Глава V. Расцвет Русского могущества. 1 страница

Святослав -- воспитанник дружины. Его обычаи. Его победоносный поход в низовое Поволжье на Камских Болгар, Буртасов и Хозар, и к устьям Дона и Кубани да Ясов и Касогов. Греческое золото и походы на Дунайских Болгар. Война с Греками. Великие битвы. Недостаток дружины. Мир и свидание Святослава с греческим царем. Погибель Святослава. Значениеего Дунайских походов. Владычество дружины при детях Святослава. Торжество Владимира и его первые дела. Торжество язычества.

Святослав как и отец его Игорь, еще в малых летах начинает княжить, т. е. делает княжеское дело. Хоть на руках Олега приехал доискиваться своих прав на Киев, но не был поставлен на прямое дело, а спрятанный тайком в лодку, достиг цели посредством коварного убийства. Первым делом его жизни был кровавый путь насилия. На том же пути и в конце поприща он бесчестно сложил свою голову. Маленький Святослав на руках дядьки Асмуда, посаженный на коня, храбро выехал на Древлян мстить смерть отца, и первый бросил в них копье. Первое дело его жизни было открытое, прямое, отважное и, по языческому обычаю, даже дело святой правды.

Действуют ли такие обстоятельства на умы и понятия малых детей? Мы думаем, что действуют, как и всегда действовали, если не в самое малолетство, то после, посредством рассказов от мамок и дядек о тех случаях и событиях, какие сопровождали младенчество героя. Подобные события детской жизни решают судьбу людей.

Вся жизнь Святослава была отважным военным походом, в котором прямая открытая битва ставилась выше всего. Такую битву он почитал святым иди светлым делом. Вероятно у наших язычников все честное, благородное, прямое выражалось в одном слове святой, или светыё. отчего герой таких нравственных качеств и получил имя Святослава. Он и покончил свои боевые дни с тою же прямотою, отвагою и честью. И первые, и последние жизненные подвиги отца и сына рисуют их характеры одинаково, хотя и очень различными чертами. Один погиб, искавши насилия людям, другой погиб, искавши отваги и мужества, и высокой чести вождя не покидать на произвол судьбы дружину.

Святослав остался после отца по четвертому году, и был уже передан с рук матери из женских теремов на руки дядьки, а собственно на руки дружины. Тогда водилось, что в это время ребенку делались с большим торжеством постриги, торжественное стрижение первых волос, которое, вероятно, как обычай, шло из отдаленной древности и могло заключаться в том, что голову кругом стригли под гребенку, оставляя заветный запорожский чуб напереди, на лбу, с которым ходил и Святослав. Тут же ребенка сажали впервые на коня и справляли веселым пиром общую радость всей дружины. У Всеволода Суздальского в 1196 г. постриги его сына Владимира справлялись пирами больше месяца. Дружина и заезжие гости, которые созывались на торжество, получали при этом богатые подарки золотыми и серебряными сосудами, дорогими мехами, паволоками, одеждами и особенно конями. Это было торжество по преимуществу дружинное; это было дружинное посвящение ребенка в князья, в ратники. Вот почему маленький Святослав выехал на Древлян на коне: он был уже в постригах, в посвящении. Само собою разумеется, что при жизни отца он еще не скоро бы выбрался из под опеки матери: но теперь он стал князем вполне. Он один был князь во всей Русской земле и потому должен был тотчас перейти на руки дружины, которая теперь стала для него родным отцом, воспитателем и кормильцем. Хотя летопись и отмечает, что Ольга сама кормила сына до мужества его и до возраста его, но это свидетельство принадлежать к общим местам летописного рассуждения, которое раскрываете здесь лишь обычные отношения матери к сыну. Напротив того, Константин Багрянородный, описывая около 950 г. торговые походы Руссов, говорит, что Святослав жил в Новгороде, что Новгород был его столицею. Ольга на другой же год посде Древлянского погрома ходила в Новгород и в действительности могла оставить там сына на княжении, тем более, что Новгородцы очень не любили жить без князя и самому Святославу потом говорили, когда взяли к себе маленького же Владимира, что если не даст им князя, то они найдут себе и другого. Таким образом, свидетельство Греческого императора, что маленький Святослав жил в Новгороде, может почитаться несомненным. Во всяком случае верно одно, что Святослав был истинный воспитанник дружины, был прямой ее сын. Поэтому он не поддался на сторону матери, когда она его учила принять христианский закон. Он прямо отвечал, что дружина будет смеяться и тем обнаружил, что дружина была для него дороже, роднее самой матери. Живя только на руках матери, не так бы он мыслил, не так бы и говорил. Его личность в полной мере изображаете нам ту первозданную силу Русской Земли, которая отважно наметила далекие границы будущего государства, честно усеявши их своими костями, честно поливши их своею кровью. Русская кровь, разнесенная по странам, стала потом Русскою Землею.

Воспитанник дружины, Святослав, в свой черед сам же первый из князей был ее создателем. При Олеге, при Игоре войско собиралось от всех союзных и покоренных племен и заключало в себе отдельные дружины Варягов, Славян, Чуди, Веси, Радимичей, Северян, Полян и пр. Святослав собрал около себя единую Русскую, т. е. Киевскую дружину, которая, без сомнения, составилась от всех племен, но в которой собранные богатыри уже забывали свою племенную родину и становились сынами всей Русской земли, а главное друзьями своего князя. Очень вероятно, что эта дружина набиралась еще в отроческие лета Святослава, подобно тому, как другой Святослав, Великий Петр, составил себе из своих же малолетних потешных сверстников целые полки. Мы видели, что в Царьграде с Ольгою находилась также и Святославова дружина, которая даже обедала за царским столом и получила по пяти червонцев на человека в подарок; очень вероятно, что это были детские сверстники Святослава, т. е. дети тех бояр, которые тута же находились в свите Ольги. Стало быть, как Петр, так и Святослав росли вместе с дружиною; с ними за одно, на одном хлебе, вырастала и их дружина, совсем новое, особенное колено людей, совершившее небывалые подвиги. Подобно тому, как Петр, так и Святослав жил с дружиною душа в душу, ничем не хотел себя отличать от дружины, за одно с нею переносил все труды и походные нужды. В походе он не возил за собою повозок с разным добром, чтобы утешаться на роздыхе сладкою пищею, хорошим питьем или мягкою постелью. От не брал с собою даже и котла и не варил мяса, а потонку изрезавши конину, зверину или говядину, жарил прямо на углях, быть может, на копье или на мече, и так и ел. Он не возил с собою и шатра, чтобы укрыться на время отдыха, но расстилал на земле подседельный войлок, в головы клал седло и отлично спал под открытым небом ¹¹⁵. Так жила и вся его дружина. Вот почему, ведя многие войны, он с той дружиной стремительно и легко, как барс, прядал из страны в другую страну, а потому без боязни посылал врагам наперед сказать: " Хочу на вас идти".

Возросши и возмужавши, и собравши много храбрых, Святослав первый свой поход направил на Волгу. Там оставались еще старые счеты его отца, при котором на Волге у Хозар, у Буртасов и Болгар погибла Русская рать, возвращаясь из Каспийского похода в 914 г. Русь, по языческому закону, не могла оставлять старых обид без отмщенья и помнила их по крайней мере до колена внуков, а теперь собрались именно дети и внуки мстить смерть дедов и отцов. Кроме того обиды, как видно, еще продолжались и на Волге; вероятно испытывалась теснота для Русских торгов, особенно для Новгорода. Святослав вышел, стало быть, с намерением очистить как следует Волжский путь и с этою целью. быть может, собирал так много храбрых. Из Киева он плыл в лодках по Десне и по Оке. По Десне жили свои люди, Северяне, а на Оке сидело племя Вятичей, еще независимое от Киева. " Кому дань даете? " вопросил их Святослав. " Козарам дань платим, даем по щлягу от рала ", отвечали Вятичи. Должно полагать, что Святослав очень хорошо знал об этом и прежде, но летописец, верный своей мысли, начинать всякую историю с пустого места, только объяснил этим переговором независимость Вятичей от Киева. Святослав промолчал и поплыл дальше. Ясно, что в это время его цели не простирались еще на Вятичей. Если он думал о Волжских Болгарах и Хозарах, то с Вятичами в это время воевать не следовало, ибо они, хотя бы и побежденные, все таки остались бы в тылу Русской рати, шедшей, по-видимому, прежде всего на Камских Болгар, где Бог весть что могло случиться. На возвратном пути, при бедственном окончании похода, Вятичи могли быть очень страшными. Русская летопись тоже ничего ни сказала о Волжских делах Святослава, а прямо говорит о войне с Хозарами. Но если поход шел по Волге, то чтобы добраться до Хозар, т. е. до самого моря, надо было сначала переведаться с Болгарами и Буртасами. Арабский писатель Ибн-Хаукаль и говорить, что теперь (976 г.) не осталось и следа ни от Булгара, ни от Буртаса, ни от Хозара. Руссы, говорить он, истребили их всех, отняли у них все их области и присвоили себе ¹¹⁶. Те, которые спаслись от их рук, все разбежались по ближним местам, все еще желая остаться на своей родине и надеясь условиться с Руссами о мире и покориться им. " Руссы разрушили все, овладели всем, что было по реке Волге Булгарского, Буртаского, Хозарскаго", прибавляет Хаукаль и указывает год этого подвига 969-й. -- По Русской летописи Святослав пошел на Волгу в 964 г., на Хозар, в 965 г. и можно полагать, что он очищал тамошний путь в течение четырех или пяти лет. Вместе с тем он разрушил Хозарский город Саркел на Дону и добрался даже до Ясов и Касогов, которых тоже победил и таким образом занес Русскую границу на самую Кубань, т. е. до Киммерийского Воспора, где потом является наше Русское Тмутораканское княжество.

Однако Вятичи не устрашились такого погрома и несмотря на то, что их властители Хозары были рассеяны Святославом, они все таки не поддавались и Святослав принужден был идти на них особым походом, победил их и возложил дань.

Само собою разумеется, что от этих славных походов была привезена в Киев славная добыча. И княжеская казна, и хоромы дружинников наполнились всяким азиатским добром, добытым в Булгарских и Хозарских городах, а Буртасы вероятно поплатились дорогими мехами; не говорим о пленных, которые всегда составляли одну из главных добыч на войне.

Но это было только начало подвигов и славное начало! Русским мечем были прочищены все пути на дальний Восток. Славянская или Русская река Волга, как ее прозывали арабские писатели, на самом деле вполне стала Русскою, а с нею вместе освободились и стали тоже русскими Дон с Азовским морем и проливом, в который прежде, не более 25 лет назад, так трудно было пробраться Русским ладьям. Русь близко придвинулась к магометанскому миру и естественно, что и сама открыла двери его влиянию даже в своем средоточии, в Киеве. Лет чрез 20 магометанство уже хлопочет о водворении в Киеве своей веры.

В то время как Святослав барсом скакал по этим местам, разнося повсюду славу и страх Русского имени и собирая в Киеве добытая богатства, однажды, в киев же к нему прибыл посол от Греческого царя, знатный вельможа и сын Корсуньского градоправителя, именем Калокир. Он привез тоже много золота и приехал с тем, чтобы подвинуть Святослава на войну против Славянских Болгар, которые издавна очень теснили Греков. С давних времен Болгары наносили Грекам постоянные беспокойства своими набегами и войнами, разоряя и опустошая Греческие области из конца в конец. В Царьграде сложилась даже пословица, которая всякий случай какого либо раззорения и опустошения именовала добычею Мизян -- так назывались у Греков Болгары по имени старой области, где они поселились на жительство. Это значило тоже, что наше присловье: как Мамай воевал. Несмотря на то, что Болгары были уже целые сто лет христианами, их ссоры с Греками не прекращались. Главными поводами к войнам бывали со стороны же Греков торговые стеснения и разные другие Греческие неправды. При Олеге, славный Болгарский царь Симеон не раз приводил в страх и трепет самый Царьград. Для Греков не было никакой возможности укротить такого врага, по той причине, что Болгары жили в лесистой и гористой стране, где всюду опасность висела на опасности; за горным и лесным местом следовало утесистое и наполненное оврагами, а там болота и топи, -- нельзя пройти, а если пройдешь, нельзя выйти. В этой земле Греческие войска очень часто погибали без остатка. Много гибло там знатных полководцев, а Греческие цари очень хорошо помнили, как в начале IХ-го века (811 г.) один из них, Никифор, зашедший в Болгарскую землю пропал там я со всем войском; как царская его голова, воткнутая на кол, выставлялась долгое время всем на показ, а потом, по скифскому обычаю, череп его быль оправлен в золото и служил братиною на веселых попойках у Болгарской дружины.

С того времени воевать с Болгарами в их земле Греки почитали безрассудным. Теперь, с 963 г., царствовал другой Никифор, называемый Фока, начавший свое царствование блестящими победами над Сарацинами в Азии. Однажды, именно в то самое время, как он праздновал первую свою победу над Сарацинами, к нему пришли Болгары за получением положенной дани. Царем в Болгарии быль в это время Петр, сын славного Симеона, но сам человек не очень мудрый. Никифор Фока взбесился. Как победитель над более сильными врагами, теперь он не мог снести такого унижения. Послов он принял, но на самом празднике в торжественном собрании всего двора, сказавши громкую речь о том унижении, какое Греки должны испытывать, как рабы платя дань этому бедному и гнусному скифскому народу, царь в ярости повелел бить по щекам этих послов и приговаривать: " Подите и скажите вашему князю, этому дикарю, одетому в шкуру, который и питается только сырыми шкурами, -- скажите ему, что самодержавный, сильный и великий Греческий царь скоро сам придет в его страну с полною данью и научит, как должно обращаться к греческим повелителям." Конечно не одна гордыня победоносца заставила царя подняться на Болгар. Были и другие причины. Никифор просил у Болгар помощи на Венгров и не получил, узнав при этом, что они заключили даже союз с его врагами. Ни сколько не медля, Никифор вышел на Болгар с великим ополчением; скоро овладел всеми их пограничными городами, но дальше идти не посмел, опасаясь, как бы не пожертвовать свой череп для болгарской братины.

Он придумал другое средство наказать Болгар. Еще по договору Игоря, Русь обязывалась помогать Грекам, когда потребуется, поэтому ее корабли с греческим флотом хаживали к острову Криту и сам Никифор вел свои победы тоже при помощи Руссов. В 962 -- 63 годах он с ними же совсем отвоевал остров Крит. Все это показывает, что он должен был очень хорошо знать нашу Киевскую Русь, особенно ее славного вождя. В этих отношениях, по всему вероятию, и скрывается объяснение, почему царь решился призвать на Болгар Святослава. Он поручил устроить это дело упомянутому Калокиру, а для того, чтобы действовать успешно, отправял с ним целые возы греческого золота, 1500 литр, т. е. слишком 26 -- 27 пудов, которое и велел раздать князю и дружине ¹¹⁷. Вместе с тем Калокир был пожалован в сан Патрикие или в бояре. Это был человек отважный и пылкий; он очень хорошо знал, что с помощию Русских все можно совершить. Он хорошо знал также, что отважный и смелый человек легко может и сам воссесть на царский греческий престол. Как ни был высок и величествен этот славный престол, а он весьма часто попадал в руки первому хитрецу и смельчаку. И вот Калокир обдумал дело совсем по другому, нежели как приказывать ему царь Никифор. Он вознамерился сам заместить этого царя и овладеть царством. Смелое, отважное и великое предприятие было по душе нашему Святославу, а рассыпанное золото изумило и обольстило глаза дружины; купцы, вероятно, тоже смекали, что на свободном Дунае и поближе к Царюграду торги будут прибыльнее. Говорили же тогда Греки, правду или нет, что Русский народ до чрезвычайности корыстолюбив, жаден к подаркам и даже любит самые обещания. Калокир, кроме золотых подарков, употребил еще больше самых заманчивых обещаний. Он предложил Святославу завоевать Болгарию и удержать ее себе в собственность, а ему помочь только овладеть Греческим царством, за что сулил, как будет царем, вознаградить еще бесчисленными сокровищами из государственной казны. Вообще этот Грек так очаровал простодушного и храброго князя своими планами и обещаниями, а больше всего своею пылкою отвагою, что Святослав полюбил его, как родного брата.

" Восхищенный надеждою получить богатство, говорить современник этих событий, византиец Лев Дьякон, мечтая о завоевании Болгарской страны и сам человек пылкий, отважный, сильный и деятельный, Святослав возбудил все русское юношество к этому походу." Собрав дружину в 60, 000 храбрых ¹¹⁸, кроме обозных отрядов, он отправился вместе с Калокиром обычным русским путем по Днепру и в море на лодках. Это было в августе 967 г. Болгары узнали об опасности в то время, когда Руссы приблизились уже к Дунаю и готовились высадиться на берег. Болгары выступили против врага с 30 тысячами войска. Руссы быстро сошли с своих судов, простерли перед собою щиты, извлекли мечи и начали поражать сопротивника без всякой пощады. Болгары не выдержали, побежали и заперлись в Дористоле (Силистрии). Болгарский царь Петр так огорчился этим неожиданным бегством своей рати, что был поражен параличным ударом. Руссы прошли по Дунаю, как и по Волге, страшною грозою и возвратились на зиму домой с неисчислимою добычею. На другой год (968) они снова явились и окончили начатое, произведя еще болъшия опустошения. По нашей летописи они забрали 80 городов, т. е. вероятно овладели всеми населенными местами по Дунаю. Святослав сел княжить в Переяславце, в устье Дуная ¹¹⁹. Калокир не покидал храброго князя, тоже остался в Переяславце и оттуда делал свои цареградские дела.

Начало общего замысла было исполнено блистательно. Не политическое ослабление Болгарии и не смуты ее бояр, как иные говорят ¹²⁰, помогли Святославу так легко и скоро овладеть Дунайским побережьем этой страны, -- Святославу всюду помогала его беззаветная отвага и неукротимая быстрота нападения. Не даром же летописец сравнивает его походы с поскоками легкого барса: " легко ходя, аки пардус ".

Однако царь Никифор скоро прозрел и узнал, в чем дело и что замышляет хитрый Калокир вместе с Святославом. Поселение русского князя в Переяславце обнаруживало, что вместо ослабевшей, как бы устаревшей и распущенной теперь Болгарии, на Дунае может возродиться новая народность, столько же, если еще не больше опасная, чем была сама Болгария в знаменитый век Симеонов. При том эта новая народность была язычница, почему ладить с нею было еще труднее. Никифор ясно увидал, что он призвал Русь на свою же голову, не только для погибели собственной, но и на погибель всего Греческого царства. Быть может это самое обстоятельство послужило одним из сильных поводов к возмущениям против царя, а потом и к его погибели.

Теперь Никифор принужден быль переменить свою политику с Болгарами. Забыв прежнюю гордыню самодержца, он сам же первый отправил к ним послов, напоминая, что по единоверию Болгары братья с Греками и должны жить по-братски. В утверждение дружбы, он просил у них невест барского рода для сыновей бывшего императора Романа, и при этом обещал полную защиту от Русского князя. Болгары, конечно, приняли это предложение с величайшею радостью и неотступно просили о защите против Руси. По всему видно, что первым действием этого союза Греков Болгар против общего врага быль подкуп Печенегов напасть на Киев и тем вызвать из Переяславца и самого Святослава. Так и случилось.

Летом 968 г. Печенеги подкрались врасплох и обступили город в бесчисленном множестве. В городе затворилась Ольга с тремя малолетными внуками. Дружина по какому-то случаю находилась на той стороне Днепра и даже не ведала об опасности. Люди уже стали изнемогать от голода и жажды, ибо добыть воды из Днепра не было возможности. Нельзя было уведомить и дружину. Однако выискался один молодец и пробравшись обманом сквозь стан печенегов, переплыл реку и дал знать воеводе Претичу, что если не поможет, то город отворить ворота и отдастся врагам.

" Спасем хотя княгиню с княжатами, умчим их на эту сторону, иначе погубить нас Святослав! " -- решил воевода, и на утро, чем свет, посадил дружину в лодки и поплыл к городу, а чтобы навести страх на врагов, люди затрубили поход что есть мочи во все трубы. Услыхав трубы горожане что есть мочи кликнули радостный клич. Печенеги дрогнули, думая, что сам князь пришел и побежали от города в разные стороны. Ольга со внуками поспешила выйти на берег; высыпали на берег и все граждане. Печенежский князь потребовал свиданья с Претичем, все думая, что пришел сам Святослава " Нет, я муж его, " -- ответил воевода. " Я пришел с сторожевым полком, а князь идет следом за мною с полком, без числа множество! " -- прибавил воевода, грозя Печенегам. Вероятно тут же была заключена мировая, потому что предание об этом событии, ничего не объясняя, вдруг рассказывает, что Печенежский князь предложил Претичу свою дружбу; они подали друг другу руки и Печенег подарил ему коня, саблю и стрелы, а Претич отдарил его бронею, щитом и мечем. Пеший воин отдал пеший русский наряд, конный кочевник отдал свой кочевой убор. Печенеги отступили, но не совсем: на Лыбеди, за городом, нельзя было коня напоить -- все стояли враги. Но все-таки одного имени Русского князя било достаточно, чтобы устрашить врагов. Киевляне тотчас послали к Святославу такую речь: " Ты, княже, чужой земли ищешь и чужую землю соблюдаешь, а свою совсем бросил. Чуть было нас не взяли Печенеги, и матерь твою, и детей твоих! Если не придешь и не оборонишь нас, опять нас возьмут. Или тебе не жаль своей отчины, своей старой матери и детей своих! " Услышав эти вести, Святослав барсом перескочил с Дуная в Киев, расцеловал свою мать и детей, пожалел о случившемся и прогнал Печенегов в поле, как говорить летопись, а вернее посредством подарков и обещаний устроил с ними мир, потому что они были ему очень надобны.

И посреди киевских дел он помышлял все о Болгарии. Тамошнее дело еще только начиналось, а здесь, в Киеве, теперь не оставалось никакого дела. Там свивалось новое гнездо Руси, там ожидали князя славные и великие дела.

" Не любо мне жить в Киеве! " сказал Святослав матери и всем боярам. " Хочу жить на Дунае, в Переяславце. Тот город есть середа в моей земле. Туда сходится все добро, от Греков золото, паволоки, вина, овощи разноличные; от Чехов и Венгров серебро и кони; из Руси меха, воск, медь, челядь."

Эти речи показывали, что Киевский князь хочет совсем оставить Киев. Киевский князь, быть может, повторяет речи Новгородского князя Олега, точно также не полюбившего Новгорода и переселившегося в среду Русской земли, в Киев. Внуки повторяют речи дедов. Новгород переселился в Киев, теперь Новгород хочет переселиться на Дунай в среду земли своей. Чья это мысль. Одного ли Святослава или общая мысль Руси, искавшей лучшего гнезда для торгов? По-видимому здесь высказывается старозаветная задача Русской жизни -- идти туда, где сильнее торг и промысл. И потому еще неизвестно, был ли Святослав завоевателем ради завоевания, или он был орудием других идей, распространявших себе поле действия сначала на Днепре, потом на Каспие, на Киммерийском Воспоре, и наконец на устьях Дуная, которые оказываются даже середою чьей-то земли? Как эта мысль связывает историю Х-го века с историей древних Роксолан, у которых устья Дуная действительно были середою их земли (см. ч. I, стр. 360); и как вообще эта мысль выражает больше всего интересы всей Русской страны, чем интересы одного единоличная Русского князя, хотя бы и завоевателя. Вот почему лик Святослава отчасти напоминает лик Великого Петра, избравшего свою среду на Финском севере, но в начале пытавшего поместиться и на Азовском море. Вообще нам кажется, что завоеватель Святослав не был таким пустым завоевателем, каким он представляется на первый взгляд.

Решение Святослава происходило в 969 г. весною. А Ольга в это время при старости изнемогала болезнью. -- " Видишь я больна, куда ты хочешь от меня идти? " ответила она сыну. " Ты похорони меня, а там и иди куда желаешь! " Спустя несколько дней она скончалась. Плакал по ней сын и внуки, плакали все люди великим плачем. Она заповедала не справлять над нею языческой тризны, а похоронить по христианскому обряду, что и совершил ее пресвитер.

Плакали по ней христиане, теряя в ней твердую опору для своей жизни в Киеве; плавали и язычники, теряя в ней мудрейшую устроительницу Русской земли, которая теперь оставалась в полном смысле сиротою, ибо славный ее князь покидал ее совсем, оставлял сиротами и своих малых детей. Он посадил в Киеве на княженье старшего сына Ярополка, которому было лет 9, а другого, Олега, посадил у Древлян, следовательно разделил землю на двое. Летописец ни слова не говорить о поступлении в этот раздел остальных волостей или племен, покоренных Олегом. Имеем ли мы основание заключать, что такое поступление подразумевается уже само собою ¹²¹, что прямое владение Киевского князя распространялось на всю Землю, которая собиралась в походы с Олегом и Игорем? Нам кажется, что так заключать возможно только с точки зрения понятий о созданном в Киеве государстве, о государственном владении Землею, чего однако нигде не примечается в надлежащей ясности. Договоры Олега и Игоря с Греками указывают только на союз волостей и княжений под рукою Киева. Но рука Киева была ли владыкою полновластным, или ее власть ограничивалась только сбором даний, а во всем остальном разделъные земли и волости жили сами собою, управлялись собственными князьями или старейшинамн, хотя бы и посадниками от Киева, но все таки независимо, как вообще управлялся Новгород в течении всей своей историн, всегда призывая к себе и князя. Нам кажется, что последующие отношения Новгорода к Великим князьям могут в полной мере объяснять и древнейшия отношения подданических волостей к Киеву. Все они были настолько независимы от Киева, насколько Новгород до его падения был независим от великих князей. Древляне были мучимы Олегом и Игорем, а все-таки имели своего князя до их окончательная порабощения Ольгою. Это последнее обстоятельство и было причиною, почему Древлянская земля поступила не в удел, а в надел одному из Киевских князей. Все остальные: Радимичи, Вятичи, Северяне, так как и в Новгородской стране Полочане, Кривичи, Чудь, Весь, Меря платили только дань, но управлялись независимо своими старейшинами и даже князьями, которых они, подобно Новгороду, вероятно могли призывать и могли изгонять. Новгородская форма политической жизни была самая древняя форма. В Полоцке и Турове даже при Владимире существуют свои особые князья. Свидетельство летописца, что каждое племя имело свое княжение, в Деревах свое, Дреговичи свое, Словени свое и т. д. вполне ясно обозначает состояние первобытных дел Русской страны. Мы полагаем, что при Святославе этот строй земских отношений был еще в полной силе. Насколько и в каком направлении он изменился впоследствии, увидим. Но согласно с показанием летописца мы должны отделить для первого Русского или собственно Киевского княжества только землю Киевскую и Древлянскую. Святослав ничего не подумал даже о Новгороде, где он в малолетстве сам был князем; не подумал потому, что не сознавал своих прав распоряжаться этою областью, как своим имуществом. Он сбирался уже отправиться в свой любимый Дунайский Переяславль, как пришли люди Новгородские. Они прослышали, что на Руси строится дело неладное, что князь совсем уходит, оставляя землю малолетним детям, стало быть, во власть дружины. Новгородские люди пришли к Святославу просить себе князя: " А если не пойдете к нам, примолвили они, так мы на стороне отыщем себе князя." " Только бы кто пошел к вамъ! " ответил Святослав, и объявил Новгородскую просьбу сыновьям, то есть на самом деле их дружинам. Очень понятно, что и Ярополк и Олег не захотели в Новгород; их дружинам было бы очень тесно в независимой области. Добрыня, посадник новгородский, поддакнул Новгородцам: " Просите Владимира! " Владимир был сын Святослава от Ольгиной ключницы Малуши. Добрыня был брат Малуши и стало быть дядя Владимиру. Отец у них был Любечанин Малко. -- " Отдай нам Владимира! " -- решили Новгородцы, вероятно еще прежде обдумавшие это дело по уговору с Добрынею. -- " Вот он вам! " -- сказал Святослав, отдавая малютку с рук на руки и вероятно очень радуясь, что и это дело окончилось хорошо и скоро. Он спешил на Дунай.

И пошел Владимир с Добрынею в Новгород, а Святослав в Переяславец.

Нам кажется, что этот Новгородский выбор княжича Владимира лучше всего объясняет, в какой зависимости от Киева находились все самостоятельные племена и земли. Они платили дань, но князей могли выбирать отовсюду, потому что князь для них был только воевода и судья, зависимый от веча, но не феодал-самовластитель в норманском смысле. Само собою разумеется, что выбор прежде всего падал на княжий род, наиболее сильный и могущественный, способный всегда защитить своих данников от всякого врага. Но и сильный княжий род Рюриков распространился и утвердился по всей земле едва ли не потому, что при Владимире он явился распространителем Христовой веры.

Святослав особенно спешил в свой любезный Переяславец, вероятно уже хорошо зная, что тамошние дела пошли совсем другим путем. Действительно, по Дунаю тянул уже другой ветер, вовсе не попутный Русским ладьям.

Болгары, подружившись с Греками, охрабрились, и в отсутствие Святослава успели завладеть не только всею потерянною страною, но и самым Переяславцем. Святославу пришлось начинать дело сызнова. Когда появились Русские ладьи, Болгары вышли из города и началась отчаянная битва. Болгары так одолевали, что потребовалось последнее отчаянное усилие. " Здесь нам погибнуть! Потягнем же мужески братья и дружино! " воскликнул Святослав и к вечеру одолел, взявши город с копья, приступом. Быстрым походом он вскоре снова забрал все города между Дунаем и Балканами, взял и самую столицу, Великую Преславу, а в ней самого царя Бориса со всею семьею и двором. После того, разузнавши, что виною всему были Греки и возбуждаемый другом Калокиром, Святослав поднялся на Греков и послал им сказать: " Хочу на вас идти, хочу взять ваш город, как этот, Болгарский Переславль."