Как святой Агафон на базар ходил

Святой Агафон (видишь, мы переходим к исто­риям из Патерика, потому что мне трудно подыскать пример из современной жизни или я наберу их от силы пять-шесть. Поэтому я расскажу вам о святом Агафоне и других святых) отправился на базар. Что он там продавал? Корзинки, которые плел. Когда он шел, то на дороге он увидел прокаженного. И прокажен­ный говорит ему: «Возьми меня туда, куда ты идешь продавать свои корзинки. Подними меня и возьми меня с собой!» Агафон посадил его на плечи, принес на базар, посадил возле себя и начал торговать. Когда он продал первую корзинку, прокаженный говорит:

— Ты продал ее?

— Продал.

— За сколько ты ее продал?

Святой Агафон назвал ему сумму. Прокаженный говорит:

— Послушай-ка, принеси мне лепешку!

Святой Агафон отвечает ему:

— Хорошо, сейчас принесу.

И принес ему лепешку.

— Давай, — говорит прокаженный, — торгуй дальше.

И святой Агафон торговал. Затем прокаженный говорит:

— А вторую корзинку ты за сколько отдал?

Святой Агафон говорит:

— Вторую я продал за столько-то.

Прокаженный спрашивает:

— Слушай, а еще кое-что ты можешь мне принести?

И так после продажи каждой корзинки прокажен­ный просил святого Агафона купить ему что-нибудь и не дал положить в карман ни гроша и собрать что-то для своих нужд. Он просил: «Принеси мне то, прине­си мне это». То есть как мы сейчас говорим: принеси мне кока-колу и еще купи мне сэндвич и свежую газе­ту. А потом и мороженое, мне хочется холодненького. Ничего не выручил святой Агафон от продажи. Все за­работанные деньги он отдал прокаженному. И в конце концов прокаженный говорит:

— Что-то еще у тебя осталось для продажи?

Святой Агафон ответил:

— Нет. Все, что у меня было, я продал. А все, что я выручил от продажи, отдал тебе до копейки. Теперь мне пора уходить. Пойду к себе в келейку.

Прокаженный тогда говорит ему:

— Куда же ты пойдешь? Возьми меня и отнеси туда, откуда ты меня принес. Я прошу тебя. Можешь?

Откровенно говоря, прокаженный уже немного утомил святого Агафона, но он отнес прокаженного обратно, посадил на то самое место и собрался ухо­дить. Но тут услышал голос, обращенный к нему:

— Благословен ты, Агафон, и на небе, и на земле, потому что ты — человек Божий. Ты — истинный че­ловек Божий. С утра и до вечера я выжимал из тебя все соки, а ты принял это испытание и не испугался, потому что имел любовь.

Агафон непрерывно являл свою любовь, и опять любовь, и снова любовь, и в ней не был лицемерным, лживым, внешне благообразным, а внутренне поверх­ностным христианином. Он был настоящим и это про­демонстрировал на деле. Поэтому и услышал: «Будь благословен ты, Агафон, от Бога». Агафон обернул­ся, чтобы посмотреть на прокаженного, но тот исчез. Прокаженного не было. А на его месте стоял ангел Божий, через которого Бог хотел проверить Агафона и показать всем нам настоящего Божия человека.

Я бы не смог поступить так, как святой Агафон. Я говорю это не ради похвальбы (хотя и мое покая­ние, оно ради нее). Но мне действительно стыдно из- за этого. Я бы так не смог. Например, вот я послужил соборование, мне дали деньги, я выхожу на улицу, и кто-то обращается ко мне:

— Сколько тебе дали?

— Столько-то.

— Столько тебе дали? Дай мне все.

Я бы сказал тогда:

— Все? Да ты знаешь, что мне дали тридцать евро, пятьдесят евро! Ты что, хочешь все пятьдесят евро?

— Но почему бы тебе не отдать их мне? Дай мне все!

Теперь ты понимаешь? Мы дошли до крайнего отступничества. Мы считаем, что некоторые, да, они так поступали, но мы подобных поступков совершать уже не можем. А почему не можем? Я не знаю почему. Я сам так не поступаю, я тебе говорю. Поэтому не ду­май, что я тебя упрекаю. Я тебя не упрекаю, потому что сам не претворяю всего этого в свою жизнь. Но сегодня я просто хочу задать тебе вопрос. Задать этот вопрос и себе самому. Почему?!

Другой монах (это еще одна история, из «Эвергетиноса»), когда бы его о чем ни попросили, шел на помощь. Ты говорил ему:

— Я хочу, чтобы ты помог мне передвинуть кровать в моей комнате, а то мне одному трудно это сделать.

— Сейчас иду!

Другой говорил ему:

— Я хочу, чтобы ты мне помог выполнить таку­ю-то работу!

— Да, иду. Я помогу тебе!

Еще один:

— Пойдем ненадолго в сад! Я открою воду, чтобы полить его!

— Иду, — говорил он.

Без устали. Все, о чем его просили, он исполнял. Служение, жертва, любовь — в этом и заключается христианство.

Когда я приезжаю в тот или иной монастырь и там собрано много людей — потому что приехал важный гость, — меня умиляют и те, кто находятся с этим официальным лицом и его сопровождают, разговари­вают с ним и так далее. Но более всего знаешь кто? Те невидимые монахи, которые уходят раньше других (а ведь они тоже люди и им тоже хочется посмотреть, кто приехал, что он сделал, послушать, что он гово­рит, — это естественное человеческое стремление увидеть официальную часть, церемонию, во время ко­торой важные гости сидят и беседуют). А они уходят! И идут на кухню, варят кофе, готовят разные кушанья. И никто их не видит. Затем поднос берет и предлага­ет угощение важному гостю другой монах. А вовсе не тот, кто первым начал совершать жертву служения, самопожертвования, невидимости. Невидимости Христовой!

Христос невидим! Его не видно. Его не слышно. Но тот истинный ученик Христов, кто смиренен, кто на деле живет Евангелием. Когда я еду на Святую Гору, то, поскольку я священник (а к священникам там отно­шение особое), мне, например, разрешают сослужить в храме, приглашают в трапезную и сажают рядом с игу­меном, где сидят важные персоны. Это все замечатель­но, конечно, но а тот, другой? Другой — он смиренный. Другой — он безызвестный. Ты не увидишь его в час, когда ты в церкви кадишь и тебе кадят, когда ты разбу­хаешь от собственного эгоизма и честолюбия, — он на кухне готовит еду, и жарит, и парит, и режет, и чистит, и изнуряет себя работой. Это христианство. На деле! То самое христианство, которым мы не живем. Где оно — наше ревностное, горячее желание служить людям?!

Одна женщина сказала мне: «По воскресеньям я хожу помогать в Детский реабилитационный центр в Буле. Я нянчусь с детишками, которых привозят в центр и у которых ограничены физические возмож­ности. Мы помогаем им выйти из машины, расклады­ваем инвалидные коляски, сажаем их на эти коляски, отвозим в церковь, там они причащаются, а после мы снова сажаем их в машину, и их везут обратно».

Это «разложи-сложи» коляску, достань ее, убери, помоги выйти ребенку из машины, помоги ребенку сесть на коляску. А помочь выйти из машины такому ребенку — это тоже непросто! Необходимо внима­тельно следить за его ножками, которые нужно по­вернуть, за тем, чтобы он слегка пригнул головку и не ушибся о верх дверцы автомобиля. Делать все спо­койно, с любовью. В этом и заключается любовь. Об этом сказал Господь: «Я дал вам пример. То, что делаю Я, делайте и вы». И еще Он сказал: «Ты хочешь быть первым — тебе нужно научиться быть последним!»

Где это видано? Кто последний? Вы встречали христианина, который живет как «последний»? Я не помню, чтобы я когда-нибудь был последним. Тот, кто хочет быть первым, пусть будет последним. Тот, кто хочет иметь власть, пусть станет слугой, слугой всем!

Послушай, чтобы потом не переиначивать, не гово­рить, что это аллегории. Какая же это аллегория — «раб»? «Слуга» — и это аллегория?

А что вообще такое «аллегория»? Легко глубоко­мысленно богословствовать. Ну а исполнять-то кто будет? Другие? То есть существуют люди высокого богословия и другие — смиренного служения? Да, ну а Господь в конце концов кого ублажит? Та женщина, что ходила в реабилитационный центр в Буле, очень растрогала меня. Она сказала: «Я по воскресеньям хожу и помогаю. И конечно, я люблю церковь, но не могу приходить тогда, когда хочу. Я всегда немного опаздываю. И не могу быть на всей службе, как бы мне того ни хотелось, потому что я помогаю детям». И пу­скай она не успевает всего того, что успеваю я «утру глубоку», но, в отличие от нее, я погружен в глубокое утро греха и непоследовательности в духовной жизни. А от ее слов сердце наполняется любовью, и благода­тью, и милостью Божией.