Вступительное слово

Роберт и Филлис ТАЙСОН

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ РАЗВИТИЯ

Анонс

Авторы книги, крупнейшие американские психоаналитики, особое внимание уделяют эго-психологии, одному из самых популярных направлений в современном психоанализе. Изданная во многих странах мира, данная книга — новейший свод психоаналитических теорий развития — стала настольной для профессиональных психотерапевтов, психологов и студентов.

Книга издана совместно с ЗАО «Академия-Центр». При участии Российской психоаналитической ассоциации и Института общегуманитарных исследований.

Российская психоаналитическая ассоциация благодарит экс-президента Американской психоаналитической ассоциации д-ра Хомера Куртиса и члена АПА Скотта Кардера, а также Ирину Тихонову за помощь в подготовке этой книги к изданию.

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Общеизвестно, что современный психоанализ отя­гощен всевозрастающим множеством различных теоре­тических направлений. Не этого хотел и требовал его гений — основатель Зигмунд Фрейд. На протяжении всей своей жизни он предпринимал напряженные усилия четко определить основные параметры своей новой науки о душе, чтобы в столкновениях как с внешними разрушительными или искажающими воздействиями, так и с внутренними человеческими раздражительнос­тью и конфликтностью сохранить целостность и един­ство своего предприятия.

Но нам в то же время известна и история неуда­чи, которую потерпел Фрейд, воплощая свои намере­ния в жизнь. Напряженная и мучительная борьба при­вела к уходу ряда одаренных его последователей, пы­тавшихся наложить на психоанализ отпечаток собствен­ных взглядов. Не достигло цели и создание знамени­того комитета семи колец, держатели которых силой своей коллективной интеллектуальной убежденности, преданности и заслуженного лидерства должны были гарантировать устойчивость главной психоаналитичес­кой доктрины Фрейда. Ведь уже при его жизни воз­никло альтернативное направление кляйнианской ме­тапсихологии, в котором основное внимание смести­лось к опыту ранних лет жизни ребенка, формируе­мому в рамках парной связи между ним и матерью и господству в этой связи агрессивных (или разруши­тельных) влечений. Благодаря такому расширенному (и смещенному) взгляду на психологический опыт доэ­дипового этапа жизни, кляйнианцы получили возмож-

– 5 –

ность работать с пациентами, страдающими более се­рьезной патологией, нежели те, с которыми могли бы работать ближайшие последователи метапсихологии Фрейда, сосредоточенные на эдиповой стадии и разре­шении соответствующего конфликта. Последние счи­тали, что анализу поддаются только психоневротичес­кие пациенты, способные развить так называемый не­вроз переноса.

Дальнейшее известно. Следом в качестве новой независимой (или промежуточной) группы между фрей­дистами и кляйнианцами явилась британская школа объектных отношений с ее целиком новой метапсихо­логией Эго, посвященной не разрядке влечения, а по­иску объекта. Позже в продолжение традиции Кляйн возникла школа Биона, а затем и школа Жака Лакана — типично французский, лингвистически ориентиро­ванный психоанализ. И в Америке — до поры единственном в мире месте, где фрейдовское представле­ние о едином психоанализе еще осуществлялось в виде гегемонии метапсихологической парадигмы Эго-психо­логии, сформулированной в непосредственной связи с фрейдовской поздней психологией развивающегося Эго, — ему бросили вызов Хайнц Кохут и его психология «я», в которой центральная роль отводится превратно­стям нарциссизма. Есть и другие, не столь новые, на­правления, такие как взгляд на развитие Маргарет Малер, новый психоаналитический язык Шафера («язык действия») и т. д.

Для всех этих соперничающих в рамках психо­анализа теоретических направлений, к каждому из ко­торых мы испытываем чувства преданности и преем­ственности, характерно то, что любое из них заявляет о себе как о наиболее подходящем всему диапазону излечимых пациентов, наиболее действенном в пони­мании и излечении, нежели его конкуренты. В психо­анализе Фрейда, из первоначальной психологии влече-

– 6 –

ния развившемся впоследствии в психологию Эго, ви­дели первый научно обоснованный психотерапевтичес­кий подход, который объясняет природу психоневро­зов и позволяет добиться этиологического излечения всех поддающихся этому психоневротических пациен­тов. Мелани Кляйн и ее последователи, занимавшиеся первоначально психотерапией детей, а также взрослых с более глубокими нарушениями, нежели обычные пси­хоневротики, разработали свою метапсихологию и соответствующий терапевтический подход, объявленный кроме всего прочего и способом более эффективного излечения классических неврозов. Психология «я» Хай­нца Кохута возникла похожим образом — из сопри­косновения с внешне неразрешимыми проблемами пси­хотерапии пациентов, страдавших нарциссическими расстройствами личности. Однако технические приемы, равно как и теоретические построения, первоначально ориентированные на удовлетворение терапевтических потребностей данной специфической части психопато­логического спектра — нарциссически нарушенных па­циентов, — впоследствии были также объявлены более подходящими для лечения традиционных психоневро­зов. Дело здесь просто в том, что любое из конкури­рующих психоаналитических направлений, какой бы узкой в рамках психоанализа ни была его исходная область исследования и применения, скоро разрастает­ся до того, что провозглашается универсальной мета-психологией и наилучшим методом исцеления всех тех, кого душевные страдания и нервное расстройство вов­лекли в орбиту профессионального психоанализа.

Ознакомившись с общим положением дел внут­ри нашей дисциплины, с ее хаосом конкурирующих теоретических течений, читатель естественно задается вопросом: что же до сих пор, на наш взгляд, скрепля­ет нас как приверженцев единой психоаналитической науки и дисциплины? Иначе говоря, что общего меж-

– 7 –

ду нашими разнообразными теоретическими взгляда­ми — такого, что во всех них распознается психоана­лиз? Речь идет об общих фундаментальных допущени­ях, касающихся человеческой психики и способов ее функционирования. И — возможно, как обратная сто­рона медали, — справедлив вопрос: а что отличает нас, вместе взятых, от непсихоаналитических теорий душев­ной жизни?

Мой собственный ответ на эти вопросы (более детально они рассматриваются в других моих работах), состоит в том, что в настоящее время мы не можем достичь взаимопонимания, оставаясь в рамках наших широких подходов. Я считаю, что наши теоретические представления на данном этапе исторического разви­тия (когда ослабевает их связь с наблюдаемыми и про­веряемыми на опыте клиническими явлениями) нахо­дятся вне сферы научного знания, по-прежнему оста­ваясь не более чем научными метафорами, хотя, быть может, и полезными с эвристической точки зрения. Я бы скорее полагал, что общий язык можно найти только в клинически наблюдаемых и проверяемых яв­лениях, а также в непосредственно связанной с кли­ническим опытом теории конфликта и компромисса, тревоги, сопротивления и защиты, взаимосвязи пере­носа и контрпереноса, общей для всех наших метапсихологии, несмотря на то, что язык иногда затемня­ет эту клиническую общность. За пределами общего клинического подхода склонность к настойчивым по­пыткам преждевременно создать некий концептуальный сплав или интегрировать наши разнообразные общие психоаналитические теории структуры и функциони­рования (также как и нарушений функционирования) психики способна принести для науки один вред. На мой взгляд, рефенциальные рамки этих теорий или ме­тапсихологий не вполне сопоставимы — если брать одну и ту же сферу дискурса. К тому же любая из них

– 8 –

недостаточно связана с наблюдаемыми и потому про­веряемыми явлениями. Для собственных нужд у них есть свои внутренние эвристические задачи, слишком сильно и слишком абстрактно отклоняющиеся в свою собственную метафорическую риторику, в рамках ко­торой ее приверженцы думают и работают схожим с остальными образом, находясь, однако, за пределами тесного единства научного исследования, сопоставле­ния и сравнения.

Как все эти соображения соотносятся с попыт­кой Филлис и Роберта Тайсонов — по-моему, необы­чайно успешной — добиться на уровне основополага­ющих теорий развития согласованной и полезной кон­цептуальной интеграции психоаналитических метапси­хологий облаченных в разнообразные доспехи? Ведь в рамках психоанализа каждое из наших несхожих тео­ретических направлений (за исключением, быть может, школы Лакана) разработало фактически ретроспектив­но (а в некоторых случаях, до определенной степени, на основе предположений и наблюдений — и проспективно) свою собственную теорию развития. Она осно­вывается на собственной концепции видов жизненно­го опыта (т. е. значений, приписанных событиям), ко­торая оформляет саморазворачивающуюся организацию личности соответствии с теоретическими построения­ми о том, как психический аппарат собирается в еди­ное целое и какое влияние, направляющее его разви­тие, на него оказывается. Например, в соответствии с фрейдовской первоначальной психологией влечения, фокус развития сосредоточен на превратностях либи­до, проходящего через последовательность стадий пси­хосексуального развития, с кульминацией в удачном разрешении неизбежных конфликтов эдипова треуголь­ника. Напротив, с развитием и детальной разработкой психологии Эго, основанной на модуляции и управле­ния влечениями, в центре внимания оказалось изуче-

– 9 –

ние развития ряда Эго-функций — которое шло в раз­личных исследовательских направлениях: сначала пред­ложенных Анной Фрейд, а затем расширенных такими исследователями, как Спитц, Малер и другие. Сход­ным образом, психология самости Кохута, видевшая в нарциссических извращениях как центр динамики раз­вития, сфокусировалась на развитии складывающейся самости, и неуклонно унифицировалась, эффективно раскрывая свои замыслы, идеалы и таланты и сохраняя устойчивость к регрессивным и фрагментирующим тен­денциям. А теоретики объектных отношений сосредо­точились на извращениях объектных отношений в про­цессе развития — по мере того как взрослеющий ре­бенок вступает сначала в диадные, затем триадные от­ношения и, наконец, в многоликий мир всевозрастаю­ще сложных и дифференцированных объектных ситуа­ций. Таким образом, в рамках психоанализа каждый из наших разнонаправленных теоретических взглядов уделяет особое внимание разработке какой-либо част­ной специфической проблемы (или комплекса проблем) общего процесса развития.

Такой ход событий привел к воистину изумляю­щему разнообразию психоаналитических взглядов на процесс развития, более или менее соотносимых с от­дельными философскими направлениями психоанали­за. Прибавим сюда исследования психологов процесса развития (замечательный пример — Пиаже), использу­ющих данные своих наблюдений и собственные теоре­тические построения, чтобы продвинуть вперед наше понимание этого процесса. Особая (и очень важная) задача, которую Тайсоны перед собою ставят, — от­следить эти разнообразные линии развития в их связи с отдельными направлениями психоаналитической ме­тапсихологии, а также с наблюдаемыми фактами, и рассмотрев настолько подробно, насколько это возмож­но, наблюдаемые признаки различных саморазворачива-

– 10 –

ющихся структур и явлений психосексуальности, объек­тных отношений, связанных чувств самости и иден­тичности, аффекта, когнитивности, Суперэго, пола и Эго — показать взаимосвязь всех этих явлений как различимых, но не разных, аспектов общего развития. Стремясь исчерпывающе понять общий процесс разви­тия с точки зрения психоанализа, каждую из этих про­блем необходимо как следует изучить и связать с ос­тальными.

В самом факте и уровне попытки представить общий процесс развития в виде интегрированного спла­ва всех имеющихся взглядов, каждый из которых свя­зывается с остальными посредством собственных на­блюдаемых признаков и вытекающей из опыта их кли­нической формулировки, Тайсоны были первыми и, на мой взгляд, преуспели настолько, насколько может пре­успеть любой исследователь (или два исследователя) в пределах одного поддающегося прочтению тома. Дру­гими словами, они вдумчиво и с вдохновением одоле­ли большой объем литературы в различных областях психоанализа и детского развития. Однако, специалис­ты почти в каждой из этих областей, видя обширность работы и многообразие поднимаемых в ней вопросов, могут полюбопытствовать, не слишком ли много иног­да пытаются охватить авторы в своих очерках и не маскируют ли местами, не игнорируют ли сложный либо предварительный характер данных или допусти­мых на базе этих данных заключений. В этом смысле вышеупомянутые эксперты временами могли бы предъявить авторам вполне обоснованные претензии, что их собственная теоретическая ниша была обделена местом и вниманием.

Главное преимущество данной книги состоит, од­нако, не в химерической погоне за всеохватностью при сохранении всей сложности и глубины мысли. Про­слеживая истоки развития различных психоаналитичес-

– 11 –

ких теоретических взглядов на конкретные формы ран­него жизненного опыта (каковые могут быть связаны последовательно с каждой частной структурной теори­ей), Тайсоны дают нам возможность убедиться в том, что наблюдаемые индикаторы развития, типичные для каждого из этих расходящихся теоретических направ­лений, могут быть интегрированы осмысленный комп­лекс представлений. И это уже само по себе значи­тельное достижение. Помимо того, материал книги может указать на способ создания, в конечном счете, подлинно единой и научной общей теории психоана­лиза, которая превзойдет наше сегодняшнее метафори­ческое и разнонаправленное теоретизирование. Это достижимо путем постепенного восхождения от дан­ных различных наблюдений, кропотливо соотнесенных друг с другом в движении по графику развития, более эмпирическому теоретизированию в тех же самых из­мерениях взрослой душевной деятельности (влечения, объект, самость, аффект, когнитивность, Эго, Суперэго и т. д.) взаимосвязанных и с неизбежностью интегри­рованных — измерениях, каждое из которых сейчас ле­жит в основе той или иной из несовместимых общих теорий или (метафорических) философий.

Некоторые психоаналитические теоретики (хоро­ший пример — Кернберг) пытались создать интегри­рованную и объединяющую психоаналитическую тео­рию путем более ограниченной попытки слияния — например, пытаясь в его случае, объединить теорию объектных отношений со структурной парадигмой пси­хологии Эго. Очень может быть, что тайсоновский подход к развитию окажется в этой насущной для на­шей дисциплины теоретической задаче более перспек­тивным, хотя бы потому что находится на том уровне концептуализации, который легче ограничить условия­ми наблюдаемых явлений и научной проверкой в виде теоретизирования на более низком уровне, близком к

– 12 –

эксперименту. Конечно, нельзя дать гарантии того, что опыт научно подтвердит верность этого подхода, но такая вероятность есть, и данная книга указывает на перспективность этого пути. Помимо чисто эвристи­ческих и образовательных выгод от предпринимаемой Тайсонами попытки синтеза, эту книгу можно рассмат­ривать и как начало работы в направлении максималь­но и полной интеграции теоретической в рамках пси­хоанализа. В этом смысле она открывает захватываю­щие научные горизонты.

Роберт С. Валленштайн, д. м. н.

– 13 –