Глава 14. Я верю только в добрые сказки

В злые сказки я не верю!

Я верю только в добрые сказки! Про любовь!

Гермиона, спотыкаясь, ступала по камням, надеясь, что у берега их окажется все-таки поменьше. Пение ундин приближалось. Пока Гермиона не ощущала желания утопиться, но оставалась настороже — мало ли какой фортель может выкинуть ее подсознание?

Через несколько ярдов она, видимо, пересекла какой-то барьер, потому что ноги ее внезапно утонули в мягком ковре из водорослей и кувшинок, а песня ундин зазвучала так чисто и ясно, что слезы навернулись на глаза. Светящиеся в темноте длинноволосые ундины не прерывали пение ни на секунду. Гермиона внимательно рассматривала их, понимая, что они со Снейпом крупно прокололись: понятное дело, что водить хороводы можно только с помощью ног. И ни одного, Мерлин его побери, хвоста в поле зрения! Нет хвоста — нет чешуи! Что ж теперь — рыбалку устраивать?

Невдалеке послышался плеск и тихий смешок — в мерцающих водах озера Гермиона с трудом различила несколько силуэтов. Это ей, получается, за хвостатыми сплавать придется?

— Иди к нам! — послышался звонкий голос с озера. — Иди к нам, сестра!

Гермиона с тоской прикинула температуру воды в это время года в горах и начала разуваться. Вот какого черта она должна лезть в леденющую воду, одна и без палочки? Снейп — трусливая сволочь! Все эти Пожиратели, эти вершители судеб и высшие существа, все — сволочи! Решили загрести жар чужими руками! Ее руками! А руки-то — не казенные! Розье этот… Откуда он только выполз, пень трухлявый? А туда же! Вообще все мужики — сволочи! И Рон — сволочь! Как он мог попасться Пожирателям, чтобы она теперь так о нем переживала? И Гарри! Гарри вообще… гад! Да — гад! Чего они там в своем аврорате прохлаждаются? Столько народа исчезло, надвигается конец магического мира, а они и в ус не дуют! Все авроры — сволочи! А ведь мужчины считают себя умнее женщин! Альфа-самцы! Ни один альфа-самец не будет указывать Гермионе Грейнджер, что делать! Как же она их всех ненавидит! Пошли они все… к мерлиновой бабушке! Вот! Она сама себе хозяйка! Она свободна!

Гермиона издала воинственный клич и сняла с себя худи. Покрутила его над головой и бросила куда-то в темноту. Вслед за худи полетели футболка и бюстгальтер. На ковре из водорослей босыми ногами стоять было удивительно приятно. Еще приятней будет войти в хоровод. Она ведь тоже умеет петь, что бы там не говорила мама! Вот только от джинсов освободится…

Душа Гермионы пела, а полуобнаженное тело, на котором остались лишь трусики, с наслаждением купалось в потоках лунного света. Ей было совсем не холодно: казалось, невидимые теплые волны омывают ее, размывая, стирая границы личности и бытия, чтобы она могла слиться с ними, своими сестрами, стать частицей большой семьи… Она почти по пояс вошла в воду, теплую, словно парное молоко.

— Иди… Иди к нам!

Они плавали вокруг нее, резвясь, словно дельфины. Гладили обнаженные бедра, хватали за руки. Их прохладные хвосты поднимали тучу брызг и шершаво скользили по коже Гермионы, когда очередная ундина давала место следующей — коснуться теплой, еще живой…

— Грейнджер!.. — встряхнули ее сильные руки. — Грейнджер, придите в себя!

Он стоял в воде прямо в одежде. Лицо Снейпа исказила гримаса ярости.

— Идиотка! Зачем вы полезли в воду?!

— Я вас не-на-ви-жу, — с наслаждением выговорила Гермиона непослушным языком, тыча Снейпа в грудь пальцем на каждом слоге. — Как же я вас ненавижу…

Ундины схватили его за руки и, заливисто хохоча, потащили прочь от Гермионы.

— Ты наш! Наш! Какой миленький! Пойдем с нами! Выбери самую красивую!

— Я нравлюсь тебе?

— А я?

— Посмотри в мои глаза!

— Мои волосы! Они так сверкают в лунном свете!

— Иди сюда… с нами… ты будешь счастливым… всегда…

Они шептали, звали, манили… Лицо Снейпа разгладилось — от гримасы ярости не осталось и следа. Гермиона никогда не видела его таким умиротворенным и даже почти счастливым. Б-р-р-р… Он стоял и смотрел прямо перед собой, словно видел что-то недоступное другим. Гермиона рассмеялась. Снейп встряхнул головой, попытался отцепиться от тащивших его ундин и, обернувшись, с усилием прохрипел:

— Подумайте! Подумайте о Джеймсе, Грейнджер! Джеймс!

Зрачок полностью скрыл радужку ее глаз и увеличился в размере почти в два раза. Это выглядело отталкивающе и почти пугающе. Снейп застонал.

Ундины запели, уводя Снейпа все дальше и дальше, а он покорно следовал за ними. Но каждый шаг давался ему с трудом, словно приходилось сопротивляться неведомой силе. Гермиона неотрывно следила за ним широко распахнутыми глазами. Словно сомнамбула, она прошептала:

— Джеймс…

Она знала, что должна, должна что-то сделать! Что-то важное! Очень важное! Она должна вернуться!

Ундины заливисто смеялись и радостно били хвостами по воде.

— Ты наш! Ты наш!

— Нет! — она услышала свой голос, словно со стороны. — Он — мой!

Наступила оглушающая тишина. Ундины брызнули от Снейпа в разные стороны, словно вспугнутые мальки. Он резко пришел в себя, как проснувшийся лунатик, и сразу же едва не ушел под воду от неожиданности. Снейп поплыл в сторону Гермионы, которая все так же, не шевелясь, стояла почти у самого берега.

— Докаж-ж-жи-и… — прошипела какая-то ундина, всплывая рядом с ней. Она оскалилась, и в свете луны блеснули острые, как иглы, зубы. — Если он твой — возьми его, сестра!

Снейп подплыл совсем близко к Гермионе и встал во весь рост: тяжелая намокшая одежда сковывала движения, влажные волосы сосульками свисали на лицо, по которому стекали капли воды.

— Возьми его! — подхватили остальные ундины, завывая. — Возьми его, сестра!

— Я вас ненавижу, — констатировала Гермиона.

— Угу, — напряженно поддакнул Снейп, с тревогой всматриваясь в ее глаза.

Она наморщила лоб, словно что-то вспоминая.

— Все мужчины — сволочи!

Снейп сделал шаг вперед, приблизившись к ней почти вплотную.

— А Джеймс, Грейнджер? Как же Джеймс?

Ундины плавали вокруг них, создавая бурлящий, пенящийся круг. Голова Гермионы закружилась. Она покачнулась, хватаясь за Снейпа. В голове шумело, обрывки мыслей теснились где-то на границе сознания, пытаясь преодолеть незримый барьер.

— Джеймс хороший, — Гермиона как будто пробовала это имя на вкус. — Джеймс…

— Возьми его! — взвизгнула одна из ундин, плеснув хвостом. — Возьми!

— Грейнджер, — голос Снейпа был тих, — если вы сейчас не возьмете меня, я стану супругом кого-то из них и останусь гнить на дне на веки вечные.

— Ненавижу, — ей было тяжело смотреть на него.

— Я уже это слышал, — вздохнул он. — Вы сейчас медленно повернетесь и пойдете на берег. Там отсчитаете двадцать шагов и выйдете из зоны действия магии ундин. А потом…

— А вы сами? Почему вы, — перебила она его и на мгновенье задумалась, — почему вы не воспользовались… палочкой?

— Какая палочка, Грейнджер? — криво ухмыльнулся Снейп. — Сейчас полнолуние — до рассвета тут наша магия бессильна. Ступайте. И когда выйдете из зоны…

Гермиона стояла на месте, мучительно собираясь с мыслями.

— Но я не могу… — она запнулась. — Я почему-то не могу оставить вас здесь… вы мне зачем-то нужны. Я вас… возьму.

Снейп весь словно как-то подобрался.

— Вы уверены, Грейнджер?

— Да, — медленно кивнула она и крикнула, подняв лицо к луне: — Он мой!

Снейп окинул взглядом ее полуобнаженную фигуру: переливающиеся в лунном свете капли воды блестели на ее коже, словно маленькие бриллианты. Мокрые волосы беспорядочными локонами спадали на обнаженную грудь с остро торчащими сосками. Он сделал последний шаг, разделяющий их, и, наклонившись, прошептал:

— По-моему, вы не совсем понимаете смысл глагола «взять», Грейнджер.

— Я понимаю…

Она действительно понимала. Откуда-то она знала, что именно нужно делать и как будет правильно и, поднявшись на цыпочки, прижалась губами к губам Снейпа. Казалось, он колеблется, но уже через мгновение его рот завладел ее губами. Руки легко скользили по ее плечам, едва касались груди, поглаживали влажные бедра.

— Ненавижу, — прошептала она, задыхаясь, когда он оторвался от ее губ.

— Я знаю, — спокойно кивнул он, подхватил Гермиону на руки и понес к берегу.

Он осторожно положил ее на ковер из водорослей. Сияние воды больше не освещало их, и в лунном свете Гермиона видела лишь смутный силуэт. Пение ундин доносилось словно издалека, укачивая на медленных волнах мелодии. Снейп стащил мокрый сюртук, склонился над Гермионой и начал неторопливо целовать: шею, грудь, живот. Кожа ее покрылась мурашками, когда он медленно облизал пупок и пощекотал его языком. Губы его спустились ниже — Гермиона почувствовала, как он стягивает с нее трусики и приподняла бедра. Снейп застонал, проводя рукой по ее животу вниз, зарываясь в треугольник курчавых волос. У нее внутри что-то отозвалось — словно звук его голоса задел какую-то неведомую струну.

— Ты такая влажная, — выдохнул он. — Такая тесная.

Гермиона чувствовала тепло его руки между ног. Его осторожные движения сводили ее с ума. Каждое движение пальцев дрожью отзывалось в теле. Она подавалась навстречу его ласкам, а он, дразня, размазывал ее влагу по бедрам. Гермионе казалось, что она сойдет с ума — каждая клеточка ее тела хотела большего, изнывая от нетерпения. Она села и взяла его за грудки.

— С-снейп, — прошипела Гермиона, приблизив свое лицо к его. — Ты вообще ни хрена не можешь, что ли?

И с треском разорвала на нем мокрую рубашку. Снейп зарычал и, схватив ее за затылок, впился в губы жестким поцелуем. Сердце куда-то ухнуло, а горячая волна возбуждения поднялась снизу живота и затопила ее, пульсируя в каждой жилке. Она застонала и потерялась в водовороте ощущений: казалось, его руки были везде, лаская каждую частицу ее тела. Он вжимал ее в мягкие водоросли, кусая в шею, оставляя на груди болезненные засосы, а она обвила его талию ногами и, царапая спину ногтями, пыталась прижаться к его бедрам как можно теснее. Кажется, это она потом сорвала с него рубашку и, посасывая маленькие пуговки его сосков, расстегнула брюки. Она же, опрокинув его на спину, села сверху и, закрыв глаза, начала медленно двигаться в такт стуку сердца, набатом звучавшего у нее в ушах. Она скользила между бедер Снейпа все быстрее и быстрее, а он стонал, держа ее за ягодицы, управляя ритмом и практически насаживая на себя. Его стоны воспринимались ею как музыка, под которую тело танцевало сейчас, подчиненное зову, более древнему, чем само человечество. Непрекращающееся пение ундин теперь больше походило на вздох, вплетаясь в ощущения тонкой нитью, протянутой через Гермиону и уходящей куда-то в небеса. Она, прогнувшись, откинулась назад, подставляя торчащие соски лунному свету. Извиваясь, кричала от наслаждения, захлебываясь в океане ощущений, а Снейп все двигался и двигался в ней — большой и упругий — продлевая агонию, пока сам не застонал от наслаждения, сжимая ее в своих объятиях.