Часть первая 14 страница

Однажды Уоррен пригласил ее на обед, который давал Нью-Йоркский атлетический клуб в честь Фрэнка Мэттьюза, выдающегося адвоката и министра военно-морских сил. Прийти вместе с прекрасной «Мисс Небраска» было ему на руку. Сам Мэттьюз был из Небраски, среди гостей было множество людей, с которыми стоило бы познакомиться, и Уоррен хотел, чтобы его узнали. Пока разносили закуски, Ванита сделала все, чтобы Уоррен стал предметом всеобщего обсуждения. Когда он представил ее как свою подругу, она поправила его и сообщила, что на самом деле является его женой. «Я не понимаю, почему он это делает, — сказала она.

— Он стыдится меня? Вы бы меня стыдились? Каждый раз, когда мы идем куда-то, он притворяется, что я всего лишь его подруга, а мы женаты».

В конце концов Уоррен осознал, что хотя Ванита и могла при желании держать себя в руках, но «на самом деле всегда хотела смутить» его. «Ей просто нравилось ставить меня в неудобное положение, — говорит он. — И она делала это регулярно». Ванита обладала особой

привлекательностью, и если бы у него не было выбора, кто знает, чем бы

все закончилось.

Каждый раз, когда Уоррен приезжал домой в Небраску, он встречал Сьюзан Томпсон. Он виделся с ней только когда она позволяла — то есть довольно редко. Она казалась ему сложной натурой, в чем-то даже властной и не скупившейся на эмоции. «Сьюзи была намного, намного более зрелой, чем я», — говорит Уоррен. Он влюблялся в нее все сильнее и начал понемногу отдаляться от Ваниты, несмотря на то что Сьюзи не воспринимала его всерьез⁶. «Мои намерения были очевидны, — рассказывает он. — Просто они никак на нее не влияли».

Баффеты были хорошо знакомы с семьей Сьюзан Томпсон. Ее отец Док Томпсон даже руководил единственной неудачной предвыборной кампанией Говарда. Но в остальном они отличались от семьи Уоррена как небо и земля. Дороти Томпсон, мать Сьюзи, крошечная миловидная женщина, добросердечная и мудрая, была известна как «женщина, которая соглашалась со всем». Она всегда заботилась о том, чтобы ужин был на столе ровно в шесть, и поддерживала своего мужа, доктора Уильяма Томпсона, во всех его начинаниях. Этот седой чванливый мужчина невысокого роста носил бабочки и костюмы-тройки пастельных тонов: розовые, сиреневые, бледно-зеленые. Он выглядел изумительно и преподносил себя как человека, уверенного в собственной неотразимости. Он говорил, что происходит «из рода учителей и проповедников», и, похоже, стремился копировать и тех и других⁷.

Будучи деканом колледжа естественных и гуманитарных наук Университета Омахи, он управлял колледжем и преподавал в нем психологию. В качестве заместителя ректора по физической культуре он контролировал спортивные программы университета. Являясь бывшим футболистом и спортивным фанатом, он с превеликим удовольствием руководил еще и спортивным направлением. Томпсон был такой выдающейся личностью, что его знали все полицейские города. «Он ужасно водил машину, так что это было для него удачей», — вспоминает Баффет. Также он разрабатывал психологические тесты, тесты на определение коэффициента умственного развития, контролировал

^т и

проведение тестирования всех школьников города. Не желая расставаться со своей управляющей и контролирующей ролью и по воскресеньям, он облачался в ризу и низким голосом очень медленно читал проповеди в крошечной Ирвингтонской христианской церкви. Две его дочери составляли церковный хор⁸. В свободное время он рассказывал о своих политических убеждениях (схожих с убеждениями Говарда Баффета) любому, кто оказывался в поле его зрения.

Док Томпсон высказывал свои пожелания с веселой улыбкой, но при этом требовал, чтобы они выполнялись мгновенно. Он говорил о значении роли женщин, но в то же время требовал, чтобы они обслуживали его. Вся его работа вращалась вокруг него самого, и он был весьма тщеславен. Томпсон цеплялся за тех, кто был ему дорог, нервничая каждый раз, когда они исчезали из поля его зрения. Будучи беспокойным ипохондриком, он опасался, что с каждым, кого он любит, приключится какое-нибудь несчастье, и щедро одарял своим вниманием тех, кто угождал ему

Пример со старшей дочерью Томпсонов, Дороти (Дотти), может, правда, свидетельствовать об обратном. Согласно семейным преданиям, когда отец бывал особенно недоволен поведением Дотти в первые несколько лет ее жизни, он запирал ее в кладовке⁹. Конечно, его можно было оправдать тем, что в то время он отчаянно пытался закончить свою докторскую диссертацию, а путавшийся под ногами ребенок буквально сводил его с ума.

Спустя семь лет после рождения Дотти на свет появилась их вторая дочь, Сьюзи. Считается, что Дороти Томпсон, видя, как плохо влияют на Дотти отцовские методы воспитания, сказала ему: «Это твой ребенок, а следующего я воспитаю сама».

Сьюзи с рождения много болела. У нее были и аллергии, и хронический отит. В первые три года жизни ей чуть ли не дюжину раз прокалывали барабанную перепонку. Она также страдала от длительных приступов ревматизма, болезни заставляли ее сидеть дома по четыре-пять месяцев в году вплоть до второго класса. Позже она вспоминала, что, сидя

дома во время очередного обострения болезни, наблюдала за тем, как ее

друзья играют на улице, и мечтала к ним присоединиться.

Пока она болела, Томпсоны постоянно утешали свою дочку, часто обнимали ее и укачивали. Отец не чаял в ней души. «Это была самая большая драгоценность в его жизни, — говорит Уоррен. — Сьюзи никогда не делала ничего плохого, в то время как Дотти все делала неправильно. Они все время критиковали ее».

На кинопленке из семейного архива видно, как сестры играют с чайным сервизом и четырехлетняя Сьюзи помыкает одиннадцатилетней Дотти¹⁰

В конце концов Сьюзи поправилась и перестала быть пленницей в собственной спальне. Она не стала поклонницей спорта и игр на свежем воздухе, но всегда стремилась подружиться с людьми¹¹: сказывался дефицит общения во время болезни.

«Когда ты чувствуешь боль, — вспоминала в дальнейшем Сьюзи, — то освобождение от нее становится настоящим счастьем. Жить, не чувствуя боли, просто потрясающе. Я поняла это в очень юном возрасте, после чего стала относиться к жизни намного проще. Когда после этого ты знакомишься с людьми, то думаешь: “Господи, какие же они очаровател ьные”»¹².

К девическим годам она поправилась, ее щеки округлились и зарумянились. Голос стал хрипловатым, обманчиво похожим на детский. Будучи подростком, она ходила в «Омаха Сентрал Хай», смешанную школу, где учились дети разных цветов кожи и вероисповеданий, что было необычным для сороковых годов. Несмотря на то что в школе она принадлежала к «кружку избранных», одноклассники вспоминают, что она дружила со всеми¹³. Ее неудержимое дружелюбие и манера говорить снискали ей репутацию девушки странноватой, «немного не от мира сеш»¹⁴, хотя близкие друзья говорили, что ничего странного в ней не было. Сьюзи увлекалась риторикой и публичными выступлениями куда больше, чем учебой. Она была членом школьного дискуссионного клуба и страстной спорщицей. Именно там стало понятно, что ее политические взгляды сильно отличаются от взглядов отца. Она прекрасно играла в школьных спектаклях, пела своим мягким контральто в музыкальных постановках и была украшением хора. Выступление Сьюзи в роли легкомысленной главной героини спектакля Our Hearts Were Young and Gay запомнилось учителям на долгие годы¹⁵. Своеобразие и обаяние Сьюзан сделали ее самой популярной девушкой школы, придворной дамой школьной королевы, первой красавицей и президентом выпускного класса.

Первым возлюбленным Сьюзи стал Джон Гилмор, тихий, безликий мальчик, которого она открыто обожала. К тому моменту, когда они стали встречаться постоянно, Гилмор был выше ее почти на две головы, но, несмотря на это и свою игривую манеру держаться, она полностью контролировала его¹⁶.

Примерно в это же время она начала встречаться с умным, общительным юношей, с которым познакомилась на межпжольных дебатах. Он учился в старшей школе Томаса Джефферсона в городке Каунсил-Блафс на другом берегу Миссури. Его звали Милтон Браун, он был высоким темноволосым молодым человеком с теплой, располагающей улыбкой. В школьные годы они встречались по нескольку раз в неделю¹⁷.

Несмотря на то что ее близкие друзья знали о Милте, Гилмор по- прежнему сопровождал ее на вечеринках и школьных мероприятиях.

Отец Сьюзи не одобрял знакомства дочери с Брауном, сыном необразованного еврейского иммигранта из России, работавшего в компании Union Pacific. Три или четыре раза она осмеливалась привести Милтона домой, и каждый раз Док Томпсон читал ему лекции о Рузвельте и Трумэне и давал понять, что ему здесь не рады. То, что отец Сьюзи намерен ограничить ее общение с «этим евреем», не было секретом¹⁸. Как и Баффеты, Док Томпсон страдал от типичных для Омахи предубеждений. Религиозные сообщества там держались обособленно, и жизнь пары смешанного вероисповедания была бы в лучшем случае объектом всеобщего порицания. Но Сьюзи смело выходила за установленные обществом рамки, при этом оставаясь обычной, хотя и весьма популярной школьницей.

Сьюзи плавала в этих «враждебных водах», пока не поступила в колледж, и они с Милтом вместе устремились к свободе в Северо- Западном университете в Эванстоне. Там она делила комнату с Берти Баффет, обе они вступили в студенческие общины. Учеба давалась Берти легко, ее немедленно нарекли «Пижамной королевой» «Фи Дельты»¹⁹. Сьюзи, выбравшая основной специальностью журналистику, подогнала свое расписание под почти ежедневные встречи с Милтом.

Они вместе вступили в студенческое общество Wildcat Council и встречались в библиотеке после того, как он заканчивал работу. Чтобы оплачивать обучение, Милт вынужден был трудиться сразу в нескольких местах²⁰. Сьюзи открыто встречалась с евреем, и этот нетрадиционный выбор мешал ей жить обычной студенческой жизнью. Члены общины запретили ей приводить Брауна на танцы, потому что он вступил в еврейское братство. Это покоробило Сьюзи, но из общины она не вышла²¹. Они с Милтом начали интересоваться дзен-буддизмом, стремясь найти религию, которая соответствовала бы их мировоззрению²².

Уоррен ничего не знал об этом и предпринял тщетную попытку провести вместе со Сьюзи День благодарения в Эванстоне, а затем на зимние каникулы приехал к ней в Омаху. К тому времени он всерьез решил добиться ее благосклонности. Сьюзи в глазах Уоррена обладала всеми качествами, которые привлекали его в женщинах. Сама она описывала себя так: «Я из тех удачливых людей, которым повезло вырасти с ощущением, что их любят безусловно, несмотря ни на что. И это самый замечательный дар, который только можно себе представить»²³. Но свою «безусловную» любовь она хотела подарить Милту Брауну.

Весной 1951 года Милта избрали президентом курса, а Берти — вице- президентом. Сьюзи плакала каждый раз, когда из дома приходило письмо, в котором отец требовал, чтобы она порвала с Брауном. Берти видела, что происходит, хотя Сьюзи никогда ей ничего не рассказывала на эту тему. Несмотря на дружбу с Берти²⁴, Сьюзи так и не научилась доверять людям свои сокровенные мысли. В один из дней, когда семестр близился к концу, в их комнате раздался звонок. Док Томпсон требовал, чтобы она немедленно вернулась домой. Он хотел разлучить ее с Милтом и сообщил, что осенью она не вернется в университет. Сьюзи охватило отчаяние, она разрыдалась, но решения отца никогда не обсуждались.

Уоррен тоже вернулся в Омаху той весной после окончания Колумбийского университета. Его родители уехали в Вашингтон, и он должен был жить в их доме, но прежде ему нужно было исполнить свой гражданский долг, и начало лета он провел в национальной гвардии. Несмотря на то что он не слишком годился для гвардии, это было лучше, чем отправиться воевать в Корею. Устав гвардии требовал, чтобы он ежегодно проводил несколько недель в тренировочном лагере в Ла-Кросс. Впрочем, и тренировочный лагерь не помог ему в достижении зрелости.

«Сначала ребята из национальной гвардии относились ко мне с подозрением из-за того, что мой отец был членом Конгресса. Они думали, что я буду вести себя как примадонна. Но такое отношение длилось недолго.

Гвардия — очень демократичная организация. В том смысле, что то, кем ты являешься снаружи, не имеет большого значения. Чтобы соответствовать, тебе нужно просто читать комиксы. Через час после прибытия я уже читал комиксы. Все их читали, почему бы и мне не начать? Мой словарный запас сократился примерно до четырех слов, вы и сами можете догадаться каких.

Я понял, что полезно проводить время с людьми, превосходящими тебя в чем-то. Так ты и сам можешь стать лучше. Если ты попадешь в плохую компанию, то быстро начнешь скатываться вниз. Это закон жизни».

Опыт, полученный в национальной гвардии, дал Уоррену стимул закончить после возвращения из лагеря одно дело. «Я страшно боялся публичных выступлений. Вы не представляете, каким я был, когда предстояло произнести речь. Это вселяло в меня такой ужас, что я просто не мог ничего сказать. Я испытывал тошноту. Мне пришлось выстраивать свою жизнь так, чтобы никогда ни перед кем не выступать. Вернувшись в Омаху после вручения дипломов, я увидел очередную рекламу курсов. Я знал, что в один прекрасный день мне все же придется выступать перед публикой. Это знание было так мучительно, что я записался на курсы только для того, чтобы избавиться от боли». Но это было не единственной целью. Он знал: чтобы завоевать сердце Сьюзан Томпсон, ему придется с ней разговаривать. Шансы на успех были небольшими, но он делал все возможное, чтобы сблизиться со Сьюзи, и понимал, что это лето, возможно, предоставляет ему последний шанс.

Группа учеников Дейла Карнеги встречалась в любимой гостинице скотоводов — отеле «Рим». «Я взял сто баксов наличными, отдал их инструктору Уолли Кинану и сказал: “Бери, пока я не передумал”.

Нас было человек двадцать пять или тридцать, и мы все пребывали в ужасе. Мы даже не могли сказать, как нас зовут. Просто стояли там и молчали. Меня впечатлила только одна вещь: после первой же встречи Уолли запомнил все наши имена. Он был хорошим преподавателем и пытался научить нас запоминать что-то с помощью ассоциаций, но этому фокусу я так и не научился.

Инструкторы дали нам книгу с текстами речей — докладами, предвыборными выступлениями, речами вице-губернаторов. Мы должны были каждую неделю пересказывать их. Это работает так: неделя за неделей ты учишься вылезать из своей скорлупы. Почему ты можешь разговаривать с кем-то пять минут с глазу на глаз, но перед группой людей замираешь? Во многом помогает практика — когда ты просто делаешь это. Мы очень помогли друг другу. И это сработало. Это самая важная научная степень, которую я когда-либо получал».

В то же время Уоррен не мог испытать свежеприобретенные навыки на Сьюзи — та старалась не попадаться ему на глаза. Тогда, зная, какое влияние на дочь имеет Док

Томпсон, Уоррен стал приходить к ним каждый вечер с укулеле под мышкой, стремясь очаровать отца девушки. «Она уходила на свидания с другими парнями, — говорит Баффет. — В ее отсутствие мне не оставалось ничего, кроме как обхаживать ее отца, и мы много с ним беседовали». Любитель летнего зноя, Томпсон вечерами сидел на защищенной от насекомых веранде, одетый в разгар июльской жары в шерстяной костюм-тройку пастельного цвета. Док играл на мандолине, а Уоррен пел, потел и подыгрывал ему на укулеле. Сьюзи тем временем тайно встречалась с Милтом.

Уоррену было комфортно рядом с Доком Томпсоном. Своей манерой рассуждать о мире, который катится ко всем чертям благодаря демократам, тот напоминал ему отца. Как раз тогда вышла книга «Свидетель», автобиография Уиттекера Чамберса, описывавшая его превращение из коммунистического шпиона в ярого противника коммунизма. Уоррен прочел книгу с огромным интересом, отчасти из-за описания дела Элджера Хисса. Чамберс обвинил Хисса в шпионаже, а сторонники Трумэна, политические оппоненты Баффета, пропустили обвинение мимо ушей. Только Ричард Никсон, молодой сенатор, работавший в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, начал преследовать

Хисса и добился своего. Хисса осудили за лжесвидетельство в январе 1950 года. На подобные темы Док Томпсон мог говорить бесконечно. В отличие от Говарда Баффета он любил говорить еще и о спорте. Сыновей у него не было, и он думал, что Уоррен — лучшая находка в его жизни со времени изобретения жевательной резинки²⁵. Уоррен был сообразительным, протестантом и вдобавок республиканцем. Но прежде всего он не был Милтом Брауном.

Но поддержка со стороны Дока Томпсона не была таким уж достоинством. Шансов завоевать Сьюзи было по-прежнему немного. Она не могла не обращать внимания на его мешковатые носки и дешевые костюмы, но против него работало и многое другое. Правда, он был сыном конгрессмена, «особенным» парнем с кучей преимуществ. У него имелся диплом, неплохое состояние, и было очевидно, что его ждет успех. Он все время разговаривал о фондовых рынках, до которых ей не было дела. Девушек на свиданиях он развлекал отрепетированными шутками, загадками и головоломками. Благосклонность отца к Уоррену она воспринимала как еще одну попытку полностью контролировать ее жизнь. Док Томпсон изо всех сил навязывал Сьюзи Уоррена²⁶. «Нас было двое против нее одной», — говорит Баффет.

Милт, с другой стороны, нуждался в ней и в буквальном смысле страдал за свою веру. То, что ее отец не переносил его на дух, только добавляло ему очков.

Тем летом Браун работал в городе Каунсил-Блаффс. Получив уведомление о повышении платы за обучение в Северо-Западном университете, он понял, что не сможет позволить себе вернуться в Эванстон. Поэтому он отправился в дом Баффетов и вручил Берти, вице- президенту курса, письмо, в котором говорилось, что он переводится в Университет штата Айова²⁷. Той осенью Сьюзи поступала в Университет штата Омаха, и к тому моменту оба, и она и Милт, вынуждены были признать, что из-за ее отца их отношения ухудшились. Она провела лето в слезах.

Несмотря на то что Уоррен ее совсем не интересовал, Сьюзи не могла проводить время с человеком, не желая узнать о нем все. Вскоре она поняла, что первое впечатление было обманчиво. Он не был тем привилегированным самонадеянным парнем, которого она себе представляла. «Я был развалиной», — вспоминает Уоррен. Он был на грани нервного срыва. «Я чувствовал себя странным, не приспособленным к жизни в обществе. И кроме того, я так и не нашел свое место в жизни». Даже друзья замечали уязвимость Уоррена, которая скрывалась под его ложной бравадой. Постепенно Сьюзи поняла, каким никчемным он себя чувствовал²⁸. Все эти разговоры о фондовых рынках, дух провидца, игра на укулеле лишь скрывали его хрупкую личность, нуждающуюся во внимании. «Я не был ни в чем уверен, — говорит он. — Невероятно, что Сьюзи смогла разглядеть настоящего меня под всеми этими масками». На самом деле люди с проблемами были для Сьюзи лакомым кусочком. Позже Уоррен говорил, что она взялась за него, потому что «он был в достаточной мере евреем для Сьюзи, но не слишком еврейским мальчиком для ее отца». Поэтому она начала обращать на него внимание.

Уоррен никогда не замечал, как одеваются окружающие, даже женщины. Но теперь он был настолько сильно влюблен в Сьюзи, что начал обращать внимание на ее одежду. Он никогда не забудет голубое платье, которое она надевала на свидание с ним, и костюм с набивным чернобелым рисунком (он называл его «платье из газеты»)^Ш. Во время Фестиваля светлячков в Парке пионов они выскочили на танцплощадку под звуки Гленна Миллера. Уоррен еще не умел танцевать и старался изо всех сил. Он чувствовал себя так же неуютно, как шестиклассник на студенческой вечеринке. «Но я бы сделал все, что она могла попросить, — говорит он. — Я бы разрешил ей засунуть мне за шиворот червяков».

Когда они отправились на ярмарку в День труда, их уже можно было назвать парой. Сьюзи перешла на второй курс университета (ее основной специальностью по-прежнему была журналистика), записалась в дискуссионный клуб²⁹ и в Ассоциацию по изучению групповой динамики³⁰.

В октябре 1951 года Уоррен написал в письме своей тете Дороти Шталь: «Дела с девушками идут в гору, и, кажется, одна из местных девушек действительно меня зацепила. Как только я получу твое одобрение и одобрение [дяди] Фреда, мы продолжим наши отношения. У этой девушки только один недостаток — она ничего не знает о фондовом рынке. В остальном она идеальна, и я могу не замечать ее ахиллесовой пяты»³¹.

Если выражаться максимально точно, их отношения развивались очень осторожно. Уоррен набирался смелости. Вместо того чтобы сделать ей предложение, он считал, что они уже помолвлены. Со своей стороны Сьюзи осознала, что Уоррен выбрал ее, но еще не понимала, для какой роли³².

Уоррен внутренне ликовал и продолжал посещать занятия группы Дейла Карнеги. «Это была неделя, когда я выиграл карандаш. Нам давали в награду каран даши за какой-то выдающийся поступок. Я сделал предложение на той же неделе, когда выиграл карандаш».

Приняв предложение Уоррена, Сьюзи отправилась писать длинное печальное письмо Милтону Брауну. Получив от нее эту новость, он был шокирован. Милтон знал, что она периодически встречалась с Уорреном, но понятия не имел о том, что это было серьезно³³.

Уоррен решил получить благословение отца Сьюзи и (в соответствии со своими предположениями) получил его с легкостью. Но Док Томпсон дал согласие не сразу. Вначале он долго объяснял Уоррену, что Гарри Трумэн и демократы ведут страну прямо в ад. Тот факт, что новое

правительство вливает деньги в Европу, организуя блокаду Западного

Берлина и претворяя в жизнь план Маршалла, лишь подтверждало его теорию. Он считал, что «дьявольская политика Рузвельта» все еще жива, а Трумэн погружает страну в пучину банкротства. Советы взялись за атомную бомбу как раз тогда, когда Трумэн объявил о разоружении. Комиссия сенатора Джона Маккарти по расследованию антиамериканской деятельности доказывала, что правительство кишит коммунистами. Впрочем, Док Томпсон это знал и без нее. Комиссия находила коммунистов повсюду. Когда дело касалось коммунизма, правительство было попросту неэффективным, если не сказать хуже. Трумэн уже потерял Китай, и ему невозможно было простить увольнение генерала Дугласа Макартура. Генерала отправили в отставку за попытку организовать атаку на китайских коммунистов в Маньчжурии за спиной Трумэна. Но сейчас даже Макартур не смог бы спасти Америку. Коммунисты постепенно захватывали мир, и акции вскоре должны были превратиться в ничего не стоящие бумажки. В этом случае план Уоррена по работе с фондовыми рынками потерпел бы крах. Но Док Томпсон никогда не стал бы винить Уоррена в том, что его дочь голодает. Уоррен был смышленым молодым человеком. Если бы демократы не разрушали все на своем пути, он наверняка добился бы успеха. И мрачное будущее Сьюзи не было бы его виной.

Уоррен давным-давно привык к подобным монологам своего отца и отца Сьюзи. Поэтому он молча ждал благословения. Спустя три часа Док Томпсон завершил свою речь и дал согласие на брак³⁴ В День благодарения Уоррен и Сьюзи уже начали заниматься организацией свадьбы, намеченной на апрель.

Глава 19. Боязнь сцены

Омаха • лето 1951-го — весна 1952 года

Уоррен понимал, что Док Томпсон беспокоится о том, сможет ли будущий зять обеспечить семью. Да он и сам в этом сомневался. Раз уж он не мог работать на «Грэхем-Ньюман», то решил стать биржевым маклером в Омахе. Народная мудрость гласила: «Если вы хотите заработать на фондовом рынке — поезжайте в Нью-Йорк». Решение Уоррена остаться в Омахе было необычным, но он чувствовал себя свободным от условностей Уолл-стрит. Он хотел работать вместе с отцом, к тому же в Омахе жила Сьюзи, а сам он никогда не чувствовал себя счастливым вдали от дома.

Ему шел двадцать первый год, и он был абсолютно уверен в своих способностях к инвестированию. К концу 1951 года Баффет уже увеличил свой капитал с 9804 до 19 378 долларов. Всего лишь за год он заработал 75

процентов. Он консультировался у своего отца и Бена Грэхема, и, к его удивлению, оба сказали, что ему стоит подождать пару лет. Грэхем, как всегда, считал, что рынок слишком перегрет, а пессимист Говард отдавал предпочтение акциям горной и золотодобывающей промышленности, не подверженным инфляции, и, очень беспокоясь о будущем своего сына, считал, что не стоит вкладывать деньги куда-то еще.

Уоррен же полагал, что их советы бессмысленны — ведь стоимость компаний существенно выросла с 1929 года.

«Это было полной противоположностью тому, что мы наблюдали в предыдущие годы, когда рынок был перенасыщен. Я смотрел на компании и думал: почему бы не стать их собственником? Я работал на низшем уровне, с мизерными деньгами, не оценивая рост экономики в целом или что-то подобное. Но не покупать эти акции казалось мне сумасшествием. С другой стороны, Бен со своим коэффициентом интеллекта около двухсот и огромным опытом советовал мне подождать. И отец тоже. А если бы отец велел мне шагнуть из окна, я бы сделал это». Решение пойти против воли отца и Бена Грэхема, людей, которые служили для него примером, стало для Уоррена важнейшим шагом. Он пришел к нелегкому убеждению, что его суждения более правильны и два человека, которых он глубоко уважает, не способны мыслить рационально. Но Баффет был уверен в своей правоте. Может, он и мог выпрыгнуть из окна по приказу отца, но только при условии, что ему не пришлось бы для этого расстаться со справочником Moody's Manual, полным информации о выгодных инвестициях.

Он даже переборол себя и впервые занял деньги — такими обширными казались ему возможности. Он был готов взять в долг сумму равную четверти его прибыли. «Мне перестало хватать денег на инвестиции. Чтобы купить заинтересовавшие меня акции, пришлось бы что-то продавать. Мне не нравилось занимать деньги, но я взял заем примерно на пять тысяч долларов в Национальном банке Омахи. Мне еще не исполнилось двадцати одного года, и отцу пришлось подписать бумаги. Мистер Дэвис, банковский служащий, решил, что это своего рода обряд инициации. Вручая эти пять тысяч, он сказал что-то вроде: «Теперь ты стал мужчиной. Это важное обязательство, но мы знаем, что ты вернешь эти деньги». Это продолжалось битые полчаса, которые я сидел за его столом».

Говард гордился сыном и одновременно чувствовал себя странно, подписывая документы за того, кто был полноценным бизнесменом уже, по крайней мере, дюжину лет. Раз уж Уоррен решил, чем он будет заниматься в дальнейшем, Говард предложил ему место в фирме «Баффет- Фальк». При этом он посоветовал Уоррену сначала сходить на собеседование в известную фирму Kirkpatrick Pettis Со, чтобы понять, что может предложить ему лучший из фондовых брокеров Омахи.

«Я отправился на встречу со Стюартом Киркпатриком и сказал, что хотел бы работать с интеллектуальными покупателями. Киркпатрик на это ответил, что мне не стоит беспокоиться об уровне интеллекта покупателей. Главное, чтобы они были богаты. В общем-то он был прав, но я не хотел работать нигде, кроме как в отцовской фирме».

В «Баффет-Фальк» Уоррену выделили один из четырех отдельных кабинетов без кондиционера по соседству с «клеткой» — застекленной зоной, где клерки работали с деньгами и ценными бумагами. Уоррен начал продавать свои любимые акции людям, которым больше всего доверял: своей тете и друзьям по колледжу, включая соседа по комнате в Уортоне Чака Питерсона. Тот занимался недвижимостью в Омахе, и они с Уорреном снова начали общаться.

«Сначала я позвонил тете Элис и продал ей несколько сотен акций GEICO. Ее заинтересованность добавила мне уверенности в себе. После этого я позвонил Фреду

Стэнбеку, Чаку Питерсону и всем, кто мог бы купить акции. Но чаще всего я покупал акции для самого себя. Если даже все мои клиенты отказывались от акций компании, я все равно искал способ купить хотя бы пять штук. У меня была большая цель — я хотел стать собственником десятой доли процента каждой интересной для меня компании. Всего акций было 175 ООО, и я посчитал, что если компания будет когда-нибудь стоить миллиард долларов, а у меня будет десятая часть процента, я буду стоить миллион. Поэтому мне нужно было купить 175 акций»¹.

Но пока что его работа заключалась в продаже акций за комиссионные, и за пределами своего узкого круга общения Уоррен был беспомощен. Он понял, что именно чувствовал его отец, когда строил свой брокерский бизнес, а старейшие семейства Омахи — владельцы банков, складов, пивоварен и универмагов — смотрели свысока на внука бакалейщика. Теперь и Уоррен чувствовал, что в Омахе его не уважают.

В те дни акции можно было приобрести только через фондовых брокеров, и люди предпочитали покупать акции отдельных компаний, а не ценные бумаги взаимных фондов. Все платили фиксированную комиссию

— шесть центов за акцию. Сделки совершались по телефону или в присутствии клиента. Каждой сделке предшествовала светская беседа, как ритуал взаимоотношений с брокером, одновременно являвшимся консультантом, посредником и другом. Брокер мог жить с вами по соседству, вы встречали его на вечеринках и в шльф-клубе, иногда он даже включался в число приглашенных на свадьбу вашей дочери. Компания General Motors каждый год выпускала новые модели автомобилей, и бизнесмены меняли машины чаще, чем ценные бумаги. Если, конечно, у них вообще были ценные бумаги.

Солидные клиенты не воспринимали Уоррена всерьез. Клиенты его отца, руководители Nebraska Consolidated Mills, однажды назначили ему