Плесень

© Иннокентий Соколов " Плесень"

«Плесень - микроскопические грибы, образующие характерные налеты на поверхности органических субстратов. Вызывают порчу продуктов».

Русский энциклопедический словарь.

1.

В погребе было сыро. К запаху гнили, слегка разбавленному ароматом соленых огурцов, томящихся в огромной дубовой бочке, примешивался какой-то новый, незнакомый запах, немного странный, и можно даже сказать, неуместный. Тусклый свет лампочки с трудом пробивался сквозь паутину, освещая ящики с овощами и широкие деревянные полки, с расставленными на них стеклянными банками.

Семен Степанович, степенно спустился по каменным ступеням, держа в руке жестяное ведерко, чтобы набрать свеклы и картошки. Попутно он решил провести ревизию погреба, в котором был в последний раз, недели две назад.

Оставив ведерко у входа, Семен Степанович прошелся вдоль полок, придирчиво рассматривая содержимое. Стеклянные банки, выстроенные в идеально ровную линию, покрылись пылью, и стояли непреступной шеренгой, словно на параде. Морковь лежала в своем ящичке, аккуратно присыпанная песком, капустные кочаны неторопливо покачивались на веревках – Семен Степанович подвешивал капусту, как учили в программе «Мой огород», ежедневно передаваемой по радио.

Неприятность ожидала в дальнем углу погреба. Ящик с мелкой картошкой, оставленной на посадку, отсырел и покрылся желтовато-серой плесенью. Клубни выпустили длинные отростки, которые словно белые карандаши, торчали из плесени. Увидев такое безобразие, Семен Степанович схватился за голову. Картошку было не жалко – на крайний случай отростки можно было обломать, и садить, как есть, предварительно добавив побольше перегноя. Куда хуже обстояли дела с ящиком. Борта, покрытые предательской плесенью, окончательно прогнили, прогнулись под весом картошки. Еще немного, и содержимое вывалилось бы наружу, испачкав чистый цементный пол.

Семен Степанович задумчиво потыкал пальцем заплесневевший ящик. Плесень напоминала мох, причем пахла отвратительно. Безобразие - не хватало еще, чтобы эта дрянь распространилась вокруг, и испортила деревянные полки.

Хозяин погреба покрутил головой. В свои семьдесят три года Семен Степанович свято чтил одно правило – во всем должен быть порядок. Вставая рано утром, он делал зарядку, полоскал горло и рот дубовой корой, настоянной на самогоне. Включив радио, Семен Степанович завтракал, поглощая море зелени и овощей. Утолив голод, он шел на огород, где возился до обеда – тщательно полол грядки, рыхлил почву, закладывал удобрения, сажал овощи, нужные и полезные для организма…

В обед, Семен Степанович съедал проросшие ростки ячменя, после чего неторопливо готовил салат, нарезая кусочками вареную свеклу и морковь, заправляя овощи растительным маслом. Довершал трапезу стакан красного домашнего вина. Семен Степанович трепетно относился к своему здоровью. С одной стороны алкоголь пагубно влиял на нервные клетки, с другой - в телепрограмме «Сам себе доктор» ведущий обещал вечную молодость и крепкое здоровье. Дородный мужчина в белом халате вещал из голубого экрана, убеждая, что ежедневный прием вина, в разумных дозах, конечно, укрепляет сердечно-сосудистую систему, и способен выводить из организма радионуклиды. Старик решил следовать совету профессионала, и пока что, на здоровье не жаловался.

После обеда Семен Степанович отдыхал. Проснувшись, он делал специальные процедуры, направленные на поддержание бодрости в членах, как рекомендовали в статье из журнала «Здоровье» - особые упражнения для мышц и суставов. Раз в неделю Семен Степанович очищал кишечник, с помощью литровой клизмы – в общем, вел степенный и размерный образ жизни, не растрачиваясь по пустякам, заботясь исключительно о себе.

Соседи недолюбливали дотошного и въедливого пенсионера, за глаза называя Семена Степановича «старый пердун». Старик мнение соседей не разделял, считая себя строгим, но справедливым, а дотошность списывал на аккуратность и внимание к мелочам.

Легко понять то недовольство и раздражение, которое охватило Семена Степановича, при виде плесени, испортившей хороший деревянный ящик. Первым побуждением хозяина погреба было содрать непрошеную гостью с деревянных стенок ящика, но, поразмыслив, Семен Степанович решил действовать осторожнее, чтобы не разнести грибок по всему погребу. Нужно было освободить ящик от картошки, вынести испорченный каркас на улицу, и там сжечь, предварительно отодрав доски, которые еще можно было использовать по хозяйству.

Старик принес из сарая целый ящик, и принялся осторожно вытаскивать клубни из желтого мха. К своей досаде, Семен Степанович обнаружил, что грибок испортил картофель – клубни сморщились, съежились, стали мягкими и слизкими, тонкие нити, не-то слизи, не-то плесени тянулись за ними, словно щупальца. Выругавшись, Семен Степанович оставил бесполезные попытки спасти хотя бы часть будущего урожая. Оставался только один выход – пустить остатки картофеля на компост. Придется вырыть яму поглубже, свалить в нее картофельные останки и засыпать землей.

Старик попробовал отломить кусок мха от стенки ящика. Плесень крошилась в руках, издавая тихий неприятный писк, словно гнездо с маленькими слепыми крысятами. Семен Степанович поморщился – крыс он не любил, и безжалостно травил «Билиблумином». Интересно, чем можно уничтожить плесень?

Семен Степанович никогда раньше не сталкивался с подобной бедой, поэтому безобразные наросты на ящике застали пенсионера врасплох. Плесень поражала своей неоднородностью – в серо-желтой паутине угадывалась какая-то система. Белесые мешочки соединялись друг с другом бесчисленным количеством тонких нитей, образуя замысловатую сеть. Одновременно вся эта мерзость прорастала желтым мхом, словно пучок стекловаты окунули в мелко растертый яичный желток.

Старик покрутил кусочек плесени в руках, испытывая странные ощущения – мох словно вибрировал в руках, слегка покалывая кожу. Не хватало подхватить какую-нибудь инфекцию – Семен Степанович где-то слышал, что некоторые виды плесени способны вызывать серьезные заболевания.

Семен Степанович поспешно отбросил в сторону подозрительный мох. Упав на пол, кусочек плесени, издав печальный скрип, рассыпался на отдельные комочки. Тонкие нити укоризненно вздрагивали, навевая мысли о бренности всего сущего.

Семен Степанович вздохнул и направился к выходу…

2.

Всю ночь старик ворочался, поминая недобрым словом радикулит и прочие старческие болячки. Ближе под утро зашелся пронзительным воем Жук – огромный лохматый барбос, которого старик приобрел щенком, выменяв на бутыль самогона у соседа – хромого тракториста Федьки. Проснувшись, Семен Степанович некоторое время тупо рассматривал трещины на потолке, раздумывая о превратностях судьбы и о способах лечения застарелого геморроя.

Завтракать не хотелось, поэтому Семен Степанович сразу вышел на огород. Пройдясь бодрым шагом вдоль грядок с петрушкой, хозяин довольно потянулся. Свежий весенний ветерок слегка холодил кожу. Аккуратно вскопанная земля ожидала своего часа – Семен Степанович собирался посадить морковь. Вспомнив про испорченный ящик, старик поморщился. Нужно будет посмотреть, как обстоят дела в погребе.

Включив свет, и спустившись вниз, Семен Степанович втянул ноздрями неприятный запах. Увидев причину нелицеприятного аромата, старик ахнул. Предательская плесень покрыла серо-желтым пухом ящик с морковью. Бросившись к ящику, Семен Степанович понял, что на морковке можно было ставить большой жирный крест. Плесень доедала деревянные стенки, успев превратить содержимое ящика в кашу из песка и овощей.

Выругавшись, старик вышел из погреба за ведром. Последующие полчаса, он осторожно, металлическим совком выгребал вонючую слизь, стараясь не выпачкаться. Плесень недовольно скрипела, не желая расставаться с пищей – тонкие нити тянулись за совком, лопаясь с противным чмоканьем. Закончив с содержимым ящика, Семен Степанович выкопал яму, рядом с картофельной могилой, и свалил туда морковные останки. Вернувшись в погреб, старик собрал в ведро деревянную труху и куски плесени, которые отправились вслед за морковкой.

На всякий случай Семен Степанович протер все деревянные поверхности сухой тряпкой. Придирчиво оглядев результат, старик остался доволен - теперь плесень вряд ли появится снова.

Весь вечер старик провел на огороде, периодически наведываясь в подвал, чтобы убедиться, что плесень не пустила свои поганые ростки. Вернувшись с огорода, Семен Степанович, недовольно кряхтя, достал с полки толстенный справочник садовода, и принялся листать потрепанные страницы, чтобы отыскать способы обезвредить врага, коварно вторгшегося на его территорию.

Прочитанное оптимизма не добавляло – как следовало из книги, плесень являлась постоянным спутником человечества, при этом, безобидный с виду грибок, мог представлять серьезную опасность. Негативное воздействие плесени могло носить двойственный характер. Во-первых - некоторые виды плесени уничтожали здания, шутя, разделываясь с раствором, кирпичом и бетоном, не говоря уже о деревянных конструкциях. Во-вторых, продукты жизнедеятельности плесени, могли воздействовать на здоровье человека, ослабляя его, приводя к различным формам заболеваний, начиная от легких недомоганий, заканчивая опасными для жизни.

Как доверчиво сообщала книга, несмотря на множество научных исследований, богатый статистический опыт, плесень так и не была изучена до конца, и поэтому, являлась одной из загадок науки. Другими словами, вопрос плесени, оставался открытым.

В конце книги сообщались различные интересные факты. Так, Семен Степанович прочитал, что китайской армии двухтысячелетних терракотовых воинов - одному из самых значительных археологических открытий XX века – угрожает плебейская плесень. Из семи тысяч изваяний, пятая часть была поражена коварным грибком, причем необходимо было принимать срочные меры, чтобы не допустить разрушения исторического памятника китайской культуры.

Особое внимание старика привлек рассказ, про посещение космической станции «Мир» американским астронавтом. Американец утверждал впоследствии, что внутри русской станции, пахнет грибами и сыростью, и жаловался, что все стены были покрыты плесенью, от которой, мол, слезились глаза, и зудела кожа.

Советский Союз, с негодованием отмел подобные инсинуации, хотя впоследствии пришлось признать, что плесень все же имела место, причем под воздействием солнечной активности и космической радиации, стала необычайно прожорливой, разъедая внутренние перегородки станции. Мутагенный грибок с одинаковым аппетитом пожирал металл, пластмассу и стекло. Попытки бороться с коварной плесенью специальными кремами и мазями, успеха не возымели. Ушлые янки, тут же объявили плесень источником, чуть ли не всех аварий, происходящих на станции. Так ли это было на самом деле, или космические страсти являлись досужим вымыслом желтой прессы, книга не сообщала.

Далее, рассказывалось про племя Банту, которое умышленно хранило продукты таким образом, чтобы образовывалась все та же плесень. Равнодушная статистика показывала, что жители племени, не доживали до сорока, умирая от рака печени. Кроме того, пораженный Семен Степанович узнал, что в Индии, все условия для развития плесени, вследствие чего, в этой стране, циррозом печени, страдали даже маленькие дети.

Старик поежился и поспешно принялся листать книгу. Читать такие ужасы на ночь совершенно не хотелось – ему необходимо было выяснить, как бороться с заразой. В книге сообщалось, что бороться с плесенью можно и должно, но способы уничтожения коварного грибка не блистали разнообразием. Книга рекомендовала бить врага огнем и подручными средствами, из арсенала домохозяйки. Поразмыслив немного, старик решил продезинфицировать все деревянные поверхности погреба хлоркой. С этой счастливой мыслью старик пошел спать.

Спал Семен Степанович плохо – всю ночь снились какие-то твари, которые с противным писком гонялись за ним, пытаясь загнать в огромную пещеру, вход в которую обильно покрывала знакомая уже, плесень. Старик как мог, отбивался от нечисти, но плесень, произрастая с невероятной скоростью, заполнила собой все пространство, не давая вздохнуть. Мерзкие щупальца тянулись к старику, чтобы высосать бренную плоть старика, оставив одну высохшую оболочку. Семен Степанович несколько раз просыпался, облегченно ощупывая кровать…

3.

Проснувшись на заре, Семен Степанович долго лежал в постели, чувствуя неприятную опустошенность. Старые кости ныли, во рту образовался странный металлический привкус. Пожевав челюстями, старик решил совершить утренний моцион. Потягиваясь, старик кое-как выполз из теплой постели, и тут же понял, что прогулка не состоится – ноги разболелись не на шутку. Оставалось только позавтракать и немного погулять по огороду. Вспомнив про огород, Семен Степанович нахмурился – не появилась ли плесень снова. С этой тревожной мыслью старик отправился на кузню, готовить завтрак. Нарезая острым ножом салат, пенсионер размышлял о превратностях судьбы и способах борьбы с плесенью.

Позавтракав, Семен Степанович первым делом заглянул в погреб. Увиденное повергло в шок. Проклятая плесень за ночь расправилась с бочкой огурцов, разрослась и занимала весь дальний угол погреба, подбираясь к деревянным полкам. Семен Степанович застонал. Это было уже слишком.

Выбежав из погреба, старик открыл сарай и задумчиво провел глазами по стеллажу, обозревая идеальный порядок. Пустые канистры чинно стояли вдоль стены. В углу затаилась связка металлических прутков – подвязывать огурцы и помидоры. Внимание старика привлек секатор, висящий на гвоздике, у окна, но, поразмыслив, Семен Степанович решил найти другой способ рассчитаться с врагом.

Остановив взгляд на литровой бутыли керосина, Семен Степанович решил извести плесень огнем. На полке же нашлась небольшая паяльная лампа. Заправив лампу, Семен Степанович вернулся в погреб. Плесень равнодушно серебрилась в тусклых лучах электрической лампочки, вызывая праведный гнев хозяина погреба.

- А ну-ка, попробуй – старик поджег лампу и бросился в наступление, выжигая огнем мерзость, которая решила погубить результаты его трудов. Под бушующим пламенем плесень, издавая противный треск, обугливалась, и опадала вниз черными лохмотьями. Пройдясь очищающим огнем по погребу, Семен Степанович получил полное ведро ошметков, воняющих копотью. Закопав презренные останки на огороде, Семен Степанович развел полной ведро хлорки, и прошелся по всему погребу, не оставляя поверженному противнику не малейшего шанса. Как вычитал дотошный пенсионер, плесень могла таиться как в дереве, так и в мельчайших трещинах на стенах погреба. На всякий случай, Семен Степанович обрызгал мокрой тряпкой пол и стены.

- Накося – выкуси – старик в сердцах плюнул на пол, и пошел к выходу, грозя кулаком неведомому врагу.

Весь день старик не находил себе места. Каждые пятнадцать минут ноги несли его в погреб. Плесень не появлялась – зато теперь в погребе стоял мерзкий запах хлорки и паленой резины. Семен Степанович решил оставить двери открытыми на ночь, чтобы немного проветрить затхлую атмосферу.

Вернувшись с огорода, Семен Степанович подошел к зеркалу и застыл, рассматривая свое покосившееся отражение. Седой дед с безумным взглядом. Глаза запали, щеки отяжелели, и свисали набухшими мешками. Последние три дня выбили старика из колеи. Привычный распорядок рухнул в одночасье, разбитый наголову коварным грибком. Семен Степанович провел рукой по стеклу, чувствуя неприятные ощущения – пальцы стали чужими. Поднеся ладонь к лицу, старик тихонько вскрикнул. Между пальцами зацвели маленькие островки желтой паутины. Бросившись в ванную, старик с остервенением мыл руки, после чего протер ладони спиртом, пытаясь убить проклятую заразу.

Укладываясь спать, впервые за много лет, Семен Степанович не почистил на ночь зубы. Такое упущение повергло в ступор аккуратного и педантичного старика. Вылезать из теплой постели не хотелось, и Семен Степанович закрыл глаза, вслушиваясь в тиканье ходиков на стене.

Где-то во дворе тихонько звякнула цепь, и Жук завел свою собачью песню, изливая не то недовольство своей собачьей жизнью, не то обиду на огромную, щербатую луну.

Завтра, обязательно нужно будет заглянуть в погреб. С этой светлой мыслью Семен Степанович заснул.

Ночью Семену Степановичу снились огромные грибы, которые росли на поляне в лесу. Все пространство, между грибами было покрыто знакомой плесенью. Тонкие нити тянулись к старику, пытаясь опутать немощную стать пенсионера, поймать его в свои сети.

Семен Степанович бежал, вздыхая мерзкий аромат сырости и гнили. Плесень под ногами пищала, лопалась, выпуская тонкие фонтанчики теплой слизи. Внезапно поляна накренилась, вздыбилась огромным заплесневевшим ковром. Огромные грибные ножки зашевелились, лопаясь с противным треском. Грибы падали, укрывая поляну вонючей трухой. Семен Степанович вскрикнул и проснулся.

Ночной ветер тихонько шевелил занавеску, луна освещала дальний угол комнаты. Старик лежал и слушал, как тихонько сверчит сверчок за окном, и тикают ходики на стене. Мысли путались, в голову лезла всякая дрянь. Семен Степанович принялся считать до ста и обратно, потихоньку проваливаясь в серую муть небытия…

4.

Сон не принес отдыха - Семен Степанович чувствовал себя уставшим и разбитым. Наспех перекусив, старик вышел во двор, покормить собаку. К его удивлению старый пес не выбежал на встречу хозяину. Пустая миска укоризненно белела около будки, в остатках вчерашней пищи неторопливо копошились огромные мухи. Семен Степанович нахмурился – пса нигде не было видно.

- Жук, ко мне! – старик похлопал рукой по бедру, подзывая собаку.

Прождав безрезультатно несколько минут, Семен Степанович почувствовал непонятную тревогу. Какая-то мысль подспудно сидела в голове, не давая сосредоточиться. Что-то он упустил…

Странно, куда мог запропаститься пес?

(Плесень любит влагу… Сырость, накапливающаяся в темных, непроветриваемых помещениях…)

- Черт! – он оставил открытым двери, чтобы проветрить погреб. Собака вполне могла забежать вовнутрь, привлеченная запахом еды

(Ну и что с того? Даже если и забежала - что может случиться со здоровенным кабыздохом?)

К своему стыду Семен Степанович понял, что совершенно не испытает никакого желания спускаться в сырую темницу погреба. Он походил по огороду, безрезультатно пытаясь отыскать собаку, втайне надеясь, что Жук выбрался через какую-нибудь щель в заборе, чтобы погулять с соседскими дворнягами.

Да что с тобой? Это же всего-навсего обычная плесень.

(Ну, может быть не совсем обычная, но ты ведь продезинфицировал все поверхности погреба, не так ли?)

Старик отмахнулся от назойливого внутреннего голоса, который настойчиво предлагал спуститься вниз, под землю.

Семен Степанович не то, чтобы боялся какого-то грибка, просто последние события незаметно нарушили привычный уклад, его неторопливой, размеренной жизни.

Прогуливаясь по огороду, Семен Степанович, бросал косые взгляды на открытую дверь погреба. Темнота манила неизвестностью, влекла к себе…

В груди закололо. Старик нарочито неторопливо направился к темнеющему зеву погреба. Спускаясь по бетонным ступеням, он уже чувствовал неприятный запах плесени.

Семен Степанович щелкнул выключателем. Пса нигде не было видно. Тусклый свет выхватил из темноты полки с продуктами, небольшие горки трухи – все, что осталось от деревянных ящиков с овощами, и, конечно же, плесень. Стены и пол, оказались покрыты неземным узором. Желтоватые нити вздрагивали, словно пытались дышать. Плесень заполнила половину погреба, встав сплошной, вертикальной стеной, отделив своей паутиной добрую половину погреба. Полки с продуктами, терялись где-то за желтой сединой. На полу плесень обильно разбросала белесые мешочки, которые уже достигали размеров грецкого ореха.

Старик почувствовал, что теряет опору под ногами. Ярость переполнила душу.

- Ах, ты ж…

Семен Степанович принялся топтать плесень, одновременно обрывая руками желтоватые нити со стен.

Такой злости старик не испытывал давно. Гнев заполнил все его естество. Он крушил врага, как когда-то войска римлян громили несметные полчища готов и гуннов.

Уничтожая плесень, Семен Степанович, не обратил внимания, что зловредный грибок покрыл слизью некогда чистый пол. Он чувствовал себя разрушителем. Клочки плесени разлетались в разные стороны, паутина дергалась и потрескивала, предчувствуя скорую погибель. Войдя в азарт, пенсионер перешел в наступление. Он топтал мерзость, размазывая по полу содержимое грибных мешочков, обрывая паутину нитей.

Несколько раз Семен Степанович поскальзывался на слизких выделениях, неловко размахивая руками, но каждый раз чудом удерживал равновесие. Растаптывая очередное скопление плесени, старик не удержался. Падая, Семен Степанович, пытался ухватиться за полку, но разъеденное плесенью дерево рухнуло вместе с ним. Стеклянные банки с компотами и маринованными помидорами посыпались на пенсионера. Семен Степанович упал, со всей силы приложившись затылком об цементный пол. На мгновение он увидел яркую вспышку, которую сменила спокойная, тягучая тьма, которая вобрала в себя его переполненную справедливым негодованием душу.

И все исчезло…

5.

Темные осколки прожитых жизней, сваленные в кучу на самых задворках подсознания. Мутные наброски ушедших воспоминаний. Боль и страх – неземная пена бушующей стихии огня. Кипящий осадок изломанных альтернатив, уходящих за горизонт.

Небольшие всплески разума, пятна на серой плесени первоначального хаоса. Далекие воспоминания пробуждаются за границей перехода в вечность. Они поднимаются темными клочьями, собираясь в клубящиеся облака, умирая и рождаясь снова, переходя в осознание простого факта – ты крепко влип, старик.

Вначале было слово о словах. И больше ничего… Ничего, кроме… плесени.

Старик ты ничтожен и слаб. Твой разум - ничтожная песчинка в огромной пустыне вселенной. Твоя плоть станет пищей, растворится во мне. Ты станешь мной, а я стану тобой, мы сольемся в едином порыве, который, верь мне, сможет противостоять урагану вечности. Мы переживем вселенную. Когда погаснут звезды и время и пространство потеряют свой смысл, мы останемся единым сущим.

Мы будем существовать на бескрайних просторах, как это было раньше, как это будет потом. Вселенная перетечет в первоначальный хаос. И мы будем этим хаосом. Мы будем велики, мы будем единым целым.

Мы будем ждать, пока не придет необходимость сказать новое слово. И тогда мы создадим новые миры по нашему образу и подобию. И мы будем царить в новой вселенной…

Мы выйдем из океана небытия на бренную сушу, и заполним собой весь мир. История повторится (скажу тебе по секрету старик – она всегда повторяется), и мы воссияем в лучах славы.

Мы будем смотреть, как старик Ной тщательно покрывает смолой свой ковчег, в напрасной попытке сохранить ничтожные конструкции своего творения. Наверно было нечто живое, нечто необычное - то, что упрямый еврей не захотел взять на борт жалкого корабля. Но мы ведь знаем, что мелкие желания не имеют значения перед нашим всемогущим присутствием, не так ли?

Как ты думаешь, старик, что губило алчных людишек, грабивших великие гробницы фараонов? Неужели глупые заклинания и проклятия давно ушедших египетских жрецов? Нет – их погубила плесень. Маленькие частицы смерти, витающие в затхлых погребальных камерах древних гробниц.

Старик, сейчас ты стар и глуп. Со мной ты обретешь истинную славу. Мы будем повсюду. Мы станем всем…

Да, еще один маленький пустячок. Я верю, что наше желание слиться в потоке страсти огромно, но мне бы хотелось смотреть в твои глаза, во время нашего соития. Такая странная просьба.

Сейчас твой разум оградился от бренной плоти пыльной завесой забвения, что мешает мне ощущать в полной мере радость от единения наших душ. Правда, тебе будет немножко больно. Совсем чуть-чуть, самую малость.

Поверь, старик, боль уйдет, и ее место заполнит блаженство. Мы рухнем в нирвану спокойного самосозерцания. Пусть где-то кипят мирские страсти, мы будем далеки от ненужных забот, от бурлящих эмоций. Незачем растрачивать величие покоя, на суету мелких радостей. Пускай проходит мирская слава – мы будем едины, и это главное!

Так что давай, старик, приходи в себя. Самое время очнуться, вырваться из оков глупого разума, и ощутить радость нашего единения, за которым ждет вечное счастье.

Так было, так есть, так будет всегда.

Время бросать камни прошло…

Ты это я.

Я это ты.

Мы это вселенная, которая в нас и вокруг нас.

Да будет так!

6.

Тысячи огней вспыхнули в безвременной пустоте, рождая свет, который принес с собой время и боль. Много боли…

Старик застонал, с трудом разлепив опухшие веки. Он лежал на полу, распластавшись, словно выброшенная на берег медуза. Электрический свет с трудом проходил сквозь ажурные волокна плесени, заполнившей собой добрую половину погреба. Боль заменила собой все ощущения, скрутила старое тело в сморщенный узел. Семен Степанович попытался приподняться с холодного пола, но с ужасом понял, что не может пошевелить ногами. С трудом, приподнявшись на локтях, старик увидел, что нижняя половина туловища, окутана желтоватым коконом.

Плесень росла на глазах, продвигаясь, все дальше и дальше, норовя накрыть старика своим мохнатым одеялом. Тонкие нити забирались под кожу, прокладывая себе путь в теплое тело старика, растворяя, высасывая плоть.

Каждое движение алчных щупальцев отзывалось острыми иглами, импульсами боли, танцующими безумный полонез на оголенных нервах. Плесень плела свою паутину, перерабатывая тело старика в желтый мох.

Семен Степанович завизжал, когда плесень расправилась с бедрами и начала поглощать нижнюю часть живота, слизав гениталии, проникая в брюшную полость. Мочевой пузырь старика опорожнился, но грибок с жадностью впитал жидкость, не дав пролиться драгоценной влаге.

Старик захрипел, пытаясь оттолкнуться от покрытой слизью поверхности. Слабеющие руки скользили, по слизкому цементу, в напрасной попытке сдвинуть останки туловища хоть немного назад, чтобы убрать зараженную плоть подальше от всепоглощающей паутины. Пальцы нащупали странный предмет, поросший знакомым мхом. Машинально сжав руку, Семен Степанович потянул находку к себе, подрагивая от боли. Клейкие нити, недовольно попискивая, тянулись за предметом, не давая пенсионеру забрать его. Рванув сильнее, старик оборвал паутину, освобождая добычу. В руках у Семена Степановича оказался ослизлый, наполовину разъеденный собачий ошейник.

Семен Степанович зашелся хриплым смехом, выдыхая мельчайшие частицы плесени. Безумный смех перешел в кашель, старик почувствовал, что сознание готовится покинуть его навсегда. Грудные спазмы передались плесени, пройдя судорогами по желтоватым нитям. Паутина затряслась, издавая неприятный писк. В самом центре узорчатой бахромы образовался небольшой, сизый горб, который лопнул с противным, чавкающим звуком. На окаменевшего Семена Степановича с жадностью уставился огромный, омерзительно-розовый, с желтыми прожилками глаз…

Джим

© Альфред Уайт " Джим"

Джим сидел на веранде, когда солнце начало менять свой окрас, в голове не было мыслей, зато где то внутри тешилось странное желание, оно было похоже на зуд изводящий тебя днем и ночью, ты понимаешь что должен что то совершить но не догадываешься что. Зуд не прошел и на следующий день. Был снова закат, теплый летний обжигающий ветер несся заставляя листья деревьев шелестеть создавая какофонию летних звуков, которые перестаешь замечать через несколько минут; они становятся частью момента, а когда они затихают тебе становится ясно, что они были частью тебя и ты им аккомпанировал каждой фиброй своей души. Время текло и солнце продолжало опускаться, но это странное чувство так и не прекращалось, когда находишься на веранде становится легче, появляется чувство, будто ты не один, чувство, будто ты свободен от всего обязательств, законов физики, которые созданы для того что бы помешать тебе взлететь, и ты готов распахнуть свои крылья, но чувство помогло вернуться в реальность, где!

у тебя нет крыльев, зато есть обязательства. Солнце уже почти опустилось и Джим сел в кресло взяв стакан прохладного апельсинового сока, попивая его маленькими глоточками, хотелась сделать большой и осушить стакан разом, но момент не позволял, он должен был смаковать, он знал, что на дворе уже август и скоро у него такой возможности не будет, вот о чем он будет вспоминать холодными зимними вечерами. А тем временем душевный зуд перерастал в мигрень, и ничего не оставалось, как пойти и лечь спать. Спать, забыв обо всем. Правда забывать Джиму было практически не о чем, недавно его выгнали с хорошей и высокооплачиваемой работы, любимая ушла, и единственной задачей было исправно платить по счетам и готовить себе пищу. Кровать была как всегда мягка и уютна, только сон не шел, вместе с ним пропал смысл жизни, не то чтобы он был раньше... только когда у тебя есть хорошая работа и красивая девушка, пусть и гуляющая с тобой лишь ради денег, времени на такие раздумья не остается. В!

голове звучал старый мотивчик, слишком мелодичной, чтобы выкинуть его

из головы, и слишком притягательный, чтобы молчать, пусть и в пол третьего ночи. И он начал напевать его, сначала тихо, потом в голову стали приходить слова, а когда должен был начаться припев, Джим поднявшись с кровати стал во всю глотку распевать " О Мэри Вернись ко мне ночью" А висящая на небе луна только к этому и располагала, говорят, правда, располагает она только сумасшедших, но это уже не наше дело. Песня должна была закончится, но что могло послужить причиной не спеть ее во второй раз? Не что и не послужило, ведь Джим пел слишком громко, чтобы слышать вопли соседей. И крутясь под мотивы собственного голоса, он замер. Взгляд остановился на скрипке лежавшей в шкафу. Он поднес стул и поднялся, что бы сдуть с нее пыль, сколько лет он жил рядом с ней, но делал с ней все, что только можно делать со скрипкой, кроме как играть на ней. Смычек лежал на шкафу и, добыв себе последнюю ее часть он положил скрипку под челюсть как делал это дед на фотографиях, поднес к ней смычек!

и раздался невообразимо высокий трещащий звук, видимо она не была настроена, а может быть скрипка не создана для того, чтобы играть на ней ночью для соседей, которые после повторившегося звона показали всю обширность своего словарного запаса. На третьем звуке он уловил знакомую ноту, и у песни " О Мэри прейди ко мне ночью" появился аккомпанемент. Он танцевал, держа ее в руках, размахивая смычком и напевая ныне любимую песню во всю силу, не то чтобы это было красиво, но главное зуд прекратился и это было лекарством. А соседи видимо просто сочли Джима сумасшедшим, а сумасшедших лучше не злить, они ведь могут и ремонт в четыре утра затеять.

Следующим вечером он уже сидел в кресле на веранде, держа в руках скрипку и не было в мире большего счастья, чем извлекать из нее звуки. Он никогда не умел на ней играть, но все что ему требовалось, компенсировалось только что открывшимся талантом.

Судьба никогда не была к нему строга, он не умирал от голода, не мерз на морозе без крова над головой, не умолял прохожих кинуть ему пару монет, и в тоже время благосклонной ее тоже назвать было нельзя. Все его друзья, как и девушки, ценили в нем только размер его бумажника и счет в банке, а теперь у него нет и этого. В какое русло разлилась бы река жизни Джима Бэккинсэйла, если бы ни эта ночная вспышка, возможно, он гнил бы в своей комнатушке, один, не зная, будет ли у него сегодня завтрак, деньги на который уже неделю присылал его единственный родной человек v Бабушка. После смерти родителей она одна растила его вплоть до отрочества, пока он не поступил в престижный университет по меркам своего затхлого городишки.

Сейчас у него хотя бы есть смысл жизни v Играть. Эта была не просто игра, которой наслаждаются, слушая ее по утрам, она чувственна, ярка как вспышка грома в ночном небе, порыв прохладного ветра в самый душный полдень, ей сочувствуешь, ее понимаешь и главное чувствуешь. Теперь он был богом для самого себя. И раем казались те минуты, когда он прикасался к смычку издавая священные звуки, однако, у медали две стороны, ибо адом становились те моменты, когда он был не в силах ее держать, зуд нарастал и начинал пожирать его изнутри, пока он снова не начинал играть.

Звуки сами приходили в голову, и все что оставалось, лишь только сыграть их. Он разлюбил свой дом и обожал играть под дождем, хоть пальцы и соскальзывали со струн, а для инструмента это была самая страшная пытка, он ничего не мог с собой поделать, не в силах остановится, Джим танцевал, как в ту самую первую ночь. Многие собирались на это посмотреть, когда погода была более благосклонна, и Джим не возражал, ему было плевать на их мнение, ведь он играл только для себя.

Когда приходило время спать и отложить инструмент, вступал в действие его самый страшный враг v испепеляющая тишина, которая резала уши даже во время сна, который итак был огромной редкостью, если через несколько часов заснуть не удавалось, то объявлялся старый знакомый зуд и вместе они составляли то целое, что называется бессонницей.

После трех дней, а если быть точным, и ночей бессонницы, голова шла кругом. Это напоминало маленькое сумасшествие. Глаза были настолько обезвожены, что было больно моргать, а зуд становился еще сильнее, заставляя прыгать на стену в отчаянии. Причинение себе боли помогало только первое время, после, чувствительность и реальность начали понемногу терятся, и это уже не приносило никаких результатов. Пальцы не бегали по грифу, " это чертов замкнутый круг", как любил повторять Джим каждые пять минут на протяжении всего своего бодрствования.

Когда за ним приехали врачи, он был уже не в силах открыть глаза. Голоса советовали бежать и бороться, но он был слишком обессилен, даже для того чтобы встать.

Врачи приехали по вызову соседей, до которых доносились его стоны и крики о помощи, но они терпели все это на протяжении еще двоих суток, пока он не замолк, может они испугались того, что он умер, а может и надеялись.

Они обнаружили его сидящим в углу раскачивающегося в такт завываниям, которые сам непроизвольно издавал, лицо его было покрыто морщинами от ежедневных рыданий, а руки разбиты в кровь, от попыток вырваться из четырех стен. Окровавленная пижама была испачкана экскрементами, которые он был не в состоянии сдерживать. В комнату проникали слабые лучи света, которые обжигали глаза, не видевшие сна уже несколько недель, ему приходилось мочиться не снимая брюк, которые уже приобрели цвет закатывающегося солнца.

Когда его под руки выносили из дома, все соседи, затаив дыхание, наблюдали за этой душещипательной сценой, не посмев выразить даже толику презрения, которую они так любили скрывать, наблюдая за происками чужих деток.

Вокруг, в разные стороны сновали люди, кричащие и молчащие, плачущие и смеющиеся, и только Джим, сидя на подоконнике не относился ни к тем и не к другим. Он напевал Стрый мотивчик опустив подбородок опирающийся на несуществующую скрипку и водил в разные стороны смычком, продолжая напевать свою любимую мелодию, он напевал ее всегда с того самого дня как оказался здесь. Ночью ему давали синюю, а днем желтую, от которой играть хотелось только сильней, но в этом помещении держать инструменты не разрешалось. День за днем он сидел на этом подоконнике представляя себя со скрипкой, играющего перед сотнями людей, которые восхищаются его незамысловатой мелодией, постепенно впадая в экстаз, и когда через сто пятьдесят ночей ему перестали выдавать синюю, он понял, где находится и что ему нужно сделать для того, чтобы стать свободным. Он очень долго ждал момента, когда сестра перестанет поглощать свой обед и долгожданный момент настал и ему удалось засунуть нож под пижаму и пронести ег!

о в туалет.

Он сел на подоконник как любил, немножко улыбаясь, достал нож, но его желание освободится от оков музыки было настолько велико, что руки тряслись от счастья, и он его уронил. Кажется, он летел вечность, пока не ударился о кафельный пол, издав очень громкий и высокий звон, который заставил всех замолчать лишь на секунду. Вроде бы, даже сестра Бэтти заметила, что-то подозрительное, но, не придав этому большого значения, продолжила поглощение малинового ёгурта.

Джим снова взял нож, понимая, что если его заметят, то второго такого шанса у него не будет никогда. Ручка холодной воды сразу же поддалась, и он опустил левое запястье под струю. Руки все тряслись, а времени оставалось все меньше и меньше. Трясущейся рукой он занес нож над запястьем. Издав истошный крик, он прорубил свою плоть, раздробив почти половину кости, ударил еще раз, и в глазах потемнело.

Почти тут же в глазах загорелись сотни огоньков, а в голове послышались крики, которых он здесь вдоволь наслушался, кровь, пульсирующая в висках чуть ни раздирала голову. Открыв глаза, он заметил что продолжает дробить кость и кричать, время будто замедлялось, капли крови разлетались по белому кафелю принося ему еще больший колорит, пока она наконец не разломилась на части. Сделав последний удар, чтобы отрезать последний кусок плоти, Джим улыбнулся.

Он шел по больничному коридору, держа в правой руке свою левую кисть, он улыбался, он наконец то обрел свободу, теперь он никогда не будет играть, даже во сне. Посмотрев на культю, с которой как из шланга струилась черная кровь, он перевел взгляд на правую и увидел там не достающую ее часть, но почему пальцы на отрубленной кисти бегают как заведенные, будто по грифу невидимой скрипки и почему в голове нарастает тот самый веселый мотивчик от которого он ждал освобождения, почему он начинает размахивать правой рукой, смычек в которой заменен отрезанной кистью, из которой все еще льется кровь?

- Нет! Я же свободен! Я свободен! Ты не нужна мне... v Кричал он плача, и умирая, глядя на кисть своей левой руки, ни один палец которой еще ни разу не шевельнулся.

Джим, которого позже похоронили на городском кладбище за счет государства, умирал не долго, те кто видели его смерть, затруднялись назвать это таковым, умирающие люди испытывают ту или иную боль, а он просто играл еще одну свою мелодию, как тогда на подоконнике, не показывая, что чувствует, а играя.

О некоторых говорят, что они жили, играя, а Джим, играя, умирал.