Крестьян и власти

После изгнания белой армии из Сибири крестьяне Кузнецкого, Мариинского и Щегловского уездов с энтузиазмом встретили восстановление советской власти и активно поддержали вводившуюся продразверстку — обязательную сдачу излишков продовольствия на нужды сражающейся Красной Армии и обеспечивавшей ее городской промышленности. Они добровольно везли зерно в заготовительные кооперативы и на ссыпные пункты Наркомата продовольствия. Однако весной 1920 года заготовки хлеба сократились, а изголодавшиеся губернии европейской части страны испытывали в нем огромную потребность. Нуждалась в провианте и Красная Армия, вступившая в это время в войну с Польшей. Поэтому с весны — лета 1920 года стала полностью осуществляться продовольственная разверстка: у населения забирали в заранее рассчитанном и распределенном по губерниям, уездам и волостям (разверстанном) объеме излишки продуктов сельскохозяйственного производства. Крестьяне обязаны были сдавать главным образом пищевое и фуражное зерно (рожь, пшеницу, овес, просо), а также мясо, коровье масло, яйца, шерсть, конопляное семя для изготовления растительного масла, картофель, капусту, морковь, огурцы и другие овощи.

Особенно активно разверстка проводилась осенью 1920 года — в это время Красная Армия готовилась к завершению разгрома войск под командованием генерала П. Н. Врангеля в Крыму, и ей были нужны хлеб и фураж в больших количествах. К тому же до 4 декабря 1920 года в Сибири существовало военное положение. Проезжавшие красноармейские части имели право требовать у населения продукты питания, лошадей для перевозки и корм для них, предоставления временного жилья, дров и т.д. Кроме того, население городов и деревень обязано было выполнять государственную трудовую и гужевую повинность: расчищать от снега железнодорожные пути, заготавливать дрова и вывозить их из леса на своих лошадях.

В январе-феврале 1921 года выполнение разверстки по сравнению с концом 1920 года снизилось, поскольку у большинства крестьян подошли к концу их запасы. Нажим инспекторов и уполномоченных уездных продовольственных комиссий (упродкомов), применение в ряде случаев вооруженной силы продотрядами раздражали крестьян и вызывали у них недоверие к политике коммунистической партии. Действия продработников, которые «выкачивали» у крестьян весь хлеб, включая подчас оставленный на семена, возмущали даже членов Томского губисполкома.

Поэтому первые месяцы 1921 года оказались наиболее трудными и для измотанных разверсткой селян, и для представителей власти, не менее уставших от молчаливого или открытого крестьянского сопротивления. Отголоски крупнейшего в стране Западно-Сибирского восстания 1921 года дошли и до прилегавших к тайге районов Кузнецкого, Мариинского и Щегловского уездов, где стали действовать вооруженные отряды численностью до нескольких сотен человек. Для борьбы с ними создавались вооруженные отряды коммунаров из членов местных ячеек РКП (б). Позднее они были преобразованы в части особого назначения — ЧОН.

Исполком советов Красной волости Щегловского уезда объявил подведомственную территорию на военном положении.

В конце зимы—начале весны 1921 года в настроениях крестьянства наметились изменения. С одной стороны, сохранялось неприятие продовольственной диктатуры советской власти, с другой — чувствовалась усталость от вооруженного сопротивления ей. Сотрудники уездных органов ВЧК отмечают пассивность сельских жителей, их равнодушие к коммунистической партии и советской власти. Некоторые крестьяне говорили, что «советская власть-то хороша, но вот коммунисты все дело портят». Но там, где побывал отряд белых повстанцев полковника Олиферова, настроение крестьян изменилось в пользу советской власти.

А в марте 1921 года было объявлено о решении X съезда компартии заменить разверстку натуральным налогом. Его размер предусматривался меньше взимавшегося по продразверстке. Доводился он до каждого крестьянина весной, до начала полевых

работ. Разрешалась ранее запрещенная торговля излишками хлеба и другими товарами. Это стимулировало труд крестьян. Вместе с тем в городах, наряду с государственными предприятиями разрешалось частное производство для удовлетворения нуждающегося населения, а это значит в основном крестьянства, в товарах широкого потребления. Более того, часть национализированных предприятий передавались в аренду частникам и даже иностранцам — в концессию.

Такой поворот к развитию многоукладной экономики означал переход к новой экономической политике — НЭПу. Крестьяне получили надежду на улучшение своего положения. В то же время они опасались возвращения продразверстки из-за слухов о засухе в Поволжье. В Сибирь было эвакуировано 100 тысяч жителей наиболее пораженных засухой районов. Население Кузбасса, несмотря на трудности с продовольствием, активно участвовало в ликвидации голода. Это выражалось в уплате дополнительных налогов, сборах пожертвований. Люди жили по принципу: пять сытых кормят одного голодного.

Вместе с тем методы разверстки вынуждено продолжали применяться в хлебозаготовках. Такая политика была обременительной для Сибири, но единственно возможной для центра России и спасительной для советской власти. Применение ее в Томской губернии (и ряде других районов Сибири) продолжалось вплоть до конца августа 1921 года, несмотря на то, что во многих волостях не хватало зерна для посева, прокорма скота и для еды.

На почве нехватки хлеба возникали волнения крестьян. Весной — летом 1921 года они охватили четыре волости Щегловского уезда: Красную, Крапивинскую, Баяновскую и Мунгатскую.

И только в июле — августе настроение крестьян стало улучшаться благодаря хорошим видам на урожай.

Однако в августе, когда нормы обложения стали уже известны, настроение крестьян вновь ухудшилось, так как размер налога с десятины оказался выше действительного урожая. Селяне не случайно боялись, чтобы продналог не вылился в разверстку. За неуплату налога рядового гражданина могли арестовать и предать

суду. Избранных населением председателей и членов сельсоветов и волисполкомов тоже наказывали за «бездеятельность» и «халатность» в сборе продналога. Формально «продовольственный» работник не имел права арестовать выборное должностное лицо без санкции уездного советского органа, но на деле эта установка часто нарушалась. В ходе перевыборов новые кандидатуры в советы фактически назначались. Такая практика возмущала сельских жителей и подрывала их веру в народный характер советской власти. Волисполкомам разрешалось в административном порядке заключать под стражу рядовых граждан и даже членов сельсоветов на срок не более чем до двух суток. Фактически аресты могли длиться до двух недель. Впрочем, бывали случаи, когда председатели сельсоветов за взятку или по знакомству помогали скрыть объекты обложения.

Для судебного преследования нарушителей налогового законодательства проводились выездные продовольственные сессии революционного трибунала (продсессии). Они приговаривали виновных в неуплате продналога к разным срокам принудительных работ, а особо злостных неплательщиков — к конфискации имущества.

От продсессии ревтрибунала могло достаться даже коллективным хозяйствам. Хотя они и пользовались первоочередной поддержкой со стороны государства, но все же обязаны были выплачивать продовольственный налог и взятую ранее семенную ссуду. По приговору выездной сессии в Зарубинской волости Щегловского уезда за неуплату семссуды у пяти коммун был конфискован хлеб, в связи с чем оказалось, что население коммун обречено на голодную гибель или вынуждено уничтожать и есть скот.

Все это напоминало продразверстку — и по тому, какая доля крестьянского продукта изымалась налогом, и по методам его взыскания. Многие деревенские коммунисты (в большинстве своем беднота) и представители местной власти (такие же крестьяне, которых через несколько месяцев переизберут), особенно из бывших партизан, роптали и агитировали против методов взимания налога.

Стремясь «подправить» недостаточно решительную, на их взгляд, борьбу с контрреволюционерами, они по собственной инициативе проводили обыски, требовали самогона, отбирали продукты питания, одежду и другое имущество у граждан, убивали некоторых кулаков. Это явление получило название «красного бандитизма». Продолжали орудовать и так называемые белые банды.

Весной и летом 1922 года, когда запасы хлеба у крестьян иссякли, положение в большинстве районов Кузбасса стало критическим. Участились кражи продуктов питания и случаи самосудов над подозреваемыми в таких преступлениях. Крестьяне, недовольные продналогом и жесткими методами его взимания, стремились скрыть от обложения часть хозяйственных объектов, прежде всего пашню. Значительная часть жителей Щегловского, Кузнецкого и Мариинского уездов оставалась враждебной по отношению к советской власти и коммунистической партии.

Но, борясь с бандитизмом, несмотря на весьма жесткую продовольственную политику для спасения голодающего Поволжья, большевики сохранили поддержку крестьянства. Во-первых, сибирские крестьяне были знакомы как с «белой» практикой, так и с «красной», и потому большинство их сделало свой выбор в пользу, так сказать, наименьшего из зол. Во-вторых, в представителях советской власти сибиряки видели похожих на них трудящихся. Крестьяне полагали: пока существуют советы — даже во главе с коммунистами, есть надежда на то, что государство будет учитывать интересы сельского труженика. А негативное отношение коммунистической идеологии к частной собственности было созвучно крестьянским представлениям о том, что земля — Божья. Иначе говоря, в большевиках они видели своих — в отличие от заведомо чужих белых «господ».

§ 4. Сельское хозяйство Кузбасса в период нэпа

Переход к нэпу принес наконец позитивные перемены в кузнецкую деревню.

Урожай лета 1922 года позволил ликвидировать голод и положил начало устойчивому росту сельскохозяйственного производства. Стали торжествовать принципы нэпа. С 1923 года сельское хозяйство Сибири вступило в период восстановления и подъема. Введенный единый сельскохозяйственный налог 1923/24 годов оказался заметно меньшим, было урегулировано взимание местных сборов. Государственные органы нацеливались центральным и сибирским руководством на максимальную мягкость по отношению к крестьянину, на гарантированное соблюдение его прав. Сельский труженик, уставший от активного и пассивного сопротивления власти, окунулся в мирную повседневную работу.

В 1924 году в Сибири было проведено административно-территориальное районирование. Постановлением Томского губернского совета рабочих и крестьянских депутатов от 4 сентября 1924 года в Кузбассе было создано 18 районов: Итатский, Тисульский, Тяжинский, Мариинский, Ижморский, Чебулинский, Судженский, Тайгинский, Юргинский, Поломошенский, Топкинский, Кемеровский, Крапивинский, Ленинск-Кузнецкий, Кузнецкий, Кондомский, Прокопьевский, Бачатский, — которые с рядом изменений в своем большинстве сохранились до настоящего времени. Одновременно вместо Кузнецкого и Щегловского уездов был создан объединенный Кузнецкий округ, центром которого стал город Щегловск. Здесь был создан окружной комитет РКП (б) и исполком окружного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.

В 1926 году посевные площади превысили довоенный уровень и составили 240 тысяч десятин. Урожайность зерновых колебалась, оставаясь примерно на одном уровне (за исключением неурожайных лет: 1921, 1922, 1924 годов). Средняя урожайность ржи составляла

45, 2 пуда с гектара, пшеницы — 57, 8 пуда, овса — 61, 2 пуда. Хотя это было несколько ниже уровня 1913 года.

Главной проблемой была низкая товарность сельского хозяйства. Несмотря на то, что во второй половине 20-х годов валовой сбор зерна был равен довоенному, на рынок поступало в 2 раза меньше хлеба, чем до революции. Причина была проста: уравнительный передел земли уничтожил крупные высокотоварные хозяйства, а мелкие не могли на старой технической базе поднять свою товарность, да и не видели в этом особого смысла. Первая задача, которую решал для себя крестьянин, состояла в том, чтобы покончить с полуголодным существованием и улучшить структуру питания. Выросло поголовье скота: лошадей в 2 раза, крупного рогатого скота — более чем в 3 раза. В среднем на одно крестьянское хозяйство приходилось 15 голов скота.

Крестьяне стали потреблять молока и молочных продуктов, мяса почти на треть больше, чем в 1913 году. Это порождало одну из причин трудностей по сбору натурального налога. Крестьяне неохотно сдавали натуральный налог, а с 1924 года — денежный. При нормальном уровне питания крестьянин-середняк мог продавать в городе не более 15 процентов своей продукции. Да и эту часть он был готов отдать только в том случае, если на рынке было достаточно хороших и недорогих промтоваров.

К 1927 году из 350 тысяч сельского населения Кузбасса середняк составлял 55, беднота — 40, кулаки — 5 процентов. Основным поставщиком продуктов был середняк. Но были проблемы в осуществлении товарообмена. Резервы старых мощностей по производству ширпотреба были исчерпаны. Промышленные товары были дорогими, низкого качества. В 1925/26 годах деревня переживала недостаток сельскохозяйственного оборудования, которое не обновлялось с 1913 года. Государственные закупочные цены на зерно были очень низкими и часто не покрывали его себестоимость. Выращивать скот и технические культуры было гораздо выгоднее. Этим занимались крестьяне, пряча зерно до лучших времен. Дефицит товаров и заниженные закупочные цены заставляли крестьян производить зерна столько, сколько

было ему необходимо для пропитания и возможных покупок. Налог шел за счет реализации второстепенных продуктов. Так, зажиточные середняки уплачивали налог на 60—80 процентов за счет доходов от неземледельческих заработков: вывозки леса, перевозки тяжестей, продажи мяса, молока. Поэтому в 1926 году заготовки хлеба составили 54, 7 процента от плана. В 1927 году план хлебозаготовок также был сорван, что повлекло затем применение к крестьянам чрезвычайных мер.

Сельскохозяйственная кооперация развивалась медленно. Отсутствие кредитов и собственных средств, подготовленных кадров и налоги делали невозможным ее успешное функционирование. По социальному составу она была бедняцко-середняцкой. Преимущественно развивались простейшие формы кооперации. Наибольшее развитие получила потребительская кооперация, охватившая 64, 6 процента сельского населения. Практически вся торговля на селе велась через потребкооперацию. Средний паевой взнос составлял 3 рубля 70 копеек, что было несколько выше среднесибирского. На одно хозяйство в Сибири было продано товаров на 4 рубля 93 копейки, в Кузбассе — на 5 рублей 20 копеек. Неудовлетворенным оставался спрос на железо, обувь, керосин. Частная торговля на селе была вытеснена. В заготовках позиции кооперации были слабее: хлеба заготавливалось 59 процентов, масла — 65 процентов, пушнины — 43, кожсырья — 22 процента.

Молочная кооперация состояла из 56 артелей — это было 10 процентов от общего числа хозяйств. Ее ядро составляла зажиточная часть крестьян, имевших много дойных коров. В молочную кооперацию тянулась и беднота. В Кузбассе было 58 маслозаводов, в основном средней мощности, причем около 30 процентов находилось в плохом состоянии. Производство масла возрастало, экспортного масла почти не было из-за низкого его качества.

Машинных товариществ возникало много, но незначительная часть из них имела общий посев. Из 225 товариществ лишь 80 обрабатывали землю коллективно, другие же лишь коллективно по льготной цене покупали сельхозмашины, а обрабатывали землю

индивидуально. Как правило, это были середняки и зажиточные крестьяне. Производственных кооперативов возникало много, но они быстро распадались. Стабильно работающих коммун в округе было только девять.

В Кузбассе функционировали 22 кредитных товарищества, обслуживавшие лишь 12 процентов хозяйств. Кредитная кооперация испытывала недостаток средств, повсеместно нарушались принципы ее деятельности: единоличники-зажиточные получали большие суммы кредита, чем беднота. Отсутствовал контроль за использованием денежных средств. Часто крестьянин брал кредит на приобретение лошади или коровы, а свой скот продавал.

В целом за годы нэпа в сельском хозяйстве Кузбасса произошли позитивные перемены: оно подошло к уровню 1913 года и по отдельным показателям значительно его опережало, обеспечивая все возрастающее городское население продуктами питания. Если до середины 20-х годов Кузнецкий округ был снабжающим по хлебу, то с 1925/26 годов вывоз хлеба уменьшился наполовину, а с 1926/27 годов округ стал потребляющим хлеб, что свидетельствовало о превращении его в промышленный район.