Виделось Ему с высоты – темное рамочное поле. Ячейки и клетки. Структуры и правила. Клетки и решетки - одна жесть.

И все было четко, разграничено, выверено, спланировано.

И все было мертво.

И ряды кубиков жили в ячейках своих квартир. Ездили в коробках своих машин. Работали в квадратах своих офисов. Жили в рамках своей зарплаты. Любили в границах правил и приличий.

Хотя - разве можно было назвать любовью эти отношения, ограниченные правилами приличия, нормами общежития, правами собственности друг на друга?!

Разве любовь - свободное чувство, естественное желание, полет страсти - могла выжить в этих рамках, правилах, нормах и стандартах?

И смотрел Бог на планету фальшивых правил, и не было на ней ни свободы, ни радости, ни любви…

Она не хотела его. Она не любила его. Она поняла это давно, почти сразу после свадьбы. Просто поняла, что сделала глупость, что совсем не знала его и сейчас, прожив с ним совсем недолго, поняла, что не любит его, и не уважает его, и такого, какой он есть - не полюбит и не зауважает. И все, что ей по-настоящему хотелось - это уйти от него. И это было так правильно, честно - она чувствовала это.

Но - и мать, и тетка, навалились на нее всем скопом:

Ты что, с ума сошла? Чего тебе еще надо? Мужик как мужик, не лучше и не хуже других! Хорошо, что такой есть. Стерпится-слюбится. Мало ли, что ты хочешь!..

И подруги, все как одна, твердили:

Ты чего, совсем сбрендила – от такого мужика отказываешься? Он у тебя не курит, и не пьет почти, и деньги домой несет, тебе еще чего надо? Чего ты с жиру бесишься?

И она только в ответ головой крутила несогласно и готова сказать была, что много ей еще надо. Надо ей любить, и чтобы ее любили, и чтобы она это чувствовала, чтобы любовь эта была явной, видимой, чтобы это главное для них было, а не то, что он деньги в дом приносит.

И она пыталась было об этом говорить, но, казалось ей – никто ее не слышит, не понимает: любовь какая-то, чувства какие-то, - напридумывала себе!

Живи проще! – говорили ей. – Спустись на землю.

А ей совсем не хотелось на нее спускаться, она хотела высоты, хотела парить, радоваться, хотела, чтобы рядом был человек такой же – высокий, парящий. Но, все чаще и чаще после разговоров этих с подругами, с родней, чувствовала она себя действительно приземленной, но – правильной, такой, как, наверное, и нужно было быть. Какими были все вокруг нее.

И она, еще совсем недавно бывшая уверенной в том, что правильно, честно – уйти от мужа, быть одной, искать свою любовь, - как-то незаметно для себя стала эти правила менять.

И все чаще - смотря на мужа трезвым каким-то, холодным взглядом, думала:

- И вправду, мужик как мужик – чего мне еще надо…

- Да ладно - стерпится-слюбится…

Одно поколение рассказывало другому поколению все эти правила, что можно, что нельзя, какими быть, как жить, что делать, что не делать, что прилично, что неприлично. И все правила эти, сонм их, сводились к одному – быть как все и не быть собой, таким, какой ты есть.

Потому что быть таким, какой ты есть – это значит быть другим, особенным, уникальным - а это было опасно для кубиков – одинаковых, похожих один на другого. Так и до свободы можно было докатиться – свободы быть собой, свободы жить своей жизнью, свободы делать то, что хочешь делать и не делать того, чего не хочешь. Так можно было и до вседозволенности докатиться – это было уже просто невозможно допустить!

И одно поколение пугало другое поколение страшной этой вседозволенностью, мол, ты представляешь, что будет, если только разрешить каждому делать то, что он хочет? Это что же тогда произойдет!

И запуганные страшной этой перспективой – забывали они, что были они изначально наполнены Божьим светом, Божьей любовью, были они Божьими душами. И разреши они себе быть собой и жить своей жизнью, и делать то, что хочется и не делать того, что не хочется, - руководствовались бы чистой своей Божественной душой – и разве могла бы она плохое им посоветовать, к плохому их привести?!