История Ларса 1 страница

Макс Ридли Кроу

Сага о героях

В поисках Пророка

История Ларса

Время неумолимо, как зубная боль. Солнце давно уже встало, и я рисковал опоздать на службу. Явиться не к сроку, едва получив мундир капитана стражи, – дурное начало. Но слуга не разбудил меня к сроку. «Молодой господин так сладко спал!» - охал старик. Разумеется, сладко! До полуночи мы с добрыми друзьями поили лучшим элем столичное отрепье во всех кабаках Эйнерина, празднуя моё назначение.

Форма, пошитая лучшими столичными портными, еще хранила запах нагретой в руках иглы. Металлические вставки были так натерты, что блики солнца слепили даже меня самого. Герб королевского рода украшал новенький кожаный панцирь на груди. Прохожие смотрели на меня с восторгом и завистью, и кто бы их осудил?

Я свернул с центральной улицы в сторону: так можно сократить путь, не рискуя угодить под копыта чьей-нибудь лошади. Не понимаю, почему мне приходится ходить пешком, тогда как могу позволить себе лошадь не только по титулу, но и по статусу? По какой роковой случайности сын Мадока должен передвигаться подобно лакею, тогда как в столице не протолкнуться из-за обилия карет и лошадей? Ничего, нужно еще немного потерпеть, закрепиться в должности, а там на каком-нибудь званом ужине пообщаться с принцем Эдрианом и попросить его исправить чудовищную несправедливость. Не сможет же он отказать сыну героя Эйнерина.

Вот она, кривая, как старушечий палец, улица Рыбаков. Правда, никакие рыбаки тут и рядом не валялись. Это одна из улиц бедняцкого квартала, которого обычно все сторонятся. Я бы тоже с удовольствием избежал прогулки по грязной мостовой, но не из-за опасений за свою жизнь (высокое положение способно защитить от любой напасти), а потому что здесь невозможно пройти и не запачкать ботинки. Название свое улица получила в память о мятеже, что вспыхнул около ста лет назад. Справиться с неумело организованным бунтом стражникам удалось всего за одну ночь. Они получили приказ избавиться от трупов, дабы не превращать мятежников в народных мучеников. Тела сбросили в доках под пирсы. Никто ничего так и не узнал бы о судьбе бунтарей, если бы покойные бунтари не запутались в рыбацких сетях. Никакого шума поднять не успели. Рыбаки получили прибавку к пенсии и снижение налога. Думаю, если бы не мой отец, я бы никогда не узнал об этом, и, как прочие граждане, недоумевал: почему ни один уважающий себя стражник не хочет дежурить ночью в районе доков. У рыбаков свои законы, и в случае недопонимания ни связи, ни деньги, ни личное обаяние не спасут от возможности стать кормом для рыб.

Послышался звук распахнувшихся ставен, и я едва успел отскочить назад, повинуясь чуткому инстинкту, прежде чем со второго этажа было выплеснуто содержимое помойного ведра. Фекалии и протухшая рыба чудовищным потоком хлынули вниз, на брусчатку. Брызги нечистот полетели во все стороны, едва не осквернив капитанскую форму. Хвала Создателю! – она осталась незапятнанной, как репутация моего рода. Весь справедливый гнев я обратил на то окно, откуда на меня было совершено дерзкое покушение.

- Эй! С тобой говорит капитан городской стражи! У меня хватит полномочий арестовать тебя и всех жильцов этого дома!

- Поцелуй меня в зад! – донеслось из окна.

Явно какая-нибудь очередная бездельница, с утра изображающая нищенку, а вечером заливающая горло дешевым пойлом на свое подаяние. Будь моя воля, я бы очистил весь город от этой гнили. Но в наших тюрьмах слишком мало места. Наверное, придется похлопотать об увеличении числа тюрем… или прибегать к смертной казни чаще.

Прошло чуть больше полувека с тех пор, как власть поделили между собой потомки династии Ливермор и глава Церкви. Принято считать, что с этого времени удалось объединить враждующие земли под покровительством епископа. Отчасти так оно и было, но порядка не прибавилось, ни в королевстве, ни в столице. Только добавило проблем. Раньше жилось проще: народ делился на стражников и горожан. Преступники получали заслуженное наказание: тюрьма или плаха. А сейчас жизнь защитника закона во много раз усложнилась. Кроме воров, убийц и прочего мелкого сброда появилась особая категория: государственные преступники. Под такое определение попадали все, кто сеял смуту, подвергая сомнению слово Церкви, кто призывал держаться старой веры, устраивал глупые ритуалы и пытался восстановить культ забытых богов. Очевидно, что стражникам не могли доверить борьбу с еретиками. Для этого была создана особая сила. Инквизиторы. Страшные люди! От одного взгляда на них мурашки бежали по коже, и даже самого себя не дивно было заподозрить в ереси. Мой отец недолюбливал их… мягко говоря. Открыто он не выказывал недовольство Церковью и ныне правящим епископом Конседином, но все еще, глубоко в душе, жил прошлым. Я родился двадцать пять лет назад, как раз в тот день, когда Конседин принял скипетр епископа из рук Хранителя церковных тайн. Всем, кто появился на свет в тот год или позже, не довелось узнать, какова была прежняя жизнь в Дорионе. Может, оно и к лучшему.

Я чуть было не пропустил поворот на улицу Королевской Милости. Еще одно место в нашей радостной столице, вблизи которого холодеют пятки. А все из-за этого серого здания, от которого веяло безнадегой, могильной сыростью и загубленными судьбами. Дом Послушания. Детский приют, созданный при жизни покойной королевы Шарлотты. Жуткое местечко, похожее на заброшенный склеп. Окна заколочены, стены обветшали, но никто не собирается ни реставрировать здание, ни снести его окончательно. Горожане верят, что это место проклято. Кто-то пустил слух, что в полночь вокруг приюта кружат неприкаянные призраки детишек. Церковь осуждала суеверие и грозилась расправой, но изловить того, кто удобряет подобные сплетни, невозможно. Кажется, об этом шепчутся все: от торговца до королевского повара. Не позавидуешь бедняге, которому поручат отыскать источник ереси.

Я почти бегом преодолел пустую улицу. Трудно избавиться от мысли, что через окна заколоченного приюта за мной кто-то наблюдает.

Через задворки торговых лавок - на площадь героев Дориона, где располагались казармы стражников и, собственно, мой кабинет. «Кабинет» - звучит солидно! Надо же, я уже месяц как примерил на себя должность главы столичных стражей порядка и закона, но осознание собственной значимости до сих пор поднимает настроение.

На площади, как всегда, было полно народу. Богатых и бедных бездельников развлекали уличные музыканты, со смирением прося всего одну звонкую монету за свой сомнительный труд. Их скромность было легко понять: покуда музыканты отвлекали зевак, воришки очищали их карманы и делили выручку с бродячими артистами. Заметив меня, несколько мальчишек прыснули врассыпную. Будто мне есть до них дело! Пусть простые стражники гоняются, а я не для того стал капитаном, чтобы всякой мелочью заниматься. Лев за мышами не охотится. Хм, пожалуй, это станет неплохим эпиграфом к моим мемуарам…

При входе в одноэтажную пристройку к казармам двое часовых приветствовали меня, прижав согнутую в локте руку к груди, сжимая кисть в кулак. Этот жест характерен только для стражи: единство силы и духа. Хотя, сомневаюсь, что над его глубоким смыслом кто-либо нынче задумывался.

В кабинете пахло пылью из-за вороха хранимых отчетов и дневников, которым не меньше полувека. К сожалению, заказанная у плотников мебель прибудет еще не скоро, и до тех пор мне предстоит пользоваться тем, что еще помнит годы службы моего отца. Да, это был его кабинет. И пока не избавлюсь от старья и не изменю обстановку, мне будет казаться, будто старик следит за мной.

- Господин Мадок!

Губы сами расплылись в улыбке. Два слова, а как ласкают слух! Прежде так называли только моего отца. Но теперь «господин Мадок» - это я, Эйрон Мадок. Даже не хотелось отчитывать вошедшего парня за то, что он позволил себе не постучать в дверь. Кажется, это Ивар. Да, точно, я запомнил его, потому что как-то столкнулся с ним… в одном месте. Впрочем, это не важно.

Опомнившись, стражник приветствовал меня, как того требует статут.

- По какому вопросу?

Быть капитаном не так уж и сложно, а вот выработать правильный тон общения с подчиненными – целая наука:

- У тебя ведь сегодня ночное дежурство вместе с…

- Бобом и Кайлом, - подсказал тот. – Так точно. Именно об этом я и пришел поговорить.

Ответ удивил, а точнее озадачил. Мое назначение встретили без особого ликования. Переход титула от отца к сыну не редкий случай, и все же стражники привыкли к прежнему капитану. Рональд Мадок был их предводителем долгих двадцать восемь лет, и когда он уступил свое место наследнику, для многих это стало неприятным известием. Мне плевать с самой высокой обзорной вышки, если честно. Должность давала безграничную власть… в пределах казармы. И все, кто не хотел прозябать ночи напролет в дежурствах на праздники, были вынуждены если и не целовать мои сапоги, то (как минимум) изображать почтение. Но еще никто не приходил в мой кабинет поговорить. Надо же, приятная неожиданность. В списке служащих напротив имени Ивара мысленно добавилась положительная галочка.

- Так все же, о чем речь? – я заложил руки за спину, как это часто делал отец, когда вызывал меня на серьезный разговор.

- Хочу с кем-нибудь поменяться сменой, - прямо сказал тот.

Я даже не успел перехватить движение бровей, прежде чем они выдали мое удивление таким заявлением.

- Поменяться? И какова же причина?

- Личная, - глядя мне в глаза, сказал он. – В статуте указано, что при наличии весомой личной причины, стражник имеет право поменяться дежурством с кем-либо.

Это правда. В последнее время я только и делал, что изучал этот статут, чтобы как-то скоротать свои дни на службе. В параграфе двадцать четвертом перечислялись причины, по которым дежурство могло передаваться от стражника к стражнику. Среди прочих была указана «весомая личная причина». Очень непродуманный пункт, который я считал абсолютно лишним. Вероятно, речь шла о свадьбе или похоронах, но почему-то это не было указано. Что ж, пока нет повода для недовольства. Главное не терять лицо и не позволять сесть себе на шею. Удовлетворять первую же просьбу подчиненных не солидно, так что беднягу Ивара ожидает внушительный и неоспоримый отказ.

- Если не ошибаюсь, в том же параграфе статута указано, что стражники могут обменяться дежурством самостоятельно, заверив свое решение у капитана. Найди того, кто согласится, и приходи вместе с ним.

- Иначе бы меня здесь не было, - с вызывающей прямотой сказал он. – Никто не захотел меняться.

Я скрестил руки на груди, даже не скрывая своего недоумения. Пока что разговор был бессмысленным и напоминал какую-то глупую детскую игру, в которой один игрок должен угадать, что хочет сказать другой.

- Так если ты никого не нашел, значит, сам отправляешься на дежурство, - медленно и внятно произнес я, надеясь, что простецких мозгов хватит осознать смысл отказа.

- Я так не думаю, - покачал головой Ивар.

Нехороший взгляд. Будучи еще ребенком, я приказал слуге выполнить за меня задание, оставленное моим отцом, и пригрозил, что в противном случае побеспокоюсь об его увольнении. Тот слуга тогда посмотрел на меня в точности, как теперь смотрел Ивар. Когда же я получил наказание от отца и просидел всю ночь в чулане, раскрылся тайный смысл этого взгляда.

Сомневаюсь, что Ивар станет жаловаться на меня старшему господину Мадоку, это было бы несколько странно, учитывая, что именно я являюсь капитаном стражи, но все же его уверенность настораживала.

- И в каком районе ты должен дежурить? – уточнил я, пытаясь придумать, как избавиться от назойливого парня.

- В доках.

Я даже хмыкнул. Почему же меня не удивляет, что никто не согласился поменяться?!

Выбирая дежурных для этого района, я, как и мой отец, руководствовался здравым смыслом. Провести ночь в доках и выжить имеют шанс только те, кто там родился или имеет какие-то дела с местными. На это закрывают глаза, поскольку в противном случае стражники очень быстро перевелись бы.

- Что же ты предлагаешь? - спросил я. – Согласно все тому же параграфу, я не имею права приказать кому-то поменяться с тобой.

- Конечно, - спокойно подтвердил Ивар. – Именно поэтому я к вам и пришел. Полагаю, меня бы могли заменить вы.

В какой-то момент слух решил подвести мен. Иначе как объяснить столь нелепое заявление из уст неразумной деревенщины? Он только что предложил мне пойти вместо него на ночное дежурство.

- Ты в своем уме? – не было даже сил сердиться, настолько нелепо звучали его слова. – Я твой капитан, с какой это стати…

- Ваш отец выходил на ночные дежурства, - заметил он.

- Мой отец великий человек.

Тут трудно не согласиться и глупо спорить.

- Более того, даже я дежурил несколько ночей…

- На Дворцовой площади, - подсказал Ивар.

Парень начал меня всерьез раздражать. Я презрительно сощурился, давая понять, насколько сильно надоело его общество. Странно, но мой грозный взгляд остался без внимания.

- Капитан стражи имеет право сам выбирать, где ему нести дежурства, - процедил я сквозь зубы.

С какой стати нужно перед ним оправдываться? Я мысленно зачеркнул положительную галочку напротив имени этого стражника и поставил там огромный жирный «минус». Надо будет с ним разобраться.

- Господин Мадок, - он сделал шаг вперед, - я полагаю, вы с большей готовностью пойдете мне навстречу, если ваш маленький секрет останется только между нами.

- Мой секрет?

Я некстати вспомнил то место, где мы столкнулись с Иваром. Это случилось возле сгоревшей псарни на окраине города. Новую псарню для бойцовских собак, входивших в число королевской армии, отстроили в другом районе, и старое здание осталось черной обуглившейся коробкой, на которую всем было жалко тратить время и силы. Мое укромное место. Люди там бывали нечасто, а от отцовского дома туда тайными путями можно добраться очень быстро. Там был мой тайник. Как раз под каменной статуей, изображающей собаку в стойке. Я почувствовал, как ладони становятся холодными и влажными, но попытался успокоить себя: откуда стражнику знать о том, для чего мне нужен тайник?

- Твои слова лишены смысла, - сказал я. – Предлагаю закончить этот разговор…

- Вы представляете, какой был бы скандал, если бы все узнали, что начальник городской стражи – вор?

Мне хватило сил не дернуться и не посмотреть на Ивара, хоть от его слов стало паршиво. Нет, это какая-то ошибка.

- Ты знаешь, какое наказание за поклеп? – спросил я, очень надеясь, что голос не дрожит.

- Безусловно, - с готовностью подтвердил Ивар. – Но если подкрепить слова доказательствами…

- Какими?!

- Отведу вашего отца к тайнику, - совершенно спокойно ответил он. – Предъявив немедленно обвинение в воровстве, я имею право задержать вас, и, поверьте, парни помогут. Конечно, в случае ошибки наказание было бы очень суровым. Но мы оба знаем, что я не ошибаюсь.

- Ты не сможешь доказать...

- Так давайте же проверим.

Я огляделся, чувствуя себя затравленным зверем, окруженным рычащей сворой собак. Вдали слышался охотничий горн…

Меня не покидало ощущение, что отец следит за мной из того дубового шкафа, сквозь гобелен. Казалось, что он в любой момент может объявиться в кабинете и тогда моя жизнь превратится в один сплошной кошмар, по сравнению с которым провести ночь в Доме Послушания – это детская забава.

Треклятый Ивар каленым сапогом размазал больную мозоль своего капитана. Я бы мог обмануть кого угодно, но не отца. Рональд Мадок знал постыдную слабость своего сына. Он сам отыскал первый тайник. Это было пятнадцать лет назад. Тогда я еще полагал, что сундук под кроватью – надежное место для всякого рода секретов, и хранил в нем безделушки, взятые в домах, где мы бывали на званых ужинах: золотую вилку, брошь, драгоценный камень из глазницы статуэтки. Меня как следует выпороли, и, естественно, велели выбросить сундук. Отец не стал требовать, чтобы я вернул эти вещи, но не потому, что пожалел, а потому что о таком позоре не должен был никто узнать.

С тех пор мне удавалось скрывать от него свое увлечение. Создатель свидетель, сколько раз я клялся себе, что прекращу, но был бессилен против этой… гхм, привычки. Новая должность вынуждала покончить с постыдным пристрастием, и все шло гладко, но... Будь проклята чернильница из королевской канцелярии!

- Так что на счет дежурства?

Я повернулся к нему. Теперь ясно, почему подлец смотрел с чувством превосходства. Что ж, он победил, но у меня еще осталась возможность сохранить остатки гордости.

- И как же воспримут прочие стражники, что капитан вышел на ночное дежурство в доки? – поинтересовался я.

- Превосходно. Скажу, что вы решили выручить меня в назидание прочим. Это поднимет вас в их глазах.

- Поднимет? – усмехнулся я.

Ивар настолько втоптал меня в грязь, что уже не было смысла изображать из себя нетронутую девицу. Я обошел стол и опустился в кресло. Теперь оно казалось особенно неудобным.

- Вы все меня презираете?

- Не сказал бы, что это верное слово, - ответил Ивар. – Скорее, сравнивают с вашим отцом, и сравнение не в вашу пользу.

- Я пробыл здесь всего месяц, - меня одолела такая усталость, что хотелось немедленно послать все к бешеным псам и уснуть.

- Не важно, - сдержанно ответил он. – Капитан Мадок прослужил десять лет в страже, прежде чем занять свое место, а вы просидели в кабинете при отце несколько лет и получили звание. За глаза мы называем вас Ларсом.

Очаровательно! Я уж думал, что нажрался дерьма сполна, но оказалось, что недостаточно. Ларс –не просто имя. Так звали короля, правящего задолго до нынешнего принца. Он был настолько мягкотелым и глупым, что за него все решения приходилось принимать его жене и советнику. И, хотя страна процветала благодаря их стараниям, монархия в тот период утратила былое уважение. С облегчением народ вздохнул лишь с приходом к власти сына Ларса, который был не только прекрасным королем, но и достойным человеком. Своим правлением он сумел вернуть значимость короне. Впрочем, неудачный опыт не был забыт людьми, и имя горе-правителя стало чем-то вроде оскорбления. Так называли человека, не справляющегося со своими обязанностями, незаслуженно получившего титул. Даже появилось выражение «Сменить Ларса» - то есть придти на чье-то место и исправить ошибки предшественника.

Не слишком-то приятно узнать, что меня считают таким же неудачником и ничтожеством, с которым необходимо смириться, как с холодами, и постараться переждать до оттепели. Боюсь, что тень отца, героя столицы и отважного капитана стражи, навсегда нависла надо мной. Что ж, так тому и быть.

- Привыкнете, - сказал я вслух.

- Я бы на вашем месте не слишком на это рассчитывал, - возразил Ивар. – Мне тридцать шесть лет, у меня трое детей, и я служу в страже, чтобы иметь возможность их прокормить. И другие здесь не ради смеха собрались. Как вдруг над нами ставят сопливого мальчишку, которому даже форму помогает надеть слуга.

Хм, ну про слугу-то, надеюсь, он просто угадал. Иначе придется поверить, что он следит за мной, а эта мысль кажется пугающей. Не берусь передать словами, как же мне безразлично отношение неудачников, которые за всю свою жизнь не смогли добиться ничего, что можно было бы передать по наследству своим детям. Думаю, Ивар это тоже прекрасно понимал, просто решил высказаться, пока находится в выигрышном положении и ничем не рискует. Что ж, буду благороден и прощу ему эту выходку. Прощу, но запомню.

- Значит, ты расскажешь всем, что капитан тебе помог? – уточнил я. – И никакого упоминания о псарне?

- Не думаю, что сгоревшая псарня заслуживает того, чтобы упоминать ее в разговорах, - пожал он плечами.

Отлично, мы друг друга поняли. Остается только надеяться, что отец обойдется без допроса, по какой причине я отправляюсь на ночное дежурство в доки. Единственный способ избежать этого – не возвращаться домой. Потом что-нибудь придумаю, но пока лучше не вызывать подозрений. Ивар дождался того, чтобы я в журнале заменил его имя своим и подкрепил замену печатью, и лишь после этого вышел из моего кабинета.

Тратить время было нельзя, пора наведаться к сгоревшей псарне. Мне предстояла тяжелая ночь, но я предпочел отложить размышления об этом и сосредоточиться на более важных вещах. Перепрятать тайник – вот, что необходимо немедленно сделать. Миновав площадь, я вновь пошел задворками, рассчитывая не столько сократить путь, сколько избежать встречи со знакомыми. Ярость от дерзкой выходки Ивара клокотала в жилах, так что я опасался, что мне не хватит выдержки, чтобы еще с кем-то любезничать.

Значит, они называют меня Ларсом. Превосходно. В таком случае, будет еще проще. Когда тебя уже презирают, нет нужды в притворстве, не стоит пытаться всем угодить. Пусть бесятся, пусть от зависти сожрут свои дырявые портки, но это я буду ужинать с принцем, и это мой сын унаследует должность капитана стражи.

Незаметно в свои объятия меня приняла улица Семи Песен. С приходом нынешнего епископа улица получила такое название. Прежде она именовалась улицей Семи Поцелуев. Подозреваю, что до епископа не донесли легкомысленный подтекст, иначе бы он придумал какое-нибудь другое название, а всех местных выслал бы на каторжные работы. Здесь были бордели. Само собой, с виду это были цирюльни, лавка благовоний и парочка трактиров, но все горожане прекрасно знали, что их ждет за дверью. Местные мастерицы славились тем, что за семь поцелуев способны вознести своих клиентов на вершину блаженства. Скажу откровенно, я однажды решил проверить, так ли это. Но не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, действительно ли поцелуев только семь. О счете было тяжело думать. Так или иначе, но прежнее название в новой интерпретации вызывало у старожилов только смех. Конечно, из почтения к Церкви (а точнее, из страха), улыбки приходилось прятать. И все же, проститутки теперь могли говорить, что их поцелуи отнесут на небеса, как семь церковных песен. Неплохой аргумент для набожных клиентов.

Днем здесь почти всегда пусто, хотя несколько дежурных кошечек стояли в тени сухого дерева, о чем-то переговариваясь и бросая ленивые взгляды по сторонам, выслеживая добычу. Бывает, что кто-то и днем сюда захаживает. Заметив меня, вернее, мою форму, мастерицы напряглись. Изредка даже у них бывают неприятности со стражей. Но пришел миг узнавания, и девушки расплылись в приветливых улыбках.

- Эй, красавчик! Не заскучал?

- Когда навестишь?

- Мои сладкие булочки скучают по тебе!

- Как и мои дыньки!

Я махнул им рукой, даже не оглядываясь. Нет, в списке частых клиентов мое имя не значилось. Просто так уж сложилось, что меня тяжело забыть. И не потому, что я, абсолютно пьяный, в компании таких же хмельных приятелей ввалился в их дом и высыпал на стол столько золотых, сколько они не зарабатывают за месяц. А потому, что я был сыном капитана стражи, уважаемого человека и героя. Известные люди, ставшие клиентами, поднимают престиж борделя. Вот и мое имя сыграло им на руку. Хотя от отца я тогда выслушал отнюдь не хвалебную речь.

Стараясь больше не столкнуться ни с кем знакомым, я добрался до сгоревшей псарни. Жуткое местечко для слабонервных людей. Поговаривают, будто в безлунные ночи в этих краях слышно леденящий кровь вой собак, сгорающих заживо. Живущие по соседству пожилые дамы часто жалуются на мигрень или бессонницу, объясняя это тем, что «собаки выли всю ночь, не давая уснуть». Это, конечно, полная чушь. Наш дом стоит неподалеку, поскольку до пожара это был один из хороших районов города. Окна моей спальни выходят на пожарище, и честно могу сказать: никакого воя по ночам не слышно, если только никакой городской сумасшедший не забредет в этот квартал.

Нетронутой огнем осталась лишь каменная статуя, изображающая плосконосую собаку с мощной челюстью. Говорят, хватку этой твари королевской породы нельзя разжать. Если же собаку убить, ее челюсть сведет судорога и избавиться от клыкастого капкана будет практически невозможно.

Отодвинув в сторону пучок сухой травы, я раскопал рыхлую землю плоским камнем, похожим на лопату, и достал сундучок. На вид он совсем прост, но основная его ценность была не во внешней привлекательности. Я купил его у старого торговца, что возит малые партии интересных вещиц из-за моря. Хранилище для моих секретов сделали мастера из Сармантии еще в те времена, когда местным жителям было дело до настоящего искусства. Сейчас-то их больше заботит собственное выживание. Подозреваю, что вскоре на территории некогда грозного соперника и в одночасье торгового союзника Дориона не останется ни одного сармантийца, который был бы жив и при этом свободен. Беженцы расползлись, как тараканы, по всему свету, утратив величие и превратившись в слуг, попрошаек, нищих, проституток и бандитов. Тем не менее, мой сундучок служил доказательством того, что прежде Сармантия славилась талантливыми ремесленниками. Дерево обработали особым составом, защищающим от влаги и огня, а замок невозможно было взломать. Убедившись, что никого поблизости нет, я снял с шеи цепочку с ключом и провернул в скважине. Вот они, виновники ночного дежурства. Нет, я не смог бы избавиться от них, даже при необходимости. Гребень из слоновой кости я взял на туалетном столике тетушки Дафны около полугода назад. Его подарила моя мама на свадьбу папиной кузине. А этот золотой кулон, позаимствованный у одной пышной дамы на очередном званом ужине, напоминал татуировку на плече моей няньки. Об этой отметине не знал никто, кроме меня. Мне было пять лет, и я случайно увидел ее обнаженной, когда она мылась. Тогда я ничего не понял, и удивился, что нянька так испугалась. Я побежал к отцу, и он сказал, что ничего страшного не произошло. Но в тот же вечер нянька исчезла. Уволил ли ее отец или она сбежала сама – не знаю. Только много лет спустя я узнал, что подобные татуировки – это символ знатных родов в Сармантии. Вероятно, бедняжка скрывалась здесь от своего прошлого в надежде спастись от расправы: в последнее время среди знатных сармантийцев повысилась смертность.

Так или иначе, но все, что было в этом сундуке, имело для меня большую ценность. Я хранил не чужие вещи, а крупицы дорогих для меня мгновений. Может, это и не очень хорошо со стороны закона, но, думаю, материальное воплощение делает зыбкие воспоминания крепче.

Теперь необходимо было отправиться на окраину города в Скорбную Рощу. Так называлось кладбище, которое и впрямь некогда располагалось в роще, пока город не расширился и не вырубил окружающие леса. Сонный сторож лениво скользнул по мне взглядом и ничего не сказал. Я положил пару серебряных монеток на блюдо для пожертвования.

Сказать, что меня распирала гордость от задуманного, значило бы соврать. Но больше мне некому было доверить тайну. Я прошел между рядами серых печальных и величественных памятников, к стоящим в стороне склепам. Тот, перед входом которого замерла высеченная из камня печальная дева, принадлежит моей семье. Здесь похоронены четыре поколения Мадоков. А еще здесь могила моей матери.

Запах столетней сырости и пыли, царивший внутри, ни с чем нельзя спутать. Высеченные надписи почти стерлись с каменных плит, и лишь на одном буквы были как прежде четкими. Испытывая странное щемящее чувство, я прикоснулся к табличке. Наверное, глупо – скучать по женщине, которую даже не помнишь. Мне было два года, когда ее не стало. Отец говорил о несчастном случае на охоте. Странно, по его же словам мама была против убийства животных ради развлечения, во что превращались охоты дворян. Отец почти не рассказывал о ней, только непременно сообщал, что она любила меня. И на том спасибо. Но почему тогда в доме не было ничего, что напоминало бы о маме? Ни портрета, ни каких-то безделушек. Все, что осталось на память, это гребень, украденный у тетки, да каменная табличка в семейном склепе. «Леди Л. Мадок». Когда-то я пытался выяснить, как звали мою мать, но отец только злился и прерывал все вопросы неоспоримым: «Она мертва. У нее больше нет имени». Странно, но даже тетушка Дафна, помнящая все сплетни десятилетней давности, не смогла ответить на простой вопрос. Впрочем, она почти всех называет: «дорогая» или «дорогой», даже если за глаза поливает грязью. Как же звали женщину, благодаря которой я появился на свет? Луиза? Лаура? Теперь никто не ответит, да и отец прав: какое это имеет значение теперь?

Я мысленно принес своей покойной матушке извинения за беспокойства, присел и потянул на себя крупный кирпич из стены. Нишу в склепе я обнаружил в глубоком детстве, и поначалу никому не сообщил о ней, потому что думал, что дух матери сквозь отверстие сможет покинуть могилу и явиться ко мне. Глупо, понимаю, но не для ребенка. Теперь же ниша могла оказаться действительно полезной. Убрав тяжелый камень в сторону, я поместил в углубление свой сундук и задвинул камень обратно. Он встал неровно, и немного выпирал, но, думаю, никто этого не заметит. Отец нечасто наведывался сюда. Пока мне не исполнилось двенадцать, мы бывали здесь на каждую годовщину смерти мамы, а потом этот обычай растворился в суете будней.

Надеюсь, мое сокровище никто не потревожит. Во всяком случае, пока жив наш род. Дело сделано, самое время вернуться на службу. Меня уже ожидало несколько рапортов о задержании воров и даже одного разыскиваемого убийцы. Я поставил свою подпись везде, где только было необходимо, разобравшись с тяжким бременем капитана стражи меньше чем за час. Затем закрыл дверь, сказав, что беспокоить меня можно будет только по очень важной причине, и лег спать прямо в кресле.

Проснулся я самостоятельно уже на закате. До дежурства оставалось пару часов. Как раз хватит, чтобы стряхнуть с себя сон и проверить, все ли у готово. Я прикрепил себе на пояс два меча в ножнах. Справа боевой, пользоваться которым следовало в крайних случаях. Слева – затупленный, его использовали в основном для устрашения, для обезоруживания противника и чтобы избежать множественных смертей при аресте. После применения заостренного оружия, в результате чего кто-либо пострадал, объяснительных нужно написать столько, что бумаги в канцелярии не хватит.