Часть первая 15 страница

встречу на полшестош утра“. «Мне был всего двадцать один год, и я ходил ко всем этим людям и предлагал им ценные бумаги. Но когда я описывал им все преимущества, единственным вопросом, который мне задавали, был: “А что по этому поводу думает твой отец? ”» Уоррен выглядел как зубрила, и продажи давались ему с трудом². Он не умел общаться с людьми, вести светские беседы. В разговоре он пытался донести до собеседника всю информацию, которой владел, не останавливаясь, чтобы выслушать его. А если нервничал, то начинал тараторить о своих любимых акциях с утроенной силой. Некоторые потенциальные клиенты выслушивали его, проверяли полученную информацию и покупали разрекламированные Уорреном акции у других брокеров, поэтому он не получал никакой комиссии. Подобное лицемерие шокировало его, ведь с этими людьми он общался лицом к лицу и регулярно сталкивался в городе. Он чувствовал себя обманутым, а иногда и обескураженным. Однажды он застал семидесятилетнего мужчину, на коленях у которого сидела секретарша. Каждый раз, когда она целовала его, он брал долларовую

банкноту из стопки на столе и отдавал ее девушке.

«Отец никогда не учил меня, как поступать в подобных ситуациях. Я совсем не получал поддержки. Когда я только начал продавать акции GEICO, “Баффет-Фальк” располагалась в небольшом офисе в центре города. Нам приходили свидетельства о доле участия в акционерном капитале, на которых стояло имя Джерома Ньюмана.

Я покупал акции у него. Люди в “Баффет-Фальк” говорили мне: «Какого черта, ты что, считаешь себя умнее Джерри Ньюмана?..»

На самом деле «Грэхем-Ньюман» создавала новую компанию, и некоторые инвесторы продавали стабильные акции GEICO, чтобы сделать свой вклад. То есть, в сущности, акции продавали инвесторы, а не «Грэхем-Ньюман». Но Уоррен этого не знал³. Когда речь шла о GEICO, ему было безразлично имя продавца. Ему никогда не приходило в голову спросить у кого-нибудь в компании, почему они решили продавать свои акции. Он был непоколебимо уверен в своей правоте. И этого не скрывал.

«Я был этаким мудрым, образованным парнем, а меня окружали люди, не учившиеся в колледже. Однажды Ральф Кэмпбелл, страховой агент, пришел к мистеру Фальку и спросил: “С чего вдруг мальчишка решил раскручивать эту компанию? ” GEICO не пользовалась услугами страховых агентов, и я сказал ему: “Мистер Кэмпбелл, на вашем месте я купил бы парочку акций, чтобы застраховать себя от безработицы”».

Тогда он еще не впитал первое правило Дейла Карнеги — не критиковать. Уоррен давал понять, что знает больше других, и впоследствии это стало его отличительной чертой. Хотя, казалось бы, кто мог поверить молодому и неопытному парню? Но все же ему верили. Сотрудники «Баффет-Фальк», должно быть, очень удивлялись, глядя на то, как Уоррен с утра до вечера изучает справочники, приумножая свои знания.

«Я изучал справочник Moodys страницу за страницей. Дважды просмотрел десять тысяч страниц в промышленном, транспортном, и финансовом справочниках. Я изучил каждую компанию, хотя некоторым не уделял достаточного внимания».

Несмотря на то что его бесконечно занимала игра с поиском подходящих акций, Уоррен рассчитывал быть кем-то большим, чем обычный брокер или инвестор. Он хотел пойти по стопам Бена Грэхема и стать преподавателем. Тогда он начал читать вечерний курс лекций в университете Омахи.

Сначала он сотрудничал с Бобом Сонером, своим другом из числа брокеров. Боб читал первые четыре недели курса о выгодных инвестициях в ценные бумаги. И пока Сонер объяснял студентам основы — например, как правильно читать «Уолл-стрит джорнал», Уоррен стоял в коридоре и прислушивался к хорошим инвестиционным идеям. Следующие шесть недель лекции читал Уоррен⁴

В конце концов он стал читать весь курс, дав ему более звучное название: «Надежные вклады в ценные бумаги». Находясь перед студентами, он загорался энтузиазмом и ходил из угла в угол, рассказывая все быстрее. Студенты же барахтались в потоке льющейся на них информации. Несмотря на все свои знания, он никогда не обещал студентам, что они непременно разбогатеют, прослушав курс его лекций. Да и своими достижениями Уоррен не хвастался.

Группа студентов была весьма разношерстной. Здесь были и профессионалы фондового рынка, и люди, которые не имели никакого отношения к бизнесу: домохозяйки, пенсионеры, врачи. Они символизировали едва уловимые перемены, происходившие на рынке. Впервые с двадцатых годов инвесторы вернулись. Именно поэтому Грэхем считал, что рыночная стоимость акций завышена. Уоррен адаптировал свой метод преподавания до их уровня и способностей. Он опирался на методику Грэхема, использовал кейсы с компаниями А и Б и некоторые другие его уловки. Оценки он выставлял строго, но справедливо. Его тетя Элис тоже записалась на курс и смотрела на него глазами, полными обожания⁵. А он поставил ей тройку.

Люди все время закидывали его вопросами. Что нужно сделать с теми или иными ценными бумагами? Купить? Продать? О каждом из перечисленных ими пакетов акций он мог говорить пять-десять минут, без подготовки выдавая финансовую информацию, отношение цены к доходу на акцию, объем акций, выпущенных на рынок. Казалось, что он рассказывает о сотнях пакетов, словно цитирует статистику бейсбольных матчей⁶ Иногда какая-нибудь женщина с первого ряда спрашивала: «Мой покойный муж оставил мне акции АБВ, и они немного выросли в цене. Что мне с ними сделать?» Уоррен отвечал, что их стоит продать и купить акции GEICO или какой-нибудь другой компании, в чьих акциях он был

уверен (и уже владел ими)“. Студентов удивлял его неожиданный консерватизм при ответе на их вопросы об инвестировании.

Тем временем Уоррен крутился как белка в колесе, зарабатывая деньги. Ему предстояло содержать семью, и это должно было поделить его доходы надвое. Часть оставалась на рынке, постепенно приумножаясь. Другую он планировал тратить, чтобы обеспечивать себя и Сьюзи.

Женитьба существенно изменила бы его жизнь. До сих пор он умудрялся сокращать свои расходы. Он жил в комнате горничной в Колумбийском университете, ел бутерброды с сыром, играл девушкам на укулеле и водил их на лекции вместо шикарного клуба «21». С возвращением в Небраску экономить стало еще проще. Он жил в доме родителей, хотя из-за этого ему приходилось изредка встречаться с Лейлой, когда родители приезжали из Вашингтона.

Ему не нужна была дополнительная мотивация, он и так изо всех сил трудился над приумножением своего капитала. Теперь он сидел в своем офисе в «Баффет-Фальк», закинув ноги на стол, и пролистывал книгу Грэхема и Додда в поисках идей⁷. Он нашел пакет акций Philadelphia and Reading Coal 8c Iron Company, компании, занимающейся добычей антрацита. Пакет казался достаточно дешевым, поскольку продавался чуть больше чем за 19 долларов за акцию, но каждой акции соответствовало

примерно восемь долларов в антрацитовом шгыбе“. Уоррен часами высчитывал стоимость угольных шахг и пластов антрацита, чтобы принять решение о покупке акций Philadelphia and Reading Coal 8c Iron Company. И в итоге купил их для себя и от имени тети Элис и Чака Питерсона. Когда акции сразу же после этого упали в цене до девяти долларов за штуку, это стало для него сигналом о том, что стоит приобрести еще.

Он стал совладельцем компании Cleveland Worsted Mills с активами, составлявшими 146 долларов в расчете на акцию. Сами же акции продавались по значительно меньшей цене. Уоррен чувствовал, что рыночная цена акций не в полной мере отражает стоимость нескольких полностью оборудованных фабрик.

Он написал небольшой отчет о пакете. Ему нравилось, что компания выплачивает большую часть прибыли акционерам, предлагая им синицу в руках. В отчете говорилось: «Дивиденды в размере восьми долларов обеспечивают хорошо защищенную 7-процентную прибыль к текущей цене в 115 долларов»⁸. Он использовал слова «хорошо защищенную», потому что считал, что Cleveland Worsted Mills получает достаточно прибыли для покрытия дивидендов. Однако эти слова не стали пророческими.

«После того как они урезали объем выплачиваемых дивидендов, я стал

называть их Cleveland Worst Mills. Уоррен был так взбешен, что решил потратиться на поездку и узнать, что же пошло не так. «Я отправился на ежегодное собрание акционеров компании в Кливленд. Опоздал буквально на пять минут и узнал, что собрание перенесли. Я стоял там, двадцатидвухлетний парнишка из Омахи, вложивший собственные деньги в ценные бумаги. Председатель сказал, что я опоздал, но их торговый агент, входивший в совет директоров, сжалился надо мной, отвел в сторону и ответил на некоторые мои вопросы». Впрочем, его ответы ничего не изменили. Уоррен чувствовал себя ужасно, ведь он уговорил и других людей купить акции компании.

Больше всего на свете он ненавидел разочаровывать людей и чувствовал себя ужасно виноватым, когда они теряли деньги на рекомендованных им инвестициях. Точно так же он чувствовал себя в шестом классе, когда уговорил Дорис вложить деньги в акции городской транспортной компании, впоследствии разорившейся. Она не стеснялась напоминать ему об этом, и он чувствовал себя ответственным за свою ошибку. Теперь он был готов на все, лишь бы избежать неприятного ощущения, вызванного тем, что он подвел людей.

Уоррен начал ненавидеть свою работу и стремился стать менее зависимым от нее. Ему всегда нравилось владеть компаниями, и они вдвоем с товарищем по национальной гвардии Джимом Шеффером решили приобрести автозаправочную станцию. Они купили заправку «Синклер», расположенную по соседству с постоянно обгонявшей их по продажам заправкой «Тексако». «Синклер» стабильно проигрывала конкурентную гонку, и это сводило владельцев с ума. Уоррен и его зять Трумэн Вуд, муж Дорис, работали на заправке по выходным. Они мыли ветровые стекла с улыбкой, несмотря на отвращение Уоррена к физическому труду. Они делали все возможное, чтобы привлечь новых клиентов, но водители упорно заезжали на соседнюю заправку.

«Ее владелец пользовался популярностью среди местных жителей и обгонял нас месяц за месяцем. Тогда я осознал всю силу лояльности покупателей. Тот парень держал заправку уже целую вечность, у него был авторитет и постоянная клиентура. Мы были не в силах это изменить.

Идея с автозаправкой была дурацкой — я потерял две тысячи долларов, а в те времена это была для меня существенная сумма. Прежние потери никогда не наносили мне такого ущерба. Это было весьма болезненно».

Уоррену казалось, что все, что он делает в Омахе, заставляет его чувствовать себя еще более юным и неопытным. Он больше не был тем мальчишкой-вундеркиндом, ведущим себя как мужчина. Он стал молодым мужчиной, готовым жениться, но по-прежнему выглядел и временами вел себя как мальчишка. Акции «Кайзер-Фразер», по которым он с помощью Боба Сонера открыл короткую позицию двумя годами ранее, все еще болтались в районе пяти долларов, вместо того чтобы обесцениться, как ожидал Уоррен. Карл Фальк насмешливо смотрел на него и ставил его суждения под вопрос. Уоррена тошнило уже от самой сути своей профессии. Он начал думать, что его работа напоминает работу фармацевта. «Мне нужно было объяснять несведущим людям, что им выбрать — аспирин или анацин. И люди делали все, что велел “парень в белом халате” Брокеру платили исходя из количества продаж, а не данных им советов. Проще говоря, платили за количество проданных таблеток. За некоторые таблетки платили больше. Вы бы не пошли к доктору, зарплата которого зависит от количества принятых вами таблеток». Но брокеры в те времена работали именно по такому принципу.

Уоррен чувствовал, что конфликт интересов неминуем. Он советовал акции компаний вроде GEICO своим друзьям и родственникам и говорил им, что стоит придержать бумаги еще лет двадцать. Это значило, что он не получал от них комиссионных. «Невозможно зарабатывать таким способом. Система противопоставляет интересы клиента твоим».

Но даже несмотря на это, Уоррен обзавелся узким кругом постоянных клиентов среди своих университетских товарищей. Весной 1952 года он отправился в Северную Каролину, в Солсбери, чтобы отпраздновать Пасху с Фредом Стэнбеком. Он очаровал родителей Фреда рассказами о фондовом рынке и цитированием Бена Грэхема, а также просьбой покормить его бутербродом с ветчиной и пепси-колой на завтрак⁹. Вскоре после этого, когда он уже вернулся в Омаху, отец Фреда попросил его содействия в продаже акций компании «Тор Корпорейшн», выпускавшей стиральные машины. Уоррен нашел клиента, желавшего купить эти акции, через другого брокера, Харриса Апхе-ма. Затем ему еще раз позвонили из банка Стэнбека-старшеш, и он решил, что у него два заказа. Не подумав хорошенько, Баффет дважды продал акции «Тор Корпорейшн», причем во второй раз — акции, которых у него не было. В итоге ему пришлось приобрести дополнительный пакет акций себе в убыток, чтобы закрыть вторую сделку.

Несмотря на ошибку Уоррена, мистер Стэнбек по-прежнему был к нему благосклонен. Он покрыл убытки, хотя это была не его вина. Уоррен был благодарен ему и не забыл его щедрости. Гораздо больше его беспокоил другой покупатель, известный как «Бешеный пес» Бакстер, поднявшийся во времена, когда Омаха была центром игорного бизнеса. Он был партнером во многих нелегальных игорных салонах. Придя в «Баффет- Фальк», Бакстер начал размахивать перед окошком кассира пачкой стодолларовых банкнот. «Карл Фальк посмотрел на меня, как бы спрашивая, неужели “Баффет-Фальк” теперь используется для отмывания незаконных доходов игорного бизнеса!» Подобные ситуации еще больше усиливали неприязнь Уоррена к своей работе. Он испытывал противоречивые ощущения, даже когда не продавал акции. Он превратил «Баффет-Фальк» в полноценного участника рынка, фирму-посредника,

покупающую и продающую ценные бумаги. Фирма получала прибыль, играя на разнице между стоимостью покупки и продажи акций. Став участником рынка, брокерская фирма превратилась в полноценного игрока на Уолл-стрит. Уоррен гордился тем, что смог придать компании такое положение, но противоречивость ситуации все еще беспокоила его.

«Я не хотел сидеть за столом напротив клиента. Я не продавал ничего, в чем не был уверен сам, чем бы сам не владел. С другой стороны, я получал наценку, о которой не говорил клиенту по своей инициативе. Если кто-то спрашивал меня о наценке, то я давал искренний ответ. Но мне это не нравилось, я хотел сидеть за одним столом с людьми, являющимися моими партнерами, знающими, что в точности происходит. А агент не может так поступать». Сколько бы Уоррен ни размышлял о своей карьере биржевого маклера, все упиралось в неизбежный конфликт интересов. Он понимал, что его клиенты могут в любой момент потерять деньги и разочароваться в нем. Вместо продажи акций он предпочел бы вести финансы клиента, чтобы их интересы совпадали. Проблема заключалась в том, что в Омахе таких перспектив не было.

Весной 1952 года он написал статью о GEICO, привлекшую внимание очень влиятельного человека, и казалось, что удача снова повернулась к Уоррену лицом. Статья, опубликованная в журнале Commercial and Financial Chronicle, называлась «Мои любимые ценные бумаги». Она не просто рекламировала любимый Уорреном объект инвестиций, но объясняла его идеи по поводу инвестирования как такового. На нее обратил внимание Билл Розенволд, сын Джулиуса Розенволда, известного филантропа и председателя совета директоров Sears, Roebuck & Co. Младший Розенволд руководил American Securities, компанией, занимавшейся управлением финансовыми операциями. Компания была

основана на доходы от доли семьи в Sears“ и гарантировала высокую прибыль с минимальным риском и возможностью сохранить капитал. Розенволд связался с Беном Грэхемом и, когда тот дал Уоррену отличные рекомендации, предложил Баффету работу. В сфере управления финансовыми операциями было не так уж много столь престижных должностей, и Уоррен очень хотел принять предложение, даже если это означало переезд в Нью-Йорк. Впрочем, чтобы покинуть Ома^, ему

требовалось разрешение национальной гвардии.

«Я спросил командира, могу ли я переехать в Нью-Йорк, чтобы получить эту работу, и он сказал, что мне необходимо обратиться к главнокомандующему. Так что я поехал в Линкольн, сел в холле Капитолия, и через некоторое время меня пригласили в кабинет генерала Хеннингера. Зайдя в кабинет, я представился: “Докладывает капрал Баффет”. Перед этим я написал генералу письмо с объяснением ситуации.

Он тут же ответил: “Вам отказано в разрешении”.

Так все и закончилось. Это означало, что я должен был оставаться в Омахе до тех пор, пока он не захочет отпустить меня».

Таким образом, Уоррен застрял в «Баффет-Фальк» и продолжал зарабатывать на жизнь «выписыванием рецептов». Единственное, что утешало его, была поддержка Сьюзи. Он научился полагаться на свою невесту, а она, в свою очередь, наконец-то смогла его понять. Она начала осознавать, какой ущерб нанесли его самооценке вспышки гнева со стороны Лейлы, и пыталась заживить его раны. Она знала, что прежде всего ему необходимо всегда чувствовать себя любимым. Его ни в коем случае не следовало критиковать. Ему также необходимо было осознавать, что он сможет стать социально успешным человеком. «Люди лучше воспринимали меня, когда я был с ней», — вспоминает он. Несмотря на то что Сьюзи все еще была студенткой университета Омахи, а Уоррен уже работал, когда дело касалось их отношений, он смотрел на нее с благоговением маленького ребенка. Оба они все еще жили каждый со своими родителями. Со временем Уоррен разработал стратегию общения с матерью. Он избегал оставаться с ней наедине, но играл на ее исполнительности, осаждая различными просьбами. Годы обучения в университете вдали от матери сделали его еще более чувствительным к ее присутствию. Когда Лейла и Говард приехали на свадьбу Уоррена из Вашингтона, Сьюзи заметила, что ее жених использует любой удобный случай, чтобы избежать общества своей матери. Когда они все же оказывались в одной компании, он отворачивался от нее, стиснув зубы.

Уоррену пора было переезжать. Он позвонил Чаку Питерсону и сказал: «Чейз, нам негде жить», и Чейз снял для него квартиру в паре миль от центра города. Уоррен дал Сьюзи, жаждавшей самовыражения, полторы тысячи долларов на обстановку их первой квартиры, и та, взяв с собой будущую золовку, Дорис, отправилась в Чикаго покупать современную разноцветную мебель¹⁰. Приближался день свадьбы (19 апреля 1952 года), как вдруг стало неясно, состоится ли церемония вообще. За неделю до этого выше Омахи по течению Миссури вышла из берегов. Вода прибывала, и власти предсказывали, что в конце недели река затопит город. Существовала вероятность того, что на борьбу со стихией мобилизуют национальную гвардию.

«Весь город высыпал на улицы, неся мешки с песком. На свадьбу приехали все мои друзья — и Фред Стэнбек, который должен был стать на свадьбе моей правой рукой, и шаферы, и остальные гости. Все шутили надо мной, потому что я служил в национальной гвардии, говорили: “Не беспокойся, мы подменим тебя на время медового месяца”. Так они и шутили всю неделю».

За пару дней до свадьбы Говард повез Уоррена и Фреда к реке. Тысячи волонтеров укрепляли берега с помощью мешков с песком, выстраивая стены высотой в два и шириной в полтора метра. Земля проседала под колесами тяжелых грузовиков, словно резина¹¹. Уоррен затаил дыхание в надежде, что временная дамба выстоит.

«Наступила суббота, и церемония должна была состояться в три часа. Около полудня зазвонил телефон. Мать сказала, что это меня. Я взял трубку, и парень на том конце провода спросил: “К-к-к-к-капрал Баффет?

— мой командир очень сильно заикался. — Это к-к-к-капитан Мёрфи», — сказал он.

Если б он не заикался, я бы подумал, что это очередная шутка со стороны друзей. Я наверняка ответил бы какой-нибудь гадостью, что могло подвести меня под трибунал. Но я промолчал, и он сказал: «Наше подразделение приведено в состояние боевой готовности. В котором часу вы м-м-м-можете приехать в арсенал?» Уоррен чуть не заработал сердечный приступ¹². «Я сказал ему, что в три часа я женюсь и смогу подъехать около пяти». Он ответил: “Рапортуйте о п-п-п-прибытии. Мы будем п-п-п-патрулировать берега в восточной части города”. Я сказал: “Да, сэр”, — и положил трубку в крайней степени расстройства.

А через час мне позвонили снова: “Капрал Баффет? ” — “Да, сэр”. — “Это генерал Вуд”¹³. Это был командующий 34-й дивизией, живший в Западной Небраске. Генерал Вуд сказал: “Я отменяю распоряжение капитана Мёрфи. Удачного дня”».

До самого важного события в жизни Уоррена оставалось два часа. Он заранее пришел к алтарю пресвитерианской церкви Данди. Свадьба сына конгрессмена и дочери Дока Томпсона стала по местным меркам большим событием. Ожидалось несколько сотен гостей, включая и тех, кто принадлежал к высшему обществу Омахи¹⁴.

«Док Томпсон едва не лопался от гордости. А я жутко нервничал, но потом подумал, что раз уж я не взял с собой очки, то все равно не смогу разглядеть всех этих людей». Уоррен попросил обычно неразговорчивого Стэнбека развлекать его беседой, чтобы не дать ему сосредоточиться на происходящем¹⁵.

Берти была подружкой невесты, а Дотти, сестра Сьюзи, — замужней подружкой. Когда были сделаны все фотографии, гости отправились в подвал церкви выпить безалкогольного пунша и поесть торта. Это было нормально, ведь ни Томпсоны, ни Баффеты не являлись особенными любителями вечеринок. У Сьюзи была улыбка до ушей, а Уоррен весь светился, придерживая ее за талию, будто они оба готовы были оторваться от земли. Сделав еще несколько фотографий, они переоделись и пробежали сквозь толпу приветствовавших их гостей к машине, которую Элис Баффет одолжила им на медовый месяц. Уоррен уже загрузил в машину справочники Moody’s и свои папки с документами, как Сьюзи вдруг увидела в этом зловещее предзнаменование¹⁶. Машина тронулась, и молодожены отправились в свадебное путешествие через всю страну.

«В день свадьбы мы поужинали жареной курицей в кафе “Вигвам” в городке Ваху», — вспоминает Баффет*. «Вигвам» был крошечной забегаловкой в часе езды от Омахи, с парой кабинок, декорированных в ковбойском стиле. Оттуда Уоррен и Сьюзи проехали еще тридцать миль и провели ночь в отеле «Корнхаскер» в Линкольне. «И больше я ничего об этом не расскажу», — говорит Баффет.

«На следующий день я купил свежий выпуск Omaha World-Herald и прочитал статью под названием “Гвардию остановит только любовь”¹⁷. В 1952 году случилось сильнейшее в современной эпохе наводнение. Попытка предотвратить его была подвигом, достойным Геркулеса. Все остальные парни целыми днями укрепляли берега мешками с песком и следили за уровнем воды в обществе крыс и змей. Я был единственным, кого не призвали».

Молодожены путешествовали по всему западу и юго-западу США. Уоррен прежде там не бывал, но Сьюзи неплохо знала Западное побережье. Они погостили у ее родственников, осмотрели достопримечательности, съездили к Гранд-Каньону и чудесно провели время. Баффет настаивает, что, несмотря на слухи, они не посещали компании и не интересовались возможными инвестициями. На обратном пути они заехали в Лас-Вегас, где теперь жили многие уроженцы Омахи. Эдди Баррик и Сэм Зигман, безработные букмекеры, переехали сюда незадолго до женитьбы Уоррена и выкупили часть отеля «Фламинго»¹⁸.

Вскоре к ним присоединился Джеки Гоэн, инвестировавший в казино от «Фламинго» до «Барбари-Коуст». Все эти персонажи были клиентами бакалейной лавки Баффетов и дружили с Фредом Баффетом, несмотря на то что тот не был игроком. Уоррен чувствовал себя в Вегасе почти как дома. Город был полон людей, знавших его семью и напоминавших ему об ипподроме. Здесь он ничего не боялся. «Сьюзи сорвала джекпот в игровых автоматах. Ей было всего девятнадцать лет, и руководство отказывалось отдавать ей выигрыш. И тогда я сказал: “Ребята, но вы же приняли ее ставку”. И тогда они выплатили ей весь выигрыш).

Из Вегаса Баффеты отправились домой, в Омаху. Уоррен не переставал подсмеиваться над своими неудачливыми сослуживцами. «О, наш медовый месяц был прекрасен. Все три недели были прекрасны. А все это время парни из гвардии работали по уши в грязи».

⁵¹ Ваху больше всего известен миру как родина киномагната Дэррила Занука.

Часть третья

Гонки

Глава 20. «Грэхем-Ньюман»

Омаха и Нью-Йорк • 1952-1955 годы

Через несколько месяцев после свадьбы, в июле 1952 года, Сьюзи вместе с родителями и новыми родственниками отправилась в Чикаго на Конвент (съезд) Республиканской партии. Томпсоны и Баффеты ехали в Чикаго, чувствуя себя частью «республиканской армии». Как минимум с политической точки зрения они уже были одной семьей и в этом году собирались принять участие в «крестовом походе» по возвращению Белого дома республиканцам после двадцати лет агонии под властью

131 тт

демократов. Дорис вместе с отцом работала в кулуарах мероприятия, а молодые и невинные Берти и Сьюзи проводили время за разглядыванием знаменитостей типа Джона Уэйна, принявшего участие в этой «гигантской вечеринке»¹.

Разумеется, Уоррен остался в Омахе и по уши погрузился в работу. Конечно, политика была ему интересна, но далеко не так сильно, как деньги. Он, как и прежде, ненавидел работу по «выписыванию рецептов» и искал любые возможности для того, чтобы найти выход из не нравившегося ему положения. Его старый учитель Дэвид Додд попытался помочь ему, направив Уоррена в компанию Value Line Investment Survey (занимавшуюся консультациями по инвестированию и публикациями различных исследований), которая искала «новых людей». Эта работа достаточно хорошо оплачивалась — «не менее 7000 долларов в год»² Однако Уоррен не планировал быть анонимным исследователем. Поэтому он продолжал попытки продать GEICO незаинтересованным клиентам, в то же самое время внимательно читая новости о партийном съезде, которые сопровождались огромными заголовками на первых полосах газет.

Впервые в истории работа съезда освещалась в телевизионных программах, и Уоррен внимательно смотрел выпуски новостей, поражаясь способности телевидения превращать события в масштабные явления и влиять на умы обывателей.

Одним из лидеров съезда был сенатор Роберт Тафт из Огайо, известный под прозвищем «Мистер целостность». Тафт возглавлял небольшую группу в Республиканской партии, состоявшую в основном из изоляционистов Северо-Запада, которая хотела, чтобы правительство было небольшим, не влезало в вопросы бизнеса и прежде всего более агрессивно выступало против коммунизма, чем это делал Трумэн³. Тафт назначил своего друга Говарда Баффета главой своей президентской кампании в Небраске,

а также руководителем своей службы по связям с общественностью. Противовесом Тафту выступало так называемое «Восточное либеральное

сообщество», искренне презираемое Говардом. Эта группа выдвинула своим кандидатом отставного генерала Дуайта Эйзенхауэра — сторонника умеренных взглядов, в годы Второй мировой войны являвшегося верховным главнокомандующим союзных сил в Европе, а затем ставшего первым верховным главнокомандующим сил НАТО. Эйзенхауэр, политически ловкий дипломат с великолепными лидерскими навыками, был очень популярен и воспринимался многими как герой войны. По мере

приближения съезда Айк“" начал набирать очки.

То, что впоследствии стало известным как самый противоречивый съезд Республиканской партии в истории, началось в Чикаго с того, что сторонники Эйзенхауэра продавили достаточно спорное изменение в регламент, позволявшее их претендент)) выиграть выборы у других кандидатов уже при первом голосовании. Разъяренные сторонники Тафта почувствовали себя ограбленными. Однако Эйзенхауэр смог быстро с ними помириться, пообещав возглавить борьбу против «подкрадывающегося социализма», и Тафт настоял на том, чтобы его последователи подавили свой гнев и проголосовали за Эйзенхауэра во имя того, чтобы наконец заполучить Белый дом. Республиканцы объединились вокруг Эйзенхауэра

и его правой руки Ричарда Никсона. Значки I Like Ike были видны повсюду⁴. Повсюду, за исключением лацкана костюма Говарда Баффета. Он поругался со всей партией, отказавшись поддерживать Эйзенхауэра⁵.

Это был акт политического самоубийства. Он остался со своими принципами, но в полном одиночестве. Уоррен признавал, что его отец «загнал себя в угол»⁶. С первых лет своей жизни Уоррен всегда пытался избегать нарушения обещаний, сжигания мостов и конфронтации.

Случившееся с Говардом еще сильнее укрепило его сына в трех важных принципах — союзники крайне важны; обещания настолько

священны, что давать их нужно как можно реже; принципиальная и упертая позиция редко приводит к значимым результатам.

Эйзенхауэр победил Эдлая Стивенсона на ноябрьских выборах, и в январе родители Уоррена вернулись в Вашингтон, чтобы провести там

последние месяцы срока Говарда, ставшего «хромой уткой»“. Уоррен, длительное время наблюдавший за навязчивыми идеями Говарда и Лейлы, которые так или иначе мешали им самим в жизни, начал понемногу принимать на вооружение некоторые элементы стиля своих новых родственников. Дороти Томпсон была спокойной женщиной, а ее муж, несмотря на свой автократизм, был куда более проницательным в человеческих отношениях, чем упертый идеалист Говард Баффет.

Чем больше времени Баффет-младший проводил со Сьюзи и ее семьей, тем большее влияние они оказывали на него.

«Уоррен, — говорил Док Томпсон с такой важностью, будто цитировал Нагорную проповедь, — всегда окружай себя женщинами. Они более лояльны и лучше работают»⁷. Но он мог бы и не говорить этого своему зятю. Уоррен и сам всегда жаждал заботы со стороны женщин, однако лишь до тех пор, пока они не начинали навязывать ему свои принципы. Сьюзи видела, что Уоррен совершенно не против того, чтобы она взяла на себя роль заботливой матушки. Поэтому она окружила своего мужа вниманием и упорно работала над тем, чтобы «ввести его в рамки», избавив от присущей ему хаотичности. «О боже мой, — говорила она, — вот это была работа!»⁸ И вспоминает, что, когда только познакомилась с Уорреном, она «не видела никакого другого человека, настолько переполненного болью».