XVI. Спасенная душа. Ночь была темной, несмотря на то, что все небо было усыпано звездами

Ночь была темной, несмотря на то, что все небо было усыпано звездами. С трудом подвигалась вперед обтянутая холстом повозка: колеса глубоко врезались в рыхлый снег, усталые лошади едва переставляли ноги.

– Не подозревает ли он чего-нибудь? – спросила Эмма у еврейки, продолжая начатый разговор.

– Куда ему! – возразила Рахиль. – Он ослеплен мною донельзя и, наверное, не вырвется из наших рук. Да и что могло бы возбудить его подозрение?

– А хотя бы то, что ты назначила ему свидание так далеко от Киева.

– Я сказала, что муж ревнует меня к нему, и это его успокоило.

Было уже довольно поздно, когда повозка подъехала к шинку, стоящему в нескольких шагах от большой дороги. Убогая, крытая соломой хижина была обнесена забором; на шесте перед дверью качался на веревочке пучок сухой травы – неизменная вывеска мелких кабаков. Вдали виднелась небольшая сосновая роща.

Еврейка привела Эмму в чисто прибранную комнату, где стоял сундук с приготовленным для нее платьем, зажгла свечи и попросила девушку переодеваться как можно скорее. Не прошло и двух минут, как на дворе послышался стук копыт, и вслед за тем Пиктурно вошел в шинок.

– Это он, – шепнула Рахиль, – мы будем сидеть в смежной комнате... В этой двери есть трещина, сквозь которую вам будет все видно и слышно, только не забудьте погасить свечу.

Эмма молча кивнула и начала заряжать револьвер.

Сестра милосердия превратилась в стройную, ловкую амазонку; она погасила свечку и припала к двери.

Рахиль, запрятав руки в карманы своей кацавейки, ходила взад и вперед по довольно грязной, бедно меблированной комнате, а Пиктурно, сидя верхом на стуле, не спускал с нее глаз.

– Не воображайте, что я влюблена в вас, – сказала еврейка, – поддавшись уговорам, я назначила вам свидание в этом шинке, но это ровно ничего не значит.

– Я полагал, что вы ко мне неравнодушны, – в замешательстве пробормотал Пиктурно.

– Неравнодушна? – повторила Рахиль. – Вы ошиблись.

– Если вы вызвали меня сюда для того, чтобы объявить об этом, то напрасно трудились... вы могли сделать это и в Киеве.

– Вы еще не знаете, с какой целью я приглашала вас приехать сюда.

– Перестаньте капризничать, Рахиль, – ласково проговорил студент и, встав со стула, попытался обнять свою возлюбленную, но она с гибкостью змеи выскользнула из его рук и закричала:

– Не троньте меня!

– Я вижу, мне придется сейчас же вернуться назад.

– Уезжайте! – и еврейка повернулась к нему спиною.

– Рахиль, за что вы сердитесь на меня?

Ответа не последовало. В ту же самую минуту кто-то постучался снаружи в окно, и еврейка поспешно отдернула занавеску.

– Что это значит? – спросил Пиктурно.

– Ничего, – садясь на диван, отвечала молодая женщина. – Подойдите ко мне.

Юноша охотно исполнил ее приказание и спросил, взяв ее за обе руки:

– Вы не будете больше капризничать?

– Быть может, это был не каприз, а только уловка для того, чтобы завлечь вас.

– Меня?! Да я давно уже нахожусь в вашей власти.

– Я не об этом... Для меня недостаточно того, что птичка попалась в силки, мне надо позаботиться о том, чтобы она не вырвалась из них, – и еврейка с быстротою мыши обхватила его руками и накинула ему петлю на шею.

– Что вы делаете? – воскликнул Пиктурно. – Вы хотите меня задушить!..

В комнату ворвались сообщники Рахили: Юрий, Табич и Джика, и прежде чем несчастный юноша успел опомниться, он был уже связан по рукам и ногам и лежал на полу с кляпом во рту. Он устремил на еврейку умоляющий взгляд, но та только презрительно пожала плечами. Затем студента засунули в мешок, привязали к седлу и увезли.

– Готовы ли вы, барышня? – спросила еврейка, отворяя дверь в смежную комнату.

– Готова.

– Вы видели, как ловко я все исполнила? Теперь настала ваша очередь.

– Вы увидите, как я исполняю возложенные на меня обязанности.

– Нет, не увижу... Я не могу хладнокровно смотреть на кровопролитие...

Пожалуйте... Юрий проводит вас в рощу.

Эмма поспешно надела шляпу и перчатки, взяла в руки хлыст и вышла из шинка. Юрий помог ей сесть на лошадь, и вдвоем они поскакали к лесу, где их ожидали сообщники и жертва. Пиктурно был привязан к дереву, остальные лежали вокруг пылающего костра.

Черты лица девушки показались студенту знакомыми, но наряд ее сбил его с толку.

– Мы находимся здесь в полной безопасности, не правда ли? – спросила она, обращаясь к Табичу, старику огромного роста, который утвердительно кивнул ей головой.

– Для начала, я попробую уговорить его, – продолжала Эмма, – Джика останется здесь со мною, а Табич и Юрий будут стоять на карауле и, в случае опасности, дадут мне знать с помощью свистка.

Джика была плотная, проворная женщина среднего роста, с загорелым лицом и гордой, презрительной усмешкой на толстых губах. На ней был надет овчинный полушубок, из-под которого виднелась короткая красная юбка. На ногах – мужские сапоги, голова повязана желтым платком.

– Вынь кляп у него изо рта, – приказала ей Эмма.

– Что значит вся эта комедия? – спросил Пиктурно. – Теперь я узнал вас... Мы встречались с вами в Красном кабачке; но мужчина вы или женщина, я не знаю...

– Я девушка.

– Объясните же мне эту глупую шутку. По вашей милости мы все заработаем как минимум сильный насморк.

– Тут нет никакой шутки, – отвечала ему Эмма, – вы находитесь во власти сострадательных людей, которые желают спасти вашу душу, предав вас смерти.

– Да вы с ума сошли!!!

– Вы умрете... Никто не придет вам на помощь... Покайтесь в ваших грехах и умрите добровольно, или...

– Добровольно?! – перебил ее Пиктурно. – Боже меня сохрани! Мне жизнь еще не надоела. Убирайтесь вы к черту с вашей философией... Развяжите меня сию же минуту, иначе я закричу и позову на помощь!

– Никто вас не услышит.

– Караул! Режут! – закричал Пиктурно.

– Решайтесь же, – прибавила Эмма, вынимая револьвер.

– Я не хочу умирать! – стонал несчастный.

– Кайтесь.

– Не хочу!!!

– Молитесь.

– Нет! Нет!

– В таком случае, я приношу вас в жертву во имя Отца и Сына, и Святого Духа, аминь!

Раздался выстрел. Пуля засела в правой руке. Алая кровь брызнула из раны и обагрила снег.

– Покайтесь в грехах, пока еще есть время.

– Караул! Караул!

Вторая пуля попала в левое плечо... Студент упал на колени.

– Сжальтесь!.. Пощадите... – как стон вырвалось из его груди.

– Господь милосерден, – отвечала Эмма, хладнокровно продолжая стрелять, словно в мишень: еще две пули попали в живот и, наконец, пятая – в грудь.

– Так убейте ж меня поскорее! – взмолился Пиктурно.

Грянул выстрел... голова несчастного юноши склонилась на грудь... и его не стало...

– Умер, – проворчала Джика, приложив ухо к его сердцу, затем пронзительным свистом дала знать сообщникам, что жертвоприношение совершилось.

Табич и Юрий вернулись на место преступления и начали копать могилу, а Эмма отправилась обратно в Киев.

На следующий день она проспала до полудня.

Когда она, сидя перед зеркалом, расчесывала волосы, в уборную ее без доклада вошел Бедросов и вскричал:

– Знаете ли вы, какое таинственное происшествие встревожило сегодня весь город?

– Нет, я ничего не слышала.

– Вчера пропал студент здешнего университета по фамилии Пиктурно. Вероятно, его убили. Он был любовником еврейки, содержательницы Красного кабачка. Я сделал там обыск, но к сожалению ничего не нашел.

– Это естественно.

– Почему?

– Недаром же я предлагала вам свои услуги в качестве полицейского агента.

– Вы можете навести нас на след?

– Нет, но я могу дать вам дружеский совет: оставьте это дело...

в нем замешаны высокопоставленные личности... Это была американская дуэль.

– С кем же?

– Полагают, что с графом Солтыком... Пиктурно уехал за границу, где он должен застрелиться.

– Благодарю вас за совет, милая барышня, и непременно им воспользуюсь.