Цветов войны

Сны бывают разные. Самые волнующие ― сны вещие или пророчества. Такие снятся редко. Да и пока не сбудется то, что наснилось, не знаешь, о чем же, собственно, они предупреждали. А бывают сны-знаки, сны-символы, когда переживаемые тобой наяву события каким-то чудесным образом трансформируются в картинки, исполненные многослойных смыслов.

Война в Украине…

Сегодня считается правильным говорить «в Украине». Применительно к сегодняшним событиям эта казуистика становится особо символичной. «На Украине» ― значит, на территории. Например, бои с немецкими наци-фашистами во время Великой Отечественной на Украине. «В Украине» ― это внутри, в сердце. Сегодня война в Украине. Именно так: «в Украине». Страшная беспощадная, разрывающая ее изнутри на ошметки война. Как бы ее при этом не называли, прикрывая ее суть дырявым фиговым листочком под названием «АТО» (антитеррористическая операция).

ХХІ столетие… Могла ли я еще два-три года назад представить, что буду начинать свой день со сводок боевых действий, а, уходя ко сну, зачитываться аналитикой и рассматривать фронтовые карты, начав не хуже служивых разбираться в видах летального и оборонительного вооружений, дальности и поражающих особенностях кассетных и фосфорных бомб, «котлах», «карманах», бронежилетах, разгрузках?!

И хотя она громыхает где-то очень далеко от нас, и наш мирный деловой город живет так (или делает вид), будто нас все это не касается, она приходит во сне ― Война...

Есть такая заставка на компьютере ― «метаморфозы». Разноцветные геометрические фигуры трансформируются, перетекают друг в друга, меняя формы и цвета. В этом моем сне происходило то же самое ― картинки-символы сменялись, медленно плавно видоизменяясь, рождая все новые и новые образы. Как будто она, Война, приоткрывала мне свои разные лики…

* * * * *

Набухают почки, из крошечных бугорков почти незаметно глазу превращаясь в переполненные жизненной энергией, готовые лопнуть кубышечки. Я неотрывно смотрю на них в предвкушении волшебного мгновения, когда они явят миру свое сочное зеленое нутро, развернувшись в свежие глянцевые ли-сточки. Но они вдруг начинают съеживаться, темнеть, так и не став роскошной буйной зеленью. «Русская весна 2014» ― нерож-денный зеленый цвет жизни и надежды…

Каждое воскресенье мы всей семьей хо-дили на митин-ги с надеждой, что власть нас услышит. Мы просили немного-го: о праве на род-ной язык и рефе-рендум по федера-лизации страны, де-факто изнача-льно являющейся федеративной. Нам так хотелось верить, что весеннее солнце разорвет черные клочья дыма от горящих покрышек, затянувших небо над Майданом и грозно сгущающихся над нашими головами!..

Поверх клубов дыма ветер полощет желто-голубое полотнище. Желтый и голубой. Или же голубой и желтый? Это смотря что считать первым. Сверху голубой, как нам истолковывают, ― символ чистого неба. Только где же оно, это чистое небо, если черные клубы застилают небосвод?! Внизу желтый ― спелые колосья ― главное богатство нашей родючей земли. Вот только как же им теперь родиться, если сеять никто не собирается? «Камера» наезжает ― флаг крупным планом. Вот он уже заполняет весь план. В моем сне он колышется медленно, плавно, как в замедленной съемке.

Флаг страны ― это один из главных символов, ее сокровенная мыслеформа. Наш флаг ― это украинский вариант знака тайцзи или, как его чаще называют, «Инь-Ян». И ничего, что не похоже ― это только на первый взгляд! Но что-то не дает покоя, тревожит.

Там ― круг ― символ бесконечности и вечного движения. Тут ― прямоугольник ― воплощение статики, неподвижности.

Там светлое горячее духовное Ян находится над темным холодным материальным Инь (изначально «Ян» означало «южный, солнечный склон горы», а «инь» ― «северный, теневой»). У нас же материальное поставлено выше духовного. И в славянской, и в христианской традиции желтый ― цвет огня, солнца, солнечного света, божествен-ной власти; голу-бой ― цвет воды, власти царской, земной. Выходит, что у нас «царская» власть стоит выше власти Бога…

Там каждая из субстанций несет в себе зерно, зародыш противоположной. Привет Гегелю и Марксу! Закон единства и борьбы противоположностей ― основной закон диалектики, а значит, жизни. Я так и вижу их, перетекающими друг в друга, как незаметно для глаза сменяющиеся день и ночь, вижу, как в недрах одного взрастает другое. И вот они уже поменялись местами, чтобы тут же продолжить свое бесконечное изменение.

Если смешать желтый с голубым, получится зеленый ― цвет жизни.

Но в нашем флаге они кажутся разделенными. Четко и навсегда.

Глядя на наш флаг, с ужасом думаешь: что, если изменений не будет?..

Черный дым заволакивает все вокруг, цвета флага мутнеют, становятся темнее. Желтый превращается в грязно-охристый, голубой ― в мертвенно-серый. Если их смешать, получится омерзительно-бурая субстанция. Она обретает вязкость, напоминая глину, расползается, с чавканьем засасывая в себя все, что попадается на пути: историческую память, дедовы награды, девичий праздничный венок с лентами… Болото заполоняет все во-круг. Вот оно уже добирается до тебя, сковывая твою сво-боду, движения рук и ног, затекает в твой кричащий рот, вползает в сознание, вытесняя все свет-лое, разумное, за-полняя его зловон-ной жижей…

И вот уже коричневая чума торжествует победу. Оскалив клыки, она гордо вышагивает по еще недавно солнечным улицам, пугая многоголосым звериным рыком; разрывает покой ночи пламенем факелов, вытесняя остатки чистого воздуха запахом гари и копоти. Чума не знает жалости. Для нее нет такого понятия, как сострадание. Десятки, сотни, тысячи жертв: дети, женщины, старики… Слабые должны быть уничтожены! Что поделаешь, ― естественный отбор…

Чума упивается своей силой, своей властью. Она сильна стаей. Скрыв звериные морды под масками, чумной легион, вздернув в адском приветствии вытянутые руки, чеканит шаг по камням мостовой: раз, два, раз, два…

Факелы в руках сменяются сталью ― ножи, пистолеты, автоматы. Холодный металл звякает в такт шагам. И вот уже кто-то передергивает затвор, и хлесткая автоматная очередь устилает землю отработанными гильзами. Снова, как в замедленной съемке, вижу как плавно, словно лепестки с отцветающих вишен, падают гильзы. Их все больше и больше, больше и больше...

Словно капли ртути сливаются они воедино и выстилаются в цельное литое полотно с неровным контуром. Что это?

Я вижу карту Украины. Она отсвечивает холодным блеском. Крепкая монолит-ная плита цвета металлик. Кажется, ничто и никогда не способно разрушить ее. Но вдруг по гладкой полированной поверхности начинают медленно ползти трещины. Трещины множатся, расползаются, ветвятся. И вот уже крошатся, осыпаются края, отваливаются целые куски.

Боже, спаси Украину!!!

Присматриваюсь к мелким металлическим осколкам и вижу, что они обретают форму типографских литер. Буквы складываются в слова, слова ― в тексты. Перед глазами ― черным по белому ― тексты, тексты, тексты… Стопки га-зетных листов, льющих со своих страниц смертоносное информационное оружие… Светящиеся экраны мониторов, фонтанирующие злобой и оскорблениями… Изга-женные ложью страницы школьных учебников, призванных сеять разумное, доброе, вечное… Черным по белому ― в глазах рябит: «Европа ждет нас в свою семью»; «СССР развязал Вторую Мировую войну»; ««Беркут» расстрелял «небесную сотню» на майдане»; «Сепаратисты сами себя сожгли в Одесском Доме Профсоюзов» … Как осколки зеркала злобного Тролля из андерсеновской сказки, летят колючие осколки лживых слов в головы, глаза растерянных людей, поражают в самое сердце, заставляя видеть все в кривом искаженном свете, превращая белое в черное, черное ― в белое, доблесть ― в преступление, садизм ― в геройство, дружбу ― в ненависть, поражения ― в победы, рабство ― в свободу…

Перед моим взо-ром вспыхивает и раз-ливается оранжевое пламя ― горит маль-чишечка-«беркутёнок», товарищи лихорадоч-но сбивают голыми руками пламя от коктейля Молотова; по-лыхает Одес-ский Дом Проф-союзов, навсегда клей-мом запечат-лев в наших сердцах неутихающую боль кровавой маёвки. А потом будут еще пылающие девятиэтажки и сельские хаты, заводы и газопроводы Донбасса. Еще и еще…

Пламя неуловимо, изменчиво ― ему нельзя придать форму. Но в моем сне оно загустевает, течет. И цвет становится гуще, насыщенней ― оранжевый постепенно перерождается в алый.

Кровь…

Потоки, реки крови…

Мужчина-врач бежит, прижимая к груди худенькую светловолосую девчушку в окровавленном сарафанчике. Он еще не понимает, что она уже не здесь. Он хочет ее спасти, и потому бежит изо всех сил…

Красивая жен-щина в алой кофточке, приподнявшись на руках, смотрит в камеру прекрасными голубыми глазами. Она еще не понимает, что у нее нет ног (там, где они были ― ошметки кровавого месива), она еще не понимает, что ее уже нет …

Мальчик Ваня, щурясь невидящими глазками на иссеченном осколками лице, допытывается у едва сдерживающего слезы врача, почему у него там, под окровавленными бинтами, болит, раз ни ножек, ни ручки у него нет…

Сколько еще нужно крови, чтобы ужаснуться, остановиться?! Господи, сколько?!!

А по грязным дорогам мно-гокилометровыми не ведающими жалости аспидами цвета хаки всеползут и ползут танковые колонны. Тягачи того же цвета (наверное, чтобы сливаться с грязью) везут смертоносный груз, тянут такие же хаки-пушки. Одетые в хаки-камуфляж «герои» месят берцами грязь, шагая «освобождать» очередной поселок, оставляя за собой разграбленные дома, пепелища, и осиротевших матерей…

А в это время очередная, слепая в своем иступленном безразличии многотонная бомба с воем вгрызается в исстрадавшуюся землю. Вспучивается серый асфальт. Она торчит посреди огромной воронки ― серое четырехметровое чудовище. Но по каким-то неисповедимым причинам сдыхает и не взрывается, быть может, захлебнувшись по дороге собственной яростью и ядом.

Я осматрива-юсь ― вокруг все серое, седое: мрач-ные, уставшие от серой безысход-ности дома, серый пепел остывших пожарищ, посерев-шие от горя лица и поседевшие раньше срока волосы…

Все заволакивает сивый, как тоска, туман.

Картинка меркнет, становясь все мрачнее и мрачнее. И я понимаю, что главный цвет войны ― черный. Без проблеска, без просвета, без надежды… Торжествующий Мрак, поглощающий безвозвратно все цвета, все живое…

Я пребы-ваю между сном и явью. Я изо всех сил всмат-риваюсь в этот Мрак, но ничего не вижу. Здесь даже страх утра-чивает смысл. И от этого еще страшнее.

Беспощадная тяжесть наваливается, лишая сил, возможности дышать.

Время остановилось…

Мне показалось, или это действительно так ― Тьма, как будто, не столь уж однородна? Во мраке неожиданно угадываются едва уловимые контуры лиц. Как будто кто-то натянул черную шелковую ткань, отделив этот мир от того, другого, сокрытого тайной. А оттуда, с той стороны, чьи-то лица, прильнув к ткани, проступают все явственней. И я узнаю эти лица: маленькую худенькую девочку, убитую во время бомбежки; семнадцатилетнего паренька с внешностью ангела, сожженного в Доме Профсоюзов; сурового шахтера, поднявшегося из забоя, чтобы, подобно былинным героям, положить жизнь за землю свою...

Их лица излучают тончайший золотистый свет.

Точнее, они сами, эти лица, и есть Свет. И я вижу, как Тьма постепенно редеет, рассеивается. А свет становится все ярче.

И я понимаю, что, если мы не справимся с Мраком, который суть Война, отступим, то все эти жертвы были не просто напрасными, а останутся вечным укором нам, живущим.

А значит, у войны должен быть еще один цвет ― цвет Победы. И неважно, в какие цвета она будет окрашена, главное ― победа над Мраком.

А Мрак начинается в душе…

июль 2014 г.

деткам Донбасса посвящается…

На листочке в клетку из тетради

я рисую наш уютный дом,

пса Тимошку, птичку на ограде,

яблоньки, цветущие кругом…

Я подарок маме рисовала ―

будет ей в больнице веселей.

Выберемся только из подвала,

отнесу я свой подарок ей.

Ничего, что врач отрезал ногу,

я же буду маме помогать.

Врач сказал: «Осколков слишком много ―

бесполезно все их вынимать».

Папа нам звонил из ополченья.

Мамочка ему не говорит,

что наш дом разбили в воскресенье,

и что ножка у нее болит.

Снова баба Феня тихо плачет.

Тихо ― чтоб меня не огорчать.

Утром я нашла в завалах мячик ―

жаль, не сможем с Колькой поиграть!

Кольку Градом в тот же день убило,

когда нас бомбили поутру.

Закопали всех в одну могилу ―

Кольку, его маму и сестру

Вновь вверху бабахнуло так громко ―

прилетели нас бомбить опять!

Что злым дядям сделали ребёнки?

Для чего им Кольку убивать?!

Баба Феня начала молиться.

Я ж не стану плакать и кричать.

Баба Феня старая ― боится.

Я рисунок буду продолжать.

Дорисую маму на дорожке ―

как встречает папу у ворот.

Я ей нарисую обе ножки ―

пусть она счастливая идет…

― Баба Феня! Бахнуло так страшно!

Баба Феня крикнула: «Беги-и-и!!!»

Кто плеснул мне в глазки красной краской?

Мамочка, мне больно! Помоги!..

*****

Между балкой и плитой подвала

средь руины в битом кирпиче

детская ручонка вверх торчала,

сжав листочек мятый в кулачке…

декабрь 2014г.

Ополченцам Донбасса посвящается…

ВЕРю, НАДЕюсь, ЛЮБлю…

Я в руке сжимаю телефон,

в трубке слышу я твое дыхание…

Знаю: смерть свистит со всех сторон,

но я верю в скорое свидание.

Я надеюсь: ты еще живой…

Знаю: лишь мгновеньем жизнь отмерена ―

вот сейчас ты говоришь со мной,

а спустя мгновенье ты ― вне времени…

Умоляю, трубку не клади!

Хоть одну минутку, хоть мгновение!

Пусть грохочет где-то там вдали,

слышу я твое сердцебиение…

― Что ж ты плачешь? Я ж еще живой…

― Я люблю тебя! И я… беременна. ―

Ты теперь ― во мне, ты здесь, со мной…

даже если будешь ты вне времени…

апрель 2015 г.