Глава 5. Девяносто тысяч партийных взносов

Знаменитый пародист Александр Иванов посвятил мне как‑ то эпиграмму:

Мы — дети призрачной эпохи,

И жизнь берет нас в оборот.

С миллионером шутки плохи?

У них… У нас наоборот!

Был конец января 1989 года. Мы все еще продолжали обслуживать Минюст СССР, и это приносило двойную выгоду: во‑ первых, мы регулярно получали хорошие деньги за работу, а во‑ вторых, заранее знали, что там творится, какие документы готовятся. Но однажды ко мне подходит Толик Писаренко, совершенно бледный, и говорит:

— Артем, я читал проект нового постановления о кооперации, которое выйдет в феврале. Там такое… — И протягивает мне текст будущего постановления.

Во‑ первых, планировали ввести строгий лимит по заработной плате, определяемый в процентном исчислении от прибыли кооператива. Во‑ вторых, кооперативам решили запретить работать с наличными деньгами, установив очень смешной лимит: до ста рублей в день на писчебумажные изделия и скрепки. Остальные средства должны были храниться исключительно на счете в государственном банке и ни под каким предлогом кооператорам на руки не выдаваться.

А весь наш многомиллионный бизнес строился только на живых деньгах — по безналу никто с кооперацией иметь дела не хотел. Мы за все платили наличными: за железнодорожный транспорт, грузчикам в порту, охранникам грузов, упаковщикам и экспедиторам, коммивояжерам и агентам по поиску товаров, за билеты и проживание в гостиницах и т.д. и т.п. Имея на счетах кооператива «Техника» больше ста миллионов рублей, мы прекрасно понимали: только для того, чтобы удержаться на том же уровне, фирма должна тратить в год не менее десяти миллионов рублей наличными. А ведь мы планировали увеличить оборот за 1989 год в три раза! И вот такой облом, о котором мы узнаем только в январе…

Мы с Толиком и моим бухгалтером начали думать, что делать. Первая мысль была такой: взять пятьсот человек (а тогда в кооперативе было уже больше тысячи сотрудников), каждому выписать по двадцать тысяч зарплату. А потом собрать эти десять миллионов, положить в сейф и закрыть нашу потребность в наличности на весь год! Добровольная сдача денег членами кооператива на нужды производства могла быть даже оформлена решением общего собрания.

Но наши юристы сразу сказали:

— Вы сами не понимаете, что предлагаете, Артем Михайлович! Если из пятисот человек трое напишут заявления в ОБХСС, что им выдали по двадцать тысяч, а оставили по тысяче, и предположат, что оставшиеся средства поделили между собой хозяева, — это конец. Это тюрьма, и лет так на десять вам светит!

Я говорю:

— Ну хорошо, скажите тогда, как нам извлечь наличные деньги из собственной прибыли?

Они сказали:

— Выписывайте себе любую зарплату в соответствии с законом о кооперации. Ведь в законе нет никакого лимита по зарплате!

Отойдя от первого шока, вызванного таким предложением, я выписал себе за январь зарплату — три миллиона рублей, три миллиона рублей Толику Писаренко, миллион моему второму заму и, чтобы бухгалтер не сопротивлялась и на нас потом ничего не сваливала, целых семьсот пятьдесят тысяч рублей главному бухгалтеру. При этом по выражению ее лица было понятно, что она в тот момент была готова повеситься от ужаса на первом подходящем крючке.

Мы рассчитали, что выписанных денег хватит на поддержание и раскрутку наших договоров минимум на полгода. С учетом всех налогов и отчислений, которые составляли почти два с половиной миллиона, нам оставалось больше пяти. «Пройдет эксперимент, а там посмотрим!» — решили мы.

Теперь надо было как‑ то документально подтвердить, что это действительно зарплата и она действительно выдается за январь 1989 года, до выхода новых постановлений. Ведь раз уж наличность решили так резко ограничить, в феврале могли быть изменения и по зарплатам.

И мы додумались получить соответствующее подтверждение прямо от КПСС! Наш пламенный коммунист Толя Писаренко, единственный член партии в администрации кооператива, был послан сдавать партийные взносы прямо в его родной НИИ криминалистики Минюста СССР, где он все еще продолжал числиться научным сотрудником. Посчитав, что с трех миллионов взносы составят девяносто тысяч рублей, мы опустошили кассу в сейфе головного офиса и еще скинулись, добавив свои.

Писаренко пришел к секретарю парторганизации с деньгами, завернутыми в газету «Правда», и говорит:

— Зарплату нам еще не выдали, но уже выписали. И я спешу как честный коммунист сдать взносы!

Когда Толик развернул газетку и выложил пачки денег на стол, секретаря чуть столбняк не хватил. Но тут же сработал партийный рефлекс: обеими руками он сгреб пачки под себя, придавив всем телом, а затем, не меняя позы, одним движением переместил их в ящик стола. Он оставался в этом не самом удобном положении, расписываясь в партбилете Писаренко о получении девяноста тысяч рублей…

Так у нас появилось документальное подтверждение, что Толик сдал партвзносы от январской зарплаты: запись в партийном билете с указанием суммы взноса и даты ее получения. Это было неопровержимым доказательством того, что наличные деньги мы получили в январе — до введения ограничений а не в феврале, когда планировалось внести изменения в Закон о кооперации.

* * *

После того как Писаренко ушел, секретарь парткома сразу позвонил наверх. Первым секретарем московского горкома тогда был Зайков, и, когда ему доложили о чудовищных взносах, он немедленно связался с ЦК КПСС. Там тоже не знали, что с этим делать, но информацию не скрыли, а передали лично Михаилу Сергеевичу Горбачеву.

А Горбачев в это время был на Украине и высказываться в наш адрес пока не спешил. Может быть, в его свите просто не оказалось нужных советников, которые могли бы ему все объяснить…

Тем не менее московский горком, конечно, должен был как‑ то реагировать, и немедленно. Поэтому на следующий день к нам заявилась комиссия в составе представителей КРУ (Контрольно‑ ревизионное управление) Минфина СССР, а также ревизоров горкома, райкома, сотрудников местных правоохранительных органов и КГБ — все со срочной внеплановой финансовой проверкой.

В то время аббревиатура КРУ расшифровывалась в народе как «конец руководителя учреждения». С командой проверяющих у нас появился некий господин Протасов, который считался одним из зубров КРУ и главным ее палачом.

Тут надо сделать небольшое лирическое отступление. Во время расцвета «Техники» у нас было одно чувство, которое не покидало ни днем ни ночью: так много зарабатывать люди не имеют права, значит, мы воруем деньги, мы преступники, нас вот‑ вот расстреляют… С этими малоприятными мыслями люди ложились спать, с ними вставали и тут же бросались читать Закон о кооперации, в котором значилось черным по белому: зарплата кооператора не лимитируется, ее размер определяет общее собрание, а деньги после уплаты налогов принадлежат тем, кто их заработал. При этом никаких финансовых проверок от государственных органов в кооперативах не должно было проводиться. Нас могли проверять только органы предприятия, которое учредило кооператив «Техника».

Постоянное ощущение себя криминальной личностью не покидало никого и никогда. Я тоже жил с ним, при этом чувствуя еще и свою ответственность за судьбы сотен моих товарищей. Это был страшный моральный гнет… Однако мы понимали, что все делаем легально, по закону и у нас прекрасный бухгалтер. Даже взятки, которые мы платили при организации торговли, всегда оформляли как работу по совместительству и консультации.

По действующему закону всем кооперативам был разрешен облегченный вариант ведения бухгалтерии. Всего две тетради: в одной — доходы, в другой — расходы. Наш бухгалтер на эту «провокацию со стороны государства» не попалась с самого начала. Она вела бухгалтерию «Техники» как огромного международного предприятия. Были заведены личные учетные карточки каждого работника, учитывались приходы, доходы, дебет, кредит, показатели рентабельности, уровень доходности, плановые показатели прибыли и т.д. и т.п., что совсем по инструкциям не требовалось, но что тут же затребовали члены комиссии.

Постепенно наша бухгалтерия обросла огромной документацией: у нас работало то ли десять, то ли двенадцать бухгалтеров и шестнадцать юристов, которые занимались анализом контрактов.

Как я понимаю теперь нашего бухгалтера, она делала это вовсе не потому, что была так профессионально обучена и гордилась своей квалификацией. Просто бухгалтер, как и я, не могла спать по ночам, думая, что мы воруем деньги, и пыталась подручными средствами определить, хотя бы для себя, в чем же это воровство заключается.

Чтобы себя обезопасить, она делала двойные, тройные, какие‑ то совершенно сумасшедшие финансовые самопроверки, аудит чуть ли не каждые полмесяца… Все было в идеальном порядке. Мы предъявили комиссии два огромных чемодана бумаг, которые были выложены на столе пачками, по двести листов.

Члены комиссии были потрясены. Они ожидали увидеть привычные две тетрадки, и тогда бы нам был конец сразу, в первую же минуту! Скорее всего, наручники для меня и заместителей находились у сопровождавших комиссию «людей в штатском» прямо в дипломатах.

Увидев документы, они так зловеще говорят:

— Будем снимать кассу!

А бухгалтер отвечает:

— Пожалуйста, у нас касса в десяти районах Москвы, и в ней находится девятьсот пятьдесят девять тысяч восемьсот тридцать семь рублей и шестнадцать копеек наличными!

Наезд на все наши отделения был практически одновременным. В нем участвовали элитные подразделения УВД Москвы. Все наши сейфы были моментально опечатаны и одновременно вскрыты, деньги сложены — и сумма сошлась копейка в копейку! Члены комиссии говорят: «Ну мы это в протокол вносить не будем, потому что этого просто не может быть! Никто нам не поверит!»

Проверка продолжалась уже несколько дней. Реакции Горбачева на эти события все не было, и поэтому горком никаких конкретных указаний не давал. Комиссия начала нервничать, не понимая, что в конечном итоге от нее ждут.

На четвертый или на пятый день Протасов распорядился печатать положительный акт, тем более что по закону КРУ вообще не имело права проверять кооператив, как негосударственную структуру. Помните «Мосгорремэлектробытприбор», с которого все началось? Это его обязанностью было следить за нами и проверять. Правда, на тот момент мы превосходили все московское бытовое обслуживание по обороту раза в два, а может, еще и больше…

Наконец Михаил Сергеевич, встречаясь в Киеве с трудящимися, высказался. Его выступление показали в программе «Время» по Центральному телевидению:

— Тут один кооператор продал какие‑ то фосфаты, привез компьютеры и загнал их по сумасшедшей цене, — заявил Горбачев. — Есть в нашей стране умники, которые пользуются моментом… Но это дело мы так не оставим! Капитализм у нас развели! Не получится!

На следующий день приходит Протасов, лицо у него абсолютно каменное, и здоровается он со мной едва заметным кивком… А до этого мы уже были как бы друзья, вместе пили чай, и он восхищался работой нашего бухгалтера, и огромным количеством финансовых документов, и нашими оборотами…

Комиссия успела напечатать четыре листа положительного акта, пятый, недопечатанный, так и оставался в пишущей машинке. И вот Протасов молча вытаскивает его, потом берет остальные, аккуратно складывает, рвет на мелкие кусочки, кидает в урну и говорит:

— Мы начинаем проверять «Технику» с нуля!

Первым делом нам заморозили счет в Мосжилсоцбанке. Его председатель, не основываясь ни на каких законах, просто взял и распорядился. Сработало обычное советское «телефонное право»…

Естественно, мы уже не могли получать наличные деньги — ни для зарплаты, ни для чего‑ либо другого. У нас сорвалось больше пятидесяти крупных внешнеторговых сделок, и последствия были катастрофическими. За считанные недели мы превратились из миллионеров в банкротов.

Представьте: где‑ то на станции под Ростовом остановили состав с аммиачной селитрой из Рустави, посланный на отгрузку в Новороссийский порт. На другой станции под Хабаровском остановлены фосфаты, которые не доехали до Находки. А там уже все завалено мешками с нашими фосфатами: мы отгрузили сто тысяч тонн, это был огромный контракт. И у нас нет денег, чтобы платить докерам, а они почему‑ то отказываются работать без денег…

Разумеется, нам тут же стали выставлять штрафы, которые потоком шли в арбитраж. Самыми страшными были международные. Например, у нас две недели простоял в Новороссийском порту корабль, который должен был увезти в Испанию металлические порошки. В результате он ушел с одной десятой груза на борту, то есть практически пустой. С нас взяли деньги за недогруженный корабль и еще специальный штраф — пятьдесят тысяч долларов в день за эти две недели простоя.

Мы сразу же понесли колоссальные убытки. А валюты у нас не было вообще, и расплачиваться по международным счетам было просто нечем…

* * *

И тогда я как‑ то интуитивно почувствовал: если эту историю не вынести на публику, мы наверняка будем уничтожены! Я обратился к журналисту «Московских новостей» Геннадию Жаворонкову. Это был очень известный человек, соратник Сахарова, диссидент, заместитель Егора Яковлева в газете «Московские новости», которая выходила на русском и английском языках.

Жаворонков взял у меня интервью, которое начиналось так: «В редакцию пришел человек и заявил открыто: смотрите на меня, я первый легальный советский миллионер…»

И когда интервью было напечатано, оно неожиданно вызвало огромный резонанс во всей стране и даже в мире. Прежде всего были потрясены директора крупных заводов. Они стали задумываться над очень простыми истинами: благодаря своему труду и самоотдаче они вместе с рабочими заводов принесли государству огромную прибыль. Почему же, в таком случае, их заработная плата составляет такую мизерную величину?

Централизованная государственная система, обирая людей и не давая им возможности зарабатывать деньги, сама распоряжалась этими средствами по бесконтрольному усмотрению своих административных аппаратов ЦК КПСС, министерств и ведомств — от финансирования строительства БАМа до проекта поворота сибирских рек, чудом избежавшего реализации.

Если Тарасов смог заработать, чем мы хуже? Эта мысль проникла во многие головы россиян.

После публикации статьи меня впервые пригласили на телевидение выступить в программе «Взгляд». Позвонил ведущий Политковский и говорит:

— Мы хотим взять интервью, пожалуйста, приходите с человеком, который заплатил партийные взносы в девяносто тысяч рублей.

Когда Толя Писаренко узнал, что завтра нам надо быть на телевидении, он пришел в ужас:

— Ты что, с ума сошел — у меня дети в школе учатся! Как я могу появиться на экране телевизора с такими делами? Нет, ни в коем случае! Застрелюсь, но не пойду!

Я говорю:

— Толик, а что мне делать? Я уже дал согласие и чувствую, что нам необходимо срочно вылезти на экран.

Это действительно была чистая интуиция: в то время в СССР еще не существовало такого понятия, как общественное мнение. Оно формировалось в ЦК КПСС, обкомах, горкомах, райкомах и прочих комах и просто спускалось сверху вниз. А я решил поднять общественность, тогда это была совершенно революционная идея!

Уговорить Писаренко так и не удалось. В конце концов он кинул мне свой партбилет и в сердцах проговорил:

— Делай с ним что хочешь, я никуда не пойду! Можешь его показывать, только мою фотографию пальцем прижми!

Я взял партбилет Писаренко и пошел во «Взгляд». Они мне говорят:

— Давайте мы вас посадим спиной к зрителям.

— Зачем? — спрашиваю.

— Ну, это такой оригинальный ход, вам не обязательно показывать свое лицо телезрителям…

Началась передача… Политковский демонстрирует партбилет и говорит:

— Вот, смотрите, девяносто тысяч рублей принято! Этих кооператоров, которые получили по три миллиона, на самом деле двое. Но человек, который заплатил взносы, не пришел на передачу, он испугался и просто передал свой партбилет, а передо мной, спиной к вам, сидит другой кооператор. Вот пусть и расскажет, как он, спекулянт такого масштаба, сумел наворовать столько денег! У нас доктор наук получает триста рублей, мы, ведущие передачи, получаем по сто восемьдесят в месяц, а у вас три миллиона зарплата! И вообще, могу я вас называть по имени или этого делать нельзя? Давайте я лучше не буду…

Вот такую игру затеял Политковский. И тут я вдруг разворачиваю стул к камере и заявляю:

— Да не скрываю я свое лицо, и зовут меня Артем Тарасов!

Это произвело сильное впечатление, потому что все поняли: сценарием такое явно не было предусмотрено. И я «выиграл» это интервью. Я рассказал, к примеру, про наш минский филиал, который очищает стоки вод, получая металл. К тому времени мы уже производили новую продукцию из этого металла — пенометалл стоимостью сотни тысяч долларов, и я продемонстрировал принесенный с собой образец…

Я рассказал, как мы продаем кормовые фосфаты, которые никто не берет из‑ за наличия в них мышьяка, и привозим на эти деньги компьютеры. Я объяснил, что мы не спекулируем ими, а продаем программно‑ аппаратные комплексы, сделанные руками наших уникальных программистов, и аналогов этому продукту нет нигде в мире. И потребителями этих комплексов являются советские предприятия — от медицинских центров по лечению рака и болезней сердца до Института космических исследований….

А закончил я передачу шоковым заявлением, которое сделал неожиданно даже для самого себя:

— Сейчас наш кооператив подвергается проверке КРУ Минфина по поручению министра товарища Гостева, — сказал я. — Нас сегодня подводят под то, что мы преступники, и во время этой передачи вы тоже обращались ко мне, как к спекулянту. Так вот: я хочу, чтобы состоялся публичный, открытый судебный процесс, на котором должны доказать, что я преступник! Если докажут — мне положено либо пятнадцать лет тюрьмы, либо расстрел! Но если на процессе выяснится, что мы заработали все деньги честно, тогда министр Гостев должен быть уволен с работы с формулировкой «за несоответствие занимаемой должности»…

Публично сказать такое о министре СССР до сих пор не отваживался никто. Когда я ночью уезжал с передачи, Политковский был в панике. Он считал, что передачу «Взгляд» закроют немедленно, на следующий же день!

* * *

В три часа ночи Политковского разбудили и, сославшись на указание премьер‑ министра Николая Рыжкова, потребовали немедленно ехать на студию, чтобы переписать мое выступление на кассеты и передать в правительство СССР и в ЦК КПСС. Никто из руководства страны, естественно, программу не смотрел, поскольку «Взгляд» выходил в эфир очень поздно. Но кого‑ то из них явно разбудили и доложили прямо ночью…

Интересно, что последние, самые резкие мои заявления в эфире на видеомагнитофон почему‑ то не записались. Может, пленка кончилась или режиссеры от волнения не успели ничего сделать. Но вполне вероятно, что взглядовцы специально затерли последний кусок про министра Гостева. Так что в Кремль попало далеко не все…

Уже на следующий день от меня отвернулось множество людей. Со мной перестали общаться в Моссовете: Громину я звонил по десять раз, но он не подходил к телефону. О том, что кто‑ нибудь поддержит в Моссовете, и думать было смешно. В одно мгновение я стал каким‑ то политическим прокаженным…

А дальше посыпались письма. По‑ моему, за несколько недель их было получено несколько десятков тысяч. Пришлось создать во «Взгляде» специальную команду, которая сортировала письма на «за» и «против».

В итоге оказалось, что сомневающихся просто нет! Было два огромных мешка, по весу практически одинаковых. В письмах из первого мешка требовали немедленно расстрелять товарища Тарасова без суда и следствия, чуть ли не на Лобном месте, прямо на Красной площади! Авторы писем из второго мешка утверждали, что товарища Тарасова нужно было немедленно поставить вместо Николая Рыжкова — председателем Совета Министров…

Передачу обсуждали везде: в трамваях, в поездах, на кухнях, в рабочих коллективах. Общественное мнение разделилось ровно пополам, и это тоже случилось впервые в истории СССР!

Нас тут же стали осаждать толпы иностранных корреспондентов. Появилось Ассошиэйтед Пресс, агентство «Асахи», какие‑ то английские, американские издательства, японские газеты — в общем, тихий ужас! Французский канал «Антенн‑ 2» немедленно стал снимать обо мне фильм…

Журналисты караулили меня везде, с утра до вечера. Проверяющие, видя такой поток иностранных средств массовой информации, пробегали мимо камер и фотоаппаратов в наш офис, прикрывая лица воротниками и газетами, и запирались там на ключ. А я завелся и стал давать интервью, тем более что делать особенно было нечего. Кооператив уже давно не работал, мы практически самораспустились…

* * *

Неожиданно со мной захотели встретиться некоторые очень высокопоставленные лица. Даже в Кремль пригласили, к члену ЦК, курировавшему внешнюю торговлю. Он занимал такой же кабинет, как и сам Горбачев, только этажом пониже.

К этой встрече я подготовил огромное количество бумаг, где показывал всю выгодность для страны игры на разнице цен. Более того, я привел уникальную информацию, добытую нами в разных регионах СССР. Там были адреса заводов, наименования продуктов и ценнейших отходов производств, никому здесь не нужных, но их можно было вывезти за границу, а в обмен получить товары, по нашим приблизительным расчетам, на три миллиарда долларов! Причем товары эти никто в России не производил, и все они назывались популярным тогда словом «дефицит».

Когда я вошел в кабинет, этот человек поднял на меня пустые, бесцветные глаза и сказал:

— Так это ты тот самый Тарасов, из‑ за которого нам придется запрещать внешнеторговую деятельность всем кооперативам? Ну и наворотил же ты дел!

Я понял, что говорить нам не о чем и просто выслушал в течение пяти минут его нотацию. Все это делалось для галочки, на всякий случай. Если бы Горбачев спросил о Тарасове, этот деятель сразу бы отрапортовал: а я его вызывал и пропесочил!

И действительно, через несколько дней вышло постановление, запрещающее кооперативам внешнеэкономическую деятельность. Кроме того, там был огромный список всяких других запрещений: лимит на зарплату, на содержание денег в кассе, резкое ужесточение отчетности, введение лицензий и ограничений на множество видов деятельности…

Это был страшной силы откат от курса развития кооперативного движения и свободного предпринимательства. Кроме того, эти запреты полностью противоречили Закону о кооперации. Печально, но факт: все они возникли на примере нашего кооператива «Техника».

И меня возненавидели свои же кооператоры!

— Зачем он высунулся! — говорили они. — Воровал бы себе и дальше по‑ тихому, как мы!

— Так научили бы воровать сначала! — отвечал я им. — Я этого делать просто не умею…

* * *

Другой вызов на ковер был еще более примечательным. Прямо из офиса через несколько дней после программы «Взгляд» меня доставили на Петровку, 38, к начальнику УВД Москвы генералу Богданову.

«Ну вот и все! — подумал я, проходя через ворота Петровки. — Отсюда мне уже не выйти…»

Но Богданов только мельком на меня взглянул и приказал:

— Срочно выезжаем! В машине все объясню!

Оказалось, едем мы на Октябрьскую площадь, в МВД СССР. А по дороге Богданов говорит:

— Понимаешь, какая история вышла… Горбачев спросил о тебе, а наш министр возьми и ляпни: а что, я Тарасова вызывал, общался… Теперь вот надо срочно исправлять положение. Так что едем прямо к Бакатину — знакомиться!

Через несколько минут я был уже в кабинете министра внутренних дел СССР. Бакатин нажал селекторную кнопку:

— Два чая с печеньем и никого со мной не соединять!

Мы проговорили с ним часа полтора, не меньше. Он оказался вполне разумным и нормальным человеком. Даже посетовал мне на свою нынешнюю должность…

— Пришлось уступить просьбе Горбачева и занять этот пост… А я и ведь никогда в милиции не работал, потому все эти люди в погонах меня ненавидят! И денег в министерстве нет вообще — ни на экипировку, ни на новую технику… Ты можешь посоветовать, где их добыть?

— А в чем проблема! — отвечаю. — У вас же лагеря, лесоповал — отдайте древесину! Даже не надо бревна: только стружку и опилки! И я вам взамен поставлю завод по изготовлению бронежилетов облегченной конструкции. Или что вам нужно? Французский завод, выпускающий подслушивающие устройства и мини‑ телекамеры, подойдет?

— Вот это идея! — заволновался Бакатин. — Как только у тебя все закончится, обязательно приходи, я тебе весь лес отдам!

— А у меня закончится? Может, я бригадиром туда поеду?

— Не волнуйся! У тебя в Политбюро большая поддержка образовалась: Александр Яковлев, Чебриков, даже Лигачев на твоей стороне… Вот только Рыжков злобствует. А Михаил Сергеевич просто не знает, что с тобой делать…

— Пусть берет к себе в советники!

Бакатин рассмеялся.

— Ну хорошо, а чем я могу тебе помочь?

— Направьте мне проверку ОБХСС! Чтобы параллельно с Минфином меня проверили, — попросил я.

— Запросто!

Бакатин тут же вызвал генерала — начальника отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности.

— Это Тарасов — слышали историю про партвзносы? — говорит Бакатин. — Так вот: завтра начнете проверку его кооператива «Техника» — и чтобы было подробное заключение. На все вам отводится два дня. Ясно?

Генерал взял под козырек, и через два дня у нас был протокол проверки кооператива «Техника» от ОБХСС СССР. В нем говорилось, что никаких нарушений законности не обнаружено и воровства тоже. Этот протокол в дальнейшем сыграл свою положительную роль в спасении моей жизни….

* * *

А комиссия КРУ Минфина продолжала работать. Наконец после шести с половиной месяцев проверки появился акт примерно на тридцати страницах. Там было написано, что кооператив занимался неуставной деятельностью, нарушил правила внешней торговли, инвестировал деньги в сомнительные проекты… И хотя нас не уличили в прямом воровстве, но за обнаруженные нарушения «Техника» подлежала немедленному закрытию, а дело кооператива — передаче в Прокуратуру СССР.

Когда нам разморозили счет, выяснилось, что вместо семидесяти пяти миллионов рублей, которые были к началу проверки, на нас висит долг в двадцать пять миллионов. Все деньги были конфискованы судами на выплату кредиторам и за не поставленные компьютеры. И еще оставалась добрая сотня арбитражных исков…

Комиссия КРУ только что не написала в акте прямым текстом, что меня нужно брать и расстреливать. Протасов прекрасно понимал: после первого же проигранного арбитража, где будет установлено, что я не выполнил обязательств и израсходовал государственные деньги заказчиков, меня немедленно арестуют. И светит мне «вышка» за хищение госсобственности в особо крупных размерах… Это была простая и надежная схема моей ликвидации. Так, очевидно, Протасова и сориентировали в Министерстве финансов — возможно, даже лично министр Гостев…

К тому времени я уже остался фактически один: Писаренко ушел два месяца назад, последней из «Техники» уволилась бухгалтер… Мне ничего не оставалось делать, как обжаловать этот документ и подать арбитражный иск к Минфину СССР. Я потребовал компенсации за незаконно замороженные счета и нанесение убытков из‑ за остановки работы кооператива. В успех дела верилось, мягко говоря, с трудом, но я смотрел на этот иск в основном как на возможность потянуть время перед моим арестом…

Но случился невероятный прецедент. Впервые в советской истории какой‑ то «лавочник, колбасник, кооператор» осмелился подать в суд на Министерство финансов СССР!

Поскольку главный арбитр СССР от греха подальше сбежал в отпуск в Сочи или Ялту, рассмотрение дела было поручено его заместителю Валерию Гребенникову — человеку молодому: и очень активному. Он сразу пригласил на допрос и меня, и самого Протасова из КРУ Минфина.

Едва войдя в кабинет, Протасов, красный от негодования, начал возмущаться:

— Разве вам не даны четкие указания закончить к черту эту бодягу? На каком основании вы отрываете меня от работы? Я — главный ревизор КРУ Минфина СССР! А кто этот ваш Тарасов? Какой еще допрос вы мне собираетесь учинять?

И тут Гребенников совершенно спокойно говорит:

— Вы находитесь в кабинете заместителя главного арбитра Советского Союза, и вопросы здесь имеет право задавать только один человек — я сам! Еще раз повысите голос — я вызову охрану! Вам ясно? Садитесь!

Он продержал нас с усмиренным Протасовым два с половиной часа, досконально выясняя, что, как и на каком основании проверяла его комиссия. Требовал предъявить письменные доказательства и поручения, которых у Протасова просто не было. До меня дело так и не дошло: я сидел, совершенно обалдевший, и слушал этот допрос…

В результате через неделю Гребенников вынес такое решение: деятельность кооператива «Техника» остановлена незаконно, и Минфин СССР должен вернуть кооперативу сто миллионов рублей нанесенного убытка! Получив этот фантастический документ на руки, я разом перестал бояться ареста и грядущего расстрела.

Даже то, что вскоре дело направили в арбитраж на пересмотр, не убавило моего оптимизма. Уже впоследствии я видел у Гребенникова жалобу, которую Протасов с Гостевым адресовали лично Рыжкову. Там стояла резолюция первого зама председателя Совета Министров Воронина: «Решение арбитражного суда — пересмотреть! Разобраться в деле детальней!»

Но надо же такому случиться: в день, когда снова должно было разбираться мое дело, главный арбитр опять слегка приболел от греха подальше, и оно опять попало Гребенникову. И тот оставил решение арбитража в силе!

Теперь я мог с чистой совестью перевести все предъявленные иски кооперативу «Техника» прямо на Минфин СССР. Это он нанес убытки, а не мой кооператив! С него и получайте ваши двадцать пять миллионов! И под расстрел его, если надо, за нанесение убытков государству в особо крупных размерах! Ох, это было настоящее торжество!

* * *

После разрушения «Техники» мое финансовое положение стало сложным. У меня оставалось около тридцати тысяч подотчетных денег, списанных решением арбитража. Конечно, это была приличная сумма, учитывая, что средняя зарплата граждан по‑ прежнему составляла около ста рублей в месяц.

Эти деньги лежали у меня дома в чемодане, я их переносил с места на место, от одного товарища к другому, потому что боялся обыска. Мне казалось, что если бы эти тысячи нашли и написали, что у меня обнаружена такая астрономическая сумма дома, мне был бы конец…

Когда меня неожиданно выбрали вице‑ президентом Союза кооператоров СССР, я стал выдавать этими деньгами зарплату своим сотрудникам. И к сентябрю 89‑ го года весь мой капитал составлял около десяти тысяч рублей. Доллар тогда стоил на рынке пять рублей — получается, что у меня было всего две тысячи долларов. И тем не менее я уже через несколько месяцев снова стал миллионером и был принят в члены YPO — элитарного Всемирного клуба молодых миллионеров!

Мы создали внешнеэкономическую ассоциацию «Исток», вновь отгрузили неликвиды за границу и завезли товары народного потребления. Я рассчитался с большинством кредиторов, мы ввезли десятки компьютеров по старой схеме и заработали несколько миллионов рублей. Банк «Столичный» нам дал кредит, который мы превратили в валюту, выкупив по государственной цене доллары у внешнеторговой организации, которой не хватало рублей, чтобы выплатить заработную плату своим сотрудникам. Ассоциация «Исток» формально давала возможность получения лицензий на экспорт отдельных товаров. Этим мы пользовались и вновь стали подниматься.

А история с членством в клубе миллионеров мира началась с того, что Горбачев вдруг решил пообщаться в Колонном зале с деловыми кругами страны. Президент Союза кооператоров академик Тихонов подал на меня заявку — для выступления на этой встрече с докладом.

— Ты им вмажь там по первое число! — напутствовал меня Тихонов.

Я не возражал и за несколько дней подготовил большой доклад по советской кооперации: как обстоят дела в республиках, как нас давят чиновники, как трудно пробивает себе дорогу рынок, как удушают кооперацию постановления правительства, нарушающие законы СССР…

Вдруг за день до выступления в Союз кооператоров звонят организаторы мероприятия и заявляют: Тарасова в зал пускать не разрешено! Настроение, конечно, у меня испортилось, но, поскольку все дела были уже отменены, я решил поехать в МГУ на встречу с иностранными бизнесменами. Внимательно рассмотрев список приглашенных, я просто не поверил своим глазам: президент концерна «Крайслер», президент банка «Американ Экспресс», президент «Мэрил Линч»…

Зал был битком набит студентами, а на сцене какой‑ то неизвестный тип вещал о кооперации. Ровно через пять минут мне стало понятно, что он, будучи человеком с погонами под штатским пиджаком, абсолютно не понимает, о чем говорит. А вопросы из зала окончательно поставили лжекооператора в тупик.

— Скажите, пожалуйста, какую прибыль вы получили за этот год? — спросили его.

Чему он очень удивился:

— Прибыль? Как это — прибыль?

Тогда я встал и спросил:

— Уважаемый, а кто вы такой, собственно, и какое отношение имеете к кооперации?

Этот человек невнятно ответил, что состоит в каком‑ то закрытом кооперативе при военной академии…

Тогда я попросил слова. Организаторы, узнав, что я вице‑ президент Союза кооператоров СССР, согласились, и я прочитал доклад, который готовил для Колонного зала, вспоминая тихоновское напутствие: «Ты им вмажь…»

А для концовки я уже на ходу придумал одну метафору — специально для иностранцев.

— Знаете, чем ваш бизнес отличается от нашего? — спросил я. — Объясняю! Ваш — это когда бизнесмен едет в лимузине по хорошей дороге, где вокруг расставлены знаки. Он знает, что если знак указывает поворот налево или направо, надо так сделать, и все будет в порядке. Если бизнесмен проголодался, он может остановиться, перекусить и отдохнуть в придорожной гостинице. А наш кооперативный советский бизнес — это когда человек бежит по минному полю, и поскольку никаких знаков нет, то рискует в любой момент подорваться на мине… Вот и вся разница! Почти то же самое, не так ли, господа?

Короче, мое выступление произвело впечатление. И когда я закончил, ко мне подсел познакомиться американец по имени Джим. Он сказал:

— Слушай, давай уедем куда‑ нибудь отсюда, я тут уже все понял! Давай я сейчас возьму моего друга, и ты нас куда‑ нибудь отвезешь на ланч!

— Нет проблем, — говорю, — я вам сейчас кооперативное кафе покажу!

Я поймал такси и повез их в закусочную «Аист». Когда‑ то мы помогали ее организовать, и директором там работал Коля, мой приятель. Он лично взялся накрывать на стол…

Американцы уже провели несколько дней в России, они видели, что у нас творится. Был 1990‑ й, голодный год. Пустые полки в магазинах, огромные очереди за жуткими сосисками в целлофане и деревянными пельменями в картонных коробках… А тут на столе мгновенно возникли жареный поросенок, жареная форель, свежие овощи, икра черная, икра красная, осетрина… Американцы были просто шокированы таким изобилием!

Пока мы все это ели, я рассказывал им про кооператив «Техника», про мои взлеты и падения. Упомянул, между прочим, что являюсь первым советским легальным миллионером…

И вдруг Джим говорит:

— А ты бы не мог показать выписки со счетов? Ну, хотя бы за прошлый год или за нынешний…

Ну, думаю, у парня крыша поехала от водки и поросенка с икрой! Какие выписки! Из ЦРУ он, что ли, родимый?

Джим продолжал настаивать, и, несмотря на явную странность его просьбы, я позвонил в офис, который находился совсем рядом. Вскоре мне привезли выписку прошлого года со счетов кооператива «Техника» и со счета нашего нового внешнеэкономического объединения «Исток».

Американец достал из кармана калькулятор, умножил миллионы рублей «Техники» на 0, 62 копейки по официальному курсу — и получилось, что у нас на счету было больше ста миллионов долларов!

Тут он меня радостно хватает за рукав и кричит:

— Ты же наш! Билли, ты представляешь — он наш!

Я говорю:

— Секундочку, господа, не понял! Как это ваш? Я не ваш, а советский гражданин!

— А о YPO ты ничего не слышал? Это Young Presidents Organization — Клуб молодых миллионеров! — объясняет Джим. — Я его президент и буду тебя лично рекомендовать на следующем конгрессе. Ты нам по всем параметрам подходишь! Подумать только, члена YPO найти в СССР, да все наши с ума сойдут! Ты будешь первым и у себя, и у нас!

В моей жизни было очень много заманчивых предложений, которые ничем не заканчивались, и я был уверен, что это одно из них.

— Ну ладно, — говорю, — принимай меня куда хочешь! Я согласен, только давай еще выпьем, поедим, а потом сразу можно принимать.

Короче, отнесся я к этому абсолютно несерьезно.

* * *

Джим взял мои координаты и уехал. Прошел месяц, другой, я уже забыл о его существовании. И вдруг в Союз кооператоров СССР приносят пакет: меня приглашают в конце февраля 1990 года прибыть в Сидней на конгресс YPO! Поскольку дело было в январе, я закинул приглашение подальше, в кипу бумаг на столе, и благополучно перестал о нем думать.

Тем более что времена были не из легких: надвигались выборы в Верховный Совет РСФСР, и я решил принять в них участие. Целыми днями я выступал в коллективах, агитировал, колесил по Москве, очень уставал. В итоге все мои друзья стали мне советовать куда‑ нибудь вырваться, хотя бы на несколько дней.

Я наткнулся на приглашение Джима, когда до вылета на конгресс оставалось дней семь, и решил заехать в австралийское посольство за визой. Наивный человек! Я почему‑ то был уверен, что визу можно получить сразу, в один день. Правда, до этого я за границей, кроме Китая, никогда не был.

У посольства Австралии стояла огромная очередь жаждущих уехать в иммиграцию людей. При виде этого зрелища мне расхотелось даже выходить из машины, и я решил просто ехать дальше. Но мой водитель неожиданно проявил настойчивость: взял у меня приглашение и пошел поговорить с милиционером у посольской будки. Тот куда‑ то позвонил — и вдруг из ворот посольства выбежали три человека, растерянно озираясь по сторонам. Как выяснилось позже, это были второй секретарь посольства и сам консул Австралии в СССР вместе с переводчиком!

Меня тут же провели вовнутрь. Консул, улыбаясь во весь рот, поинтересовался, есть ли у меня с собой фотографии, потом забрал мой паспорт и ушел куда‑ то. Через минут пять вернулся и протянул мне паспорт — уже вместе с визой.

— Вы что, так сразу ее поставили? — удивился я. — А как же анкеты? Надо что‑ то заполнять…

— Ничего не надо! Все в порядке. Если хотите, мы вам поможем с билетом в Австралию, а то на конгресс не успеете!

Я был очень удивлен, но так и не понял еще, куда меня приглашали. Покупая билет, совсем забыл, что по пути в Австралию время прибавляется, и в итоге прибыл в Сидней на день позже намеченной даты. Выхожу в аэропорт — никого нет, а я даже не знаю, в какую гостиницу ехать!

Увидев у стены знакомую табличку «YPO‑ 1990», я встал рядом и несколько раз пытался заговорить на своем ломаном английском с проходившими мимо служащими аэропорта. Наконец на меня обратил внимание мужчина в форме австралийской авиакомпании Qantas. Я показываю ему на табличку, потом на себя и говорю:

— Я приехал сюда! Понял?

Он внимательно посмотрел на меня, на мои потрепанные джинсы и ответил:

— Да брось ты, не морочь мне голову! Тебя сюда никто пригласить не мог! Знал бы ты, парень, что здесь делалось вчера во время прилета делегатов! Все было оцеплено полицией, армейские части в полной боевой готовности — полный дурдом. Ведь столько миллионеров сразу и в одном месте собралось…

Наконец после долгих убеждений он привел какую‑ то женщину, которая тоже очень подозрительно на меня посмотрела, но согласилась куда‑ то позвонить. И сразу после звонка отношение ко мне вдруг резко изменилось как по волшебству! Вежливо расшаркиваясь, меня пригласили в зал VIP.

— Ждите, сейчас за вами приедут, — сладко улыбаясь, сказала женщина, которую еще минуту назад представить улыбающейся было просто невозможно.

— Кофе, шампанского, бутерброды не желаете?

«Вот это сервис! — подумал я. — Все же Австралия!»

* * *

Кое‑ что стало проясняться в моей голове, когда за мной приехал шикарный, блестящий старинный «Роллс‑ Ройс» бордового цвета. Водитель в ливрее с золотыми манжетами распахнул двери, и меня отвезли в роскошную пятизвездочную гостиницу «Плаза», располагавшуюся прямо напротив залива.

Глядя из окна номера на знаменитое здание Австралийского оперного театра и мост «Харбор Бридж», я почему‑ то вспомнил известный фильм про агента 007…

Вскоре появился Джим.

Артем, как же так, ведь тебя должны были вчера предъявлять на открытии! Ну ничего, сделаем это позже. А сегодня нужно через три часа быть на званом обеде. У тебя есть с собой «блэк тай»? Он поглажен?

По простоте душевной я перевел «блэк тай» с английского как «черный галстук».

— Нет, но я его куплю.

— Где?

— Ну, внизу. В киоске…

— В каком киоске? Ты что!

Джим моментально вызвал лимузин, и я отправился брать костюм напрокат. «Блэк тай» оказался смокингом с блестящими лацканами и кучей дополнительных аксессуаров. К нему полагались специальные лакированные туфли, золотые запонки, бабочка, вставные пуговицы в прорези на рубашке и шелковый пояс с застежкой сзади…

Перед обедом состоялась короткая встреча в роскошном зале, после которой был небольшой оперный концерт. Открывая встречу, Джим обратился к собравшимся:

— Ваше высочество, ваше превосходительство, уважаемые дамы и господа!

Оказалось, что в зале присутствовало несколько особ из королевских семей, включая английскую принцессу, а также послы, министры и прочие очень важные гости…

— Сегодня у нас знаменательное событие, — объявил Джим. — Мы принимаем в члены YPO первого представителя Советского Союза, моего друга Артема Тарасова. Он — первый советский миллионер. Прошу на сцену!

На негнущихся ногах я поднялся на сцену, и меня тут же усадили перед журнальным столиком, напротив которого стояло свободное кресло.

— Инаугурация Артема Тарасова состоится в день закрытия конгресса. А сейчас я приглашаю на сцену для беседы об СССР нашего гостя, господина Белоногова, посла СССР в ООН!

Полноватый человек в очках уселся напротив меня за столиком на сцене. Нам поставили микрофоны. Белоногов поприветствовал присутствующих, а потом заявил:

— Для меня все это выглядит очень странно. Не понимаю, как этот господин Тарасов вообще здесь оказался. В нашем социалистическом обществе кооперативы — не крупный бизнес, а просто мелкие лавочки, мастерские и кафе. В СССР плановое хозяйство, и роль кооперативов в обществе абсолютно незначительна…

После таких слов я немедленно пришел в себя — меня это задело за живое. Забыв о зале и даже о том, что нахожусь в Сиднее, а не в Москве, я ляпнул в ответ Белоногову то, что просто не укладывалось ни в какие международные нормы.

— Уважаемые господа! — сказал я на ломаном английском. — Это неправда, и господин Белоногов только что вас обманул. Он высказал вам официальное мнение нашего правительства о кооперативах. Но его можно простить — ведь он посол, а посол не может иметь собственного мнения, которое бы отличалось от официального, государственного…

В зале повисла гробовая тишина. Белоногов вспотел, и на его лице выступили розоватые пятна. А через несколько секунд оцепенения шквал аплодисментов буквально взорвал воздух!

Посол вскочил со своего места и закричал:

— Вот вам пример нашей перестройки! Если бы Тарасов сказал такое несколько лет назад, то никогда бы обратно в СССР не вернулся!

Эта встреча сразу сблизила меня с окружающими. Ко мне подходили, знакомились, хлопали по плечу, поздравляли с членством в YPO… Я впервые увидел этих людей, многие из которых потом стали моими друзьями, людей, на которых держится мир. Воротилы бизнеса, удачливые люди и просто отличные парни!

* * *

В Клубе молодых миллионеров состоит больше семи тысяч членов из 71 страны мира. Жаль, конечно, но о YPO многое писать просто нельзя: это очень закрытая организация, которая не любит публичности. Попасть туда могут только бизнесмены до сорока лет, являющиеся президентами собственных компаний с оборотом не менее ста миллионов долларов в год. Кроме того, нужна еще персональная рекомендация…

В июле 1990 года мне как раз должно было исполниться сорок лет, у «Техники» еще совсем недавно было больше ста миллионов рублей. А за существовавший тогда официальный курс обмена валюты в СССР спасибо родному Минфину. Тут они мне очень помогли.

В день закрытия конгресса мне вручили заветный диплом — специальную доску из слоновой кости, на которой золотом было написано мое имя и дата вступления в YPO.

Потом я не раз бывал на таких встречах. Сначала некоторые миллионеры относились ко мне с опаской, но после каких‑ то ситуаций настороженность улетучивалась как дым.

К примеру, в поездке по Атлантическому океану, когда YPO снял корабль Queen Elizabeth II, мне удалось поймать рыбу прямо с кормы лайнера, что вызвало много обсуждений и комментариев.

Рыбу зажарили на камбузе, и мы тут же съели ее с господином Мосбакером, министром торговли США. А Джордж Буш‑ младший есть мою рыбу решительно отказался и наблюдал за трапезой издалека…

Кстати, в том, что нынешний американский президент вначале отнесся к России не очень дружелюбно, косвенно есть доля и моей вины.

Когда в начале 91‑ го года я был вынужден бежать из родной страны, Джордж Буш, будучи еще простым техасским бизнесменом, вдруг заявился в Москву. Как мне потом рассказывали, в той поездке он пережил много разочарований.

Во‑ первых, багаж Буша пропал в аэропорту Шереметьево. Во‑ вторых, его «кинул» какой‑ то российский партнер: мало того, что не встретил, но еще и украл большие деньги, вложенные Бушем, что выяснилось тут же.

В гостинице, куда поселили будущего президента, ночью жужжали комары. Поэтому Буш пытался спать не гася свет и периодически вскакивал с постели, чтобы погонять насекомых полотенцем по комнатам…

На следующее утро несчастный и невыспавшийся Буш первым делом нашел мою визитку и позвонил по телефону в Союз кооператоров СССР, чтобы воспользоваться моей помощью. Но я был уже в Ницце, а трубку поднял академик Тихонов…

Об их разговоре я узнал позже, позвонив Тихонову из Ниццы, и немало повеселился. Надо сказать, что президент Союза кооператоров академик Тихонов прошел сложную жизненную школу, даже сидел в тюрьме, если не ошибаюсь, и поэтому любил иногда использовать ненормативную лексику. Дословно то, что сказал Тихонов, я привести не могу, но примерный текст был такой.

— Знаешь, Артем, после твоего отъезда над тобой так издеваются — дальше некуда! — с обидой заявил он. — Вот буквально вчера: звонит какой‑ то хрен и на ломаном английском языке спрашивает тебя к телефону. Я говорю: нет его! А вы кто? И представляешь, он мне отвечает: Джордж Буш! Ах ты, Буш, говорю, твою мать! Ну и уе…ай в свою Америку!

Так нынешний президент США в первый раз съездил в СССР.

* * *

Помню забавный случай, происшедший на острове Бали в Индонезии. В тот раз обстановка была напряженная — уж очень элитарная публика собралась! Среди гостей были два бывших президента США Джеральд Форд и Джимми Картер, даже далай‑ лама приехал из Тибета.

Ждали и Горбачева, тогда уже два года как свергнутого со своего поста. Он запросил за визит астрономическую сумму — сто тысяч долларов США. Это при том, что остальные гости прибыли за свой счет! Члены YPO просто не могли понять с какой стати Горбачеву нужно платить, и отказались от его визита.

Вообще Клуб молодых миллионеров пользуется уважением государственных деятелей всего мира по многим причинам. Одна из основных — реальный капитал, который суммарно контролируют члены YPO. Более 2, 6 триллиона долларов США — третье место в мире после валового национального продукта США и Японии! И примерно в шесть с половиной раз больше всероссийского валового продукта!

Так вот: остров Бали, роскошный отель, только погода не очень — стояла ужасная жара… Все дамы, разумеется, в шикарных вечерних туалетах, мужчины в белых смокингах. Обед накрыт прямо в парке перед отелем, вокруг бассейна со светящейся голубой водой…

Прохаживаясь вдоль бассейна, я остановился около одной незнакомой мне пары. Как оказалось впоследствии, это были Джон и Мари Ротшильды — да‑ да, из тех самых Ротшильдов…

— Какая духота! — говорит Мари мужу.

— Да! Вот бы сейчас искупаться! — почти машинально отвечаю я, вмешиваясь в разговор.

И тут эта блестящая дама поворачивает в мою сторону голову, увешанную бриллиантами, как новогодняя елка блеском и гирляндами, и говорит:

— Отказать мужчине в его желании — не в моих правилах! Такого еще никогда не было!

Хватает меня под руку и тащит прямо к пластмассовой горке в углу бассейна! Мы поднимаемся наверх, она задирает платье — и съезжает вниз, в бассейн! И я следом — как был, в лакированных туфлях и смокинге, — с шумом и брызгами падаю в воду!

Что самое невероятное, процедура нам обоим понравилась. Мы снова забрались на горку и под восторженные крики и аплодисменты съехали вниз на животиках головой вперед.

После этой процедуры напряженность, возникшая после демонстративного отказа Горбачеву, исчезла. Я опять стал своим, и очередная гора визитных карточек заполнила мой портфель.

Хотя эти карточки особо и не нужны. Всем членам YPO каждый год присылают по почте специальный каталог с фотографиями и реквизитами молодых миллионеров. Можно кому угодно позвонить прямо домой и обратиться с любой просьбой. Ведь мы одной крови, жители капиталистических джунглей — «хищники», то есть те, кто сам добился успеха и богатства, и «травоядные», которым богатство и связи достались по наследству.

Когда мне пришлось эмигрировать, то, посещая десятки стран, мы с женой практически не останавливались в отелях, а гостили у моих друзей. Мы жили на уникальных виллах с тропическими садами, в апартаментах по тридцать комнат, в особняках на пляжах, где океанские волны плескались прямо у порога…

Многие члены YPO живо интересовались Россией, и я очень ответственно относился к консультациям, всячески предостерегая их от участия в сомнительных проектах. И сейчас я могу гордиться тем, что среди тысяч иностранцев, потерявших в России свои вложения, нет ни одного человека, которого бы эта участь постигла с моей помощью.

* * *

Вернувшись из Сиднея, я уже знал, что меня выбрали депутатом РСФСР от Тимирязевского округа. Среди прочих мне удалось победить одного важного деятеля из Моссовета, господина Жарова, активно выступавшего за то, чтобы пересажать всех кооператоров за решетку…

Первый съезд народных депутатов России, проходивший в Кремле, являл собой абсолютно неуправляемую массу разношерстного народа. Депутаты стремились любой ценой попасть на трибуну, при этом выступающих вообще не слушали: все кричали, махали руками и выкрикивали прямо из зала какие‑ то лозунги и призывы.

На съезд приехал Горбачев. Они с Лукьяновым сидели в ложе Кремлевского дворца, созерцая сверху все происходящее. В перерыве Горбачев побеседовал с депутатами и даже рассказал анекдот про самого себя, который действительно оказался смешным:

«У американского президента есть сто телохранителей, один из них террорист, но он не знает кто. У французского президента есть сто любовниц, одна больна СПИДом, но он не знает какая. А у Горбачева есть сто экономических советников, один из них умный, но он не знает, кто именно…»

Половина депутатов была избрана по спискам: от партийных организаций КПСС, профсоюзов, от Академии наук и т.д. Это была абсолютно послушная Кремлю масса, которая голосовала всегда за то, что требовалось власти.

Другая половина (или чуть меньше) состояла из нас, людей случайных и довольно независимых. Тогда в депутаты выбрали и ведущих программы «Взгляд», и многих известных деятелей культуры…

Из независимых почти все были за Ельцина: он резко выступал в пику Кремлю, и этого нам казалось достаточно. Был такой забавный момент.

Подходит ко мне познакомиться Александр Коржаков и говорит:

— Артем, у нас к тебе большая просьба! Ельцин везде ходит без охраны, а его надо охранять. Но у меня нет ни оружия, ни людей! Мне срочно нужен пистолет или, еще лучше, автомат…

А мне тогда нелегально привезли из Италии газовый пистолет, заряженный пулями с каким‑ то неизвестным паралитическим газом. Я отдал это «грозное» оружие Коржакову, он очень меня благодарил и в последствии возвратил мне пистолет.

Вскоре от нашего кооператива «Исток» к Ельцину были приставлены для охраны несколько молодых парней. Ночью они дежурили у подъезда его дома, спали в машине, а с утра ездили повсюду хвостом за его «Москвичом». Так с моей легкой руки начиналась история скандально знаменитой службы безопасности президента России.

Во время съезда мы очень старались, чтобы Ельцина избрали председателем Верховного Совета, и обрабатывали буквально каждого депутата. Тогда им еще не предоставлялось никакого жилья, только номера в гостинице «Россия». Мы, москвичи, были хозяевами положения: водили их по ресторанам, музеям, помогали в свободное время чем‑ то заняться и заодно агитировали, чтобы они голосовали за Ельцина, против установок своей партии и организаций.

Кстати, к разочарованию многих, в буфете Кремлевского дворца цэковских пайков не обнаружилось: видимо, администрация Горбачева решила оградить российских депутатов от излишеств, ограничив их рацион стандартными сосисками. Это обстоятельство тоже было нами использовано. В день голосования я закупил в «Березке» семь ящиков баночного пива и привез их на своем «Мерседесе» прямо до кремлевского подъезда. Потрясенные милиционеры не задали ни одного вопроса, поскольку никогда не видели такой роскошной машины в Кремле.

Мы поставили ящики при входе в буфет и спрашивали: за кого голосуешь? Если за Ельцина — тогда банка пива бесплатно!

Об этом написали все газеты…

Ельцина избрали с минимальным преимуществом, как и Хасбулатова, который тоже просил нашей помощи, покуривая свою трубку в коридоре съезда. В итоге он вообще прошел тремя голосами — моим и ведущих телепередачи «Взгляд» — Мукусева и Политковского!

Как‑ то подошел ко мне депутат Тихомиров, известный всей стране тележурналист, и говорит:

— Слушай, у тебя нет кандидатуры на пост главного арбитражного судьи? Нам срочно человек нужен!

— Конечно, есть! — отвечаю.

Мы с Тихомировым тут же помчались к Гребенникову, который, увидев меня, удивился:

— Что, Артем Михайлович, опять наехали?

— Нет, на этот раз я по своей инициативе… Не хотите стать главным арбитром России?

— Вы это серьезно?

— Тогда завтра готовьтесь к выступлению на съезде! — подключился Тихомиров. — Мы всячески вас поддержим, поскольку Тарасову полностью доверяем…

На выборах премьер‑ министра я голосовал за Михаила Бочарова, известного, в частности, тем, что его полугосударственное предприятие «Бутек» получило поддержку даже Горбачева. Я уже упоминал о письме Горбачева, разрешившего в концерне «Бутек» частную собственность на средства производства.

Бочаров на съезде предложил программу «500 дней». В ней предусматривалась полная приватизация всей собственности России, отпуск цен, расформирование монополий, введение легальных валютных операций и многие другие преобразования из серии «шоковой терапии». Эта программа была зачитана им с трибуны и получила большую поддержку всех демократов, настроенных ломать все и сразу…

Но назавтра Ельцин поддержал на пост премьера кандидатуру своего партнера по теннисному корту, Ивана Силаева! Такого финта от председателя Верховного Совета никто не ожидал. Все гадали, что такое могло произойти за один день — ведь Бочаров вместе с Николаем Травкиным были самыми приближенными к Ельцину людьми, фактически протолкнувшими его во власть…

Причина выяснилась гораздо позже. Неизвестный научный сотрудник по имени Григорий Явлинский, услышав по телевидению о программе «500 дней», распознал в ней собственную научную работу, называвшуюся «400 дней». Бочаров просто слегка ее видоизменил, накинув сотню дней для большей солидности…

Явлинский каким‑ то образом срочно вышел на Ельцина, представив доказательства своего авторства. Очевидно, после этого Ельцин спросил у Бочарова, действительно ли это его программа, и получил утвердительный ответ… Так Бочаров потерял свое место под солнцем, а в премьеры неожиданно проскочил Иван Силаев.

* * *

Назначение Силаева я воспринял в штыки. Ведь он был председателем Комитета по тяжелому машиностроению ЦК КПСС, членом Президиума Совета Министров и имел еще кучу ненавистных мне титулов советской власти. Старый управленец, чего от него можно ждать?

Разумеется, я сразу стал очень резко выступать против него.

— Это издевательство, — говорил я на встрече промышленников у Аркадия Вольского. — Нам снова навязали человека, который будет работать абсолютно по‑ советски! Никому не дадут самостоятельности, опять распределят планы и заказы, потом отнимут деньги…

И вот звонок: «Силаев просит вас зайти!» Было ясно, что он разгневан и собирается меня пропесочить. Но уж бояться его я совсем не собирался!

Все оказалось совершенно по‑ другому. Силаев сразу сказал:

— Артем Михайлович, мне шестьдесят лет, и я уверен, что они прошли впустую! Я абсолютно поддерживаю свободное предпринимательство, кооперативы и вообще систему, которая позволит раскрепостить наше закабаленное народное хозяйство! Мне осталось лет пять активной жизни, и я хочу прожить их совсем по‑ другому, поменяв старые взгляды и принципы!

Я слушал откровения премьера и не верил своим ушам.

— Вы мне очень нужны, — продолжал Силаев. — Ведь Горбачев и его команда делают все, чтобы Ельцин провалился. И чем больше тот выступает, тем меньше денег мы будем иметь от советского правительства. Мы уже попали в страшные финансовые условия…

Я честно признался, что такого разговора не ожидал. Силаев был очень убедителен и говорил с неподдельной искренностью.

— А знаете, Иван Степанович, я тут несколько дней назад выступил против вас. Это скоро покажут по телевидению…

Силаев только рукой махнул: да знаю, выступил — ну и бог с ним, не важно!

— А я еще дал интервью нашей газете «Коммерсанта» — тоже против вас…

— Дал — и ладно! — говорит Силаев. — Я бы тоже так реагировал, если бы такой человек вдруг стал премьер‑ министром новой демократической России… Артем Михайлович, я бы хотел, чтобы вы у нас в правительстве чем‑ нибудь занялись. Давайте создадим инновационный совет при Совете Министров. Есть у нас один депутат, который будет его директором, а вы возьмите это дело под свою опеку. Я вам раздобуду миллиард рублей: соберите изобретения, которые не внедрены, и финансируйте их. Ведь потеряем мы умы российские! Убегут все за границу — и никогда России их не вернуть!

В принципе я прекрасно понимал, что инновации — самое ценное, что есть в стране. Но мне даже в голову не приходило смотреть на это с позиции бизнесмена: о, мы сейчас сделаем на инновациях бешеные деньги! А в то время масса иностранных эмиссаров была уже заслана в Россию на охоту за отечественными технологиями и изобретениями…

* * *

Первое российское правительство формировалось довольно оригинально. Сначала у Силаева появились его старые знакомые из аппаратных структур, которые образовали некий узкий совет вокруг премьера.

Основными делами ведала одна очень красивая молодая дама, которая была рядом с Иваном Степановичем едва ли не с самого ее детства. Ей позволялось в любое время входить в кабинет премьера без стука, и она тут же получила должность руководителя канцелярии.

Любой из претендентов на министерский пост должен был пройти личные собеседования со всеми членами этого неформального совета при премьере. И разумеется, все начиналось именно с начальника канцелярии. Если дама оказывалась неудовлетворенной беседой, дальнейших шансов у претендента практически не было.

У меня с ней установились приятельские отношения. И однажды она предложила где‑ нибудь вместе отобедать. Я понимал, что это было признаком чего‑ то важного — любовным приключением тут и не пахло.

Мы отправились в только что построенный клуб бизнесменов Владимира Семаго на Таганке, где был югославский Ресторан. Я старался быть галантным, шутил, иногда удачно, и угощал красавицу самыми дорогими винами. Изредка она задавала вопросы о моей жизни в легкой, ненавязчивой манере… В итоге мы расстались, вполне довольные друг другом.

А на следующий день она звонит мне в офис: «Артем, срочно приходи! У Ивана Степановича к тебе конфиденциальный разговор!»

Это была третья или четвертая наша встреча. Премьер был в кабинете один.

— Артем Михайлович, я вызвал вас по очень важному делу. Хочу назначить вас министром внешнеэкономических связей России.

— Ни за что на свете! — немедленно ответил я.

Силаев очень изумился:

— Впервые вижу человека, который отказывается от поста министра… Вы что?!

— Не хочу и не пойду! — отвечаю я. — Вы только представьте: три года я работал самостоятельно, ни перед кем не отчитывался. Я сам себе хозяин: хочу — иду на работу, хочу — сплю… Заработки у меня раз в десять больше, чем у любого министра. Да я уже просто не в состоянии после такой жизни вдруг стать министром! Другое дело — рекомендовать кого‑ нибудь могу…

— Вот это да! Ну ладно, рекомендуйте! — говорит Силаев.

Так я сделал доброе дело своему знакомому Хвостову, бывшему советскому резиденту в Англии, который потом стал директором Центра международной торговли на Красной Пресне и поддерживал наш кооператив «Техника».

Хвостов не прошел на место министра по внешнеэкономическим связям, поскольку туда направил своего человека сам Ельцин. Но, так как собеседование с советом было пройдено успешно, Хвостова назначили министром торговли России…

А мне самому действительно не нужны были никакие портфели. Я и так пользовался в стране огромной популярностью. В какую бы республику я ни приезжал, везде меня принимали с одинаковой роскошью и всевозможными почестями.

Помню, как в Республике Коми меня познакомили с Вадимом Тумановым и его бывшими соратниками из артели «Печора», отсидевшими годы в тюрьме за предпринимательство. Они остались там после отсидки и построили в тайге настоящие города и автомобильные трассы. Такая была прекрасная поездка — с сауной, великолепной охотой, рыбалкой на заповедных таежных реках…

Или вояж в Белоруссию: там тоже дали сопровождающего егеря, устроили отличную рыбалку, ведь все знали, что я заядлый рыбак.

Я чувствовал, что нахожусь у власти, и этого было вполне достаточно