Новый год

(из дневника ополченца)

В ожидании чуда кладем автоматы подальше.

В ожидании чуда садимся за «праздничный стол».

Поднимаем бокалы,

как в мирное время,

как раньше,

с пожеланьем, чтоб враг до рассвета на штурм не пошел.

Кто мог знать,

что врагом станет давний приятель из Ровно,

что мой край трудовой

будет полем гражданской войны ―

мирный край, где царят терриконы и жаркие домны,

а из маминых окон весною тюльпаны видны?!

Я второй Новый Год в блиндаже отмечаю ―

не дома.

Вместо мирных петард ― залпы «Градов» и рев канонад.

Дед Мороз ― командир,

за Снегурочку ― снайпер наш Сёма.

А на той стороне Дед Мороз отменен, говорят!

Говорят, в Новый Год подводить нужно за год итоги.

Здесь у нас, на войне, мы подводим итог каждый час!

Вот вчера пацану раздробило осколками ноги ―

но зато не «двухсотый»!

Парнишка ― счастливчик у нас!

Все, пора!

Через час я в наряд до утра заступаю.

Доведется ли встретить еще хоть один Новый Год?

Посему всех врагов, как бабуля учила, прощаю!

Ну, а я,

коль обидел кого,

ты прости мне, народ!..

май 2015 г.

На следующий день после

рождения стиха был убит

командир «Призрака»

Алексей Мозговой…

ЛЕТЕЛА СМЕРТЬ…

Летел коктейль горючей адской смеси,

летел в ряды мальчишек-«беркутят»;

летел в окно, чтоб в солнечной Одессе

сгорел живьем строптивый «колорад»…

Летела пуля злобная, слепая,

бездушно пущенная злой рукой.

Летела пуля, цель не выбирая,

чтоб чье-то тело разлучить с душой…

Снаряд, истошно воя диким зверем,

летел, неся в утробе чью-то смерть,

ни стариков, ни деток не жалея,

летел, приговорив их умереть…

Летела смерть

на черных смрадных крыльях

на пиршество кровавое свое

и, жатву собирая в изобильи,

благословляла щедрое жнивье…

Душа взлетела в небо птицей белой.

За ней другая, третья взмыли ввысь…

Чтоб стать щитом от смерти опьянелой,

в покров небесный крыльями сплелись…

март 2015г.

моя «околонаучная классификация нелюдей»

Несчастная наша разоренная и растерзанная страна! Что сотворили с тобой те, кто истошно славят тебя и, прижав кулаки к сердцу, клянутся тебе в любви и верности?! Чем изгадили твои благодатные земли, что стали они приносить горькие плоды? Кто отравил твой воздух миазмами лжи и ненависти?

Все чаще в разговорах людей, в том числе, весьма далеких от мистики, и даже с экранов СМИ слышишь слова «бесовщина», «бесы», «нелюди» (сама этим грешна!).

Тут, как обычно, включается неугомонный «ум ученого» ― что ж это за нелюди такие, как-то так вдруг, в одночасье, возникшие и расплодившиеся в превеликом множестве, каковы их признаки и отличия от людей?

Так родилась «Моя Околонаучная Классификация Нелюдей».

«Онижедети»

Они скачут.

Им весело.

Жизнь для них ― веселая игра. Точнее, жизнь имеет смысл, когда в ней есть новые иг-ры, забавы:

― поорать на фут-больном матче, весело и непринужденно бросить в игрока горящий файер, а потом, возвра-щаясь домой, перевернуть пару-тройку машин, избить непонравившегося прохожего ― ни-чего личного, просто забава;

― поскакать на митинге (не-важно по какому поводу!) и «по-воевать» на баррикадах, особенно, если ради этого можно прогулять занятия в институте, шко-ле;

― водрузить на свои креативные головы каст-рюли и дуршлаги, ликуя от осознания собственного остроумия;

― бодро пройтись по улицам жизнеутверждаю-щим факельным маршем, дружно вскидывая руки, как это делали крутые ребята ― римские легионеры и еще те, что покруче, в коричневых рубашках со свастиками на рукавах, а потом так же радостно и беспечно сжечь сотню-другую «колорадов» в одесском Доме Профсоюзов…

«Онижедети» скачут, бездумно раскачивая свой мир. Потому что пропустили урок по физике, на котором рассказывалось об эффекте резонанса и рухнувшем мосте, по которому нельзя толпой идти в ногу или долго скакать…

Как все дети, они любят сказки. Они готовы верить в любые россказни, лишь бы не напрягать мозг, и чтобы сюжет был более-менее занимательным. Они готовы боготворить и внимать каждому, кто почему-то покажется им авторитетным и брутальным, как герой комиксов или крутого боевика. Пусть даже лысоватая головенка «героя», прозванного соратниками «Соплей» и «Бабой», болтается на тощей шейке, а список его достижений и побед балансирует где-то между диагнозом психиатра и уголовным делом, тянущем на «вышку» или пожизненное…

Их жизненная философия заключена в бессмертном: «Хочу в ЕС и кружевные трусики»…

«Онижедети» равнодушно обрывают крылья бабочке и топчут божью коровку, сидя в трамвае, отворачиваются к окну при виде вошедшей старушки и издеваются над очкастым одноклассником-ботаником, разрушают чужие пасочки в песочнице и сносят памятники. Им не жалко, потому что они еще не знают, что такое боль, потому что еще ничего не создали ― ни одного кирпичика не положили, ни единого цветочка не вырастили…

Им проще (а главное, веселей!) засунуть преподавателя в мусорный контейнер, нежели сдать сессию без взяток и шпаргалок.

Они жаждут, чтобы все вокруг непременно заметили, какие они ― эпатажно-креативные или же радикально-брутальные, смелые и патриотичные или подлинные пофигисты ― главное, классные, прикольные! Отсюда ― их вызывающее повеление и тяга к знакам и символам. Они наносят их везде ― в виде граффити на фасады театров и храмов и в виде тату на собственное тело; окрашивают в государственные цвета урны и заборы. Отсюда же их мода на патриотические ретро-прически и заворачивание, как в полотенце после бани, в государственные символы; всяческие шарфики и ленточки (то оранжевые, то жовто-блакытные); прижатые к сердцу кулаки…

А еще они очень любят всякие речевки кричалки, обзывалки: «Разом нас багато …», «Хто нэ скачэ …», кто-то там у них «… прыйдэ, порядок навэдэ», «Птн пнх», «птн хло»… Это же так весело! Особенно, если хором! И, если много-много раз повторить!

И, главное, когда ответить или урезонить некому…

«Онижедети» скачут, весело и беззаботно разрушая свой мир, не осознавая этого и не замечая последствий своих «детских» шалостей.

Возраст «онижедетей» значения не имеет. Им может быть 15, 30 и 70. Просто с возрастом скакать трудней…

«Онижедети» еще не люди, у них есть шанс стать людьми. Но куда выше опасность трансформироваться, как бабочка в гусеницу, в иные разновидности нелюдей...

Зомби

Нет, речь, конечно же, не о тех гаитянских зомби ― ни мертвых, ни живых ― что имели неосторожность попасть под горячую руку вудуистскому колдуну. Идеальные рабы (за отсутствием сознания), те несчастные полностью послушны воле того, кто обрек их на чудовищную участь.

Ничего общего не имеют укрозомби и с голливудской нежитью с прогнив-шими телами и кан-нибальскими гастро-номическими при-страстиями.

Укрозомби живут в квартирах и домах с удобствами, могут иметь высшее образование (а то и два!), престижную работу и уважение коллег и соседей, ходят на фитнес и сажают розы на дачных участках. Но, как и те, гаитянские горемыки, они утратили способность осознавать реальность, став (зачастую добровольно) послушными исполнителями чужой воли.

У них расчлененное соз-нание. Их мир разделен на здесь и там.

Здесь все привычно, разме-ренно, рутинно, а потому надежно и правильно.

Там ― чужой труднопости-жимый мир, манящий и пуга-ющий одновременно.

Эти два мира разделены не-проницаемой стеной с единствен-ным окном ― зомбоящиком, че-рез который и поступает сюда информация о том, что ТАМ.

ТОТ мир тоже неоднороден.

Там на одном полюсе ― отвратительный, страшный мир, настоящий «Мордор». Его населяют враждебные существа, мешающие хорошо жить тем, кто ЗДЕСЬ, по эту сторону стены. Чем, собственно, ТЕ мешают, не очень понятно. Ну, хотя бы уже самим фактом своего существования. Доподлинно известно, что ТЕ всегда съедали то, что должно было быть съеденным ЗДЕСЬ. С маниакальным упорством ТЕ не желают говорить на певучей мове, ласкающей слух ЗДЕШНИХ зомби; петь песни, которые греют их просветленные души; носить правильные одежду и прически; восхищаться героями, на которых со слезами патриотического умиления смотрят ЗДЕСЬ. А главное, ТЕ по совершенно непонятным причинам не хотят добровольно признать очевидное превосходство обитателей здешнего мира. Тем самым несут угрозу самому его существованию.

К счастью, в ТОМ мире есть не только враждебный «Мордор». ТАМ на другом полюсе благоденствует цветущий мир ― земной Эдем, готовый распахнуть свои гостеприимные объятия ЗДЕШНИМ зомби, которым никак не удается обрести райскую жизнь из-за происков коварного «Мордора». Зомби неотрывно глядят в экран зомбоящика. Этот сладко-манящий мир, казалось бы, совсем рядом ― на расстоянии вытянутой руки. Но, чем ближе к нему, тем он почему-то становится дальше и недостижимей…

Здешние зомби, в отличие от гаитянских, способны даже чувствовать. Они искренне радуются, когда в «Мордоре» плохо, и смертельно завидуют тем, кто в Эдеме. В глубине души они подозревают, что Эдем для них недосягаем, но исступленно верят, что каким-то чудом все же там окажутся. Пусть, хотя бы на коврике на пороге, радостно обгладывая кость, которую бросят им обитатели Эдема...

Но воплощению в жизнь вожделенной мечты мешают ТЕ, что из «Мордора».

И тогда зомби справедливо и законно негодуют, звереют и незаметно для себя перерождаются в другую (следующую в иерархии) форму нелюдей.

И с готовностью отправляются в тот, мордорский мир ― наводить там порядок.

Как и их гаитянские коллеги, они становятся идеальными убийцами (кто пулей, кто снарядом, кто словом). Потому что убивают по приказу, не испытывая сомнений и раскаяния, т.к. не способны или не желают задумываться: почему? и зачем? У них давно есть ответы на все вопросы. Ответы, полученные от тех, кто точно знает…

Столкнувшись с ТАМОШНЕЙ реальностью, многие зомби испытывают шок, не в силах поверить, что ТАМ, оказывается, не совсем все так или, вернее, все совсем не так, как представлял зомбоящик. И тогда они жалобно скулят: «я не знал, меня обманули, я исполнял приказы…». Мало кто из зомби прозревает по-настоящему. Большинство же мечтают лишь об одном ― поскорей вернуться к себе, за стену, и продолжать привычно смотреть на тот мир через зомбоящик.

Потому что, сидя перед зомбоящиком, при виде оторванных рук-ног-голов зомби точно знают, что они ненастоящие. Им не больно ― это же просто картинка, шоу, ужастики. Зомби живут, как под гипнозом, им нет необходимости думать. Когда кто-то с ТОЙ стороны пытается до них достучаться с фактами и доказательствами, они просто не слышат аргументов и продолжают раздраженно твердить, что все это ― постановка, обман, пропаганда…

Зомби не скачут, как «онижедети», говорят не речевками, а лозунгами и клише, плотно утрамбованными в их головы.

Они изо всех сил цепляются за незыблемость своего мира. Даже, когда они говорят, что хотят что-то изменить к лучшему, на самом деле, перемены им не нужны. Иначе почему олигархи и коррупция, против которых зомби (поддавшись на зов «онижедетей» и призыв из зомбоящика), неожиданно для самих себя, яростно и бескомпромиссно протестовали, продолжают восседать на своих тронах и еще больше жиреют?

Даже, когда становится все хуже и хуже, потому что порожденная «онижедетьми» резонансная волна уже катится по их стабильному миру, они не способны увидеть, что этот мир рушится. Даже, когда их одуревшие от жадности и обнаглевшие от безнаказанности хозяева кусок за куском догрызают то немногое, что еще осталось у зомби, а самих зомби гонят за стену отвоевывать у наглых ТАМОШНИХ обитателей их мир; когда всех несогласных и прозревших замуровывают в казематы, расстреливают в затылок, а на площадях показательно устанавливают виселицы, зомби не способны осознать, что их обманывают и используют.

Не способны, потому что им некогда оглянуться ― они смотрят в зомбоящик. Их мыслительный аппарат заблокирован. И даже сигналы, посылаемые им через тот же зомбоящик, не заставляют их прозреть. Они не желают узнавать себя в жителях придуманных братьями Стругацкими Страны Отцов, восторженно внимающих башням-ретрансляторам (х/фильм «Обитаемый остров»), в лежащих в колбах людях-батарейках (фильм «Матрица»). Если выключить зомбоящик, их жизнь потеряет смысл, потому что придется увидеть, что они стоят посреди руин…

Есть, правда, еще один особый подвид зомби ― эти не знают и не хотят знать о том, что ТАМ, за стеной. И даже о том, что ЗДЕСЬ, за порогом их квартиры или рабочего кабинета. Как трепетные и чистые элои в романе «Машина времени» Герберта Уэллса, запретившие себе даже вспоминать о живущих под землей морлоках, выползающих по ночам, чтобы поохотиться на… элоев, Эти предпочитают жить в безмятежном неведении. Замуровав единственное окно в стене, и заткнув нежные уши, они не слышат отчаянных стонов уничтожаемых ТЕХ и диких речевок ЗДЕШНИХ. Их невинные уста с искренним недоумением изрекают: «Где вы видели фашистов?!». Они не слышат грохота разрушаемого по обе стороны от стены мира, наивно полагая, что их-то микрозомбомирку ничто угрожать не может. И когда дверь, отгораживающую их, вышибут, и стены их мирка рухнут им на головы, в их глазах застынет наивное удивление: как же так?..

Почему?

Потому, что они тоже зомби, и думать им некогда…

звери

Звери бывают одиночками и стайны-ми ― есть львы-оди-ночки, а есть львиный прайд.

Звери охотятся, убивают ради пропи-тания, потому что это ― их природа.

Для нелюдей по-роды зверей убийство ― тоже их природа. Они ― хищники, и убивают потому, что не могут не убивать. Им нужна кровь. Но не ради пропитания. Вернее, не только ради пропитания. Им нравится убивать...

Звери не ведают жалости, им безразлична чужая боль, страдание жертвы. Жертва для них безлика ― мишень, дичь. Укажи цель, и они пойдут убивать, потому что это ― зов плоти, их возбуждает кровь.

Выглядя вполне, как люди, они до поры, до времени могут таиться, долго, порой годами дожидаясь своего часа ― как хищники в засаде. Но, когда они решат, что пришел их час, нет силы, которая могла бы их остановить. Кроме смерти. На худой конец, клетки и цепи.

Звери-одиночки даже к собственной смерти равнодушны ― они со смертью повенчаны.

Раненные, они залижут раны и снова затаятся в схроне. Подранками они еще более злые и опасные.

У каждого одиночки свой способ убийства ― это их мастерство, их кураж. Они убивают отточено быстро ― выстрелом в голову, ударом ножа в сердце, одним движением сворачивая шею…

Они ― идеальные наемники. Им все равно, для кого лить кровь. Главное ― процесс: охота, преследование, жертва, вонзание клыков в пульсирующую вену и наслаждение от крови ― сладкой, теплой, тягучей…

А потом, сытый и удовлетворенный, зверь «отлеживается» ― ходит на работу, в институт, целует жену, балует своих детишек ― пока очередной приступ жажды крови или новый заказ не заставит его подняться с дивана, размять затекшие члены и снова отправиться на охоту…

Стайные звери другие. Они предпочитают охотиться и убивать стаей, с прикрытым тылом и оружием в руках. Тогда они ― сила!

Поодиночке они становятся жалкими и скулящими. Даже против хлюпика в галстуке, с дрожащим над ним нежным кадыком нелюдь-зверь не пойдет один на один, если не имеет, как минимум, гарантированно накачанных мышц и остро заточенных клыков и когтей, оговорилась!, ― ножа, кастета, автомата. И все это ― в стае соратников-напарников-подельиков-побратымив. Ведь тот хлюпик, глядишь, может оказаться сильным духом...

Они не говорят лозунгами и не кричат «онижедетские» речевки, как другие нелюди, они рычат. Хором. Страшно, утробно. Они пьянеют от своего рыка, пьянеют от страха, который их рык рождает в жертвах.

Звери в стае подстегивают друг друга, бдительно следят, чтобы никто не уклонился от избранного пути, не усомнился в своей звериной природе. Если необходимо, они без колебаний перегрызут глотку и своему. Потому что свой ― это не тот, с которым делили одну подстилку и миску, а тот, с кем вместе убиваешь, и пока убиваешь…

Зверями редко рождаются. Чаще ими становятся заигравшиеся «онижедети» и озверевшие зомби.