Глава 4. Денежные мешки под глазами

После моей «смерти» в 1987 году закончилась моя праведная жизнь кандидата технических наук и законопослушного гражданина — строителя социализма. Судьба вытолкнула меня за грань советской действительности в пучину авантюризма и полной непредсказуемости.

Мне помогли «умереть» люди, занимавшиеся мелким нелегальным бизнесом и постоянно находившиеся в конфликте с законом. Один из них, некий Малжабов, официально не работавший и живший за счет вольных заработков от фарцовки до мелкого мошенничества, неожиданно приехал ко мне домой и с выражением зачитал только что вышедшее постановление о кооперативах.

— Ну и что все это означает? — без особого интереса спросил я.

— Сам до конца не понимаю, — ответил он. — Получается, теперь можно открыть собственное предприятие со счетом в банке, печатью, и никто за это не арестует. По крайней мере сначала…

— А зачем тебе счет в банке и печать?

Малжабов разволновался еще больше:

— О чем ты говоришь! Ведь тогда можно делать деньги легальным путем…

Я действительно этого не понимал. Как их делать? Моя зарплата заканчивалась так же, как и у многих, — заниманием десятки у друзей до следующей получки.

— А давай попробуем вместе! — предложил Малжабов.

— По‑ моему, это просто потеря времени, — сказал я. — Ну давай, разве что от скуки…

И уже на следующий день мы начали готовить устав будущего кооператива «Прогресс». Мы не очень хорошо представляли, чем он будет заниматься, хотя отдельные направления отбросили сразу: мы не умели готовить еду и решили с этим не связываться. Нам хотелось выпускать какую‑ нибудь продукцию, но для этого не было ни денег, ни станков, ни сырья… В итоге мы решили заняться бытовым обслуживанием населения. Тем более что за коммерческое посредничество, в котором нас могли обвинить потом, давали всего три года тюрьмы, меньше, чем за предпринимательство (пять лет с конфискацией имущества), что означало для нас наименьший риск…

В постановлении указывалось, что любой кооператив обязан подсоединиться к госпредприятию, которое занимается аналогичной деятельностью, и оно будет его контролировать. Мы выбрали объединение с лирическим названием «Мосгорремэлектробытприбор», занимавшееся починкой электрических бытовых приборов — от утюгов до холодильников. Там мы взяли в аренду помещение прогорающей мастерской по ремонту стиральных машин.

На первом общем собрании членов кооператива мы приписали в его состав двух несуществующих лиц: чтобы зарегистрироваться, нужно было иметь не менее трех членов кооператива, у нас получилось даже четыре.

Председателем временно выбрали Малжабова.

— Пока не найдем на это место человека, готового в будущем сидеть в тюрьме, — сказал он со знанием дела.

Человек требовался специфический, желательно со справкой из психдиспансера, чтобы легче было оправдываться. То, что придется за все отвечать, Малжабову было ясно с самого начала. Это я не понимал, куда влез. Я не думал, что эта игра затянется для меня на всю мою новую жизнь. Тогда я согласился быть официальным заместителем председателя кооператива «Прогресс».

Был апрель 1987 года. Наш кооператив стал десятым в городе Москве и, наверное, двадцатым во всем СССР.

* * *

При уборке помещения арендованной мастерской мы случайно обнаружили старую рижскую газетку — кажется, она называлась «Ригас Балтс» — с объявлениями желающих найти спутника жизни. В Москве ничего подобного тогда не было, и мы решили открыть кооперативное брачное бюро знакомств.

Тем более что у меня был приятель, врач‑ психотерапевт, который на дому нелегально занимался лечением психозов, в том числе и на почве неустроенности личной жизни. Его не сажали за предпринимательство только потому, что он был женат на дочери московского прокурора, что также очень приветствовалось в нашей новой организации.

Врач пришел к нам в кооператив, имея собственную теорию, как женить людей эффективно и качественно. Эта теория до сих пор кажется мне весьма успешной и нигде в мире не реализованной.

По его мнению, беда всех известных доселе способов знакомства заключалась в том, что каждый человек обладает воображением, а оно уводит его далеко от реальности.

Например, мужчина читает объявление, где описана внешность девушки, черты ее характера и тому подобное. Потом они начинают переписываться, и созданный воображением образ той самой единственной утверждается в его сознании окончательно.

А при встрече возникает конфликт воображения и реальности. Пусть даже девушка окажется лучше, чем в описаниях. Но ведь она будет совершенно другой! Не той, какую он успел придумать и жаждал встретить. Вот вам и крах всех надежд!

Не годятся для предварительного просмотра фотографии и видеосъемка, так как и при этом тоже создается образ, не соответствующий действительности. Претендент видит именно то, что создает его воображение.

Способ, предложенный моим приятелем, был очень прост и потому гениален.

В заполняемых анкетах категорически запрещалось писать характеристики той или того, кого жаждал встретить клиент. Только ответы на вопросы о самом себе. На основе этих данных вручную или с помощью компьютера подбирались группы из десяти‑ двенадцати женщин и мужчин, которые в принципе по своим показателям могли заинтересовать друг друга. Они должны были подходить друг другу по возрасту, образованию, по увлечениям, физическим характеристикам, происхождению своих семей и т.д.

Далее группа собиралась в квартире у психотерапевта, но никто не был приглашен ради какого‑ то конкретного человека. Встреча называлась условно «марафон» и продолжалась 24 часа! С группой работал сам психотерапевт, попеременно чередуясь с двумя своими коллегами. Люди во время «марафона» шутили, пели песни и танцевали, готовили еду, разговаривали все вместе и отдельно по парам, ближе к утру откровенничали и рассказывали истории своей жизни. Только ведущие знали некоторые данные обо всех и работали так, чтобы выделить наилучшие качества каждого из собравшихся. После такого мероприятия домой многие уходили парами и у большинства складывались длительные отношения, а затем заключались и браки.

Вскоре в «Московской правде» была опубликована статья о начале деятельности нашего кооператива и два объявления. В первом мы рекомендовали воспользоваться услугами самого уникального в мире брачного бюро «Прогресс», работающего с большими гарантиями по строго научному методу. А в другом приглашались на работу специалисты, желающие приложить свои знания и умения на новом поприще…

* * *

И вот наступил день открытия нашего бюро в преобразованной мастерской по ремонту стиральных машин «Мосгорремэлектробытприбора», которую вымыли, слегка побелили и украсили вывеской «Кооператив „Прогресс“». В восемь утра все были на местах. Нам казалось, что число желающих вряд ли превысит человек двадцать, а их оказалось в первый же день около восьмисот!

Среди первых посетителей были самые разные люди: от старых дев до подростков, от профессоров философии до сексуальных маньяков с ярко выраженными наклонностями. Мы срочно созвонились со всеми друзьями, кто был способен примчаться в мастерскую и нам помогать. Однако к концу рабочего дня мы смогли принять только человек триста, остальные ушли разочарованные. Регистрация в бюро стоила двадцать пять рублей с человека.

Когда Малжабов подсчитал дневную выручку, мы были поражены: больше семи тысяч рублей за день! Таких денег никто из нас, кроме председателя, никогда в жизни не видел.

Поскольку терять клиентов нам показалось неразумным, ночью мы придумали «брачный конвейер». Со следующего дня посетителей встречали у входа и сразу провожали к кассе, рассказывая по дороге, что после уплаты аванса ими займутся профессионалы и успех будет практически гарантирован.

Потом им давали анкеты и объясняли, что заполнять их надо дома, не спеша. А когда мы получим присланную по почте анкету, то сразу вышлем клиенту приглашение для личной встречи и беседы со специалистами.

Чтобы не терять времени, мы просто ставили штамп «оплачено» на бланке квитанции с копиркой. И выстроившаяся в контору очередь двигалась, как при посещении Мавзолея, практически без задержки!

Судя по потоку наших клиентов, все проблемы общества словно сосредоточились только в неустроенности личной жизни. Народ прибывал и прибывал, и на второй день нам реально удалось обслужить больше тысячи посетителей.

Как люди отдавали двадцать пять рублей за бумажку со штампом «оплачено», остается для меня загадкой до сих пор. Ведь для многих это была сумма, составлявшая больше 20 процентов от их месячного заработка! Но это были наши, советские люди, будущие клиенты финансовых пирамид.

Малжабов тут же взял на должности личных секретарей председателя кооператива «Прогресс» двух очень симпатичных девушек, установив им умопомрачительные оклады — по тысяче рублей в месяц. Также был взят телохранитель, который стал носить следом за Малжабовым его толстый портфель с деньгами и бумагами.

На четвертый день работы наша выручка составляла около пятидесяти тысяч рублей — и председатель назначил собрание кооператива. Перед самым собранием я заглянул к нему в кабинет, наскоро переделанный из бывшего склада готовой продукции, где Малжабов все еще принимал какого‑ то претендента на работу. Он холодно ответил, что занят и просит немедленно закрыть дверь с другой стороны.

Как только посетитель удалился, секретарша пригласила меня войти. Я не узнал Малжабова — казалось, он стал выше своих метра пятидесяти с кепкой как минимум в полтора раза. Лицо его было красным, маленькие злые глаза горели…

— Какое право ты имеешь прерывать мою беседу и заходить без вызова в кабинет? — набросился он на меня. — Ты понимаешь, что этим подрываешь мой авторитет в глазах незнакомых людей и простых сотрудников кооператива?

— Ты что, обалдел? Мы же друзья, мы вместе делаем одно дело…

— Здесь я начальник! Я создал этот кооператив и пригласил тебя в нем работать. Если что‑ то не устраивает, можешь уходить, нужды большой нет. А все вопросы задашь после собрания. Иди и скажи, что я выйду к людям через пять минут!

Тут уж обалдел я. Такого преображения личности я в своей жизни не видел никогда. Примерно в том же духе Малжабов повел себя на собрании. Он говорил о дисциплине на работе, об особых маршрутах движения по двум комнатам, о недопустимости посторонних разговоров, в том числе по служебному телефону, о должном уважении к председателю, которого, увы, не хватает в нашем коллективе.

* * *

Диагноз моего приятеля‑ врача был однозначен: мания величия! Обсуждая с ним ночью сложившуюся ситуацию, мы решили, что бросать начатое дело жаль, а значит, председателя придется терпеть. Вспомнили упоминание о психе на эту должность, и врач решил такого кандидата срочно подобрать, чтобы заменить Малжабова. Но теперь былая идея казалась нереальной. Может, потом удастся легально переизбрать его на общем собрании кооператива? Врач предсказывал всеобщее восстание против Малжабова в самое ближайшее время. Он проконсультировал меня, как нужно вести себя с пациентами, страдающими такой болезнью, и мы разошлись.

Слух о кооперативе «Прогресс» продолжал распространяться по Москве и даже достиг провинции: у нас появились визитеры, специально приехавшие за сотни километров.

Среди посетителей были очень интересные люди. Мне запомнился молодой мужчина, похожий на Клинта Иствуда, только красивей. Он объяснил, что работает в Канаде, находясь в загранкомандировке, и посещает Советский Союз крайне редко. Ему не хватает времени подыскать невесту. А жениться нужно как можно быстрее, иначе его могут отозвать из заграничной командировки. Ведь по негласным советским законам в загранкомандировках могли работать только женатые мужчины и незамужние женщины.

Он предложил заплатить валютой, но я тогда даже не представлял, зачем она вообще может нам понадобиться, и вместо долларов попросил обычную плату — двадцать пять рублей.

Вскоре появилась очень колоритная дама с двадцатилетней красавицей дочерью, которая ужасно стеснялась. Зато мама вела себя прямолинейно. Судя по количеству золотых колец на толстых, сосисочнообразных пальцах рук, она работала директором крупного областного продмага.

— Какие двадцать пять рублей! — сразу возмутилась эта дама. — Вы же понимаете, моей дочери нужно остаться в Москве после института. Сколько бы это ни стоило… Нам требуется муж с квартирой, которую он нам оставит сразу после развода. Так что, пожалуйста, обслужите по первому классу!

— А в Канаде квартира не нужна? — поинтересовался я.

Дама не поняла, что я спрашивал вполне серьезно, и восприняла это как прямой намек. Она расстегнула сумочку и выложила на стол толстый пакет с деньгами.

Мне стало еще более неудобно, чем ее дочери. В смущении я толкал пакет в ее сторону, а она настойчиво пихала его обратно… Наконец я сказал:

— Хорошо, внесите деньги в кассу, мы их используем в кооперативе. Раз вы хотите платить больше, это не возбраняется!

— А, — сказала мамаша, — общий котел! Знакомая система.

Так я заработал для кооператива сразу пятьсот рублей, одним ударом.

При этом, разумеется, мысль уволиться с основной работы в НИИ у меня даже не возникала. Будучи советским человеком, я не мог предположить, как можно обходиться без твердой зарплаты. Тем более что на службе я мог бывать очень редко, выписывая себе библиотечные дни и разные местные командировки…

* * *

На шестой день работы выручка достигла более семидесяти тысяч рублей. Автомобиль «Волга», предел мечтаний советского человека, стоил тогда около восьми тысяч! Если измерять по «Волгам», мы достигли уровня среднего цеховика или товароведа гастронома, и это меньше чем за неделю. Но утром неожиданно раздался звонок из Моссовета: сам начальник управления приказал приостановить деятельность кооператива и срочно приехать к нему на переговоры.

Поскольку Малжабов не представлял, чем все это может кончиться, он грубо отшил начальника по телефону и заявил, что приедет, когда работы станет поменьше.

А посетителей стало еще больше: это была суббота.

К вечеру Малжабов уволил своего телохранителя, который что‑ то ему не так сказал. Уходя, телохранитель стукнул Малжабова кулаком по голове. Все очень развеселились, и я понял, что предсказанный врачом бунт назревает быстрее, чем предполагалось.

В воскресенье мы подсчитали наличность, и всем стало страшно. О такой сумме мы слышали только в фильмах про грабителей банков: у нас было больше ста тысяч рублей! И если я получал в институте триста рублей в месяц, как кандидат наук, нетрудно подсчитать, что это была моя зарплата почти за двадцать восемь лет…

— Как будем решать вопрос с Моссоветом? — спросил я у Малжабова.

— А что нам Моссовет, мы фирма независимая, — отмахнулся он. — Пусть только попробуют с нами что‑ нибудь сделать! У нас своя печать есть…

Я понимал, как Малжабов сильно ошибается с Моссоветом, сам ведь недавно там работал исполняющим обязанности главного инженера управления! Но врач пояснил мне, что указывать на ошибки человеку с манией величия все равно что плевать против очень сильного ветра. Поэтому я промолчал…

В понедельник к открытию кооператива пришли сотрудники районной милиции, и двери «Прогресса» были опечатаны. Пришлось оставить двух человек дежурить у дверей, чтобы отправлять клиентов домой, а мы с Малжабовым поехали в Моссовет, на переговоры с чиновником, назовем его Громин, который скоро сыграл большую роль в моей новой жизни…

Не успели мы отрекомендоваться, как Громин, посмотрев на нас исподлобья, заявил:

— Я вообще не собираюсь с вами разговаривать. Вас вызывали в пятницу, а сегодня понедельник, так что можете идти. Ваш вопрос будет рассмотрен на заседании комиссии по кооперативной деятельности Моссовета, и заверяю вас — решен отрицательно. Кто там, следующий…

— Я вас засужу. Вы не имеете права! — заорал Малжабов. — Вы с кем так разговариваете? Со мной?

Это был наш конец.

Я бы мог спокойно поговорить с Громиным на самом изысканном бюрократическом моссоветовском языке и решить любые проблемы. Но, увы, в присутствии председателя разговаривать посторонним запрещалось…

* * *

На следующий день решением комиссии Моссовета кооператив «Прогресс» был признан нарушителем принципов социалистической кооперативной деятельности, аморальным по содержанию и опасным для общества по форме. Нас также обвинили в попытке сводничества и создания системы заключения фиктивных браков ради прописки в Москве.

Поэтому комиссия предложила передать дело о кооперативе «Прогресс» в следственные органы для возбуждения уголовного дела по фактам мошенничества и поборов у населения в особо крупных размерах. Нам всем грозило лишение свободы или по крайней мере условный срок и штраф.

В постановлении комиссии было также сказано, что «Прогресс» должен возвратить обратно все деньги, полученные от граждан.

Тут же в газете «Московская правда», которая семь дней назад восхваляла наше блестящее начинание в кооперативной Деятельности, появилась статья, объявившая нас преступниками, которым нельзя позволить уйти от ответа…

Мы с приятелем‑ психотерапевтом решили воспользоваться его родственными связями, чтобы остаться на свободе. Родственник‑ прокурор сказал, что дело заведено не будет, если все полученные деньги мы действительно возвратим.

Пришлось заняться этой малоприятной работой. Малжабов струсил и деньги отдал. Мы сидели, часами разбирая адреса наших посетителей на заполненных корявым почерком квитанциях. А потом запечатывали конверты с двадцати пятирублёвками и отправляли их по почте. Все новые и новые клиенты продолжали стучаться в закрытые двери мастерской, теряя, быть может, последнюю в жизни надежду найти суженого…

На Малжабова в кооперативе уже никто внимания не обращал. Он говорил о каких‑ то протестах, о желании нанять адвокатов и идти в суд. Но все понимали: этого просто не может быть! В то время в СССР нельзя было подать в суд на официальные инстанции, тем более на Моссовет, который, скорее всего, сам назначал и снимал с работы народных судей и прокуроров в Москве.

Я больше никогда не встречал Малжабова. Слышал, что потом, через два‑ три года, он все же попал в тюрьму за то, что организовал похищение какого‑ то австралийского бизнесмена в аэропорту Шереметьево с целью вымогательства денег. Мне рассказывал об этом покойный московский авторитет Отари Квантришвили, с которым Малжабов тесно работал, примкнув к его группе «XXI век».

Сам Отарик был личностью незаурядной и обладал фантастической способностью втягивать людей в интриги, сталкивать лбами, оставаясь при этом в стороне, чтобы потом помогать в их же разборках с выгодой для себя.

Понимая, что Малжабов обезумел от неудовлетворенной страсти руководить, он свел его с одним вором, только что освободившимся из заключения, который просто не выносил, когда им помыкали. В результате вор кричал: я его убью! Малжабов умолял: спаси меня от него! И Отарик возился с ними, пока они оба не сели в тюрьму. Сам же он, конечно, остался совершенно ни при чем и на свободе.

* * *

В тот момент я еще мог выйти живым из «реанимации» и снова остаться простым работником научно‑ исследовательского института, откуда я все еще не уволился. Но неожиданно меня пригласил зайти начальник объединения «Мосгорремэлектробытприбор», тот самый, что пригрел наш почивший в вечности кооператив «Прогресс». Я был уверен, что с моей кооперативной деятельностью покончено навсегда, но все же согласился на эту встречу.

«Кто знает, может, у меня когда‑ нибудь возникнут проблемы с ремонтом холодильника или утюга, — подумал я. — И тогда я смогу обратиться прямо к начальнику! Надо бы пойти».

Сергей Захарович, начальник бытового ремонта в Москве, оказалось, давно думал о том, как уменьшить воровство в своей организации. Традиционные методы не годились, и он замыслил воспользоваться постановлением о кооперативном движении, чтобы проделать это самым нетрадиционным путем: раздать собственность персоналу, чтобы воровать им пришлось у самих же себя. Таким образом, он, пожалуй, первым в СССР придумал российскую приватизацию.

Он решил, что я гожусь для того, чтобы организовать новый кооператив, без ненавистного Малжабова, с целью испытать идею преобразования бытового хозяйства Москвы на новый лад.

— Вот берите себе в аренду склад прямо с запчастями, — предложил он. — Разработайте прейскурант цен и займитесь ремонтом какой‑ нибудь бытовой техники. А если вас посадят, — продолжал он, — то я учту ваши ошибки и скорректирую эксперимент.

Затем он назвал мне очень впечатляющие цифры, из которых следовало, что на одном среднем заказе на ремонт бытовой техники обычно воруется два рубля. Если учесть, что советская бытовая техника была очень ненадежной и за день по Москве выполняли до тридцати тысяч заказов, то в год сумма украденного достигала почти двадцати двух миллионов рублей — огромные деньги! А если считать стоимость похищенных запчастей, можно смело умножить эту цифру на два… И в это опасное хозяйство пригласил меня влезть сам главный начальник, чтобы посмотреть, что из этого получится!

Мне еще снились влет заработанные «Волги», да и просто было любопытно нормально организовать дело, а не так, как Малжабов в «Прогрессе». Кроме того, легкость, с которой мы заработали сто тысяч рублей, покорила мое воображение, и мне казалось, что повторить успех будет так же просто.

Уже на следующий день, написав устав, я появился в Моссовете, чтобы зарегистрировать новый кооператив под названием «Техника». Но меня ждала большая неприятность. Тот самый главный чиновник Громин за считанные недели проявил удивительную прыть и пробил постановление, согласно которому теперь для регистрации любого кооператива нужно было получить его личную подпись и согласовать с ним текст устава. А поскольку типовых уставов еще не существовало, он практически мог делать все, что угодно. Претенденты на открытие кооперативов, которых с каждым днем становилось все больше и больше, попадали в полную зависимость от настроения Громина и в его безраздельное пользование.

Теперь у его кабинета люди простаивали часами и днями, тщетно дожидаясь приема. Мне пришлось особенно трудно: узнав меня, Громин приказал мне больше никогда не появляться, так как ни за что, ни при каких обстоятельствах, устав он мне не подпишет и прошлых пререканий с собой не простит.

* * *

Хотите верьте, хотите нет, я провел у дверей его кабинета три месяца, ежедневно по пять‑ шесть часов в день! Для этого мне пришлось бросить работу, и обратной дороги у меня уже не было. Постепенно Громин стал со мной здороваться и привыкать к моему постоянному присутствию, как к мебели. Он иногда со мной даже разговаривал, и я чувствовал, что становлюсь к нему все ближе. Однажды я подвез его домой на своем стареньком жигуленке. Потом еще раз домой и утром из дома на работу в Моссовет.

Скоро у него вошло в привычку, что я за ним заезжаю и отвожу на работу и с работы. А мое терпение было безграничным — это у меня с детства, благодаря рыбной ловле, которая навсегда осталась главным моим увлечением. «Клев» Громина уже ощущался, только бы не пропустить подсечку…

Привозя Громина на работу, я интересовался, когда же он посмотрит мой устав, и он говорил, что обязательно посмотрит. Но, держа меня за личного шофера, вовсе не спешил это делать.

Вскоре мы стали большими «приятелями»: я в роли добропорядочного слуги при бессовестном господине. Громин нагружал меня разработкой инструкций и форм. Действительно, чего просиживать целый день без дела? Я покорно их писал, сидя в его кабинете, а потом и в огромном зале, потому что кабинета для такого количества посетителей уже не хватало.

Теперь он откладывал рассмотрение моего устава по дружбе: дескать, ну что ты торопишься, мы же друзья, конечно, я сразу же посмотрю, как освобожусь!

Громин стал приглашать меня с собой после работы на проверку уже действующих кооперативов. Он очень любил проверять кафе и всевозможные закусочные. Как правило, мы приезжали без звонка, кооператор выбегал к нам с таким же волнением, как и к ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности).

Громин интересовался, не продается ли спиртное из‑ под полы, и кто разрешил варить кофе, и где вы берете сахар, и вообще, надо бы поставить вопрос о вашем закрытии…

Кооператор дрожал как осенний лист, проклиная момент, когда родился на свет.

Впрочем, обычно все заканчивалось мирно: нас кормили, на дорогу снабжали продуктами. Я завозил своего друга‑ кровопийцу домой и засыпал с надеждой, что завтра все будет по‑ другому…

И наконец чудо произошло. По истечении третьего месяца Громин подписал мне устав! Он подмахнул одну фразу, которая сыграла огромную роль в моей будущей судьбе. Она звучала в моем уставе так: «Разрешается любая деятельность, не противоречащая советскому законодательству». Это был пик! Триумф! Это была запредельная формулировка в СССР.

Такие формулировки я видел в жизни всего два раза. Другая была выдана депутату Верховного Совета СССР Михаилу Бочарову лично Горбачевым: «Разрешаю частную собственность на средства производства в кооперативе „Бутек“». Это прямо противоречило главному принципу социализма по Карлу Марксу, где разрешалась исключительно общественная собственность на средства производства. Но чего там церемониться с Марксом! Начиналась «перестройка» из застоя в хаос.

Однако это случилось через год. А тогда я перестал на время появляться у Громина, и он тут же пересел на другую машину и стал эксплуатировать нового добровольного кандидата в кооператоры. Схема взятия в рабство желающих была прекрасно на мне отработана.

* * *

Однажды в детстве отец рассказал мне историю, которая в какой‑ то степени определила мой характер.

" Где‑ то на Востоке у богатого хозяина было два работника, занимавшихся одинаковым делом, но одному из них хозяин платил в два раза меньше. И однажды тот не выдержал и спросил хозяина:

— Почему же я получаю в два раза меньше?

— Попробую объяснить тебе на примере, — отвечал хозяин. — Вон, видишь, в пустыне идет караван? Узнай, куда он направляется!

И работник побежал. Узнав, куда идет караван, он вернулся и говорит:

— Этот караван идет в Дербент.

— А что везет этот караван? — спрашивает его хозяин.

— Сейчас узнаю, — сказал работник и опять побежал. Вскоре возвращается: — Этот караван нагружен хлопком и тканями.

— А кто главный караванщик, как его зовут и откуда он родом?

И работник побежал в третий раз. Когда он вернулся, хозяин вызвал второго работника и попросил его узнать, куда идет караван. Работник очень скоро вернулся и говорит:

— Этот караван идет в Дербент, нагружен он тканями, караванного сопровождающего зовут Ахмед, его жену зовут Зульфия, он заключил еще много сделок и в следующем месяце караван пойдет по той же дороге…"

Эта притча серьезно повлияла на мою жизнь: я как‑ то сам по себе превратился в работника второго типа. Только мне никто не платил вдвое, хотя занятие кооперацией занимало у меня ровно 20 часов в сутки…

И вот в том же помещении, где находился неудачливый кооператив «Прогресс», открылась мастерская по ремонту импортной бытовой аппаратуры (магнитофонов, телевизоров и даже видеомагнитофонов) под названием «Кооператив „Техника“».

Тогда эта деятельность была полной монополией государства. Во всей Москве работала только одна мастерская по ремонту, куда привозили огромное количество сломанной импортной аппаратуры. Ее забирали чуть ли не на полгода, заказывали за рубежом запчасти, каким‑ то образом через Внешторг получали их прямо из Японии, продавали с огромными рублевыми наценками, а часто вообще отказывались брать технику в ремонт… Очереди туда стояли огромные, была предварительная запись, и люди ждали месяцами.

Я быстро нашел крупных специалистов в этой сфере среди научных работников институтов электронной промышленности, и они стали ремонтировать японскую технику вообще без запчастей! В этом было наше «ноу‑ хау». Ребята умудрялись на советских транзисторах собирать схемы, которые заменяли японские детали. Советские транзисторы и микросхемы превышали все допустимые размеры и не влезали в японские телевизоры и магнитофоны. Но мои умельцы умудрялись протискивать их в пластмассовые корпуса аппаратуры вместе с кучей проводов… Самое интересное, что после этого техника работала!

Все это продолжалось чуть больше месяца, пока некоторые, впрочем всегда довольные ремонтом, клиенты случайно не обнаружили, что в их дорогих японских аппаратах намешано и напаяно что‑ то такое совершенно жуткое. Хотя качество работы при этом мы гарантировали. Вы можете представить, что клиентура у нас была соответствующая: дипломаты, работники зарубежных представительств, спекулянты и владельцы недоступных нам «чеков Внешпосылторга», отовариваемых в специальных, закрытых для простого народа магазинах фирмы «Березка».

Клиенты начали жаловаться: мол, наши детали были похищены и заменены кучей российских, а мы на это разрешения не давали! Вскоре дело было передано в Московскую прокуратуру…

* * *

Наша «Техника» могла бесславно развалиться, как и предыдущий «Прогресс», если бы мы не развивали параллельно еще одно дело, которое в этот момент вдруг и «выстрелило».

Ко мне прибыла делегация из Армении, с завода по производству систем вычислительной техники и программного обеспечения Госкомитета по вычислительной технике СССР. И они говорят:

— Артем, мы слышали, что программисты из вычислительного центра Академии наук уже делают к персональным компьютерам русскоязычные программы. Есть там такой Евгений Веселов, который придумал «Лексикон»… Если он передаст нам права на программу, мы могли бы ее записать на гибких дисках и продавать предприятиям по безналичному расчету. А расплатимся с ним через твой кооператив. Ты же можешь его зачислить на работу?

Я за эту идею очень схватился. Поехал, нашел Веселова, познакомился с очень серьезными программистами, которые делали прекрасные программы в Академии наук и получали по 120‑ 130 рублей в месяц как младшие научные сотрудники.

— Хотите подработать? — спросил я их.

— Да!!! — хором ответили программисты.

Первая же продажа «Лексикона» привела к тому, что армянское предприятие перечислило около двухсот тысяч рублей прямо на счет нашего кооператива в банк!

Веселову я тогда выдал заработную плату — тридцать пять тысяч рублей наличными. Он не видел таких сумм никогда в жизни. Я приехал к нему домой. Он жил с женой и ребенком в крохотной, по‑ моему, однокомнатной квартирке где‑ то в районе новостройки Строгино или еще дальше. Когда я выложил перед ним перевязанные пачки денег, Веселов «провалился» в затяжной шок. Я помню, как он стал нервно прохаживаться по комнате и пытался куда‑ то пристроить эти пачки: открыл холодильник, потом передумал, залез на антресоли, но и там место показалось ненадежным. Долго шуршал в ванной комнате, совмещенной с туалетом, но опять вышел с деньгами в руках.

Сейчас Женя Веселов — один из самых известных программистов мира, заместитель руководителя компьютерной фирмы с оборотом в сотни миллионов долларов и выполняет заказы американских компаний «Майкрософт» и Ай-Би-Эм. уверен, что тогдашнее потрясение он вряд ли когда‑ нибудь забудет.

Такие же зарплаты я стал выдавать другим программистам. Мы поставили дело на поток, и это принесло нам первый миллион рублей чистой прибыли.

Были у меня два знаменательных знакомства в то время, с двумя моими будущими компаньонами по кооперативу. Их звали Анатолий Писаренко и Владимир Яковлев.

Толик тоже занимался научной работой, и не где‑ нибудь, а в Институте криминалистики Минюста СССР! Но он, в отличие от меня, всю жизнь умудрялся зарабатывать на стороне, как это тогда называлось: «делать левые деньги». Толя от рождения имел такую жилку — левачить и поэтому зарабатывал буквально на всем, начиная от производства противоугонных устройств, которые он мастерил на дому и продавал автомобилистам, и кончая ремонтом утюгов и кранов соседям по подъезду.

Писаренко пришел ко мне с идеями, как извлечь деньги непосредственно из Минюста СССР. Мне это очень понравилось. Он предложил оснащать суды Москвы электроникой и компьютерной техникой. А поскольку безналичные деньги тратились госучреждениями безо всякого счета, можно было зарабатывать столько, сколько подпишут. Да и к Министерству юстиции мы становились ближе, что в будущем могло пригодиться.

Мы решили начать с того, чтобы установить в каждом суде информационную систему для клиентов. Суды были переполнены, и клиенты жутко досаждали судьям множеством вопросов. Наша система была призвана судей разгрузить. Пройдясь по комиссионным магазинам, мы скупили игровые компьютеры фирмы «Атари», подсоединили к обычным телевизорам, сделали свои программки и выставили во всех судах. Теперь каждый посетитель мог простым нажатием кнопки получить информацию: в каком кабинете рассматривается его случай, кто судья, когда и какое решение было принято и т.д. и т.п. Московские суды оплатили нам и покупку компьютеров, и разработку программ, и позволили легально получить значительную прибыль на этой операции.

Потом у нас появилось еще несколько идей. К примеру, установить в соседних с залом суда помещениях телекамеры и показывать спиной свидетелей, если они не хотели, чтобы криминальные элементы видели их в лицо. Мы сделали и это. Затем внедрили еще одну интересную новинку. По закону, когда судья удаляется с заседателями в отдельную комнату для принятия решения, там должны быть отключены телефоны и вообще все средства коммуникации с внешним миром.

Конечно, на практике все было иначе: существовало «телефонное право», и судьи подчинялись прямым звонкам из горкомов и обкомов. Тогда мы предложили систему, при которой, как только судья заходил в комнату и поворачивал ключ, автоматически отключалась любая связь внешнего мира с помещением. Теперь для судей наступала полная демократия, так как дозвониться до них было невозможно. Правда, потом они очень просили дубликаты ключей…

* * *

В начале деятельности в августе 1987 года членов кооператива «Техника» было всего трое… Первые серьезные деньги пришли в сентябре. А через год в «Технике» уже работало больше тысячи человек! Народ просто валил к нам со своими идеями и предложениями, а мы вкладывали деньги, открывали офисы и мастерские. От изложения идеи до ее внедрения у нас уходило от нескольких часов до нескольких дней.

Мы открывали все новые и новые направления. К примеру, мой приятель Игорь Малышков придумал очень простой бизнес. В то время в международном аэропорту Шереметьево складывалась тяжелейшая проблема с носильщиками: они не знали ни слова по‑ английски, грубили, им перестали платить зарплату, и назревала забастовка. Наличность носильщики вообще не сдавали, а тележки все время ломались и куда‑ то исчезали.

Мы договорились с аэропортом Шереметьево, что организуем альтернативную частную кооперативную службу носильщиков. Так появились знаменитые тележки фирмы «Ариса» кооператива «Техника». Ребята брали за перевозку багажа один рубль, или один доллар, или один франк — неважно, что именно. То, что платил клиент. Возить тележки стали кандидаты наук и люди с консерваторским образованием. Как только служба стала частной, воровать прежним государственным грузчикам стало невозможно, и, не выдержав конкуренции, они уволились.

Я помню удивленные глаза пассажиров, которые заранее были готовы к ругани и наглости персонала, — и вдруг интеллигентная речь и лица совсем не после попойки! Грузчики «Арисы» разговаривали на нескольких языках и походя спрашивали прибывающих о выборах в Англии или о здоровье Миттерана. Всю валюту мы абсолютно честно сдавали во Внешторгбанк, единственную организацию, которой разрешалось принимать валюту. К нашей большой радости, в обмен мы получали рубли в перерасчете 0, 62 копейки за один доллар. Как это было мило!

Когда Малышков стал зарабатывать большие деньги, он открыл бюро по прокату автомобилей в аэропорту Шереметьево. И уже через два года у нас в прокате было семьдесят «Мерседесов»! В какой‑ то газете тогда написали, что кооператив «Техника» имел больше «Мерседесов», чем посольство и торгпредство Германии в Москве, вместе взятые! Это была огромная служба, включавшая стоянки, автопарк, машинопрокат и специальные автобусы в аэропорту для летчиков и стюардесс. Иногда у команды «боинга», составлявшей двадцать пять человек, оставалось пять‑ шесть часов до вылета. Мы возили их в гостиницу принять душ, потом делали краткую экскурсию по городу и доставляли обратно прямо к трапу самолета.

* * *

Еще один приятель, компьютерщик Рубен Лачинов, тоже организовал очень интересное дело. Нашим партнером стала Московская городская телефонная станция. Директор службы «09» разрешила нам тогда использовать территорию техникума, вместе с самими телефонистками, которых готовил техникум, в свободное от учебы время. Для службы Рубена под названием «Каисса» там установили несколько серийных номеров телефонов, по которым девушки могли отвечать одновременно на десятки звонков по одной линии.

И мы объявили в газетах: пользуйтесь услугами службы помощи по городу Москве 24 часа в сутки! Это был самый настоящий прообраз будущих служб спасения, только с гораздо более широкой сферой деятельности. Если с кем‑ то что‑ либо произошло, если что‑ то срочно понадобилось, надо было просто позвонить по телефону помощи, и мы ее оказывали!

Вначале были простые звонки типа: «Куда мне пойти покушать, порекомендуйте хороший ресторан». Потом пошли более интересные предложения: например, забрать ребенка из детского садика. Пришлось заключить договоры с таксомоторными парками Москвы. Мы раздали нашим таксистам специальные фирменные кепки, и таксист ехал по указанному адресу, брал ребенка и привозил из садика домой. Кроме того, он ездил на рынок за продуктами, или стоял в очереди, чтобы отправить посылку на почте, или получить из прачечной белье…

Бывали и курьезы. Как‑ то звонит в четыре утра человек: срочно нужна пачка сигарет — готов заплатить пятьдесят долларов! Служба тут же связалась с водителем дежурной машины, в которой был установлен телефон, и пачка сигарет была доставлена в течение двенадцати минут.

В конце концов эта служба тоже вышла на валюту. Рубен отобрал девушек‑ телефонисток, которые отвечали по‑ английски, взял на дежурство переводчиков с французского, испанского, итальянского языков. И мы стали продавать на международных линиях «Аэрофлота» и в Шереметьеве так называемые «Карточки страхования и помощи в Москве» для иностранцев.

Клиент, который покупал карточку, имел право круглосуточно позвонить в нашу службу с гарантией, что ему ответят на родном языке и помогут. Один звонок стоил доллар, а за карточку платили пятнадцать долларов вперед.

Очень часто были такие звонки от иностранцев: я заблудился, не знаю, как найти свою гостиницу, не помню, как называется улица, потерялся в Москве.

И мы высылали машину, брали этого иностранца, доставляли его по адресу.

Был забавный случай, когда иностранец уехал с русской проституткой к ней домой. И как только он разделся, в квартиру вошли три амбала. Они его не тронули, но он сам, спешно одеваясь, оставил бумажник, где были паспорт, деньги, а главное, адрес гостиницы.

Чудом наша карточка «Каисса» оказалась в кармане его брюк. Бедный иностранец еле‑ еле добрался до автомата, позвонил нам и говорит: я совсем один, не знаю, где нахожусь, меня привезли на такси, могу только очень примерно описать дом. Но он так похож на все ваши остальные дома! Боже мой! Он описанию не поддается!

Он читал дрожащим голосом по слогам русские буквы вывесок, а наши девочки пытались догадаться, где же он находится. Потом мы стали вычислять эту проститутку по описанию клиента и нашли ее, на счастье, очень быстро, так как она к тому времени вернулась на рабочее место, то есть стояла там, где он ее снял, у гостиницы «Националь». Это был целый детектив: мы с ней встретились, она нам вернула все документы и кредитные карточки. А дрожавшего иностранца мы вытащили из телефонной будки через сорок восемь минут после звонка в службу. В результате он заплатил двести долларов и был абсолютно счастлив.

* * *

Потом к нам пришел очень опытный строитель. И вскоре строительная бригада кооператива «Техника» под названием «Кузнец» начала строить чуть ли не особняки для членов правительства и директоров гастрономов. Например, мы полностью отремонтировали здание болгарского посольства в Москве. Посольство специально заказало эту работу кооперативу, не желая иметь дело с госструктурами. Они больше доверяли нам, частникам, и справедливо были уверены, что мы не поставим «жучки».

К нам несли самые разные проекты. Как‑ то пришел человек, который изобрел оригинальный метод тренировки памяти. Он действительно продемонстрировал этот метод. Десятилетняя девочка, потренировавшись у него полгода, могла просто пролистать огромный каталог с товарами и по памяти в деталях воспроизвести любую его страницу!

Он учил людей вспоминать и вытягивать из подсознательной памяти моменты прожитой жизни буквально по дням! Представьте себе, что его ученики вспоминали по часам любой день из своей жизни, скажем, десять лет назад! Это казалось невероятным, но было реальностью. Мы тут же открыли для него специальное отделение.

Тогда же вместе с первыми коллегами появился и Володя Яковлев. Он заявил, что не желает связываться с организацией собственного кооператива и готов встать под нашу эгиду. Молодой парень производил совершенно незаурядное впечатление. Обладая утонченной внешностью, прекрасным воспитанием и университетским образованием, он к тому же был сыном самого Егора Яковлева, главного редактора газеты «Московские новости», которой покровительствовал лично Горбачев. Володя с порога сделал нам совершенно непостижимое в то время предложение.

— Я буду торговать информацией, — сказал он. — Это товар будущего!

Так при кооперативе «Техника» образовалась служба «Факт», которую возглавил Володя Яковлев. Потом из нее вырос «Интерфакт», а уже потом появились газета «Коммерсантъ», издательский дом и множество периодических изданий, без которых само развитие свободного рынка и предпринимательства в России, как, впрочем, и свободы слова, было бы не столь быстротечным.

Мы брались тогда за все, пытаясь объять необъятное: начиная от переработки торфа и кончая кирпичом размером три метра на два, из которого потом был построен экспериментальный дом в Ленинграде, со стенами, превосходящими по прочности обычную кирпичную кладку в сто раз.

Состояние кооператива «Техника» бурно росло. Мы не заботились о личном благополучии и практически все деньги запускали в новые производства и проекты. Было безумно интересно жить, каждый день приносил новые и новые увлечения. Мы жалели только об одном: почему в сутках было так мало времени и что приходится иногда спать.

Рассказать на страницах книги обо всех двадцати трех направлениях деятельности кооператива «Техника» было бы сейчас очень трудно и для меня, и для читателя. Но об одном, главном из них по величине принесенного дохода, умолчать не могу.

Мы, конечно, продолжали очень активно заниматься компьютерами. Я уже говорил, что судьба свела меня с блестящими программистами, которые сейчас входят в списки лучших в мире. Кроме Веселова, я познакомился с Антоном Чижовым — настоящим компьютерным гением. Тогда Антон был еще совсем молодым парнем, работал в Главном вычислительном центре Академии наук и получал зарплату сто двадцать рублей.

Но то, что он умудрялся делать уже тогда, было просто фантастичным.

Антон взламывал любые сверхзащищенные компьютерные программы — да что там программы! Он взломал ДОС — дисковую операционную систему компьютера, которая принесла ее создателю, Биллу Гейтсу — владельцу «Майкрософта», миллиарды долларов. И когда Антон залез в нее, он тут же ее русифицировал, то есть все английские слова и команды переписал на русский язык. Пусть знают наших, мы не только блоху подковать умеем, но и Билла Гейтса в придачу!

По ходу дела обнаружилось, что во всех персональных компьютерах, прошедших через руки Антона в России, при их включении стала появляться странная надпись прямо из дисковой памяти машины: «С приветом, Антон». Компьютеры фирмы Ай-Би-Эм стали понимать русский и кириллицу не хуже родного английского языка, заложенного в них еще при сборке на уровне микропроцессорной памяти.

Когда об этом узнали в Ай‑ би‑ эм, они, разумеется, страшно заволновались. Антона долго вычисляли, были задействованы ресурсы американской разведки ЦРУ. Производители настаивали на том, что расшифровать закодированную в микрокоды систему могут только секретные и не известные никому советские институты, которые должны были иметь самые современные технические возможности и техническую базу, подпадающую под глухое эмбарго на завоз в СССР. То, что это был целенаправленный промышленный шпионаж с огромными затратами, под эгидой КГБ, фирмы не сомневались. А все сотворил один человек, в домашних условиях, с паяльником в руках!

Наконец наш кооператив запеленговали американские спецслужбы. Неожиданно к нам приехала делегация из нескольких человек с явно военной выправкой, но одетых в штатское. Они представились специалистами из фирмы Ай‑ би‑ эм на уровне вице‑ президентов и предложили сотрудничество. Мы обрадовались необычайно и спросили, могли бы они нам поставлять компьютерную технику за рубли.

— Мы можем для вас все. Даже бесплатно, — сказали агенты. — Только взамен покажите нам ваши секретные лаборатории, в которых осуществляется перекодирование памяти персональных компьютеров фирмы Ай‑ би‑ эм. Хоть одним глазком бы взглянуть!

И мы показали все, что имели: Антона Чижова собственной персоной с паяльником в руке.

Антон говорит: «Господа! Да у меня никаких секретов нет, я с удовольствием все вам объясню и расскажу…»

Лекция Чижова продолжалась час, и американцы слушали ее буквально с открытыми ртами. Потом они подошли к Антону и говорят:

— Мы просто не знаем, как вас отблагодарить, возьмите, пожалуйста, чек на двадцать тысяч долларов. Антон тогда очень испугался:

— Да вы что, какие доллары, у нас же за это статья!

Кто не помнит, тогда, в 1988 году, за найденные в кармане двенадцать долларов могли дать до десяти лет тюрьмы. Превозмогая страх, он все же произнес:

— Долларов мне не надо! Вы не могли бы выполнить мою мечту?

—???

— Вы не могли бы подписать меня на журнал «Байт» на целый год?

Я думаю, что американцы во все это просто не поверили. Решили, что их разыгрывают или что это очень хитрая дезинформация.

Только потом, спустя годы, когда Антон Чижов стал консультировать и Ай‑ би‑ эм, и «Майкрософт», а созданный им вместе с другими моими ребятами из компании «Параграф» проект был продан фирме в Силиконовой Долине США за пятьдесят миллионов долларов, они поняли, с кем имели дело. Чижов никогда не уезжал из России и живет в ней до сих пор. Он привязан к своему гнезду, как аист, который всю жизнь туда возвращается.

А тогда щедрые американцы оформили ему подписку на журнал «Байт»! Вот такая у меня подобралась профессиональная команда в кооперативе «Техника»!

Направление деятельности «Техники», в результате которой наши доходы стали расти в какой‑ то фантастической прогрессии, мы придумали вместе с Анатолием Писаренко, сидя у него на кухне и попивая чай. Мало создавать прекрасные компьютерные программы, надо было организовать их сбыт. Конечно, миллион рублей на нашем счете, полученный от армянских партнеров, сильно впечатлял, но казался совершенно недостаточным для всех наших проектов. Тогда впервые мы поняли, что рынок сбыта продукции можно искусственно создать своими руками.

К нам в то время обратилась известная французская фирма «Бюль», производящая компьютеры. Французы очень активно пытались выйти на вьетнамский рынок, а там нужна была аммиачная селитра и фосфатные удобрения для сельского хозяйства. «Бюль» предложила нам купить удобрения за рубли, отгрузить во Вьетнам, а за это расплатиться с нами компьютерами по бартеру. Это и натолкнуло нас на идею.

Мы поняли, что если завезти в СССР огромное количество персональных компьютеров, сбыту наших русскоязычных отечественных программ не будет конца. А схема получения компьютеров по бартеру без валютных затрат сама собой образовалась на сделке с французами.

Мы немедленно вышли на Руставский завод в Грузии по производству аммиачной селитры и на Воскресенский комбинат по производству кормовых фосфатов. Ни тот, ни другой свою продукцию никуда не экспортировали по вполне понятным причинам. К примеру, так называемые кормовые фосфаты содержали обыкновенный мышьяк. И если бы какая‑ нибудь корова их нечаянно съела, то немедленно бы отравилась. Кому они предназначались в корм, никто не понимал: ни производители, ни потребители.

До сих пор удивляюсь: куда эти заводы сбывали свои удобрения? Скорее всего, их зарывали в землю где‑ то неподалеку… А завод продолжал работу, так как увольнять людей строго запрещалось, заработную плату выдавали централизованно, вне зависимости от качества продукции и прибыли.

Аммиачная селитра обошлась нам в пятьдесят тысяч рублей. «Бюль» заплатила триста пятьдесят тысяч долларов компьютерами, оценив каждый в пятьсот долларов. Мы получили от «Бюля» семьсот компьютеров. Если эту цифру умножить на пятьдесят тысяч рублей, которые стоил один компьютер в СССР, выходило три с половиной миллиона с одной сделки! Да за такие деньги мы практически бесплатно стали оснащать привезенные компьютеры и «Лексиконом», и «Лотосом», который только что «научил» русскому языку Чижов, и еще кучей программ для работы с бухгалтерией, кадрами, финансами и т.д.

К концу года мы поняли, что такой двухходовой бизнес — это золотое дно, и начали по всей территории России искать, что еще можно продать с такой фантастической прибылью.

Вели поиск и зарубежных потребителей. Вскоре нашли новых покупателей на фосфаты в Австралии, куда продукцию стали вывозить через порт Находка. У покупателя вроде бы имелась технология извлечения из советских удобрений чистого металлического мышьяка. После проведения тестов и испытаний мы получили от них заказ на сто пятьдесят тысяч тонн, и у нас уже было достаточно рублей, чтобы это количество элементарно выкупить у завода.

Потом отличился наш минский филиал — группа технологов по металлу. Они придумали, как извлекать металлы из сливов гальванических производств заводов тяжелого машиностроения в Белоруссии. Установили системы электролиза на сливах заводских труб, прямо перед отстойниками, и стали получать чистую медь, свинец, цинк…

Кроме того, минчане занялись порошковой металлургией. Несмотря на все постановления партии и правительства, она в СССР так и не прижилась. Но производство самих порошков для нереализованной порошковой металлургии уже запустили по решению Госплана СССР на полную мощность и производили тысячами тонн.

И мы нашли на Урале буквально завалы порошка из титана, меди и других ценных металлов. Все это числилось в неликвидах и никому не было нужно. Оказалось, что это вполне экспортный товар: например, порошком из нашего алюминия на Западе напыляли внутренние поверхности компьютеров, а из порошка меди делали какую‑ то уникальную краску. Сплавлять обратно порошки металлов в слитки было невыгодно: терялось много металла, но за рубежом, конечно, могли и это делать. В общем, неликвидный в СССР товар имел большой спрос на Западе.

Мы покупали порошок на заводах Урала очень дешево, как неликвидную продукцию, а продавали по цене реального металла. Покупатели на Западе были счастливы, потому что делать порошок из металла было так же дорого и невыгодно, как и обратный процесс. Прибыль от этого бизнеса была просто уникальной.

Помню, мы ввезли целый машиностроительный завод по производству газовых горелок, чтобы самим наплавлять поверхности порошком. И тот завод обошелся нам всего в пятьсот долларов!

Не верите? Считайте сами. Схема была чрезвычайно проста. Вы берете пятьсот долларов, покупаете компьютер, привозите его в Россию и продаете за пятьдесят тысяч рублей. Так? На эти деньги приобретаете пятьдесят тонн алюминия в порошке, который продаете по тысяче двести долларов за тонну, получая шестьдесят тысяч долларов прибыли. На них покупаете компьютеры, привозите их в Москву и после продажи получаете миллион пятьсот тысяч рублей. На него вы покупаете шесть тысяч тонн алюминия… Дальше рассказывать?

Эти операции в два‑ три хода занимали несколько недель, причем работали параллельно десятки групп: одни грузили селитру, другие — фосфор, отходы кабельной промышленности, макулатуру, металлолом, третьи — порошок… Деньги на любой машиностроительный завод можно было набрать за несколько месяцев, начав с вложения пятисот долларов США!

На нас обрушился поток валюты, которую мы превращали в товары, и он рос совершенно неимоверно, как снежный ком.

* * *

Конечно, нам было довольно просто работать. Ошибочные действия, которые предпринимало нерадивое правительство Горбачева, привели к тому, что предприятия потеряли связи с поставщиками и с потребителями.

Поэтому, когда мы приходили на завод что‑ либо купить, на нас смотрели как на избавителей. Никаких взяток никто не просил. Наоборот, директора были готовы в ножки кланяться, чтобы мы увезли скопившиеся в огромных количествах товары и продукты, которые мы потом легко превращали в валюту, ее — прямо в компьютеры, которые привозили в СССР, не нарушая валютных статей Уголовного кодекса и не открывая валютных счетов за границей.

Помню несколько историй. Директор Кременчугского нефтеперерабатывающего завода жаловался, что ему приходится сливать мазут прямо в ямы. Эти ямы заводчане выкапывали в соседнем лесу. Была теплая зима, и от мазута отказались его обычные потребители. Не держать же ненужный продукт в емкостях, предназначенных под бензин! За полгода он успел вылить около миллиона тонн, что составляло, как мы сразу подсчитали, около девяноста миллионов долларов! И все потому, что сам завод не имел права продать мазут за рубеж. Такая была система. А для Внешторга этот продукт был внеплановым. Кто же будет его продавать за границу и заниматься работой вне плана? За это дополнительной зарплаты не платили.

А вот другой пример страшной бесхозяйственности тех лет. Мы нашли под Москвой завод, который делал специальные подшипники для Белорусского тракторного завода. А в Белоруссии остановили производство этих тракторов и перешли на новые модели уже несколько лет назад.

Подшипники стали никому не нужны. Но завод упорно продолжал их делать, там работало несколько тысяч человек, которых нельзя было уволить. Подшипники упаковывали в ящики, складывали в вагоны, отправляли в Белоруссию. Поезд заворачивали с тракторного завода на металлоплавильный, и все ящики там разгружали. Потом подшипники шли под пресс и снова переплавлялись в сталь. А сталь снова поступала на завод под Москвой — на новые подшипники…

У нас были специальные гонцы, которых мы отправили по всей России. Как только они находили товар, который можно экспортировать, то моментально открывали там отделение кооператива «Техника» и начинали работать — как ни странно, в том числе и на благо этого завода…

Уникальность ситуации была в том, что зарабатывать можно было на чем угодно. Около 1200 процентов годовых давала нам одна сделка. А в работе одновременно находилось до семидесяти контрактов!

Конечно, это был настоящий золотой век, Клондайк, золотая лихорадка! Тогда в СССР никто и не думал оставлять доллары за границей. Да зачем они были нужны, эти доллары? Хождения они в Москве не имели, а обменять их на рубли в таком количестве кооперативу никто бы и не позволил. Если бы мы начали оставлять доллары за границей, то к январю 1989 года на счете кооператива «Техника» могло скопиться как минимум сто пятьдесят миллионов долларов!

Но зарубежных счетов у нас не было, и поэтому миллионы рублей накапливались в Мосжилсоцбанке, что в Столешниковом переулке в Москве. Деньги превратились для нас в промежуточные бумажки, способствовавшие ввозу компьютеров в СССР. Дошло до того, что мы стали отдавать компьютеры в кредит, чтобы все расширять и расширять рынок потребителей своих программ.

Многие работники «Техники» в короткий срок стали очень богатыми людьми, получая в среднем по пятнадцать‑ семнадцать тысяч рублей в месяц, то есть раз в тридцать больше любого министра! Причем их зарплата росла в соответствии с ростом прибыли.

Истратить больше денег в то время было практически нереально: «Мерседес» на черном рынке стоил двенадцать тысяч рублей, а прекрасный дом с садом под Москвой — двадцать пять тысяч…

Я же сам, как, впрочем, и мои заместители, вообще не получал зарплату! Бухгалтер выписывала нам какие‑ то деньги, мы платили все налоги, а потом оставляли заработок в кооперативе на непредвиденные расходы как наличку в сейфе.

Кстати, так называемые бартерные сделки были чрезвычайно выгодны и западным партнерам. На них они тоже зарабатывали бешеные деньги.

Допустим, мы вывозили металл. Конечно, его брал посредник, продавал и получал компьютеры на консигнацию, то есть без оплаты. Фактически, продав наш металл, допустим, за миллион долларов, он держал этот миллион на своем счете, наворачивая проценты, играя с ним на биржах до ста двадцати дней, в течение которых он должен был расплатиться за компьютеры.

То есть когда посредник называл нам цену металла в компьютерах, он фактически платил за них около 70‑ 80 процентов от названной цены! Остальное компенсировал за счет игры с деньгами за наш проданный металл. И поэтому заработки наших покупателей тоже были огромными.

И вдруг все это кончилось. Наша империя рухнула в январе 1989‑ го, абсолютно неожиданно. Произошла история, которая чудом не подвела меня под высшую меру наказания. По статье 93 часть 3 УК СССР за хищение государственной собственности в особо крупных размерах тогда давали расстрел…