Часть первая 8 страница

«Да, в восьмом-девятом классе, после переезда в Вашингтон, я был достаточно асоциальной личностью. Я познакомился с плохими людьми и делал недопустимые вещи. Я бунтовал. Я был несчастлив».

Он начал с незначительных мальчишеских проделок.

«Я обожал печатный цех. На уроках печатного дела я занимался вычислениями частоты повторений отдельных букв и цифр. Это было занятие, в котором мне не нужны были помощники. Я мог набирать типографские литеры и тому подобное. Мне нравилось печатать разные вещи.

Я изготовил печатные бланки Американского общества трезвости за подписью его президента, преподобного А.У Пола. На этих бланках я писал людям письма о том, что в течение многих лет читал по всей стране лекции о вреде пьянства и повсюду меня сопровождал мой молодой ученик Гарольд. Гарольд был примером того, что может сделать с человеком спиртное. Он стоял на сцене с пинтой пива в руках — трясущийся, неспособный понять, что происходит вокруг него, словом, крайне жалкий. А затем я писал, что, к сожалению, молодой Гарольд скончался на прошлой неделе и общий друг посоветовал мне обратиться к

адресату и предложить ему заменить Гарольда»^-.

Приятели, с которыми Уоррену было комфортнее всего, всячески поддерживали его асоциальные проделки. Вместе с парой своих новых друзей, Доном Дэнли и Чарли Троном, он облюбовал для себя новый магазин Sears. Магазин находился на площади Тенли, где пересекались Небраска-авеню и Висконсин-авеню. Он представлял собой образец современного дизайна и располагался в центре Тенлитауна, второго старейшего района в Вашингтоне. На изогнутой металлической крыше в нескольких метрах над землей были расположены буквы SEARS высотой с человеческий рост¹. За вывеской на крыше находилась открытая стоянка

— невероятное по тем временам новшество для города. Она быстро стала популярной среди старшеклассников, которые «зависали» там после школы. Ученики средних классов тоже открыли для себя прелести магазина. Каждый день в обед и по субботам Уоррен и его друзья приезжали сюда на автобусе.

Большинство детей предпочитали темную маленькую закусочную в подвале магазина, где завораживающий конвейер выдавал пончики в течение всего дня. Но Уоррен, Дон и Чарли ходили в магазин Woolworth, несмотря на то что на противоположном углу был расположен полицейский участок. Woolworth находился прямо напротив Sears. Они обедали и одновременно через окно «проводили рекогносцировку».

Покончив с гамбургерами, мальчики шли в Sears, спускались по лестнице на нижний уровень, проходили мимо буфетной стойки и направлялись прямо в отдел спортивных товаров.

«Мы обобрали магазин как липку. Воровали даже то, что нам было совсем не нужно. Например, сумки и клюшки для гольфа. Мы выходили с нижнего уровня, где был расположен отдел спортивных товаров, и несли к выходу сумки, наполненные ворованными клюшками. Сами сумки тоже были ворованными. Я украл сотни мячей для гольфа».

Мальчишки называли это налетом.

«Не знаю, как нас не поймали. Весь наш вид говорил о том, что мы в чем-то виновны. Подросток, который делает что-то плохое, не может выглядеть невиновным»².

«Я складывал мячи в оранжевые мешки в шкафу. Как только они появлялись в магазине, я сразу же воровал их. Они были мне не нужны. Я не продавал их. Трудно было объяснить, почему оранжевый мешок в моем шкафу наполнен мячами для гольфа и почему он становится все больше и больше. Нужно было воровать что-нибудь другое.

Вместо этого я рассказал своим родителям сумасшедшую историю (уверен, что они мне не поверили) о том, что у моего друга умер отец, который в свое время

закупил много этих мячей, и их продолжали находить до сих пор. Кто знает, о чем иои родители говорили по ночам»³.

Баффеты впали в ступор. Уоррен был одаренным ребенком, но к концу 1944 года зревратился в настоящего малолетнего преступника. «Это отражалось на моих щенках. Тройка по математике. Тройка, двойка и еще одна двойка по английскому. Постоянные замечания по поведению и прилежанию. Чем меньше я общался с учителями, тем было лучше. Они бы с радостью изолировали меня в комнате на некоторое время и

просовывали задания под дверь, как будто я был Ганнибалом Лектером»”.

В день окончания школы все ученики должны были прийти в костюме и галстуке. Уоррен отказался это делать — и это была последняя капля, переполнившая чашу терпения директора школы Берти Бэкус.

«Мне просто не разрешили закончить школу со своим классом, потому что я был неуправляем и не захотел одеться соответствующим образом. Это было неприятно. Я действительно был хулиганом. Некоторые учителя считали, что ничего путного из меня не выйдет У меня напрочь отсутствовали какие-либо намеки на манеры.

Однако отец не отказался от меня. Да и мама оказала немалую поддержку. Как же здорово, когда родители в тебя верят!»

И все же к весне 1945 года, когда Уоррен перешел в старшие классы, терпение Баффетов тоже лопнуло. К тому моменту им было ясно, каким образом можно мотивировать Уоррена. Говард пригрозил, что перекроет источник его доходов.

«Папа, который всегда поддерживал меня, сказал: “Я знаю, на что ты способен. И я не прошу выкладываться на все сто процентов, но ты должен выбрать: либо продолжать себя вести так же, как раньше, либо попытаться реализовать свой потенциал. Если ты выберешь первый вариант, я буду вынужден запретить тебе разносить газеты”. И это меня здорово задело. Отец был спокоен, но весь его вид говорил о том, насколько он разочаровался во мне. И это подействовало на меня намного сильнее, чем его слова о том, что я должен или не должен что-то делать».

Глава 11. «Толстушка»

Вашингтон • 1944-1945 годы

Потрясение, которому Уоррен подверг жизнь своей семьи, никак не способствовало и без того сложной карьере его отца, новичка в Конгрессе. Конгрессмены 78-ш созыва представляли собой своего рода братство под руководством спикера Сэма Рейберна, демократа из Техаса, в кабинете которого висело пять портретов Роберта Ли, обращенных в сторону юга. Конгресс под руководством Рейберна никак нельзя было назвать комфортным местом для середнячков, главным развлечением которых были городские ярмарки или возможность сорвать поцелуй у местной королевы красоты или секретарши в конторе. Рейберн, известный своими мастерскими переговорами в кулуарах и ораторским искусством, частенько организовывал своего рода «частный салун», в котором одаривал своих фаворитов бурбоном и закусками.

Разумеется, Говард не входил в их число. Помимо того факта, что он был респуб^А ликанцем, его идеал досуга заключался в ежевечернем чтении отчетов Конгресса США. Он никогда не посещал салун Рейберна. Тем не менее по многим другим параметрам он вполне подходил под стандарт конгрессмена того времени: выходец из небольшого городка, выпускник университета со средними оценками, активно вовлеченный в

муниципальную политическую деятельность, ротарианец из самой сердцевины среднего класса, не входящий в круги элиты, антикоммунист

Но вместо того чтобы присоединиться к своим коллегам и начать взбираться по карьерной лестнице государственной власти, Говард Баффет быстро получил репутацию, возможно, самого несговорчивого представителя своего штата за всю историю Конгресса. Он сторонился разного рода махинаций со средствами, выделявшимися на избирательные кампании, и не участвовал в сомнительных мероприятиях по получению голосов избирателей, столь популярных среди конгрессменов. Он четко дал понять, что его голос не продается и не является предметом торга. Он отказался от повышения своей зарплаты, так как его избиратели голосовали за него как за человека, делающего свою работу на определенных условиях. Он не пользовался разного рода поблажками, присущими работе конгрессменов. Рестораны с космическими скидками, раздувание штатов за счет друзей, родственников и любовниц, бесплатные цветы, «канцелярские магазины», торговавшие по оптовым ценам практически всем, начиная от автомобильных шин и заканчивая ювелирными украшениями, — все это шокировало Говарда, который с радостью не знал бы о такого рода вещах.

Его убеждения, связанные с изоляционизмом, разделял его друг, лидер республиканцев Роберт Тафт¹. Однако сторонники изоляционизма больше не составляли большинства в Конгрессе — они уходили в отставку или проигрывали выборы. Более того, в условиях, когда страна воевала, а правительство сражалось с бюджетным дефицитом, Говард был одержим донкихотской идеей вернуть США к золотому стандарту, от которого Америка отказалась в 1933 году. С тех пор Казначейство не было ограничено в печатании денег — сначала для финансирования «Нового курса», а затем и военных расходов. Говард боялся, что Соединенные Штаты однажды столкнутся с тем, что произошло в Германии в 1930-х годах, когда для покупки капустного кочана требовалась такая большая сумма, что купюры приходилось чуть ли не возить в тележках. Это стало прямым результатом того, что Германия вынужденно истощила свой

золотой запас для выплаты репараций после Первой мировой войны^-. Возникший экономический хаос стал одним из основных факторов, приведших к власти Гитлера.

Будучи уверенным в том, что действия правительства ведут к катастрофе, Говард купил ферму в Небраске, которая могла бы спасти семью во времена неминуемого голода. Неверие в правительственные ценные бумаги настолько укоренилось в семье Баффетов, что когда однажды они совещались, стоит ли подарить кому-то на день рождения сберегательные облигации, девятилетняя Берти подумала, что родители хотят обжулить именинника. «А разве он не знает, что они ничего не стоят?» — спросила она².

Неуступчивость Говарда часто мешала ему делать свою работу — принимать законы.

«К примеру, он мог выступить с законопроектом и получить 412 голосов “против” и всего три “за”, причем одним из этих трех вполне мог быть мой отец. Это никогда его не останавливало. Он все равно оставался в ладу с самим собой. Я бы так не смог — лично я всегда бешусь, когда проигрываю. Но что касается отца, я никогда не видел его расстроенным или обессиленным. Он всегда считал, что делает то, что может, и настолько хорошо, как это только возможно. Он шел своим путем и отлично знал, ради кого — ради нас, его детей. Он очень пессимистично оценивал перспективы страны, но не был пессимистом в душе».

То, как Говард неукоснительно следовал своим принципам — не вступая в сговоры, оставаясь верным целям Республиканской партии и поддерживая дистанцию по отношению к своим коллегами, — не могло не сказаться на образе жизни семьи. Лейла заботилась о налаживании связей. Для нее много значило мнение других людей. В ней также присутствовал соревновательный дух. «Почему бы тебе не быть немного гибче, — говорила она — как, например, Кен Уирри?» (имея в виду молодого сенатора от Небраски, который быстро делал карьеру). Но Говард не мог вести себя иначе. «Мы верили в него, — рассказывала Дорис. — Но нам было так тяжело видеть, как он раз за разом проигрывает». И это было еще мягко сказано. Все Баффеты восхищались мужеством Говарда и благодарили за то, что он научил их быть цельными людьми. Однако каждый из детей по-своему понимал стремление к чему-то большему, и в каждом из них это стремление отчасти уравновешивалось другими чертами характера. Не последнюю роль при этом играло и желание обрести независимость.

Положение мужа, напоминавшего одинокого волка даже в своей собственной партии, усиливало раздражение Лейлы. Недовольная жизнью в Вашингтоне, она пыталась создать в городе «миниатюрную Омаху» и проводила все свободное время с женщинами из делегации Небраски. Однако это свободное время было ограничено, так как у нее больше не было домработницы. Она чувствовала на плечах непомерную ношу. «Я отказалась от всего, чтобы выйти замуж за Говарда», — могла сказать она, присовокупляя эту жалобу к рассказам о том, чем они с Говардом пожертвовали ради благополучия своих неблагодарных детей³. Но вместо того, чтобы приучать детей помогать ей по дому, она делала все сама, потому что «так гораздо проще». Ощущение собственного мученичества заставляло ее сердиться на детей, особенно на Дорис, у которой был свой взгляд на необходимость следовать принятым нормам.

Дорис была очень красива, однако никогда не воспринимала себя такой. Она не была уверена в том, хороша ли она для вашингтонского общества, в котором была вынуждена находиться. В то время как ее приглашали на вечеринку по случаю дня рождения Маргарет Трумэн во

французское посольство и включили в реестр Бала дебютанток”, она

занималась подготовкой к дебютной роли Принцессы Ак-Сар-Бен в спектакле вместе со своими товарищами-выпускниками в Омахе. Уоррен часто высмеивал ее за странные предпочтения.

Лейла, которая сама по себе была упорным борцом и уделяла значительное внимание внешней стороне жизни, ловила мельчайшие крупицы новостей о герцогине Виндзорской — простолюдинке, спасенной

принцем⁴. Однако в отличие от герцогини, которая провела остаток своих дней в собирании одной из самых впечатляющих коллекций бриллиантов в мире, амбиции и гордость Лейлы обернулись сознательным презрением к хвастовству. Собственная семья представлялась ей типичной семьей с обложки журнала Saturday Evening Post — архетипом представителей среднего класса со Среднего Запада. Лейла порицала Дорис за стремление добиться большего веса в социальном окружении.

После окончания школы имени Элис Дин четырнадцатилетний

Уоррен в феврале 1945 года поступил в школу имени Вудро Вильсона. Ему хотелось одновременно бьггь и «особенным», и «нормальным». Будучи значительно менее зрелым по сравнению со своими одноклассниками, он находился под пристальным присмотром со стороны родителей, желавших убедиться, что их отпрыск встал на стезю исправления. И, пожалуй, единственный путь, которым он шел без контроля со стороны родителей, был его путь разносчика прессы.

Он читал много газет, не ограничиваясь их доставкой. «Я читал комиксы, спортивные разделы и просматривал биржевые сводки каждое утро перед тем, как приступить к разносу газет. Мне просто необходимо было каждое утро знать, что происходит с главным героем комикса Li’l Abner — Малышом Эбнером. Глупость этого персонажа заставляла меня ощущать в себе выдающийся ум. Я мог читать комикс и думать: «Эх, если бы я был на его месте... этот парень так глуп!» Разумеется, мои эмоции были связаны с тем, что одной из героинь комикса была Дейзи Мей, потрясающая женщина, влюбленная в него по уши и следующая за ним по пятам. А этот придурок постоянно проходил мимо и даже не замечал ее. В те дни любой нормальный американский мальчишка готов был бы много отдать за то, чтобы Дейзи Мей обратила на него внимание».

Дейзи Мей Скрэгг, героиня серии комиксов, жившая по сценарию в небольшом деревенском городке Догпэтч в Аппалачах, изображалась как безрассудная блондинка, чье основное достоинство так и выпирало из блузки в крупный горошек. А сильный и тупой Малыш Эбнер Йокум проводил большую часть своего времени, отбиваясь от попыток Дейзи Мей женить его на себе. Но чем упорнее он ее избегал и чем старательнее не обращал на нее внимания, тем сильнее подстегивал ее желание и тем активнее Дейзи Мей его преследовала. Несмотря на то что за красоткой пытались приударять богатые и влиятельные люди, для нее существовал единственный мужчина в мире — Малыш Эбнер⁵.

Помимо неуловимости у Малыша Эбнера было, пожалуй, всего одно достоинство — физическая привлекательность.

Не особо впечатляющая история взаимоотношений Уоррена с противоположным полом заставляла его думать, что если он когда-либо захочет привлечь внимание девушки типа Дейзи Мей, ему нужно значительно повысить степень своей привлекательности. У него появился новый интерес, заставлявший его все чаще прятаться в подвале дома. Уоррена поражало, с какой легкостью его знакомый Фрэнки Зорк управлялся с 20-килограммовыми мешками корма для животных на ярмарке в Омахе. Вместе со своим другом по имени Jly Баттистоун Уоррен занялся поднятием тяжестей. В те времена силовые тренировки не привлекали внимания серьезных спортсменов, однако именно они имели ряд качеств, которые так нравились Уоррену: систематичность, измеримость, возможность повтора упражнений и соревнования с самим собой. В поисках правильной техники он открыл для себя Боба Хоффмана и его журнал Strength and Health.

Strength and Health представлял собой попытку Хоффмана сломать предубеждение американцев против силовых тренировок. Журнал редактировался и, по всей видимости, писался самим Хоффманом. Его реклама присутствовала почти на каждой странице журнала. Читателям сразу же бросались в глаза и познания Дядюшки Боба в силовых тренировках, и его активная позиция по отношению к происходящему, и его неослабевающая способность к саморекламе.

«Он был тренером большинства спортсменов-олимпийцев. Он возглавлял York Barbell Company и написал две книги — Big Arms и The Big Chest Book. Изначально Хоффман специализировался на продаже штанг и весов. Заходя в спортивный магазин, вы неминуемо натыкались взглядом на штанги York. Они продавались во множестве разновидностей».

Уоррен купил себе пару гантелей и штангу с блинами различного веса. Прикреплять к грифу их нужно было при помощи небольшой отвертки, которая входила в комплект. Уоррен держал свое оборудование в подвале и посвящал занятиям больную часть свободного времени. «Я даже не разрешал родителям заходить в подвал и отвлекать меня».

Иногда Уоррен посещал центр YMCA для того, чтобы поработать с весами в компании других молодых людей. Они с Jly серьезно относились к занятиям, часто перемежали свою речь понятными только им шутками относительно «тяжелой и легкой системы по поднятию тяжестей» или «прямых загребающих движений». Они обращали пристальное внимание на все, что писал Дядюшка Боб. Хоффман прекрасно знал, как адаптироваться к духу времени. Всем было известно о способности кровожадных японских солдат выдерживать боль и страдания, поэтому он писал о том, что основная цель поднятия тяжестей состоит в победе над японцами. Он иллюстрировал свои статьи фотографиями японских солдат, обвешанных каменными «блинами» с ног до головы и тренирующихся перед отправкой на фронт. Правда, Уоррен занимался силовыми тренировками не для того, чтобы сражаться с японцами. В его случае речь вообще не шла о том, чтобы кому-либо противостоять. Однако все, что писал Дядютттка Боб, подвигало его на соревнование с самим собой.

В то время когда Уоррен спускался в подвал, чтобы поработать со штангой, республиканцы падали куда глубже, почти в самый ад. Франклин Рузвельт смог в четвертый раз стать президентом США, обеспечив присутствие демократов в Белом доме еще на четыре года. Сидя за обеденным столом, семья вновь выслушивала разглагольствования Говарда. Однако 12 апреля 1945 года Рузвельт скончался от кровоизлияния в мозг, и его преемником стал вице-президент Гарри Трумэн.

Смерть Рузвельта повергла страну в глубокую скорбь вперемешку со страхом. Участвуя в войне, страна потеряла человека, который давал ей чувство безопасности.

От Трумэна никто не ждал ничего особенного. Он оставил на своих постах ключевых сотрудников администрации Рузвельта и вел себя очень скромно. Казалось, что он постоянно перегружен работой. Но в глазах Баффетов вряд ли можно было найти кого-то хуже, чем Рузвельт. Жившая неподалеку от них семья, глава которой работал в канадском посольстве, решила нанести визит соседу-конгрессмену и высказать ему свои соболезнования по случаю смерти президента. Но когда они вошли в дом Баффетов, то Дорис сразу же обратилась к ним со словами: «Йо-хо-хо, а у нас праздник!»⁶

Для Уоррена смерть президента означала еще один способ заработать деньги. Газеты вышли специальными выпусками, и Уоррен, вместо того чтобы предаться скорби, как его сограждане, устремился на угол двух улиц, чтобы продать побольше экземпляров.

Через месяц, 8 мая 1945 года, в Европе официально завершилась война, Германия признала свое безоговорочное поражение. Вновь вышли специальные выпуски газет, и Уоррен получил еще одну возможность послушать соображения своего отца о текущем моменте. Однако в те времена он мало интересовался взрослыми заботами — его истинным маниакальным увлечением были поднятие тяжестей и Боб Хоффман. Как и раньше, он проводил основную часть свободного времени в подвале. Через несколько недель, когда занятия в школах завершились, он понял, что не в состоянии больше ждать. Он должен встретиться со своим кумиром — Дядюшкой Бобом. «Он олицетворял для меня все. Я должен был увидеть его лично».

Получив согласие своих изрядно удивленных родителей, Уоррен и Jly отправились в город Йорк, намереваясь проделать часть пути автостопом⁴.

«В Йорке у Хоффмана была фабрика, на который выпускались все эти штанги. Фабрика, которая скорее напоминала литейное производство. И на ней работала вся олимпийская сборная по тяжелой атлетике. Джон Гримек был знаменитым бодибилдером. Стиву Станко тогда принадлежал мировой рекорд в толчке — 173 килограмма. И это было еще до того, как они получили классификацию супертяжеловесов».

Однако, с одной стороны, этот визит оказался деморализующим. «Эти парни оказались совершенно не такими огромными, как мне представлялось. Я просто не мог поверить в то, что люди, которых я вижу перед собой, действительно являются олимпийскими чемпионами. Они были крошечными и выступали в низких весовых категориях. А в литейном цехе, облаченные в спецодежду, они просто казались никем». С другой стороны, вид таких внешне обычных людей поднял ожидания ребят на новую высоту Возможно, успех в бодибилдинге был им вполне по силам. Они уже видели себя мужчинами, достаточно привлекательными физически, чтобы произвести впечатление на женщин. «Дядюшка Боб... когда он говорил, казалось, что говорит сам Господь. А когда ты смотрел на себя в зеркало, то видел и дельтовидные мышцы, и мышцы живота, и широчайшие мышцы спины. Ты выучивал наизусть название каждой группы мышц».

Но самой поразительной знаменитостью в Strength and Health — помимо самого Дядюшки Боба — был не Джон Гримек, величайший бодибилдер в мире, а... женщина.

«В журнале Strength and Health было не так много женщин. Пожалуй, единственная, кого я помню, — это Толстушка Стоктон. Мне нравилась Толстушка. Она производила сильное впечатление. Мы много разговаривали о ней в школе».

Баффет многого недоговаривает. Уоррен и Jly были просто одержимы Толстушкой Эбби Стоктон, истинным шедевром человеческого тела. Ее

тугие бедра и точеные руки

красиво колыхались, когда она поднимала огромную штангу над волосами, встрепанными ветром, а узкая талия и красивый бюст волновали всех культуристов и зрителей на пляже Санта-Моники. Ее рост составлял чуть больше 150 см, а вес — 52 килограмма, и при этом она могла поднять над собой на вытянутых руках взрослого мужчину, продолжая выглядеть очень женственной. Будучи «самой знаменитой женщиной в мире культуризма», она вела авторскую колонку под

названием Barbelles в Strength and Health, а также управляла Салоном развития фигуры, «специализирующимся на развитии бюста, контура фигуры и снижении веса» в Лос-Анджелесе⁷.

74 75

«Тонус мышц у нее был как у Митци Гейнор, а грудь не меньше, чем у Софи Лорен, — рассказывает Лу Баттистоун. — Она была феноменальна. И мы — должен вам признаться — попросту вожделели

До этого времени девушкой из грез Уоррена была Дейзи Мей. Он всегда искал черты Дейзи Мей в женщинах, с которыми знакомился. Но Толстушка... она была реальной!

«Правда, нам не было понятно, как вести себя с такой подружкой, как

Толстушка»^-. Ребята озадаченно смотрели на рекламу «Руководства Боба Хоффмана по успешной и счастливой семейной жизни», из которого можно было узнать о «Предсвадебном исследовании. Как узнать, что ваша жена до свадьбы оставалась “в порядке”, а также об ухаживании, причинах вступления в брак и малых формах любви». «Что это такое — малые формы любви?» — удивлялись подростки. Даже большие формы любви еще оставались для них загадкой; рекламные объявления на задней обложке Strength and Health были для них всем, что могли предложить 1940- е годы с точки зрения сексуального воспитания. Не беспокойся, папа, мы тут в подвале проводим физические эксперименты!

Однако увлечение Уоррена цифрами в конце концов одержало победу.

«Знаете, мы постоянно мерили размер наших бицепсов, чтобы убедиться, выросли ли их диаметры с 33 до 33, 5 сантиметра. И мы постоянно беспокоились, не слишком ли ослаблена или растянута измерительная лента. Тем не менее мне так и не удалось обрести фигуру лучше, чем на картинке “до” в рекламном объявлении Чарльза Атласа.

Думается, что диаметр моего бицепса действительно вырос до 33, 5 сантиметра после нескольких тысяч упражнений с отягощением. А книга The Big Arms вряд ли сильно помогла мне в этом».

Глава 12. Молчаливые продажи

Вашингтон • 1945-1947 годы

В августе 1945 года, который Баффеты проводили дома в Омахе, Соединенные Штаты сбросили две атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. А 2 сентября Япония формально капитулировала. Война окончилась. Празднование победы американцами носило истерический размах. Однако Уоррен вспоминает, как быстро начал размышлять о следующих шагах после того, как услышал о применении атомных бомб.

«Тогда я ничего не знал о физике. Но я знал, что если какая-то страна сможет первой применить такую бомбу в ходе войны, то ей удастся легко уничтожить пару сотен тысяч людей. Это как если я сталкиваюсь с парнем в темной аллее, у него оказывается пистолет, а у меня — пушка. Если он захочет нажать на спусковой крючок, а у меня будут присутствовать угрызения совести, то он выиграет. Эйнштейн сказал совершенно правильную вещь: “Это изменило все в мире, за исключением того, как люди мыслят”. По сути дела, мы зажгли фитиль у бомбы, которая приведет к концу света. Разумеется, этот фитиль может оказаться достаточно длинным и у нас могут найтись способы прервать его горение, но если у нашей метафорической бомбы есть целая дюжина одновременно горящих фитилей, то проблема становится куда более сложной, чем до того, как мы зажгли первый из них Мне было всего четырнадцать лет, но я достаточно четко понял, что произойдет дальше, — в немалой степени так и случилось».

Через несколько недель, когда семья вернулась в Вашингтон, Уоррен перешел в десятый класс школы имени Вильсона, оставаясь пятнадцатилетним подростком, но уже став бизнесменом. Он зарабатывал так много денег на разноске газет, что смог скопить свыше 2000 долларов. Говард позволил своему сыну инвестировать эту сумму в Builders Supply Со, магазин по торговле оборудованием, который он вместе с Карлом

Фальком открыл рядом со своим продуктовым магазином в Омахе. Тем временем сам Уоррен купил за 1200 долларов ферму с участком в сорок акров в семидесяти милях от Омахи¹. На ферме работал арендатор, и они с Уорреном делили доходы. Уоррену всегда нравились сделки такого рода, когда всю тяжелую работу делал кто-то другой. Уоррен начал представляться новым знакомым в школе как Уоррен Баффет из Небраски, владелец фермы на Среднем Западе² Он думал как настоящий бизнесмен, но совершенно не был похож на него внешне.

Он чувствовал себя достаточно дискомфортно в школьной толпе, приходя на занятия в одних и тех же драных кроссовках и обвисших носках, выглядывавших из-под мешковатых брюк. Ему не нравились и его худая шея, и узкие плечи, терявшиеся в рубашке не по размеру. Если приходилось надевать на ноги танцевальные туфли, то к ним он умудрялся подобрать белые или ярко-желтые носки. Казалось, что он все время извивается на своем стуле. Иногда он казался скромным, почти невинным. В другие моменты он вел себя резко и грубо.

Если пути Дорис и Уоррена пересекались в коридорах школы, они предпочитали не замечать друг друга. «Дорис, пользовавшаяся популярностью у всей школы, очень меня стыдилась, потому что я ужасно одевался. Иногда сестра предпринимала попытки подружить меня с обществом, но чаще всего я наотрез от этого отказывался. В этом не было ее вины; я и сам мучительно страдал от своей социальной неприспособленности. Я попросту чувствовал себя безнадежным».

За каменным лицом Уоррена и его причудами скрывалось острое чувство «непохожести» на других, изрядно осложнявшее его жизнь после отъезда из Омахи. Он отчаянно хотел быть нормальным, но все равно

ощущал себя чужаком.

По словам Нормы Терстон, девушки его друга Дона Дэнли, Уоррен был «колеблющимся», «осторожно подбирал слова и никогда не давал обязательств, даже самых малых, если не мог их исполнить»³.

Многие из его соучеников с энтузиазмом окунались в подростковую жизнь — вступали в школьные братства и клубы, назначали свидания и ходили на вечеринки в подвалах родительских домов, где им сначала подавали лимонад с хот-догами, а затем приглушали свет, чтобы дать влюбленным парочкам возможность заняться поцелуями. Но Уоррен в это время занимался совсем иными делами. Каждый вечер субботы он вместе с Jly Баттистоуном посещал театр Джимми Лейка (местный бурлеск), где напропалую флиртовал с одной из танцовщиц по имени Китти Лайн. Уоррен рыдал от смеха, когда кто-то из комиков забывал слова или повторял одну и ту же хохму с поскальзыванием на банановой кожуре⁴. Он потратил двадцать пять долларов на пальто с енотовым воротником в стиле 1920-х годов. Однажды Уоррен заявился в театр облаченным в это пальто, и вышибала на входе сказал ему: «Ребятки, нам здесь клоуны не нужны. Либо ты снимаешь это пальто, либо я тебя не пускаю внутрь»⁵. Уоррен предпочел снять пальто.

«Темная» часть личности Уоррена, отвечавшая за кражи в Sears, находилась в «переходном» периоде — она стала почти незаметной, но не исчезла совсем. Время от времени они с Дэнли продолжали пользоваться «стопроцентной скидкой» в магазине. Когда учителя рассказывали ему о том, что держат основную часть своих пенсионных накоплений в акциях компании AT& T, он открывал по этим акциям короткую позицию, а затем с гордостью демонстрировал им сертификаты по сделке, чтобы вызвать у них изжогу. По его собственным словам, «он был настоящей занозой в заднице»⁶.