О законности власти улуса Джучи (орды)

Вопрос о власти христианство рассматривает как важнейший аспект сознания христианина, который должен видеть за имеющим место неравенством людей в общественном бытии Богом установленный порядок или, выражаясь философски, - всеобщее (разумное) в его особенной форме. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; […] И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести» (Рим.13: 1-7). Для Русской Православной церкви с самого её возникновения важным моментом в вопросе о власти было стремление показать необходимость единовластия на Руси, поэтому используется уподобление Владимира Святославовича Константину Великому, что подчеркивает, в то же время, преемственность христианской деятельности киевского князя. Так, вслед за митрополитом Иларионом автор «Памяти и похвалы», монах Иаков Мниха восхваляет деятельность Владимира: «Блаженый же князь Володимер, внук Олжинъ, который храмы идольскыа разруши и всю землю Русскую и грады честными церквами украси». Хотя, несмотря на апостольскую миссию Владимира Святославовича как крестителя Руси, церковь довольно долгое время не причисляла его к лику святых (Владимир был канонизирован примерно в середине XIII века), он уже при жизни изображался на сребрениках с нимбом как символом святости власти. Рассуждая о преемнике Владимира – Ярославе, Иларион прямо указывает на божественное происхождение княжеской власти на Руси. Вместе со строительством в Киеве собора святой Софии закладывается духовный фундамент единства всея Руси – государственный культ святой Софии. Иларион сравнивает возведение храма с возведением Соломоном знаменитого иерусалимского храма, так что Киев, подобно Константинополю, понимается как Новый Иерусалим. Для Ярослава Мудрого культ святой Софии имеет интегрирующее значение. «Премудрость Божия […] должна была интегрировать всех, принадлежавших к Руси, сделать их мудрыми, а страну – великой, подобно тому, как София Константинопольская символизировала единство и величие Византийской империи, - пишет историк М.Б. Свердлов. - Возведение величественных Софийских соборов на основных торговых путях по Днепру, Волхову и Западной Двине, маркирующих пределы Русского государства […] могло символизировать в христианском сознании всю страну как Дом Святой Софии – Премудрости Божией». Однако Киевская Русь как политически единое государственное образование перестало существовать уже в XII столетии, распавшись на отдельные княжества. Символом единства русского народа оставалась, вплоть до XV века, только духовная власть церковной организации, возглавляемой митрополитом всея Руси.

Поскольку источник власти один – Бог, то всякое народовластие для православного христианства является абсурдным понятием. «Народ не может никому поручить свою «власть», - пишет митрополит Иоанн, - ибо у него этой власти просто нет». Единый Божественный источник власти, согласно православному воззрению, предполагает только одну истинную форму государственного воплощения, а именно самодержавие. Однако власть самодержца не является высшей самоцелью, а в идеале должна быть своеобразной «оградой церковной» и всячески содействовать спасению душ подданных. Как религиозный долг рассматривает княжение в своем «Поучении» Владимир Мономах, подчеркивая, что князь, а впоследствии – царь лишь распорядитель власти, данной Богом, несущий высочайшую ответственность перед Ним за судьбу христианства.

Как известно, процессу становления централизованной, самодержавной власти на Руси непосредственно предшествует процесс распада принципа родового наследования через отрицание удельными князьями первоначального единства рода Рюриковичей. Напомним, что после смерти Ярослава (1054), его сыновья, а затем внуки разделили между собой землю предков на ряд более мелких земель. В итоге к середине XII века Русь разделилась на полтора десятка самостоятельных княжеств, из которых первенство оставалось за Киевом, но к концу XII столетия по краям стали заметно выдвигаться такие княжества, как Суздальское – на востоке и Галицко-волынское – на западе. Уже не старший в роде князь, а самый могущественный мог претендовать «в отца место». На смену родового наследования (принципа рода) приходит семейно-вотчинное (принцип вида) и соответствующий этому принципу порядок оформления связей между великими и удельными князьями - в виде договоров. Договоры не отличались устойчивостью в силу перманентной борьбы князей за расширение своих уделов путем «примысла» (насильственного захвата) и за право обладания титулом великого князя. Заметим, что в этих условиях каждая столица княжества претендовала на получение собственной епископской кафедры, а митрополия вынуждена была идти навстречу этим пожеланиям, что, несомненно, способствовало самостоятельности отдельных земель. К середине XIII в. на Руси было уже 16 епархий, соответствующих крупным русским княжествам.

Однако эпоху междоусобицы нельзя рассматривать только как период упадка, поскольку вместе с развитием экономических связей (торговли) строились новые города, прокладывались дороги, создавались великие памятники русского зодчества. Именно в XII столетии новгородцы (после изгнания Всеволода Мстиславовича) на четыреста с лишним лет обретают политическую независимость, благодаря которой развиваются различные промыслы и торговля, происходит освоение огромной по масштабам того времени территории. По словам историка Г.В.Вернадского, быстрый подъем Новгорода объясняется именно тем, что он был не только окном в Европу для восточной торговли, но и окном на Восток для самой Европы. Попытки же прекратить междоусобные войны, когда, к примеру, в 1097 и 1100 годы по инициативе Владимира Мономаха созывались съезды князей, оборачивались новыми распрями и формированием новых городов-претендентов на звание общерусской столицы, особенно после нашествия Батыя на Русь (1237-1238) и образования Золотой Орды (1243). Так, потомки Всеволода Большое Гнездо образовали княжеские линии с центрами в Твери, Суздале, Ростове и Москве, но отношения между удельными князьями практически никогда не оставались устойчивыми и мирными. Как мы видим, борьба за великое княжение между тверскими и московскими князьями, начавшаяся с 1304 года, уже опирается не на право старшинства, а на собственную мощь, которая, обратим внимание, обретает «легитимность» уже не в себе, а вне кровных отношений, за пределами древней Руси - в Орде. Междоусобица продолжается до тех пор, пока ярлык на великое княжение не получил в 1328 году Иван Калита. После этого, по словам летописца, «бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на сорок лет и престаше татарове воевати Русскую землю». Порядок, установленный Московским великим князем, привлек на службу не только простых людей, но и знатных бояр, которые за доброе служение получали от него земельные наделы. В Москву стали переселяться выходцы из Литвы и даже татаро-монголы, принявшие христианство, среди последних, к примеру, был родоначальник фамилии Годуновых мурза Чет. Однако важнейшей политической заслугой Ивана Калиты было привлечение в Москву митрополита «всея Руси» (подробнее о становлении Москвы как общерусского культового центра и церковной столицы будет сказано немного позже).

С точки зрения философского анализа становления русской идеи «Орда» была не просто географическим и политическим понятием, а своеобразным воплощением «запредельного» царства, в котором разрешались проблемы опыта борьбы русского духа с самим собой (борьбы «сродников»). Следует заметить, что Улус Джучи, или Золотая Орда по принципу своего административного построения имел отнюдь не монгольский корень. Монголы, как известно, в начальный период своих завоеваний не имели ни письменности, ни административных институтов, необходимых для управления земледельческими государствами. В этом отношении они обязаны чиновникам покоренных государств и, прежде всего, китайским. «Первым из таких чиновников, - пишет С.А. Нефедов, - был уйгур Тога Тун-а, который учил детей Чингизхана и первых монгольских чиновников уйгурскому языку».Известно, что после взятия Пекина Чингис принял на свою службу Елюй Чуцая, одного из сановников Цзинской империи, который заявил монгольскому императору буквально следующее – «хотя мы империю получили, сидя на лошади, но управлять ею, сидя на лошади, невозможно». Орда играла, как мне представляется, необходимую роль «закона-детоводителя» и была внешней, абстрактной формой отрицания кровных родовых отношений до того момента, пока вера не проникла в эти отношения и не преобразовала их в форму духовно-национальных. Сам факт крещения Руси долгое время оставался ещё только фактом исторического бытия («преданья старины глубокой»), некоторым внешним знаком причастности народа к общему христианскому делу, но не самим ясно осознаваемым русской душою смыслом бытия. Думается, что отнюдь не только в целях самосохранения русская церковь в рассматриваемый нами период проповедовала принцип непротивления насилию, определяя ордынское нашествие как «божий батог» за людские грехи (об этом свидетельствуют такие, к примеру, памятники как «Слово Серапиона Владимирского» и агиографические произведения). «Не послушали мы Евангелия, - обращался к христианам епископ Серапион Владимирский, - не послушали апостола, не послушали пророков, не послушали светил великих […] Не раскаялись мы, пока не пришел народ безжалостный по Божьему изволению […] Испытав сие, братья, убоимся наказания этого страшного и припадем ко Господу своему с исповеданием, да не навлечем на себя еще больший гнев Господень». «Се же бысть за грехи наши […] Господь силу от нас отья, а недоумение и грозу, и страх, и трепет вложи в нас за грехи наша» - такими словами, как правило, и заканчивались летописания. Более того, проповедь смирения и покорности, а так же миссионерская активность русского духовенства усиливается особенно тогда, когда в Золотую Орду проникает религия, в основе которой лежит принцип безусловного единства сознания - ислам. В XIII веке, при хане Берке, принявшим мусульманскую веру, русским духовенством основывается епархия в самой столице Орды, в Сарае. Здесь русские митрополиты (с 1267 года) и князья как фактически подданные золотоардынского стола получают ханские ярлыки на право осуществлять духовные и светские функции на территории покоренной Руси. В 1243 году владимирский князь Ярослав Всеволодович первым из русских князей отправляется в Сарай, чтобы получить ярлык на великое княжение. «Кто будет хулить веру русских, - записано в ярлыке, - или ругаться над нею, тот ничем не извинится, а умрет злою смертию». Однако ханские ярлыки не только предоставляли определенные гарантии духовенству, но и обязывали их проводить своеобразную «пропаганду» курса вассальной зависимости русских князей на основании «старейшинства» Орды, молиться за хана «всем чином поповским», «чтобы во упокои Бога молили и молитву воздавали». «Пусть, - писал в своем указе хан Менгу-Темир, - беспечально молятся за него и его племя».Известно, что после назначения константинопольским патриархом Петра митрополитом «всея Руси», последний отправляется в Орду и получает ханский ярлык, в котором, в частности, было сказано: «А как ты во Владимире сядешь, то будешь Богу молиться за нас и за потомков наших». Н.М. Карамзин, рассуждая «о состоянии России от нашествия татар», полагал, что «одним из достопамятных следствий татарского господства над Россиею было ещё возвышение нашего духовенства, размножение монахов и церковных имений. Политика ханов, утесняя народ и князей, покровительствовала церковь и её служителей; изъявляла особенное к ним благоволение».

В то же время русская церковь должна была и не забывать про византийские интересы, - следить, чтобы князья не поддавались на всякого рода «соблазны» католического Рима. Так, согласно «Повести о житии и храбрости благоверного и великого князя Александра», Александр Невский, отвергая всевозможные предложения «богомерзского» Запада, «кланяется» «царю в Восточной стране», за что и получает соответствующие этому отношению достойные ханские почести, военную помощь для борьбы с соперниками. В то время как его брат Андрей, как известно, не проявил должного христианского смирения, своим неповиновением «разгневал царя Батыя», отчего и пострадала Суздальская земля. «Сугубый подвиг выпал на долю святого Александра, - пишет митрополит Иоанн, - для спасения России он должен был одновременно явить доблесть воина и смирение инока […] святыня русского Православия требовала защиты от латинского поругания».Ради этой высшей цели святой Александр добровольно подчинился хану Батыю. Победа, одержанная русскими ратниками в битве на Чудском озере в 1242 году, положила конец экспансии тевтонско-ливонского ордена.

Ещё Н.Я. Данилевский, размышляя над «причинами синхронистической связи столь разнородных событий» - имеется в виду одновременный «натиск» на Русь, как со стороны Востока, так и со стороны Запада – усматривал в этом ничто иное как «сам план миродержавного Промысла, по которому развивается историческая жизнь человечества». В самом деле, начиная с 1204 года (год взятия Константинополя и основания на месте православной Византии латинской империи) начинается усиливаться католическая агрессия против православной Руси. Известно, что попытка подчинить своему влиянию князя Романа Галицкого через различные обольщения полностью провалилась в 1204 году, как и тщетными оказались призывы ко всем русским священникам римского папы Иннокентия III (1207 год). «Теперь греческая империя и церковь почти вся покорилась, - писал Иннокентий III, - и униженно приемлет повеления. Ужели не будет несообразным, если часть не станет сообразовываться со своим целым и не последует ему?». Однако никакие «рациональные» доводы не в состоянии были сломить веру русского духа в святость православия, в этом вопросе не может быть никакого компромисса и, тем более, повиновения иному вероисповеданию.

Следует заметить, что для формирования такого христианского образа мысли и жизни всего русского народа, а не только духовенства, татаро-монгольский период уничижения, смирения и покаяния был крайне необходим: только пройдя такие суровые испытания, русская душа обрела силу через прозрение религиозной истины. «Несчастья внешние, - раскрывает историософский смысл «татарского нашествия» митрополит Иоанн, - должны были послужить к обильному преуспеянию внутреннему».

Признавая определенную роль татаро-монгольского ига как абстрактной формы отрицания исторически отживших связей, благодаря которой происходило усвоение русским духом «восточной» формы единства всего народа, нельзя, на мой взгляд, согласиться как с некоторыми категорическими утверждениями Н.М. Карамзина по вопросу татарского влияния на ход русской истории, так и с его будущими «единомышленниками». Москва, считает автор «Истории государства Российского», «обязана своим величием ханам». В новых условиях (начало 20-х гг. XX столетия) эту точку зрения по-своему развивают евразийцы, рассматривая монгольскую феодальную империю в качестве действительного предшественника России как евразийского государства. Киевская Русь, в отличие от Золотой Орды, с точки зрения Ник. Трубецкого, совсем не воплощала в себе евразийскую идею, занимала лишь двадцатую часть современной территории России. По словам Г.В. Вернадского, «после падения Византии и укрепления Москвы, русские цари, а затем всероссийские императоры продолжают дело золотоордынских ханов».

Напомним, что после того, как митрополит русской церкви Феогност окончательно утвердился в Москве в XIV веке, для Руси, вплоть до времен Петра I, уже не возникает вопроса о центре церковной и политической власти. Став духовно - политическим и, вместе с тем, национальным центром, Москва обретала величие, прежде всего, православной верой и своими делами. «Именно превращение Москвы в центр русского православия, - пишет митрополит Иоанн, - определило её судьбу, до того ничем не отличавшуюся от судьбы других русских городов». При внуке Ивана Калиты, Дмитрии Донском, Московская Русь, получившая христианское благословение от Сергия Радонежского на брань, впервые открыто выступила против монголо-татарских войск под предводительством темника Мамая (1380 год). Русские люди увидели в лице Московского князя заступника не только своего удела, но именно всей православной Руси. После этого никакие усобицы и никакие внешние натиски (как с Запада, так и с Востока) не в состоянии были сдержать центростремительные силы, созидающие единое, самостоятельно развивающее русское царство. Надежда русских князей, которую они выражали в своих завещаниях, что Бог освободит Русь от Орды, стала сбываться.

Что касается вопроса о событиях 1380 года, то здесь, на мой взгляд, следует избегать две крайности: с одной стороны, нельзя усматривать в Куликовской битве акт открытого выступления против законной власти Золотой орды - законной в рамках представлений того времени о законности как Божьем промысле - и, с другой, не следует умалять значение этого события для общерусского дела. Напомним, что в 1380 году законным ханом в Золотой Орде считался Тохтамыш (на Руси он уже был провозглашен царем). Мамай же не мог быть признаваемым на Руси ханом по определению (в его жилах не текла кровь потомков Чингисхана), хотя фактически, будучи женатым на дочери хана Бердибека, и был некоторое время правителем в Золотой Орде. Разбив Мамая, Дмитрий Донской, согласно Симеоновской и Рогожской летописям, отправил послов «со многими дарами к царю Тохтамышу». Тохтамыш же сжег Москву вовсе не по тому, что Дмитрий Донской разбил Мамая (последний был окончательно разбит Тохтамышем на Калке и изгнан за пределы Орды), а, согласно летописи, по доносу суздальских князей. Последние вместе с Олегом Рязанским (союзником Мамая), оказали определенное содействие Тохтамышу в его расправе над Москвой. Даже в 1396 г., после того, как Тамерлан разорил Орду, всё равно в договоре московского и тверского князя о совместной защите своих земель от набегов продолжает подчеркиваться законность власти ордынского хана-царя, от которого зависит судьба русских княжеств, их потомства. «А что есмя воевал со царем, а положит на нас царь виноу, и тобе, брате, в том намъ не дати ничего, ни твоим детям, ни твоим внучатом …».

Итак, представлению о том, что хан Орды является законным царем всей честной Руси, суждено было пройти этапы глубочайшего осмысления. Ведь если Батый и был послан Богом за грехи неверия, то, следовательно, только христианское смирение и безграничная верность Богу, постепенно осознаваемые русским народом, могли стать для него тем прочным духовным основанием и силой, позволившим избавиться от внешней зависимости, от чуждого христианству ига золотоордынских ханов. Народ уже не только в лице своих православных царей «принимает» законную власть от ханов, но, добровольно взяв крест свой, или истинное иго Христа, «ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко» (Мф. 11.30) становится действительно историческим народом-богоносцем. «Драгоценный талант смирения, приобретенный народом во время татарского ига, - как пишет митрополит Иоанн, - впоследствии лег краеугольным камнем в величественное здание Русского Православного царства».