра утром перегруппировка войск и немцы не должны этого знать... Задание нелегкое... И не Девчонку же посылать! А боль­ше некого...

— Послушай, Николай, ты ведь только что вернулся! — воскликнул комиссар. — И потом, зачем же лететь именно те­бе? Это могут и другие. А ты — командир полка. Понимаешь, целого полка! Подумай, что это значит.

Другие... Другие — это Литвяк, Трегубов... Баранов вскользь посмотрел на Лилю, которая стояла, подавшись впе­ред, крепко сжав губы. Опять она рвется! Куда, спрашивает­ся? Правда, летает она не хуже других, он и сам не раз хвалил ее. Даже отлично летает. И соображает неплохо эта Лит­вяк... Да и вообще почему бы и в самом деле ее не пустить? Ведь дерется же она наравне со всеми... Пять самолетов сби­ла, а это уже что-то значит! Как же быть? Лететь самому на такое задание — за это ему, конечно, крепко влетит от командования. Разумеется, если он возвратится... Прав комиссар: командир полка должен командовать, а не подменять рядовых летчиков. Тем более, что себя он ни в чем упрекнуть не может: ведь на трудное задание он сам летит ведущим... Но эта про­клятая «колбаса»!

— У меня план, товарищ командир! Я его придумала дав­но, только случая не было... Разрешите?

— Какой еще план?

— Я пересеку линию фронта далеко от аэростата, север­нее. А потом зайду с тыла, незаметно, бреющим. Они не успе­ют догадаться. Подумают сначала, что летит свой... А когда начнут стрелять, будет уже поздно!

— Правильно, — одобрительно произнес Баранов и совсем некстати подумал: «Красивая девушка... Кажется, ей нравит­ся Соломатин».

У Лили появилась надежда, что ей в конце концов удастся уговорить командира полка, и она, не ожидая, что еще скажет Баранов, быстро продолжала:

— Если не заметят, то «колбасу» можно сбить очень легко!

Молодой летчик Трегубов переминался с ноги на ногу и яв­но чувствовал себя неловко. Он не мог так смело сказать, как Лиля: «Я полечу!», так как летал на задание всего три раза и считался еще «зеленым». Но он был мужчиной, и ему хотелось крикнуть: «Поручите мне! Я сделаю все, на что способен! Ес­ли нужно — умру!» Однако он знал: нужно не умереть, а унич­тожить аэростат...

— Разрешите идти? — быстро спросила Лиля с таким видом, будто Баранов уже дал ей задание и все было решено окончательно и бесповоротно.

Командир понял ее маленькую хитрость и, уступая настой­чивой девушке, произнес:

— Ну что ж, Литвяк, я верю, что ты сделаешь это не хуже любого другого летчика. Давай лети!

Он по-мужски крепко положил руку Лиле на плечо и вдруг обнаружил, что большая его рука не помещается на худень­ком плече девушки. Ему бросилось в глаза, какая она вся ма­ленькая и щупленькая — совсем девочка... Рука его дрогну­ла... Смущенно Баранов опустил голову, но тут же быстро взял себя в руки и, посмотрев ей прямо в глаза, повторил:

— Лети, Лиля... Действуй так, как решила! Только будь осторожна...

Просияв, Лиля бросилась к выходу так поспешно, будто опасалась, что Баранов может передумать.

— Профессор! — еще издали крикнула она Инне.— Гото­во? Будем запускать!

— Все готово, садись.

Инна помогла Лиле сесть и пристегнуться ремнями. Ста­раясь скрыть беспокойство, спросила:

— Ты что, одна летишь?

— Угу, — коротко ответила Лиля, готовясь к запуску.

Больше Инна вопросов не задавала, зная, что обычно Ли­ля перед вылетом неразговорчива и расспрашивать ее беспо­лезно. Да, впрочем, и после вылета она ничего не рассказыва­ла. Только спустя некоторое время от нее можно было услы­шать скупой рассказ о проведенном бое или штурмовке.

На взлет Лиля пошла прямо со стоянки. После разбега истребитель стрелой взмыл кверху, словно вонзился в сине­ву. Когда одинокий «ЯК» растаял в предзакатном небе, по­слышался нарастающий гул самолетов: возвращалась с зада­ния шестерка...

Взлетела Лиля в восточном направлении, чтобы никто, в том числе наблюдатель с аэростата, поднятого немцами на зна­чительную высоту, не мог заметить самолет и тем более обна­ружить, что он держит курс к линии фронта. Спустя некоторое время она развернулась, пересекла линию фронта на большом расстоянии от корректировщика и углубилась в тыл врага. Под крылом мелькали дороги, овраги, деревушки, машины на шоссе. Истребитель мчался бреющим над территорией, заня­той врагом, и никому из немцев не приходило в голову, что одинокий самолет, летящий над самой землей далеко от пе­редовых позиций, может быть советским, до тех пор, пока он не оказывался над самыми головами немцев. Но даже заметив на истребителе звезды, немцы не успевали сделать ни одного выстрела...

На всякий случай время от времени Лиля меняла курс, чтобы запутать след, если по радио вдруг сообщат об истре­бителе. Наконец она развернулась на сто восемьдесят градусов и взяла курс по направлению к линии фронта, в сторону аэростата. Впереди видна была «колбаса», продолговатая, от­лично освещенная розоватыми лучами заходящего солнца. Предвечернее небо было чистым, без единого облачка, и Лиле вдруг подумалось, что, может быть, она уже никогда больше не увидит ни этого глубокого синего неба, ни солнца... Но только на мгновение пришла ей в голову такая мысль. При­ближалось время, когда все должно было решиться: сумеет она сбить корректировщик или нет.

Неожиданно Лиля увидела группу «мессершмиттов» на большой высоте, которые, видимо, шли на задание. Их было девять. Сердце тревожно ёкнуло: заметят или нет? Вражеские истребители летели в том же направлении, что и Лиля, и она постаралась быстрее изменить курс так, чтобы увеличить рас­стояние до них и уйти в сторону. Девятка «мессершмиттов» продолжала спокойно следовать на восток. С опаской погля­дывая на них, Лиля снова повернула в сторону аэростата.

Некоторое время она еще летела на низкой высоте, ста­раясь незаметно подкрасться к аэростату. Затем, подойдя к нему близко, она резко взмыла свечой кверху и, уже не стра­шась никакого обстрела, на глазах у немцев атаковала его, выпустив по «колбасе» длинную очередь из пулеметов и пуш­ки. От «колбасы» отлетел в сторону большой кусок.

— Есть колбаса на ужин! — воскликнула Лиля, увидев, как аэростат сник, покорежился и жалким, бесформенным комком стал опускаться к земле.

Немцы открыли огонь. Вокруг самолета появились белые дымки разрывов. Они становились все гуще, тесно окружая самолет, и Лиля чувствовала, как стучали по обшивке крыла осколки... Скорее, скорее... Она уходила на восток, меняя курс и высоту, постепенно удаляясь от зениток. «Нет, теперь поздно стрелять! Теперь дело сделано: «колбасы» больше нет!»

Внизу извивалась змейкой траншея: передовая...

С победой возвращалась Лиля домой, уничтожив злопо­лучный корректировщик. Подойдя к аэродрому, она низко пролетела над стартом, над стоянкой, где стояла Инна и ма­хала ей рукой, и «закрутила» высший пилотаж — целый кас­кад бочек, петель, переворотов. Ее быстрый «ЯК», гудя и за­вывая, вихрем носился над аэродромом, рисуя замысловатые фигуры, и хотя это считалось «хулиганством», за которое лет­чиков наказывали, Лиля не боялась: задание было выполнено, и она не сомневалась, что командир простит ей.

Зарулив самолёт на стоянку, она выключила мотор, быст­ро выбралась из кабины и радостно объявила, повторив те же слова, что и в полете:

— Есть колбаса на ужин!

— Правда, Лиля? Сбила! Я так и знала! — воскликнула Инна. — Честное слово, я была уверена, что так и будет!

— Инна, Профессор! Отметь это в своих трудах!

Лиля подставила разгоряченное лицо ветру и, постояв так несколько секунд с закрытыми глазами, чтобы немножко освежиться и успокоиться после полета, пошла через поле к землянке.

Баранов ждал ее наверху. Рядом с ним стояли комиссар Галкин, Соломатин, одетый к вылету, и еще несколько летчи­ков. Они переговаривались между собой, глядя на приближав­шуюся Лилю, а Баранов то и дело поправлял ремень и почему-то был очень серьезен. Лиле показалось, что он даже хмурился. «Неужели сейчас будет разгон за фортели над аэродромом? — подумала Лиля. — Только бы не отстранил от полетов... Нет, не может быть!»

Она чуть замедлила шаг, все еще не веря в то, что Бара­нов станет сейчас отчитывать ее при всех... Ведь она выполни­ла задание... Трудное... Конечно же, нет! И Лиля бодро шаг­нула навстречу Баранову, остановилась и доложила:

— Товарищ командир полка, задание выполнено! Немец­кий корректировщик сбит и упал на землю. Больше они не поднимут «колбасу»!

Она с надеждой смотрела в глаза Баранову, который про­должал оставаться серьезным, как будто готовился сообщить ей что-то очень важное. И действительно, откашлявшись, он поправил зачем-то пилотку и вдруг торжественно произнес, заметно сдерживая волнение и поэтому окая сильнее, чем обычно:

Поздравляю, Литвяк! От всей души поздравляю!

Лиля вскинула брови: почему это он так торжественно, так взволнованно? Нет, это не за «колбасу», тут что-то другое. Что же?.. Она вопросительно взглянула на Соломатина, который, прищурив глаза, чуть-чуть улыбался ласково и в то же время загадочно. Лиля поняла, что ее ждет что-то приятное.

— Пришел приказ о награждении вас орденом Красного Знамени, — продолжал Баранов.

Вот оно что! Лиля слегка покраснела: ей было приятно услышать это. Она снова бросила взгляд на Соломатина, кото­рый теперь широко улыбался, радостно блестя глазами.

— От себя лично я выношу вам благодарность за успеш­ное выполнение задания. За сбитого корректировщика. Спа­сибо, Лиля! Мы все гордимся тобой.

Баранов крепко пожал ей руку.

А спустя час в полк была передана радиограмма от на­земного командования, в которой сообщалось, что немецкий аэростат сбит и смелого летчика командование награждает именными часами.

— Во, Лилька, отхватила себе часы! — говорила Катя, ра­дуясь успеху подруги. — И как это у тебя получается? Поле­тела — и сразу сбила! А тут летаешь, стараешься, а часов ни­кто не дает...