Вечер того же дня. Перед зданием Медицинского общества.

Фасад здания не изменился с 1886 года. Он такой же старый, такой же причудливый.

Но в этот вечер здание " зазвучало": сквозь открытые дверь и окна вырываются вопли, непонятные крики, свист.

Время от времени голос Фрейда произносит какую-то фразу — кстати, для зрителя непонятную, — воспользовавшись ненадежным затишьем, и гвалт резко вспыхивает снова.

Появляются двое хорошо одетых гуляк. Смеясь, они прислушивают­ся. Проходя перед дверью, замечают привратника, который, спокойно оседлав стул, покуривает сигарету в полнейшей расслабленности.

Один из мужчин. Ну и дерут же они глотки.

Привратник (философски). А как же! (Вместо объясне­ния.) Ученые.

Второй гуляка. Да, приятно знать, что и они лаются, как все.

Уходят.

К тротуару подъезжает фиакр, останавливаясь чуть поодаль от входа. Кучер старый, лошадь еле дышит, повозка не слишком чистая. Позднее мы узнаем, что это наемный фиакр, которым иногда пользу­ется Фрейд, нанося визиты своим больным.

В фиакре сидит Марта, бледная, вся на нервах. Она слышит крики и понимает, что ситуация гораздо серьезнее, чем она предполагала.

Марта. Который час?

Кучер (глядя на часы). Четверть одиннадцатого.

Марта. Сейчас закончится. Когда он выйдет, я подойду к нему. Как только он сядет, погоняйте лошадь и вперед.

Кучер. Хорошо, фрау.

Зал.

Со времени первой лекции Фрейда (1886) он не изменился.

Появились новые лица, но и самым молодым не меньше сорока. Двоих в зале нет: Мейнерта и Брейера. Место Брейера не занято. Вокруг зала по стенам расставлены бюсты величайших венских врачей начиная с XVIII века. Одна, совсем недавняя, скульптура воспроизводит голову Мейнерта. Под бюстом его фамилия выграви­рована золотыми буквами.

Присутствующие располагаются в зале, как и раньше; председатель сидит, Фрейд стоит. Он бледен, но презрительно улыбается. Зал неистовствует. Стоит сплошной вой: можно различить отдельные слова, обрывки фраз. Свистят, топают ногами и т.д. и т.д.

В хоре голосов слышится:

" Психиатрия для свиней",

" Фантазии старой девы",

" Научная сказка",

" Ничего себе сказочка! "

И т.д.

Во время этой бури ярости и грубости Фрейд спокойно смотрит на бюст Мейнерта.

Фрейд (воспользовавшись затишьем, он заканчиваетсвою лекцию словами, брошенными в зал с презритель­ной иронией). Я благодарю моих коллег за их благосклонное внимание. Вы не перестали проявлять спокойствие и объектив­ность, как это надлежит настоящим ученым.

Новые вопли. Несколько врачей, из самых молодых, переглянувшись, выскальзывают на улицу.

Председатель (полный мужчина, кстати, столь же воз­мущенный Фрейдом, как и его коллеги, встает и объяв­ляет при всеобщем шуме). Заседание окончено.

Фрейд складывает свои бумаги. Глаза его мрачны и строги, но на губах блуждает торжествующая улыбка, словно бы он радуется глупому поведению своих собратьев.

На улице. Из фиакра Марта с беспокойством наблюдает за несколь­кими врачами (теми, что вышли из зала), которые выстроились по обе стороны двери с явным намерением освистать или избить Фрейда. Привратник, тоже встревожившись, покинул свой пост и убежал; похоже, он хочет предупредить полицейского, которого мы видим метрах в ста отсюда совершающим вечерний обход.

Врачи явно сговорились друг с другом. Один из них, самый высокий и сильный (черные бакенбарды, красное лицо, явный сангвиник), выглядит предводителем этого маленького отряда.

Он говорит (с места, которое занимает Марта, невозможно расслы­шать его слова) со злобной улыбкой и сильным возбуждением. (В руке у него трость.)

Фрейд (в цилиндре и сюртуке) выходит в одиночестве из зала. Врачи сразу же начинают кричать.

Врачи (хором). Грязный еврей! Грязный еврей! Жидовская свинья! В гетто, убирайся в гетто!

Фрейд на мгновение останавливается, глаза его сияют веселой и почти радостной яростью. Потом медленно идет между рядами врачей, словно на торжестве.

Поравнявшись с предводителем манифестантов, который, размахивая тростью, словно дирижер, направляет этот хор, Фрейд спокойно останавливается и тыльной стороной ладони сбивает с него цилиндр, падающий в сточную канаву.

Фрейд (ледяным тоном). Грязный антисемит, подними шляпу.

Тот замахивается тростью. Но тут подбегают привратник и двое полицейских, чтобы разнять их.

Другие члены маленькой группы, растерявшись, умолкают. Марта, которая выскочила из фиакра, тянет Фрейда за рукав, увле­кая за собой. Как только они сели, кучер хлестнул лошадь.

У Фрейда и страдающий, и торжествующий вид. Он оборачивается и видит, как антисемит с бакенбардами наклоняется, доставая из сточной канавы свой цилиндр. Он снова садится рядом с молчаливой и холодно-спокойной Мартой.

Фрейд (спокойно улыбаясь). Я расплатился с одним старым должком.

(22)

Несколько минут спустя на первом этаже дома в Берггассе.

Фрейд с Мартой стоят перед дверью с табличкой: " Кабинет доктора Фрейда".

Фрейд (ласково). Спасибо тебе, Марта. (Пауза.) Поднимай­ся без меня и ложись. Мне нужно написать письмо.

Марта (с ледяной иронией, которая вошла у нее в при­вычку). Флиссу?

Фрейд (спокойно). Да.

Он достает связку ключей, склоняется к замочной скважине и открывает дверь. Марта поворачивается и идет к лестнице. Фрейд входит в комнату.

Фрейд в своем кабинете. Он зажигает керосиновую лампу, ставит ее на письменный стол и снимает сюртук. Потом, оставшись в жилете, расстегивает воротничок и садится перед бюваром.

На мгновение он задумывается, по лицу его блуждает торжествую­щая улыбка, но от скорби и усталости под глазами появились мешки. Страдалец или мученик? И то и другое.

Он берет лист бумаги, макает перо в чернильницу и начинает писать.

За кадром его голос повторяет то, что он пишет.

Голос Фрейда за кадром. Мой дорогой Вильгельм.

Телефонный звонок. Фрейд снимает трубку.

Фрейд (отвлекаясь от письма). Алло!

Голос в трубке. Грязный еврей!

Ничуть не смутившись, Фрейд аккуратно кладет трубку и снова берет ручку.

Голос Фрейда за кадром. Я только что порвал с Брейером. Лекция вызвала скандал. Завтра о ней будут говоритъ во всех газетах. Я потерял всех своих пациентов, кроме Сесили, которую лечу бесплатно. Все это доказывает мне, что мы на правильном пути. Медицинское общество оказывает сопротивление. Оно хочет раздавить нахала, который раскрывает его тайны: так личность подавляет невыносимые для нее истины. Можешь быть доволен: я сжег свои корабли. Надо победить или погибнуть.

Телефонный звонок. Несколько секунд Фрейд колеблется, протягива­ет руку, чтобы снять трубку, потом с иронической улыбкой берет ручку и продолжает писать.

Голос Фрейда за кадром. Я отказался от гипнотизма...

Но телефон продолжает упорно звонить. Он с раздражением откла­дывает перо и решает левой рукой снять трубку, правой беря аппарат, который ставит на бювар, рядом с письмом.

Фрейд (агрессивным тоном). Алло! (Также агрессивно, но с удивлением.) Кто у аппарата? Ах, вы? В чем дело?

Госпожа Кёртнер в подвале кафе. Она склонилась над телефонным аппаратом.

Взад-вперед снуют посетители и посетительницы, выходя из туалета или заходя туда. Дама у телефона смотрит на госпожу Кёртнер с немым изумлением. Кёртнер говорит без ложного стыда, сухим и отчетливым голосом. Лицо ее измучено усталостью, но остается суровым.

Госпожа Кёртнер. Примерно минут двадцать. Меня раз­будил стук двери. Я зашла к ней в комнату, там ее не было. Да, записка есть. Лежала на постели. (Она роется в сумочке, достает клочок бумаги и читает.) " Я возвращаюсь к нашему прежнему ремеслу. Не бойся: заработаю много денег". Ну конечно, проституция. Она вбила себе в голову, что была проституткой. Сегодня утром она только об этом и говорила. Сказала, что пойдет на Ринг, так как там более изысканные клиенты. Да. Вела себя нормально с самого утра. Даже прогу­лялась по саду. Должна ли я сообщить в полицию?

Камера показывает Фрейда, склонившегося в своем кабинете над аппаратом.

Фрейд. Ни в коем случае. Она сказала, что пойдет на Ринг? Хорошо. Я сам туда пойду. Ступайте домой. Я ее привезу.

Вешает трубку. Выражение демонического торжества полностью исчезло с его лица. Уголки губ опустились, широко раскрытые глаза выдают его страх.

Он застегивает воротничок, поправляет галстук, торопливо надевает сюртук и выходят из комнаты.

(23)

Спустя несколько минут на соседней улице. Окно на втором этаже жилого дома.

Сильные удары в дверь.

Голос Фрейда за кадром. Хиршфельд! Откройте! От­кройте же!

Распахивается окно. Кучер, который недавно правил старой коляской, где ехала Марта, выходит в ночной рубахе на балкон.

Хиршфельд. Кто там? (Узнав Фрейда) Это вы, господин доктор.

Камера показывает Фрейда, который стучит в дверь.

Фрейд. Вы мне нужны, Хиршфельд. Немедленно!

Хиршфельд. Но ведь... я сплю, господин доктор.

Фрейд. Неважно, проснитесь, это срочно.

Окно закрывается. Фрейд ходит взад-вперед перед дверью.

Чуть поодаль, под газовым фонарем, стоит проститутка (ее мы видим со спины).

После короткого замешательства Фрейд решился; он переходит улицу. Проезжающая двуколка заглушает звук его шагов.

Проститутка не слышит, как он приближается к ней.

Он подходит к ней: мы видим ее белокурые волосы под соломенной шляпкой. Он трогает ее за плечо. Она оборачивается, это—не Сесили; лет на десять старше, очень некрасивая.

Проститутка. Ты хочешь любви, маленький? Фрейд, едва увидев ее лицо, теряет к ней всякий интерес.

Фрейд (ледяным тоном). Нет, мадам.

Он вежливо кланяется и уходит.

Пока он в обратном направлении переходит улицу, из открытой двери каретного сарая появляется старая кляча Хиршфельда, запряженная в такую же старую коляску.

Коляска подъезжает к тротуару. Фрейд вскакивает в нее одним прыжком. Хиршфельд склоняется к нему.

Хиршфельд. Куда ехать, господин доктор?

Фрейд (рассеянно). Не знаю.

Хиршфельд (с удивлением). Я хочу сказать, где ее искать, вашу срочность?

Фрейд. Не знаю. Объедем Ринг.

На площади Ринг.

Запоздалые гуляки с женщинами. Примерно час ночи.

По шоссе проезжают элегантные экипажи. Наемная коляска Хиршфельда, скрипучая и качающаяся, выглядит какой-то повозкой-призраком.

Фрейд (не глядя на кучера). Поезжайте медленнее. (Про­ходит группа, увлекая с собой блондинку, которая изда­ли похожа на Сесили.) Остановитесь!

Удивленный Хиршфельд останавливает коляску. Фрейд встает и намеревается выйти. Между тем группа прохожих приблизилась: блондинка — не Сесили.

Спустя полчаса. Кафе: женщины и мужчины парами. Но здесь нет одинокой женщины.

Входит Фрейд и в упор разглядывает парочки. Молодой человек гневно поднимает голову (он гладил шейку красивой, сильно накрашенной девушки), но робеет под ледяным взглядом Фрейда. Он ничего не говорит и даже, словно отвращение, написанное на лице Фрейда, передается ему, опускает руку и перестает ласкать свою спутницу.

Фрейд. (выйдя из кафе, снова садится в коляску). Поезжайте!

Хиршфельд смотрит на него с изумлением, готовым перейти в возму­щение.

Хиршфельд. У вас что, в кафе срочный вызов?

Фрейд. Может быть. Лишь бы не под фонарь.

Кабачок.

В глубине зала цыганский оркестр играет вальс. Проститутки со своими ночными кавалерами.

Все они одеты в яркие, сильно декольтированные платья. Среди них нет очень красивых и молодых. Проститутки выглядят устало. Но скрывают усталость профессиональной бодростью.

Сидящие рядом с ними несколько помятые мужчины курят, не давая себе труда удостоить их разговорами.

Три проститутки. Лили, Дэзи и Нана, сидят за столиком, зевая, и поджидают клиентов.

Лили поворачивается к двери.

Лили (с удивлением). Ой! Посмотри-ка на нее! Две другие женщины оворачиваются.

Нана (спокойно). Чёрт побери.

Вошла Сесили. Она в черном платье, на ней — черкая шляпка, черные перчатки и черные чулки. Траурную вуаль она отбросила на волосы. Но у нее кричащее декольте. Она просто вырезала его ножницами в своем закрытом платье.

Дэзи. Эта-то зачем сюда приперлась?

Лили. Взгляни на декольте! Она его ножницами вырезала.

Шляпа у Сесили надета набекрень. Она неумело накрашена, помада размазалась вокруг рта — это бросается в глаза, — что делает ее губы пухлыми и чувственными, она кое-как нарумянила щеки; пун­цовые пятна доходят почти до ушей.

Свои светлые брови она подвела двумя черными угольными чертами, которые даже не совпадают с очертанием бровей. Несмотря на этот маскарад, Сесили выглядит в сотни раз красивее и моложе собрав­шихся здесь женщин.

Она смело водит в кабачок, замечает незанятый столик и садится.

Она одновременно кажется и маленькой девочкой, вырядившейся взрослой женщиной, и трагической королевой из-за нелепой, броской косметики на щеках и огромных страдальческих глаз сумасшедшей.

Сесили. Гарсон!