Глава тридцатая Белая гробница

Все уроки отменили; экзамены отложили. Кое-кого из учеников родители поспешили забрать – близняшек Патил не было уже наутро после смерти Думбльдора, Заккерайеса Смита увез его высокомерный отец. Зато Симус Финниган наотрез отказался уезжать домой с матерью; они долго кричали друг на друга в вестибюле и в конце концов договорились, что она останется в школе до похорон. По словам Симуса, она с трудом нашла, где переночевать – Хогсмед буквально наводнили колдуны и ведьмы, желавшие сказать последнее «прости» Думбльдору.

Бледно-голубая карета размером с дом, запряженная дюжиной крылатых коней, грандиозно приземлившаяся на опушку Запретного леса вечером накануне похорон, наделала много шума среди школьников помладше – им подобное зрелище было в новинку. Гарри видел в окно, как раскрылись двери и по лесенке спустилась огромная, очень красивая женщина с оливковой кожей и черными волосами, которая тут же бросилась в поджидавшие ее объятия Огрида. Министерскую делегацию и самого министра магии разместили в замке. Гарри старательно избегал встречи с ними, опасаясь расспросов о последней отлучке Думбльдора.

Гарри, Рон, Гермиона и Джинни все время проводили вместе. Как назло, стояла чудесная погода; Гарри невольно представлял, как бы все было, если б не умер Думбльдор: последние дни перед каникулами, теплынь, никаких домашних заданий, экзамены у Джинни кончились – и час за часом откладывал неизбежное. Он знал, что это необходимо и правильно, но… не мог отказаться от последнего утешения.

Два раза в день они ходили в больницу; Невилля выписали, но Билл оставался под наблюдением мадам Помфри. Его шрамы не заживали; внешне он сильно напоминал Шизоглаза Хмури (к счастью, с двумя глазами и руками), но в остальном совершенно не изменился, если не считать внезапной любви к полусырым бифштексам.

– …вот и хогошо, что он на мне женьится, – счастливо щебетала Флер, взбивая подушки Билла, – я всегда говогила, что англьичане стгашно пегежагивают мьясо.

– Кажется, придется смириться с их свадьбой, – вздохнула Джинни в тот же день вечером. Она, Гарри, Рон и Гермиона сидели у открытого окна гриффиндорской гостиной и смотрели, как сгущаются сумерки.

– Флер не такая уж плохая, – сказал Гарри, но, заметив, что брови Джинни поползли кверху, торопливо прибавил: – Правда, страшенная…

Джинни невольно хихикнула.

– Ладно, если мама может ее терпеть, то я тем более.

– Из знакомых кто-нибудь окочурился? – спросил Рон Гермиону, которая листала «Прорицательскую».

Гермиона поморщилась от его напускной толстокожести и, сложив газету, укоризненно ответила:

– Нет. Злея ищут, но безрезультатно…

– Естественно, – бросил Гарри. Как только всплывала эта тема, он начинал кипятиться. – Пока не найдут Вольдеморта, не найдут и Злея, а учитывая, что за все время они так и не…

– Пойду спать, – зевнула Джинни. – Я толком не спала с тех пор, как… м-м-м… в общем, поспать не помешает.

Она поцеловала Гарри (Рон демонстративно отвернулся), помахала рукой остальным и ушла. Дверь в спальню девочек закрылась. И тут же Гермиона с самым что ни на есть гермионистым выражением лица наклонилась к Гарри:

– Утром я была в библиотеке и кое-что нашла…

– Р.А.Б.? – встрепенулся Гарри.

Он не чувствовал ничего того, что когда-то было ему свойственно – ни азарта, ни любопытства, ни страстного желания разгадать тайну; просто понимал, что знать правду о медальоне необходимо. Лишь тогда удастся продвинуться немного вперед по темному и извилистому пути, на который они вступили вместе с Думбльдором и по которому ему теперь предстоит идти одному. Вероятней всего, придется разыскать и уничтожить четыре окаянта, прежде чем появится хоть малейший шанс убить Вольдеморта. Гарри день и ночь мысленно твердил: «медальон… чаша… змея… что-то от Гриффиндора или Равенкло… медальон… чаша… змея… что-то от Гриффиндора или Равенкло…», словно таким образом надеялся их приблизить.

Эта мантра пульсировала в голове Гарри весь вечер, и во сне его преследовали медальоны, чаши и другие таинственные предметы, до которых никак не удавалось добраться, несмотря на то, что Думбльдор услужливо подставлял ему веревочную лестницу – как только Гарри начинал по ней взбираться, веревки сразу превращались в змей…

Утром после смерти Думбльдора Гарри показал Гермионе записку из медальона. К сожалению, она не узнала в загадочных инициалах имени какого-нибудь ветхозаветного колдуна, о котором ей доводилось читать, но с тех пор бегала в библиотеку намного чаще, чем необходимо человеку, свободному от домашних заданий.

– Нет, – Гермиона печально покачала головой, – я искала, Гарри, но ничего не нашла… правда, есть парочка довольно известных колдунов с такими инициалами – Розалинда Антигона Бретель, Руперт «Алебарда» Брукстэнтон… но они совершенно не подходят. Судя по записке, человек, который украл окаянт, был знаком с Вольдемортом, а Бретель и Алебарда не имели с ним дела, по крайней мере, свидетельств я не нашла… нет, вообще-то, я хотела сказать… э-э… про Злея.

Только назвав это имя, она сразу занервничала.

– И что же? – мрачно поинтересовался Гарри, откидываясь на спинку кресла.

– Просто я оказалась права насчет Принца-полукровки, – робко пробормотала Гермиона.

– И теперь будешь всю жизнь возить меня носом, да? Думаешь, мне самому не тошно?

– Нет… нет… Гарри, я не о том! – воскликнула она, оглядываясь и проверяя, что их никто не подслушивает. – Но, понимаешь, в свое время учебник действительно принадлежал Эйлин Принц. … а она была матерью Злея!

– Естественно, такая уродина, – сказал Рон. Гермиона не обратила на него внимания.

– Я просмотрела всю подшивку «Прорицательских» и нашла малюсенькое объявление о том, что Эйлин Принц выходит замуж за некоего Тобиаса Злея, а потом, позднее, что она родила…

– Убийцу, – словно выплюнул Гарри.

– М-м… да, – кивнула Гермиона. – Словом… я оказалась права. Злей в самом деле гордился, что он наполовину Принц. Тобиас Злей, судя по заметке, был муглом.

– Все сходится, – сказал Гарри. – Злей только изображал чистокровку перед Люциусом Малфоем и прочими мерзавцами… Он совсем как Вольдеморт: чистокровная мать и отец-мугл… Они оба стыдились своего происхождения и обратились к черной магии, чтобы всех запугивать, и придумали себе звучные имена: лорд Вольдеморт, Принц -полукровка… И как Думбльдор не понял…?

Гарри замолчал, глядя в окно, терзаясь мыслью о непростительной доверчивости Думбльдора… Впрочем, сам он не лучше, и об этом ему только что невольно напомнила Гермиона… Заклинания на полях становились все отвратительней, а он, Гарри, отказывался плохо думать о мальчике, который их изобрел… ведь он был таким умным и так ему помогал…

Помогал… сейчас эта мысль казалась Гарри невыносимой.

– Я так и не понял, почему он тебя не выдал с учебником, – проговорил Рон. – Он наверняка догадался, откуда ты все берешь.

– Конечно! – горько воскликнул Гарри. – Он понял из-за Сектумсемпры. Даже легалименция не понадобилась... а может, и раньше, когда Дивангард начал расхваливать мои таланты… и чего он оставил свой старый учебник в шкафу…

– Но все-таки, почему он тебя не выдал?

– Не хотел признаваться, что это его книга, – высказала предположение Гермиона. – Думбльдору бы это не понравилось. Даже если б Злей притворился, что учебник не его, Дивангард узнал бы почерк. И вообще, книга лежала в старом кабинете Злея, а Думбльдор наверняка знал, что фамилия его матери «Принц».

– Надо было отнести учебник Думбльдору, – сказал Гарри. – Он все время показывал мне, что Вольдеморт еще в школе был воплощением зла, а я мог представить доказательство, что и Злей такой же…

– «Зло» слишком сильное слово, – негромко заметила Гермиона.

– Ты сама без конца твердила, что оставлять у себя эту книгу опасно!

– Я хотела сказать, Гарри, что ты слишком строг к себе. Я и правда считала, что у твоего Принца странное чувство юмора, но ни за что бы не догадалась, что он потенциальный убийца…

– Никто бы никогда не подумал, что Злей… ну, вы понимаете, – пробормотал Рон.

Они замолчали и погрузились в свои мысли, но Гарри знал, что его друзья, как и он сам, думают о завтрашнем дне, о прощании с Думбльдором. Гарри никогда еще не присутствовал на похоронах; когда умер Сириус, хоронить было нечего. Он не понимал, чего ждать, и немного побаивался церемонии и своих эмоций. Интересно, после похорон он наконец поверит в смерть Думбльдора? Временами Гарри пронзало жуткое осознание случившегося, но в целом он пребывал в странном оцепенении и, хотя в замке только об одном и говорили, никак не мог осознать, что Думбльдора больше нет. Он, конечно, не ждал, как это было после гибели Сириуса, что Думбльдор чудесным образом вернется… Гарри нащупал в кармане холодную цепочку фальшивого окаянта, который постоянно носил с собой – не как талисман, нет; просто чтобы помнить, какой ценой он добыт и какие испытания еще предстоят.

Утром Гарри встал пораньше и уложил вещи; «Хогварц-экспресс» уходил через час после похорон. В Большом зале царила тишина; все были в парадных робах и ели очень мало. Солидное кресло в середине учительского стола, похожее на трон, профессор Макгонаголл велела оставить незанятым. Место Огрида тоже пустовало (так переживает, что совсем лишился аппетита, подумал Гарри), но в кресле Злея совершенно запросто расположился Руфус Скримжер. Он быстро скользил желтоватыми глазами по Большому залу, и Гарри старательно прятал взгляд, подозревая, что министр ищет именно его. В толпе сопровождающих выделялся своими рыжими волосами и роговыми очками Перси Уэсли. Рон не подавал виду, что замечает брата, и лишь с особой свирепостью тыкал вилкой в рыбу.

За слизеринским столом о чем-то шептались Краббе и Гойл, которые, при всей внушительности, выглядели до странности неприкаянно без своего высокого бледного предводителя. Гарри редко думал о Малфое – вся его ненависть сосредоточилась на Злее, – но не забывал о страхе, звучавшем в голосе Малфоя на башне, и о том, что за секунду до появления Упивающихся Смертью он немного опустил волшебную палочку. Гарри не верил, что Малфой решился бы на убийство, и, по-прежнему презирая его за преклонение перед черной магией, все же испытывал к нему микроскопическую капельку жалости. Интересно, где сейчас этот несчастный и что Вольдеморт заставляет его делать, шантажируя жизнью родителей?

Джинни прервала размышления Гарри, толкнув его локтем в бок. Профессор Макгонаголл поднялась со своего места, и печальный гул, витавший над Большим залом, моментально стих.

– Пора, – объявила она. – Пожалуйста, следуйте за своими завучами. Гриффиндорцы, за мной.

В почти абсолютной тишине все прошли вдоль скамей и потянулись к выходу. Во главе колонны слизеринцев мелькнул Дивангард в великолепной изумрудной мантии, расшитой серебром; хуффльпуффцев вела профессор Спаржелла, одетая как никогда аккуратно, без единой заплатки на шляпе. В вестибюле бок о бок стояли мадам Щипц и Филч; она была в густой черной вуали до колен, он – в очень ветхом черном костюме и галстуке, которые источали запах нафталина.

На крыльце Гарри понял, что они направляются к озеру. Вместе с остальными он молча шел за профессором Макгонаголл; теплые лучи солнца ласкали его лицо. На берегу бесконечными рядами стояли стулья с проходом посередине, ведущим к белому мраморному столу. День стоял чудесный, поистине летний.

Половина мест была уже занята самыми разными людьми: бедно и роскошно одетыми, старыми и молодыми. Гарри знал совсем немногих; из Ордена Феникса присутствовали Кинсли Кандальер, Шизоглаз Хмури, Бомс, чьи волосы чудесным образом снова стали ярчайше-розовыми, Рэм Люпин (они, кажется, держались за руки), мистер и миссис Уэсли, Билл, которого нежно поддерживала Флер, Фред и Джордж в черных куртках из драконьей кожи. Здесь были мадам Максим, занимавшая почти три стула, Том, хозяин «Дырявого котла», шваха Арабелла Фигг, соседка Гарри, волосатый басс-гитарист из «Чертовых сестричек», Эрни Катастрофель, водитель «Грандулета», мадам Малкин, владелица магазина на Диагон-аллее, еще кое-какие знакомые лица: бармен из «Кабаньей головы», ведьма, развозившая еду в «Хогварц-экспрессе». Явились и привидения, неразличимые в ярком солнечном свете; лишь когда они двигались, сверкающий воздух прочерчивали быстрые переливчатые блики.

Гарри, Рон, Гермиона и Джинни сели с краю, у самого озера. Люди шептались чуть слышно – словно легкий ветерок шелестел по сухой траве, зато птицы пели очень громко. Толпа продолжала прибывать; Гарри с особой теплотой в сердце увидел Луну, заботливо усаживавшую Невилля. Из всего Д.А. только эти двое откликнулись на призыв Гермионы в ночь гибели Думбльдора, и Гарри знал, почему: именно они больше всего скучали по занятиям группы и, наверное, регулярно проверяли монеты, надеясь на новое собрание…

Мимо, направляясь к передним рядам, прошел несчастный Корнелиус Фудж, который, как всегда, вертел в руках желто-зеленый котелок. Следом прошествовала Рита Вритер. Гарри с омерзением посмотрел на блокнот, зажатый в ее ярко-красных когтях, и тут же едва не задохнулся от возмущения при виде Долорес Кхембридж с черным бархатным бантиком в стальных кудряшках и довольно неубедительной печалью на жабьем лице. Заметив кентавра Фиренце, неподвижным часовым застывшего на берегу, она испуганно вздрогнула и поспешила сесть как можно дальше от него.

Наконец расселись и преподаватели. Гарри посмотрел на Скримжера, с суровым достоинством восседавшего рядом с профессором Макгонаголл, и задумался, действительно ли министр и прочие важные лица горюют о смерти Думбльдора. Но тут зазвучала мелодия, загадочная, неземная, и Гарри сразу отвлекся от мыслей об этих неприятных людях. Он стал оглядываться по сторонам, не понимая, откуда доносится пение. И не он один: многие тревожно завертели головами.

– Вон там, – шепнула Джинни на ухо Гарри.

Он вдруг увидел в прозрачной, зеленой, пронизанной солнцем воде, совсем недалеко от поверхности – и вздрогнул от ужаса, вспомнив об инферниях – хор русалидов, поющих на странно звучащем, не понятном ему языке. Вокруг зыбко колышущихся, мертвенно-белых лиц извивались лиловатые волосы. От жутковатого пения у Гарри зашевелились волосы на затылке, и все же оно не было неприятным – чувствовалось, что русалиды искренне оплакивают Думбльдора. Затем Джинни снова толкнула Гарри в бок, и он оглянулся.

По проходу между стульями шел Огрид с блестящим от слез лицом. Беззвучно рыдая, он нес на руках нечто, обернутое фиолетовым с золотыми звездами бархатом. Гарри понял, что это Думбльдор, и острая боль сковала его горло; в жаркий летний день ему вдруг стало холодно. Рон испуганно побелел. Крупные слезы быстро капали на колени Джинни и Гермионы.

Ребята толком не видели, что происходит впереди. Огрид осторожно положил тело на стол и теперь шел назад, трубным сморканием шокируя кое-кого из собравшихся, в том числе Долорес Кхембридж... но Гарри точно знал, что Думбльдор не обиделся бы, и дружески махнул Огриду, но глаза великана так сильно опухли, что оставалось лишь удивляться, как он вообще что-то видит перед собой. Гарри обернулся, и ему сразу стало ясно, куда направляется Огрид: в заднем ряду сидел Гурп. В пиджаке и брюках невообразимых размеров, с печально опущенной головой-глыбой он выглядел почти как человек. Огрид сел рядом с гигантом, и тот с силой похлопал сводного брата по макушке, отчего ножки его стула ушли в землю. На одно чудесное мгновение Гарри даже стало смешно, но тут пение прекратилось, и он снова повернулся лицом к мраморному столу.

У тела Думбльдора встал маленький человечек в простой черной робе и с клочковатыми волосами. Гарри не слышал, что тот говорит, до него долетали лишь отдельные слова: «благородство духа»… «интеллектуальный вклад»… «величие сердца»… Все это очень мало значило и почти не имело отношения к Думбльдору, которого знал Гарри. Он вдруг вспомнил, как Думбльдор умел «сказать несколько слов»: «тютя, рева, рвакля, цап», и опять с трудом подавил улыбку… да что это с ним сегодня?

Слева раздался тихий плеск: русалиды высунулись из воды, прислушиваясь к речи. Два года назад буквально на этом же месте Думбльдор, склонившись над озером, беседовал с предводительницей русалидов на ее языке. Интересно, где он его выучил? Гарри ужаснулся: у него осталось столько вопросов и он так много не успел сказать своему старому другу…

На него внезапно, со всей полнотой, обрушилась страшная правда: Думбльдора больше нет, он умер… К глазам Гарри подступили жаркие слезы. Он сдавил в кармане медальон – так, что руке стало больно, но не сумел сдержаться и спешно отвернулся от Джинни и всех остальных. Человечек в черном говорил, говорил… Гарри смотрел вдаль, на озеро, на лес и вдруг заметил среди деревьев движение: кентавры тоже пришли проститься с Думбльдором. Не выходя на опушку, они очень тихо стояли между стволов, опустив луки и внимательно наблюдая за колдунами. Гарри вспомнил свой самый первый, жуткий, поход в Запретный лес и встречу с кошмарным существом, каким тогда был Вольдеморт, и как они сошлись лицом к лицу, и как потом обсуждали с Думбльдором, что поражение – не повод прекращать борьбу. Главное, сказал Думбльдор, бороться, бороться и еще раз бороться, только так можно остановить зло, пусть даже истребить его до конца никогда не удастся…

Здесь, у озера, под палящим солнцем, Гарри отчетливо увидел людей, которые любили его и один за другим вставали на его защиту: мать, отца, крестного, Думбльдора. И понял, что с этим пора покончить. Он больше никому не позволит встать между собой и Вольдемортом; ему уже в год следовало понять, что родительские руки не всесильны и не могут защитить от всех бед. Нечего надеяться на пробуждение от кошмара, на ласковые заверения, что все хорошо, а плохое только привиделось; последний, великий защитник Гарри умер, и теперь он остался совсем один.

Человечек в черном наконец замолчал и вернулся на место. Гарри ждал, что встанет кто-то еще, возможно, министр, но все сидели не шелохнувшись.

Неожиданно раздались испуганные возгласы. Яркий белый огонь охватил тело и стол, на котором оно лежало; очень скоро Думбльдора не стало видно за языками пламени. Белый дым поднимался спиралями, принимая странные очертания; на миг Гарри показалось – у него даже замерло сердце – будто он видел феникса, радостно взмывшего в голубое небо, но уже в следующую секунду огонь погас. Взглядам открылась белая мраморная гробница, укрывшая стол с телом Думбльдора.

Вновь послышались испуганные крики – в воздух полетели сотни стрел, но они упали, не достигнув людей. Гарри понял, что это последний салют кентавров; он видел, как они развернулись и скрылись в прохладной глубине леса. Русалиды медленно опустились под воду и тоже пропали из виду.

Гарри посмотрел на своих друзей. Рон сидел зажмурившись, словно ослепнув от солнечного света. Лицо Гермионы ярко блестело от слез, но Джинни уже не плакала. Она встретила взгляд Гарри с той же огненной решимостью, с какой бросилась обнимать его после победы на квидишном чемпионате, и он почувствовал, что они читают мысли друг друга; понял, что, рассказав о своих планах, не услышит в ответ: «не надо» или «будь осторожен» – Джинни примет его решение, ибо не ждет от него ничего другого. И тогда он нашел в себе силы сказать то, что обязан был сказать сразу после гибели Думбльдора.

– Джинни, послушай… – очень тихо начал он. Люди вокруг начали вставать, переговариваться; шум голосов нарастал. – Я больше не могу с тобой встречаться. Мы должны прекратить... Нам нельзя быть вместе.

Она спросила с кривоватой улыбкой:

– По какой-нибудь дурацкой благородной причине, да?

– Эти несколько недель с тобой… они были словно из другой, прекрасной жизни, – сказал Гарри. – Но я не могу… мы не можем… дальше я должен идти один.

Она не плакала, просто смотрела на него.

– Вольдеморт использует тех, кто дорог его врагам. Однажды он уже сделал из тебя наживку, всего лишь потому, что ты – сестра моего лучшего друга. Подумай, какая опасность тебя ждет, если мы останемся вместе. Он узнает, пронюхает. И попытается добраться до меня через тебя.

– А если мне безралично? – с яростным вызовом бросила Джинни.

– Мне не безралично, – ответил Гарри. – Как, по-твоему, я бы себя чувствовал, если бы это были твои похороны… и по моей вине…

Джинни отвела глаза и посмотрела на озеро.

– Я никогда по-настоящему не отказывалась от мечты о тебе, – проговорила она. – Всегда надеялась… Гермиона говорила, что надо жить своей жизнью и даже встречаться с другими, чтобы стать более раскованной… я ведь и рта не могла раскрыть в твоем присутствии, помнишь? А она считала, что ты скорее обратишь на меня внимание, если я буду… сама собой.

– Экая умница наша Гермиона, – Гарри постарался улыбнуться. – Жалко только, что я поздно спохватился. У нас было бы столько времени… месяцы… даже годы…

– Но ты же был занят, все время спасал колдовской мир, – грустно рассмеялась Джинни. – В общем… не могу сказать, что ты меня удивил. Я знала, что в конце концов так и случится. Что ты не будешь счастлив, пока не расправишься с Вольдемортом. Наверное, поэтому ты мне и нравишься.

Гарри не мог больше слушать; он боялся, что если и дальше будет сидеть рядом с Джинни, то его решимость пошатнется. Он посмотрел на Рона. Тот держал за руку и гладил по голове Гермиону, которая плакала у него на плече; слезы так и капали с кончика ее длинного носа. Гарри отчаянно махнул рукой, встал, отвернулся от Джинни и могилы Думбльдора и зашагал вокруг озера. Движение приносило хоть какое-то облегчение; пожалуй, на поиски окаянтов и смертный бой с Вольдемортом тоже лучше пуститься сразу, а не ждать у моря погоды…

– Гарри!

Он обернулся. Руфус Скримжер быстро приближался к нему по берегу, хромая и опираясь на трость.

– Я надеялся поговорить с тобой… не возражаешь, если мы немного прогуляемся вместе?

– Нет, – Гарри безразлично пожал плечами и пошел дальше.

– Ужасная трагедия, Гарри, – задушевно начал Скримжер, – не могу передать, как она меня потрясла. Думбльдор был величайшим колдуном эпохи. У нас с ним, как тебе известно, были разногласия, но никто лучше меня не знает…

– Чего вы хотите? – ровным голосом спросил Гарри.

На лице Скримжера выразилось раздражение, которое, впрочем, быстро сменилось сочувственным пониманием.

– Разумеется, ты убит горем, – сказал он. – Вы с Думбльдором были очень близки... Ты, наверное, был его самым любимым учеником. Вас соединяло…

– Чего вы хотите? – резко остановившись, повторил Гарри.

Скримжер тоже остановился и, опираясь на трость, пристально, с откровенной расчетливостью, посмотрел на Гарри.

– Говорят, ты был с ним, когда он умер.

– Кто говорит? – поинтересовался Гарри.

– Уже после смерти Думбльдора кто-то сбил сногсшибальным заклятием Упивающегося Смертью. А еще на башне нашли две метлы. Министерство в состоянии сложить два и два, Гарри.

– Рад это слышать, – ответил тот. – Но только где я был с Думбльдором и зачем, мое дело. Он не хотел, чтобы об этом знали.

– Подобная преданность, разумеется, делает тебе честь, – сказал Скримжер, с трудом сдерживая раздражение, – однако Думбльдор умер, Гарри. Его больше нет.

– Он действительно покинет эту школу только тогда, когда в ней не останется ни одного преданного ему человека, – Гарри невольно улыбнулся.

– Милый мальчик… даже Думбльдор не может вернуться из…

– Да я и не говорю... Ладно, вам не понять. В общем, мне вам сказать нечего.

Скримжер помялся, а затем произнес деликатным, с его точки зрения, тоном:

– Понимаешь, Гарри, министерство обеспечит тебе беспрецедентную защиту. Я с радостью предоставлю в твое распоряжение двух-трех авроров…

Гарри рассмеялся.

– За мной охотится сам Вольдеморт – никакие авроры его не остановят. Так что спасибо за предложение, но… нет.

– Иными словами, – сказал Скримжер, теперь уже очень холодно, – то, что я предложил тебе на Рождество…

– Что? Ах да… рассказывать всем и каждому, какие вы молодцы, в обмен на…

– Спокойствие общества! – рявкнул Скримжер.

Мгновение Гарри молча смотрел на него.

– Вы освободили Стэна Стражера?

Скримжер побагровел и сделался невероятно похож на дядю Вернона.

– Я вижу, ты…

– Целиком и полностью человек Думбльдора, – перебил Гарри. – Да. Это точно.

Еще секунду министр яростно взирал на него, потом отвернулся и без лишних слов захромал прочь. Перси и остальная свита поджидали его, нервно поглядывая на рыдающего Огрида и Гурпа, которые пока не вставали с места. Рон и Гермиона спешили к Гарри; Скримжер прошел мимо них. Гарри повернулся и медленно побрел дальше. Друзья нагнали его под буковым деревом, в тени которого они втроем часто сиживали в более счастливые времена.

– Чего хотел Скримжер? – шепотом спросила Гермиона.

– Того же, что и на Рождество, – пожал плечами Гарри. – Выведать тайны Думбльдора и сделать из меня своего нового плакатного мальчика.

Рон секунду боролся с собой, а потом громко взмолился, обращаясь к Гермионе:

– Слушай, можно я сбегаю накостыляю Перси?

– Нет, – твердо ответила она и схватила его за руку.

– Жалко, мне бы так полегчало!

Гарри засмеялся. Даже Гермиона чуть-чуть улыбнулась, но тут же посерьезнела, взглянув на замок.

– Не могу представить, что мы можем сюда не вернуться, – почти прошептала она. – Неужели «Хогварц» закроют?

– Может, и нет, – отозвался Рон. – Согласитесь, тут не опасней, чем дома. Теперь везде одинаково. Пожалуй, «Хогварц» даже надежнее, здесь столько колдунов. Как ты думаешь, Гарри?

– Я в любом случае сюда не вернусь, – ответил Гарри.

Рон вытаращил глаза, но Гермиона лишь грустно вздохнула:

– Я так и знала. Что же ты будешь делать?

– Сначала вернусь к Дурслеям – так хотел Думбльдор, – сказал Гарри. – Ненадолго, а потом уйду от них навсегда.

– Но если не в школу, то куда?

– В Годрикову лощину, – пробормотал Гарри. Эта мысль пришла ему в голову в ночь смерти Думбльдора. – Для меня все началось именно там. И мне почему-то кажется, что я должен там побывать. Я давно хотел навестить могилы родителей.

– А дальше? – спросил Рон.

– Дальше надо искать окаянты, – Гарри посмотрел на белую гробницу Думбльдора за озером, отражавшуюся в воде. – Он так хотел, потому и рассказал мне о них. Если он прав – а я в этом уверен – окаянтов осталось четыре. Я должен найти их и уничтожить, а уж после взяться за седьмую часть души Вольдеморта, ту, которая живет в его теле, потому что именно мне предназначено его убить. А если по дороге мне попадется Злодеус Злей, – прибавил Гарри, – то тем лучше для меня и тем хуже для него.

Они замолчали. Толпа почти разошлась, те, кто еще задержался, обходили далеко стороной монументального Гурпа – он по-прежнему обнимал Огрида, чьи горестные рыдания громко разносились над озером.

– Мы будем с тобой, Гарри, – сказал Рон.

– Что?

– У твоих дяди и тети, – пояснил Рон. – И потом тоже, где захочешь.

– Нет, – сразу ответил Гарри; он ничего подобного не ждал и хотел, чтобы друзья поняли: в это опасное путешествие он должен отправиться один.

– Как-то ты говорил, – тихо промолвила Гермиона, – что если мы захотим, у нас есть время отступиться. Мы не захотели, верно?

– Мы с тобой, что бы ни случилось, – заверил Рон. – Но только, друг, сначала, до всякой Годриковой лощины, тебе придется заглянуть к нам.

– Зачем?

– На свадьбу Билла и Флер, забыл?

Гарри потрясенно смотрел на него; то, что на свете еще существуют такие простые, человеческие вещи, как свадьба, казалась немыслимым – и одновременно прекрасным.

– Да, такое нельзя пропустить, – сказал он наконец.

Он привычно стиснул в руке фальшивый окаянт. Перед ним простирался темный извилистый путь, ему неизбежно предстояла последняя встреча с Вольдемортом – через месяц, год или десять лет, – и все же при мысли, что у них с Роном и Гермионой есть в запасе по крайней мере один золотой денек, на сердце у него полегчало.