И еще - любовь вырывала их из клеток.

Любовь вырывала их из их ячеек. Потому что любовь – позволение любить, любить всем сердцем, без границ ума и чужих правил – была наивысшей свободой. И если встречался кубик с таким шариком – свободным любить, любить ярко, сильно, свободно – куда было деваться кубику – как не вырваться на свободу?!

Многие кубики, испуганные такой непривычной, без рамок - свободой чувств - пытались затолкать себя обратно, вернуться в рамки своих привычек, простроенной, нормальной жизни. Пытались затолкать любовь в рамки правил, приличий, долга, обязанностей.

Но разве можно любовь - Божье проявление - куда-то затолкать? В чем-то закрыть?

И снова – любовь вырывала их из привычных их, ограниченных, рамочных жизней, и они становились свободными, легкими, парящими – самими собой, проживали минуты, часы или дни счастья, истинной своей жизни, жизни легкого Божественного шарика.

…Он любил ее. Он чувствовал. Он знал. Он был в ней – мыслями своими, чувствами он весь был в ней - в улыбке ее, в запахе ее волос. И все, что хотел он - это быть с ней, жить с ней, просыпаться рядом с ней. Но жена - глядя на него жестким каким-то, нелюбящим, даже враждебным взглядом, говорила ему:

- Я тебе все равно не дам уйти из семьи. Я тебе всю жизнь испорчу. Я тебе с ребенком видеться не дам. Я тебе всю карьеру твою поломаю…

И он, как бы теряя под жестким этим напором все свои чувства и желания, говорил только:

- Зачем? Зачем тебе нужно меня удерживать? Ты же не любишь меня. И не любила никогда. Ты же сама говорила, что выбрала меня из нескольких претендентов, как самого делового, надежного. Ты себе мужа выбирала как делового партнера. Но даже партнерство у нас не получилось…

Это ничего не значит, - мертвым голосом говорила жена. – Меня все вполне устраивает. У меня должен быть муж, у ребенка должен быть отец. И я не собираюсь перед людьми выступать в роли брошенки, - говорила она с ненавистью в голосе.

- Но зачем нам быть вместе? Просто – ради приличия? Зачем ребенку видеть эту ложь? Разве это правильно, разве это хорошо?! Я всегда буду любить его, буду рядом с ним, и всегда вас поддержу. Мы можем договориться жить по-другому…

Но она, как робот, жестко и ненавидяще отвечала:

- У нас семья, как у людей. Ты – мой муж. И я тебе не дам семью ломать…

И он опять терялся, - как объяснить ей, что семья – это, прежде всего, любовь, уважение друг к другу, это желание быть вместе, жить вместе, и если это потеряно – осталась лишь ложь…

Но правила, эти правила – лишали его слов. И он сам думал обреченно - что поделаешь, я женат, не суждено мне быть с любимой… И сам не замечал, что слово это «женат» - звучало как приговор, как ярмо.

И друзья его, жившие такой же жизнью, в которой не было любви, говорили:

- Эк, ты – чего захотел?! Любовь ему нужна! Любовницу себе заведи помоложе – и будет тебе любовь! Делай, как нормальные люди делают…

И он весь как будто мертвел от этих разговоров, и жил как заведенный, решив для себя, жить как все и соответствовать этим правилам, чтобы виной не мучиться. Ведь если не живешь ты по чужим правилам – всегда начинаешь себя виноватым чувствовать.

Но и отказаться от своей любви он не мог. Она жила в нем. Она не давала покоя. Она приходила к нему во сне, она приходила в мыслях. Имя ей было – имя его любимой. Оно – было в его губах, оно было написано в ветках дерева, растущего в его дворе. Она – образ ее - проплывал в облаке, запах ее чувствовался в воздухе. Она – любовь его - звала его, ждала его. Как мог он устоять?!

И душа его – живая, светлая - рвалась к ней, и он снова вырывался из жесткой этой, будничной правильной жизни, и мчался к ней, к своей любви. И сам – любил, любил, любил – и не было лучше мгновений в его жизни.