Часть первая 26 страница

По словам Мангера, подобные заседания вызывали у Уоррена «постоянную головную боль». Поэтому он предпочитал устраивать дела так, чтобы в комитетах сидели другие люди, а он бы просто снабжал их идеями. Однако нельзя сказать, что Уоррен был равнодушен к социальным и политическим вопросам. Он был очень обеспокоен возможностью ядерной войны — угроза ядернош конфликта казалась в начале 1960-х годов вполне реальной. Президент Кеннеди призвал семьи строить бомбоубежища для того, чтобы пережить ядерную атаку, а США едва смогли предотвратить ядерный конфликт во время противостояния Кеннеди и Хрущева по вопросу размещения советских ракет на Кубе. Баффет прочитал антиядерный трактат «Есть ли у человека будущее?», написанный в 1962 году философом Бертраном Расселом, и это произведение оказало на него большое влияние⁵. Он обнаружил у себя множество общих черт с Расселом, наслаждался его философскими построениями и часто цитировал его афоризмы или мнения по разным вопросам. Он даже поставил на свой стол небольшую табличку с цитатой из поразительного антиядерного «манифеста», над которым Рассел работал вместе с Альбертом Эйнштейном: «Помни о том, что ты человек, и забудь все остальное»⁶.

Однако еще сильнее Баффет интересовался антивоенным движением.

Особенно важным для него это стало после того, как в 1964 году Конгресс принял резолюцию по вопросу конфликта в Тонкинском заливе, что позволило президенту Джонсону использовать военные силы в Юго- Восточной Азии без формального объявления военных действий. Суть конфликта состояла в том, что власти Северного Вьетнама были обвинены (без достаточных доказательств) в нападении на военный корабль США, и этот факт послужил для Америки формальным основанием для нападения на эту страну. Чтобы избежать призыва, многие молодые люди сжигали свои приписные свидетельства, шли в тюрьму или эмигрировали в Канаду. Сотни тысяч людей по всему миру вышли на улицы в знак протеста против разгоравшейся войны. Они маршировали и по Пятой авеню в Нью-Йорке, и по Таймс-сквер, и по площади перед Нью-Йоркской фондовой биржей. Демонстрации проходили в Лондоне, Риме, Филадельфии, Сан- Франциско, Лос-Анджелесе и множестве других городов.

Уоррен не был ни идеологическим пацифистом, как многие участники марша, ни крайним изоляционистом, как его отец. Но он четко понимал, что эта война неправедная, а участие США в ней основано на обмане, — и его, придававшего честности большое значение, это особенно беспокоило.

Он начал приглашать к себе в дом разных людей, имевших свою позицию по этому вопросу, и беседовать с ними. Как-то раз он даже попросил приехать интересного человека аж из Пенсильвании⁷. Однако при этом сам он никогда не выражал желания участвовать в антивоенных маршах.

Уоррен был сторонником специализации. Он считал, что его уникальными навыками являются особенный склад ума и способность делать деньги. Когда его просили о поддержке, он в первую очередь всегда предлагал поделиться идеями, способными принести деньги. Но иногда он делился (пусть и понемногу) деньгами, вручая их отдельным политикам или финансируя проекты Сьюзи. Он никогда не работал «в полях», напрямую вручая деньги, — ведь прямое участие в мероприятиях, вне зависимости от их важности или срочности, отнимало у него время, которое он с большей эффективностью мог бы потратить на размышления и зарабатывание денег, а значит, и на более крупное финансирование этих мероприятий.

Многие американцы в 1960-е годы испытывали непреодолимое желание сбросить господствовавшую в то время власть, развязавшую непопулярную войну, хотя их гражданское сознание зачастую вступало в противоречие с необходимостью зарабатывать на жизнь. Уоррен же считал, что работает на своих партнеров, а не на «Большого Человека», а кроме того, был уверен в том, что его деловые связи и деньги помогут развитию гражданских прав и организации антивоенных мероприятий. Поэтому он легко концентрировался на своей работе, не испытывая внутренних противоречий.

На самом деле он переживал трудности иного рола — ему стало слишком сложно находить объекты для инвестиций партнерства. В течение всего 1965 года он вкладывал средства в безопасные, но редкие «сигарные окурки» наподобие его старых любимцев Philadelphia and Reading и Consolidation Coal. Он умудрился найти несколько недооцененных компаний даже среди включенных в еженедельные отчеты Standard & Poors — Employers Reinsurance, F. W. Woolworth и First Lincoln Financial. Он купил некоторое количество акций Disney после того, как познакомился с Уолтом Диснеем и убедился в том, что этот гений шоу-бизнеса любит свою работу, умеет концентрироваться на главном и превращать предмет своей любви в бесценный набор интересных для публики развлечений. Однако концепция «великих компаний» еще не укоренилась в нем полностью, и он не был готов вкладывать в нее деньги. Разумеется, его доля в Berkshire Hathaway постоянно увеличивалась. Однако помимо этого он открыл короткие позиции по акциям компаний Alcoa, Montgomery Ward, Travelers Insurance и Caterpillar Tractor на семь миллионов долларов — он занимал акции, а затем продавал их в качестве страховки против риска

падения рынка. Когда инвесторы по разным причинам меняли свою точку зрения, цены на акции часто начинали падать подобно голубям, сбитым удачным выстрелом дробью. Баффет хотел, чтобы портфель, принадлежавший его партнерам, был надежно защищен.

В январе 1966 года от его партнеров поступило еще 6, 8 миллиона долларов. Баффет внезапно оказался во главе партнерства с активами в 44 миллиона и слишком небольшим количеством «сигарных окурков», которые можно было бы зажечь с помощью этих денег. Впервые за все годы деятельности ему пришлось принять экстраординарное решение — он

отложил часть денег”. Со дня окончания бизнес-школы Колумбийского университета единственная его задача состояла в том, чтобы собрать достаточный объем денег для финансирования своего бесконечного потока инвестиционных идей.

Затем 9 февраля 1966 года индекс Доу-Джонса перескочил мистическую планку в одну тысячу и закрылся всего на несколько пунктов ниже этой отметки. И тут начались причитания: «Доу на тысяче! Доу на тысяче!» Многие полагали, что рынок не сможет преодолеть этот барьер до конца года, однако эти прогнозы никак не мешали всеобщей эйфории.

Весь год Баффет провел в волнении о том, как бы не разочаровать своих партнеров. Он начал свое письмо партнерам с хороших новостей о высоких прибылях American Express. В частности, он написал фразу: «Наша “борьба с бедностью” в 1965 году прошла вполне успешно», намекая на программу президента Джонсона по созданию «великого общества» с помощью целого ряда новых программ в области социальной защиты. Однако при этом он впервые сказал своим партнерам слова, которые так или иначе повторялись в его последующих посланиях: «У меня есть ощущение, что мы приближаемся к точке, на которой дальнейший рост окажется неблагоприятным». Уоррен объявил, что закрывает двери партнерства, запирает их на ключ и прячет его в надежном месте.

Прием новых партнеров прекратился. Баффет не мог не пошутить по этому поводу и написал, что Сьюзи не может позволить себе иметь больше детей, потому что они «останутся не у дел». Эта шутка была достаточно смешной, так как никто из его детей не был — и не должен был быть — партнером. Уоррен четко давал понять своим детям, как будут обстоять дела с их финансовым состоянием в будущем. Он хотел убедиться в том, что они самостоятельно найдут свою дорогу в жизни. С самого раннего возраста каждый из детей знал, что не вправе ждать от него иной финансовой помощи, кроме оплаты расходов на образование. Баффет мог раскрыть перед своими детьми механизм партнерства лишь в образовательных целях — рассказать им о деньгах, инвестировании и о том, каким образом он организует свою жизнь. Точно так же он поступал и со своими обычными партнерами. Однако Уоррен крайне редко занимался «обучением» тех, с кем виделся каждый день. Он воспринимал процесс обучения как творческий и сознательный акт, происходящий перед аудиторией. Его дети не получали от него никаких уроков.

Вместо этого он купил от их имени акции Berkshire Hathaway. Будучи доверенным лицом фонда, который открыл для его детей Говард, он продал ферму, которую его отец собирался использовать в качестве семейного убежища, и купил на эти деньги акции. С учетом того, что Уоррен неодобрительно относился к незаработанному состоянию (и именно так воспринимал любое наследство), ему стоило оставить ферму в покое. Небольшая ферма в Небраске никогда бы не стоила больших денег, и его дети не стали бы состоятельными благодаря ей. Однако, инвестировав вырученные суммы в еле барахтающийся текстильный бизнес, он увеличил свою долю в Berkshire еще на две тысячи акций. Для сторонних наблюдателей всегда было загадкой, почему он так сильно заботится об этой компании. Активное «баф-фетирование» с целью приобретения контроля над ней казалось многим проявлением одержимости.

Дети Баффета не ожидали, что в один прекрасный день станут очень богатыми. В сущности, они даже не знали, насколько богата их семья⁸. Родители хотели, чтобы дети выросли неиспорченными, и им это удалось. Подобно другим детям, им приходилось прилагать множество усилий для того, чтобы выпросить деньги на карманные расходы. Однако Сьюзи при этом получала достаточно много денег, как если бы они с Уорреном находились в разводе. Она могла вести на них жизнь типичной представительницы верхнего эшелона среднего класса. Дети ездили на каникулы в интересные места, часто посещали загородные клубы, носили хорошую одежду и не могли не замечать «кадиллака» и мехов своей матери. Однако они никогда не получали деньги просто так. Отец обсуждал с ними каждый цент и время от времени отказывал им даже в самых небольших просьбах. Если он брал их в кино, то не платил за попкорн. Если кто-то из детей что-то просил у него, он обычно отвечал отказом со словами: «Если я сделаю это для тебя, то должен буду сделать и для других».

Какую бы мысль относительно денег они со Сьюзи ни хотели донести до детей, сквозной нитью проходила главная: «Деньги важны». Дети росли в доме, в котором деньги постоянно использовались в качестве инструмента контроля. Уоррен мог позвать Сьюзи-Болыиую на день рождения в магазин и дать ей 90 минут на то, чтобы пробежаться по нему и купить все, до чего у нее дотягивались руки. У Баффетов было принято следовать многолетней традиции заключения сделок. Хотя Сьюзи и считала, что наваждение Уоррена, связанное с деньгами, является чем-то недостойным, она не упускала шансов воспользоваться его манией в своих интересах. Ее последним увлечением стала борьба с лишним весом, которая, как и многое другое, требовала денег. В детстве Уоррен испытывал навязчивое пристрастие к измерительным весам — он мог взвешиваться до пятидесяти раз за день. Это увлечение не прошло у него и во взрослом возрасте. Он был одержим взвешиванием всей семьи и заботился о том, чтобы никто не был слишком толстым.

Однако принятые в семье гастрономические привычки никак не сопутствовали ни здоровью, ни стремлениям Уоррена. Сьюзи, страдавшая за два года до этого от мучительных спаек в брюшной полости, готовила без всякого энтузиазма. Поэтому они с Уорреном день за днем ели практически одно и то же — мясо и картофель в различных вариациях. В отличие от Уоррена Сьюзи ела еще и овощи, однако отказывалась от любых фруктов, делая исключение лишь для арбузов. Она мечтала о здоровом питании, однако при этом постоянно ела шоколад, хрустящие сладкие рисовые подушечки, готовила еду из консервов, ела много печенья и постоянно пила молоко. Уоррен завтракал чипсами с пепси-колой, ел много шоколада и попкорна, а в качестве основного блюда предпочитал стейки, гамбургеры и сэндвичи.

Наконец, Сьюзи предложила ему сделку — он должен был заплатить ей определенную сумму за то, чтобы ее вес оставался в пределах 53, 5 килограмма. Но так как деньги волновали ее куда меньше, чем Уоррена, ее мотивация оставалась достаточно слабой. Сьюзи могла питаться нездоровой едой в течение месяца, а незадолго до дня взвешивания смело взгромоздиться на весы. Если «новости» были плохими и ей предстояло быстро избавиться от нескольких килограммов, она печально вздыхала, а затем говорила одной из подруг своей дочери: «Келси, мне нужно позвонить твоей матери и попросить у нее диуретики»⁹.

Сам же Уоррен поддерживал свой вес на нужном уровне с помощью денег. Когда дети были еще маленькими, он заполнил в пользу каждого из них чек на 10 ООО долларов и сказал, что если на определенную дату он не будет весить меньше 79 килограммов, то подпишет эти чеки. Маль ттттк а Сьюзи и Хоуи предпринимали огромное количество попыток соблазнить отца мороженым и шоколадным тортом. Однако страх расстаться со своими деньгами был для Уоррена куда более сильным стимулом, чем желание поддаться соблазну. Он оформлял один чек за другим, но так никогда не подписал ни один из них¹⁰.

* * *

Вместо того чтобы пригласить в партнерство своих детей, Уоррен предложил стать последним партнером Маршаллу Вайнбергу, фондовому брокеру и другу Уолтера Шлосса, который дважды посещал семинары Грэхема. Вайнберг, человек с идеальным воспитанием, любивший искусство и философию, встретился с Баффетом на одной из лекций Грэхема в нью-йоркской Новой школе. Несколько раз они обедали вместе, обсуждая различные ценные бумаги, и постепенно стали друзьями. Вайнберг достаточно быстро оставил попытки вовлечь Баффета в мир музыки, искусства, философии или путешествий, однако Баффет частенько проводил через его компанию сделки, и Вайнбергу стало интересно принять участие в партнерстве. Во время одной из своих поездок в Нью- Йорк Уоррен согласился встретиться с ним и обсудить этот вопрос.

Остановившись в своем привычном номере в гостинице Plaza, он в холле встретился с Вайнбершм. Затем там же появилась Сьюзи.

Она подлетела к Уоррену, поцеловала, а затем обняла, как ребенка, и посмотрела на Вайнберга своими большими карими глазами. «Как ваши дела?» — обратилась она к нему. Она хотела знать о нем буквально все. Вайнберг почувствовал, что его будто приняли в семью, и ушел со встречи с ощущением, что нашел в лице Сьюзи нового друга. Ему также показалось, что в этот день он встретился с самым главным активом в жизни Баффета¹¹.

Вайнберг успел «проскочить в закрывавшуюся дверь» в самый нужный момент. В течение всего 1966 года война во Вьетнаме набирала обороты, а участники антивоенных демонстраций постоянно митинговали в Нью-Йорке, Бостоне, Филадельфии, Чикаго, Вашингтоне и Сан- Франциско. Фондовый рынок начал рушиться — с начала года падение составило 10 процентов. Баффет никогда не оставлял попыток найти объект для инвестирования, однако, несмотря на сжатие рынка, дни «сигарных окурков» безвозвратно ушли. Он начал серьезно беспокоиться о сохранении прежних результатов. Все чаще он стал думать о новом способе инвестирования — покупке компаний целиком, и эти мысли отнимали у него все больше времени.

Глава 29. Что такое камвольная пряжа

Омаха • 1966-1967 годы

Баффет управлял партнерством с активами 50 миллионов долларов, которому принадлежала текстильная компания, но при этом сам выглядел как Raggedy Man*. Его единственной уступкой тогдашней моде была небольшая прядь, которой он позволял выбиться из ежика волос над его высоким лбом.

Весь остальной мир понемногу привыкал к новым веяниям. Мужчины все чаще ходили во френчах а-ля Неру, водолазках или галстуках с геометрическими либо цветочными рисунками. Баффет же никогда не изменял своим узким галстукам и белым рубашкам (хотя их воротники стали чуть туже), а пиджак от старого серого костюма, который он носил день за днем, мешковато сидел на его плечах. Он отказывался расстаться со своим любимым свитером светло-желтого цвета с V-образным вырезом, хотя ткань на локтях истончилась до предела. Подошвы его ботинок прохудились. Когда Чак Питерсон попытался представить его потенциальному инвестору на одной вечеринке, тот замахал руками: «Да вы шутите!» Он даже не подошел к Баффету, чтобы поговорить с ним, — решение было принято исключительно из-за одежды Уоррена¹. Сьюзи не имела на него никакого влияния. Вкусы ее мужа сформировались в 1949 году, когда он торговал костюмами в магазине JC Penney, а мистер Лэнфорд говорил ему: «Никто не знает, что такое камвольная пряжа».

Теперь он покупал свои костюмы в магазине Parsow на первом этаже Kiewit Plaza, а владелец магазина Сол Парсоу пытался развить в нем вкус. Баффет считал Пар-coy «сумасшедшим франтом» и не обращал на его предложения никакого внимания. Уоррен считал, что хороший костюм — это тот, в котором «можно похоронить девяностолетнего банкира из

небольшого городка в Западной Небраске»². Парсоу гордился еще и тем, что время от времени давал Баффету совет в отношении акций. Он отговорил его покупать акции производителя шляп Byer-Rolnick, предупредив, что шляпы выходят из моды. Он также рекомендовал Уоррену не инвестировать в компанию Oxxford Clothes, обратив его внимание на то, что «костюмный» бизнес практически не рос в 1960-х годах**. Тем не менее Баффет проигнорировал его совет не покупать компанию Berkshire Hathaway — производителя костюмной ткани³.

Так как Уоррен совершенно ничего не знал об одежде, остается тайной, почему на следующем этапе своей карьеры он решил купить целый магазин. Для того чтобы открыть в те дни бумажник, ему была нужна по-настоящему хорошая идея. Однако в 1966 году ему было сложно находить объекты для покупки в интересах партнерства.

И эту идею ему принес один из новых друзей — Дэвид «Сэнди» Готтесман. Готтес-ман чем-то напоминал Фреда Стэнбека, Билла Руана, Дэна Ковина, Тома Нэппа, Генри Брандта, Эда Андерсона и Чарли Мангера

— людей, работавших над реализацией собственных проектов и «скармливавших» свои идеи Баффету. Вездесущий Руан познакомил их с Уорреном на обеде в Нью-Йорке. Готтесман, выпускник Гарварда, работал на небольшой инвестиционный банк и время от времени находил и обрабатывал случайные «сигарные окурки»⁴. Баффет считал его проницательным, дисциплинированным, упорным стопроцентным капиталистом. Разумеется, они подружились.

**

Тряпичник, герой детского стихотворения The Raggedy Man

Джеймса Уиткомба Рили. Обе компании — Byer-Rolnick и Oxxford — были куплены компанией Koret в 1967 году.

«С тех пор, — вспоминает Готтесман, — каждый раз, когда у меня появлялась хорошая идея, я звонил Уоррену Это было своего рода тестом. Если мне удавалось заинтересовать Уоррена, значит идея действительно была стоящая». Готтесман, типичнейший уроженец Нью-Йорка, ценил свое общение с Баффетом настолько, что часто сам приезжал в Омаху. «Мы проводили целые ночи в разговорах об акциях, — говорит он, — а затем я просыпался с утра и ехал на работу в Нью-Йорк. Также мы созванивались по воскресеньям около 10 часов вечера и проводили в разговоре об акциях еще около полутора часов. Я ждал этих звонков всю неделю, размышляя о том, какие акции стоит обсудить. Вне зависимости от того, какие акции я выбирал в качестве темы, казалось, что в большинстве случаев он знает о них больше, чем я сам. После окончания разговора я ложился в кровать примерно около полуночи, но не мог заснуть еще пару часов, настолько сильно был заряжен нашим общением».

В январе 1966 года Готтесман принес Баффету очередную идею. Она была связана с Hochschild-Kohn, почтенным универмагом, занимавшим почти целый квартал на оживленном перекрестке в центре Балтимора. И хотя он располагался совсем рядом с тремя конкурентами — Hutzler’s, Hecht Со. и Stewarts, — все четыре магазина процветали еще с тех времен, когда леди надевали шляпки и перчатки и ехали в экипажах в центр города, чтобы пообедать и посвятить весь день покупкам. Уважаемый магазин Hochschild-Kohn торговал одеждой, предметами домашнего обихода и посудой. Его владельцы, семья Кон, ездили на старых автомобилях и вели достаточно скромную жизнь — именно такой тип людей нравился Баффету.

Мартин Кон, руководивший компанией, позвонил Готтесману и сказал, что некоторые члены семьи думают о том, чтобы продать свою долю, и готовы предложить скидку. «Коны очень гордились своим магазином, — говорит Готтесман, — но даже торгуя хорошей одеждой, никогда не стали бы покупать ее там сами. Для них это было слишком дорого».

Когда Чарли Мангер оказывался в Омахе, он часто играл в гольф с Баффетом и Готтесманом. Они сидели в Omaha Country Club, пили холодный чай, разговаривали об акциях и подшучивали друг над другом. Но даже обсуждая одни и те же акции, они никогда не думали о том, чтобы заняться совместными операциями с ними. На этот раз Готтесман позвонил Баффету, рассказал ему о скидке и готовности членов семьи продать Hochschild-Kohn. Баффет проглотил наживку. У него практически не было акций предприятий розничной торговли, за исключением небольшого пакета акций F. W. Woolworth. Универсальные магазины открывались и закрывались по прихоти клиентов. Он знал о них не больше, чем о приготовлении суфле.

Баффет захотел услышать мнение Мангера, обладавшего уникальной способностью оценивать компании. Они полетели в Балтимор, познакомились с Конами, которые сразу же им понравились. Коны были очень цельными и надежными людьми, имевшими массу контактов по всему городу⁵. После историй с Ли Даймоном из Dempster и Сибери Стэнтоном из Berkshire Баффет знал, что, если он собирается купить компанию, ему понадобится надежный менеджер, на которого он мог бы положиться. Он чувствовал, что таким человеком может стать Льюис Кон. Имея прошлое финансиста, Кон отлично разбирался в цифрах и показателях прибыльности. Баффет, который и сам умудрился собрать вокруг себя триста партнеров и пообщаться за многие годы с бесчисленным количеством руководителей компаний, сразу же оценил способности Кона. Эти два человека посмотрели на баланс компании и сразу же, не теряя времени, заключили сделку на 12 миллионов долларов.

Мангер провел переговоры с Мартином, родственником Льюиса Кона, действующим руководителем компании, которого посчитал «отличным стариком, мудро руководившим своим делом». Он сообщил Мартину Кону: «В магазине я сразу же увидел множество пожилых женщин с опухшими лодыжками, стоящих за стойками парфюмерного отдела и вряд ли имеющих достаточные пенсионные накопления. Вы действительно хотите продать этот бизнес, являющийся делом всей вашей жизни, человеку, который будет надоедать вам просьбами дать им денег на старость? Или вы предпочтете подумать о себе?»⁶ Кон выбросил полотенце на ринг так быстро, что Чарли едва успел его схватить⁷.

30 января 1966 года Баффет, Мангер и Готтесман основали холдинговую компанию Diversified Retailing Company Inc. для «приобретения компаний из различных отраслей, в особенности розничной торговли»⁸. Баффету принадлежало 80% DRC. Готтесман и Мангер получили по 10%. Затем Баффет и Мангер направились в Maryland National Bank и попросили о ссуде для покупки компании. Сотрудник банка посмотрел на них широко раскрытыми глазами и воскликнул: «Шесть миллионов долларов за маленький старый Hochschild-Kohn?»⁹ Но даже после этих слов ни Баффет, ни Мангер (как ни странно) не подвергли сомнению собственное решение и не выскочили из банка с громкими воплями.

«Мы полагали, что покупаем магазин второго эшелона по цене третьего», — говорил Баффет о маленьком старом Hochschild-Kohn.

Никогда прежде он не занимал значительных сумм для покупки компании. Однако они рассчитали величину запаса надежности, способную снизить их риски, а процентные ставки в то время были достаточно низкими. Прибыль магазина была достаточно низкой, однако росла на протяжении многих лет. Проценты по кредитам могли оставаться на прежнем уровне, следовательно, любой рост прибыли шел прямо в карман инвесторов.

«Покупка Hochschild-Kohn чем-то напоминала покупку яхгы. У владельца яхгы есть всего два счастливых дня — день, когда он ее покупает, и день, когда ее продает»¹⁰.

Льюис Кон и Сэнди Готтесман вылетели в Лагуна-Бич, где Баффеты арендовали дом, и поселились в мотеле неподалеку. Баффет занялся с Коном и Готтесманом стратегическим планированием. Льюис Кон начинал нравиться ему все больше и больше.

«Он был прекрасным парнем с огромным IQ, достойным человеком, который отлично вписался в партнерство при покупке Hochschild-Kohn». Баффету и Сьюзи было приятно общаться с семьей Кона. Обычно это происходило так: он с Коном обсуждал деловые вопросы, а Сьюзи развлекала его жену. Теперь в социальную жизнь Баффетов вошли люди, жившие вне Омахи, — Баффеты общались с ними либо во время деловых поездок Уоррена, либо когда Коны сами посещали Баффетов в Калифорнии.

Во время своего очередного визита в Балтимор Баффет нашел новую тему для размышления. Кон показал ему планы строительства двух новых магазинов (в Йорке и Мэриленде), которые компания вынашивала последние два года. Идея заключалась в повышении капитализации за счет исхода из города в пригороды. Все больше людей начинало ездить в пригородные шопинг-моллы.

«Они строили планы в отношении этих двух магазинов уже на протяжении пары лет. Парень, отвечавший за мужскую одежду, уже сделал подробные выкладки по торговым площадям. Он точно знал, каким образом будет декорировать свой отдел. Все было готово и у женщины, отвечавшей за дорогую женскую одежду». Баффет не любил конфронтации и ненавидел разочаровывать людей, но пришел с Чарли к выводу о том, что открытие магазинов в этих новых местах не входило в их планы. Он заикнулся о том, чтобы прикрыть проект магазина в Йорке, но столкнулся с сопротивлением и сотрудников, и руководителей Hochschild-Kohn. Уоррен почувствовал, что у него нет сил для борьбы, и сдался. Однако он смог поставить жирную точку на проекте магазина в Мэриленде. «Я просто перечеркнул этот проект. И все замолчали как убитые».

Цифры из Балтимора становились все более тревожными. Каждый раз, когда один из четырех конкурирующих универмагов устанавливал у себя новый лифт, три остальных должны были сделать то же самое. Каждый раз, когда один магазин обновлял витрины или покупал новые кассовые аппараты, все остальные должны были следовать его примеру. Баффет и Мангер называли такую стратегию «стойкой на цыпочках на параде»¹¹.

Наконец-то у Баффета и Мангера нашлось дело, в котором они могли выступать в качестве партнеров. С помощью Diversified Retailing они вместе с Готтесманом смогли, в сущности, создать отдельную компанию для владения розничным бизнесом. Однако приобретение Hochschild-Kohn положило начало новой стратегии, которая потом проявилась и на более продвинутых рынках, — Баффет снизил свои стандарты оценки инвестиций. То, что он взял на вооружение эту стратегию в то время, когда ему было все сложнее находить хорошие инвестиции на фондовом рынке, не было случайностью.

«В данном случае мы находились под сильным влиянием Грэхема, — говорит Мангер, — и нам казалось, что если у нас достаточно много активов в расчете на каждый доллар, то мы каким-то образом сможем повернуть ситуацию в свою пользу. Мы недооценили степень важности конкуренции между четырьмя универмагами в Балтиморе в условиях, когда универмаги как таковые уже не обладали достаточным весом на рынке».

За первые два года работы с Hochschild-Kohn Баффет понял, что самое главное в рознице — мерчандайзинг, а не финансы. Он и его партнеры узнали о ритейле достаточно много, чтобы понять, что этот бизнес чем-то похож на ресторанный — в сущности, он представлял собой изнурительный марафон, в котором была важна каждая миля, а свежий и агрессивный соперник мог быстро тебя обогнать. Однако когда у трех партнеров появилась возможность купить через DRC еще один магазин (не похожий на первый и управлявшийся человеком, разбиравшимся в мерчандайзинге), они воспользовались ею. Весть об этом магазине принес им Уилл Фелстинер, юрист, помогавший им во время оформления сделки с Hochschild-Kohn. Уилл сказал: «Если вас интересует розничная торговля, то вот вам данные магазина Associated Cotton Shops, торгующего женскими платьями». Баффет сделал еще один шаг в сторону от своего «круга компетентности». Но именно этот шаг позволил ему познакомиться с одним из величайших менеджеров, с которыми ему доводилось встречаться в своей жизни.

В наши дни Мангер называет Associated Retail Stores, родительскую компанию Cotton Shops, не иначе как «дешевой мелочью»¹². И он, и Баффет заинтересовались магазинами третьего эшелона, продававшимися по цене четвертого. Associated владела восьмьюдесятью магазинами с объемом продаж 44 миллиона долларов и прибылью около двух миллионов долларов в год. Шестидесятитрехлетний хозяин компании Бенджамин Рознер владел сетью магазинов-дискаунтеров, расположенных в не самых благополучных пригородах Чикаго, Баффало, Нью-Йорка и Гэри. Сеть использовала для своих магазинов несколько названий, в частности Fashion Outlet, Gaytime и York. Иногда Рознер открывал в одном районе несколько магазинов с одним и тем же ассортиментом, но под разными названиями. Они различались по размерам — самый маленький магазин был размером со скромную квартиру в Нью-Йорке, а самый большой — размером с пригородный дом. Рознер держал накладные расходы на минимальном уровне и торговал только за наличные. Управление этими магазинами требовало нестандартных навыков. Например, менеджер магазина в Чикаго, расположенного на Милуоки-авеню, большая и решительная женщина, «дула в свисток каждый раз, когда в магазин заходил человек, похожий на воришку». Все сотрудники бросали свои дела и начинали наблюдать за посетителем. Она знала в лицо практически всех воришек города, и уровень потерь из-за краж в ее магазине был куда

меньше, чем можно было ожидать от неблагополучного района”.