История Ларса 4 страница

- Церковь Пророка?

- Ты прав, мальчик, - мягко улыбнулась она, - Церковь - единственное, что нас объединяет. Но ее влияние в чужих землях еще слишком слабо. Его необходимо усилить, поддержать, приумножить.

- Какое это имеет отношение к тому, что здесь происходит? – проявил я нетерпение, которое долгое время удавалось скрывать.

- Самое непосредственное. Церковь говорит о чудесах, которые творил Лазериан при жизни. Ты ведь знаешь, что символизирует рубин в церковном символе?

Я кивнул. Конечно, это чудодейственная капля крови Лазериана, каждый знал это с рождения. Каждый, кто родился после появления церкви.

- Так вот, по приданию Лазериан, убедившись, что наши земли вняли его словам, двинулся дальше, на восток. Где он сейчас – никто не знает, но Дориону как никогда необходимо чудо. Пророк стал бы этим чудом. Миссия брата Рэми заключается в том, чтобы разыскать его.

- Разыскать? – переспросил я, не веря собственным ушам. – Но ведь ему должно было бы сейчас быть лет…

- Около восьмидесяти, - подсказала Айра. – Не так уж и много для столь могущественного человека, отмеченного милостью Творца и ставшего его наместником среди простых смертных.

Кажется, она откровенно смеялась надо мной. Оклеветал инквизитора, завел дружбу с еретиком… Так ли ошибался на мой счет епископ?

- Значит, вы не верите в Пророка, - не было смысла облекать это утверждение в вопросительную форму. И так все ясно.

- Я? – она подняла брови, - ну что ты. Вполне возможно, что некогда Лазериан и впрямь ходил босыми ногами по столичным мостовым. Хотя несколько странно, что мы с ним не встретились. Ведь я провела в Эйнерине всю свою жизнь.

- Шраванцы, подойдите! – крикнул брат Рэми.

Молчаливые южане, похожие в черных одеждах на горделивых воронов, двинулись к столу.

- Кто ваш предводитель? – спросил инквизитор.

- Считайте таковым меня.

Я только мельком увидел говорившего, мелькнувшего за спинами рослых заморских воинов. Как и его спутники, он носил особую одежду, которую в Шраване называли «Крылья сокола». Наряд состоял из легких шаровар, заправленных в высокие, почти до колена, замшевые сапоги, белой простой рубахи с круглым воротом, запахнутого на груди кафтана и одного либо двух поясов с ножнами и метательными ножами. Насколько я знал, воинам полагалась одежда песочного цвета, но предводитель отряда шраванцев был одет в черные цвета. Значит, его статус требовал особого обозначения. Что ж это за важная птица такая? Генерал?

- Мне нужно, чтобы ваши люди четко и доступно объяснили писарю свои имена, назвали род войск и звания, - пояснил Рэми медленно и громко, будто обращался к слабоумным или глуховатым.

Предводитель шраванцев повернул голову к своим землякам и обратился на своем языке, вероятно, переводя. Теперь я мог лучше рассмотреть его. Он очень молод, должно быть, мой ровесник, кожа светлее, чем у других жителей Шравана, светлые глаза миндалевидной формы и пепельные волосы длиной до лопаток. Сармантиец, чтоб меня! Как он очутился среди шраванцев и тем более возглавил их?

- Каков красавчик, да? – услышал я Айру.

Сомневаюсь, что она ждала от меня какого-то ответа. Ее взгляд приклеился к белобрысому «шраванцу», точно тот медом был намазан. Рэми проследил, чтобы остальные шраванцы справились с заданием, и повернулся к их предводителю.

- Отлично, теперь твое имя.

- Лис, - ответил он.

- Род войск, - тоненьким голосом произнес писарь, царапая пером бумагу.

- Телохранитель наместника Карама.

И снова все притихли. Надрывно скрипело расщепившееся перо…

Я не был силен в традициях и истории наших южных соседей, но легенды о телохранителях правителей Шравана слышал с раннего детства вместо сказок. Отец рассказывал о бесстрашных воинах, не знающих равных в боевом искусстве. В их землях, где вот уже почти столетие не утихают междоусобные войны, а к наместникам подсылают наемных убийц по несколько раз на дню, умелые личные защитники на вес золота или даже дороже. Телохранитель оставлял наместника в одном случае: если умирал. Тем удивительнее было присутствие его здесь.

Брат Рэми первый справился с оцепенением.

- Лис? – переспросил он, нахмурившись. – Это ведь не имя.

- Ты очень проницателен, - с серьезным выражением лица ответил тот.

- Я не могу его принять, - дрожащим голосом произнес писарь. – Мне нужны настоящие имена.

Рэми сжал губы и глянул на несчастного работника канцелярии так, что тот тихо ойкнул, кажется, пребывая на грани обморока. Инквизитор заскрежетал зубами и поднял взгляд на светловолосого «шраванца».

- Будь так любезен, назовись, как полагается, - процедил он сквозь сжатые челюсти.

- Зачем? – судя по тону, сармантиец и впрямь удивился этому предложению. – Назвать имя, данное мне матерью при рождении? Или то, которым меня кличут при дворе? Или сказать, как называет меня шахриар[1]? А, может, достаточно того имени, которое я счел возможным сообщить, чтобы ты мог закончить эту бессмысленную перепись и, наконец, приступить к более важным вещам? Мои люди не ели со вчерашнего вечера.

Еще немного, и из ноздрей брата Рэми вырвется дым. Во всяком случае, глаза его бешено вращались, а губы шевелились, произнося беззвучные проклятия. Он вышел из-за стола, взял шраванца, назвавшегося Лисом, за локоть, вызвав у того изумление, и отвел от столпившихся в тихий угол. Видимо, брат Рэми был так взбешен, что не заметил нас с Айрой, тихонько сидящих на лавке.

- Послушай, Лис или как ты там себя называешь, - негромко проговорил брат Рэми, угрожающе нависнув над тем, продолжая сжимать его локоть. – Ты окажешь невероятную услугу, если избавишь от всей этой спеси. Моим людям также нужен отдых и еда, но они молчат и терпеливо ждут, что и от вас требуется.

- Я не знаю, как зовут тебя, дорионец, - слишком мягко проговорил тот, - но ты тоже окажешь невероятную услугу, если отпустишь мой локоть.

Брат Рэми с досадой засопел, но руку убрал.

- Даю тебе один час, - жестко сказал «шраванец», - и если за это время мои люди не будут накормлены, мы выйдем в город и самостоятельно обеспечим себя подобающим отдыхом и пищей, хоть сомневаюсь, что это вообще возможно отыскать в вашей варварской стране. А если ты полагаешь, что стоящие у двери люди как-то смогут нам помешать, то глубоко заблуждаешься.

Прежде, чем брат Рэми ответил что-либо, он заметил нас. Под его тяжелым взглядом мне захотелось провалиться сквозь каменный пол. Унижение тем легче пережить, чем меньше у него свидетелей. Едва ли он простит мне невольное присутствие при проигранной перебранке. Рэми шумно засопел, как разъяренный бык, развернулся и ушел обратно к столу. Лис с некоторым удивлением посмотрел ему вслед, затем скользнул по нам с Айрой равнодушным взглядом, и величественно направился к своим землякам.

- Эх, мне бы годков сто сбросить, - мечтательно вздохнула моя собеседница.

Писарь сделал правильный вывод и не продолжал спор с предводителем шраванцев. Теперь пришел наш черед записываться. Я пропустил Айру вперед, а сам встал рядом. Что-то мне не слишком хотелось сейчас попадаться на глаза Рэми.

- Айра, - продиктовала женщина. – Совет Благостных.

Я недоверчиво посмотрел на нее. Неужели? Никто больше в комнате не обратил внимания на ее слова. Видимо, остальные уже знали. Айра обернулась ко мне и немного виновато улыбнулась. Совет Благостных –не просто общество при церкви. Их в народе называют цепными ведьмами. Прежде, когда еще в расцвете был культ Милосердной Девы, церквей не существовало. Никому не было дела, верит сосед в Создателя или поклоняется матушке земле. Те, кого нынче величают ведьмами и колдунами, собирались в общины, организовывали школы, передавая многовековые знания из поколения в поколение. Говорят, они были способны защитить от засухи, вылечить скот, поспособствовать щедрому урожаю, предсказать судьбу и многое другое. Не представляю, правда, как, обладая такой силой, они позволили Церкви одержать победу и превратить их в изгоев, а веру – в ересь. Тех, кого поймали инквизиторы, отправили на костер, другие сбежали. Но были и те, кто не хотел оглядываться через плечо всю жизнь, ожидая расправы. Они приняли приглашение Церкви, пришли под ее крыло и принесли присягу. Теперь все их силы направлялись на служение Пророку. Но, насколько мне известно, в Совете Благостных осталось немного служащих. Для церковников они все равно были еретиками, для своих собратьев – предателями. Горожане презирали их трусость и в то же время боялись необъяснимой силы, а сам я не знал, что именно чувствую. Вот почему у меня появилось малодушное желание отвести от Айры взгляд. И она это понимала, поэтому тихо вернулась на свое место.

Писарь поднял на меня усталые глаза. Брат Рэми, к невероятной удаче, отвлекся на беседу с кем-то из своих людей.

- Имя, - вздохнул работник канцелярии.

- Ларс.

После отречения я все равно останусь безымянным и безродным, так зачем же тянуть? И кроме оскорбительного прозвища как-то ничего не пришло на ум.

- Род занятий.

- Свободный человек.

Писарь даже не обратил внимания на мои слова. Он заполнил все графы, поставил подпись и с облегчением вздохнул. Уверен, в душе он одержал только что величайшую победу в жизни.

- Неужели вы покончили с этим невероятно сложным делом? – рядом оказался брат Рэми со всей накопившейся желчью. – В таком случае позвольте вас поздравить: самый тяжелый этап пройден, теперь остались сущие мелочи!

Я поспешно ретировался. Только не хватало попасть под горячую руку. Характер у брата Рэми тяжелый, и не хотелось бы записываться в его личные враги в первый же день. Судя по всему, нам предстоит долгое совместное путешествие и лучше соблюдать некий нейтралитет в отношениях... по возможности.

Айра снова завернулась в свой плащ и дремала. Я не стал подходить к ней и занял другую пустую скамейку. Прошло около получаса, и брат Рэми сообщил, что нам позволят отобедать. Со стороны инквизиторов послышались возгласы одобрения. Шраванцы продолжали хранить гордое молчание. Нас провели в столовую, где рядами стояли грубые столы и лавки. Я-то думал, у них здесь все в бархате и серебре, но, похоже, епископ не особо баловал своих воинов. Подали нам безвкусную чечевицу, с подливой, в которой белых кусков жира было больше, чем мяса. Если бы не нахлынувший на нервной почве голод, смотреть на это, с позволения сказать, «угощение» было бы тошно.

Шраванцы заняли отдельный стол, а мне пришлось сесть рядом с Айрой напротив инквизиторов. Глупо было бы сторониться этой женщины только из-за того, что она входит в Совет Благостных. Я тоже чужак в этой дружной компании, и выбор таков: оставаться одному или обзавестись хоть каким-то союзником. Едва ли церковники или шраванцы примут меня к себе с распростертыми объятиями, а отправляться в далекие края без возможности хоть словечком перекинуться – совсем тоскливо.

Айра посмотрела на меня внимательно, пока я размазывал кашу по тарелке.

- Они не станут относиться к тебе хуже за то, что ты сел рядом с ведьмой. Но если сомневаешься, можешь отсесть. Я не обижусь и порчу не нашлю, - произнесла женщина чуть слышно.

От ее слов по душе разлилась липкая гадость, называемая стыдом. Я по-прежнему оценивал людей как сын героя Мадока и начальник городской стражи. Пора уже отвыкать от этой роскоши. Я Ларс, без роду и племени, неугодный Церкви, чудом спасшийся от тюрьмы и пыток.

- Мне безразлично, что они думают, - хотелось верить, что ответ прозвучал уверенно.

- Чтобы это больше походило на правду, следовало говорить громче, - добродушно усмехнулась она. – Но для начала сойдет.

Напротив нас за столом оживились сытые церковники и принялись разговаривать, не слишком беспокоясь о том, что их могут услышать. Кто ж не знает такую породу? Они вроде тех собак, которые лежат в тени кабака и чешут за ухом, пока мимо не проедет карета, а тогда кидаются почти под самые копыта лошадей, лая на колеса. Наверное, в зверином мире это действие превозносит их над другими псами. Здесь та же самая история.

- Видели этого телохранителя? – спросил один из них, нарочно выделяя последнее слово с таким омерзением, точно подавился жуком.

- Ага, шраванец хренов, – отозвался обладатель невероятно широкого носа, который, кажется, занимал все лицо. – У него на всю рожу клеймо: сармантиец.

- Ага, - подтвердил парень с копной рыжих волос. – И как он пробрался к наместнику? В Шраване с этим строго.

- Да они там все того: с головой не дружат, - отозвался немолодой церковник, бритоголовый с седыми усами. – Верблюжатники, что с них взять?

- Похоже, полукровка… Папенька или маменька? – задумчиво побарабанил пальцами по столу другой инквизитор. – Нет, ну просто интересно!

- Да мать, конечно, - высказался широконосый. – Какая-нибудь сармантийская шлюха. Думаете, они только здесь за гроши продаются? И мужики у них – все равно что девки! В Доках ходит один такой, за медяк задом торгует. Как только пока под пирсы не попал! Чумной народ…

- Да кто ж на это отродье позарится? – фыркнул рыжий, обернувшись и глянув на Лиса, который обедал со своими земляками. – Ну, девки-то у них хороши, ведьмы!

- Опомнись, ты служитель церкви, - прикрикнул бритоголовый и тут же добавил, усмехнувшись в усы, - хотя бывают, конечно.

Инквизиторы загоготали, продолжая отпускать грязные шуточки в сторону сармантийцев. Сидящая рядом со мной Айра шумно вздохнула и, строго глянув на веселящихся церковников, громко сказала:

- Не будьте дураками. Думаете, он вас не слышит?

- Помолчи, ведьма, - рыкнул бритоголовый. – Или будешь воинов церкви поучать?

- Да пусть себе слышит, - безмятежно отозвался рыжий, - мы его не боимся.

- Тогда подойдите к нему и скажите это, глядя в глаза, - предложила Айра сдержанно.

Инквизиторы огрызнулись в ответ, но притихли. Я с интересом посмотрел на свою соседку. А она старушка не промах. Церковники побаиваются ее, хоть и кичатся. Как в детстве, когда кажешься себе уже достаточно взрослым, но все еще боишься переступить порог темной комнаты. Никогда не признаешься себе, что эта дрожь в коленках вовсе не от сквозняка. И, конечно, уже понимаешь, что тень не откусит пятку и под кроватью не сидит огромное мохнатое чудовище, но от одной мысли волосы на голове встают дыбом: «А вдруг?!»

Айра повернулась ко мне и подмигнула. Я посмотрел поверх голов представителей инквизиции на стол шраванцев. Те продолжали трапезничать в молчании, а Лис даже не глянул в нашу сторону. И все же, не сомневаюсь, он слышал все, что о нем говорили.

- Скажи, а почему с этим походом такая спешка? – спросил я Айру, когда наши соседи по столу разбрелись. - Если шраванцы успели прислать своих людей, то подготовка, должно быть, велась не один месяц.

Кроме нас в столовой остались только шраванцы и сидящий отдельно брат Рэми, обложившийся свитками. Уверен, этот последний не поднял бы глаза от бумаг, даже если бы в зал внезапно влетели голые танцовщицы и принялись трясти своими прелестями прямо перед его столом.

- Не один год, - поправила меня она. – Но одно дело – туманные разговоры и призрачные планы, а другое - решение епископа. Брат Рэми уже давно добивался от него разрешения, но получил ответ только нынче ночью, тогда же, когда стало известно о нападении Гофийской империи.

«И тогда же, когда представитель церкви занялся работорговлей, - подумал я. – Какое занятное совпадение».

- Шраванцы прибыли по приглашению Его Высочества, - продолжила Айра, - для содействия в поиске следов Пророка. На деле никто не знал, сколько им придется ждать до начала похода. Если бы не объявление войны, речь могла идти о годах. Можно сказать, этим мальчикам повезло.

Значит, от нас сейчас зависит судьба Дориона! От каждого в этом пестром отряде, и – чумные псы! – от меня тоже. Отправиться в неизвестность, чтобы спасти свой народ! Жаль, что было бы неуместно вскочить на стол и пуститься в пляс, но в душе я исполнил этот торжественный танец. Не удивительно, что брат Рэми так взъелся и что епископ был недоволен моим участием. Это действительно привилегия и почетная обязанность. Мог ли я накануне предположить, как извернется моя проказница судьба и куда заведет меня кривая дорожка из доков?! Айра улыбнулась со стариковской грустью. Наверное, мои мысли не были для нее секретом.

- Малыш, это не за тобой? – спросила она, глянув куда-то мне за спину.

У входа в столовую стоял Роналд Мадок. Я тут же оставил остатки обеда и направился к нему. Отец положил мне руку на плечо и вывел из столовой. Все в таком же молчании мы покинули Церковь. Оказавшись на залитой солнцем площади, я посмотрел на него украдкой. Как же он постарел. Седых волос стало больше, темные круги залегли под глазами, а веки отяжелели.

- Мы едем домой, - сказал он, подводя меня к карете.

Я не стал спорить, оказаться в родных стенах было бы не лишним.

- Его Высочество рассказал, - произнес он негромко. – Это большая честь.

Кроме нас в карете никого не было, и сомневаюсь, что кто-нибудь может нас подслушать, но почему-то ответил тоже шепотом:

- Так и есть.

Отец замолчал и повернулся к окну. Больше вопросов не последовало. Да и к чему были бы эти пустые разговоры?

Очутившись в своей комнате, я собрал рубахи, взял несколько пар штанов и чулок, сапоги и теплый шерстяной плащ с меховой отделкой. Огляделся. Почему-то именно сейчас, стоя в комнате, в которой прошла вся жизнь, я вдруг осознал, что могу никогда не вернуться. Не знаю, откуда взялись такие мрачные мысли. Война еще не началась, и если повезет, до нее вообще не дойдет, этот поход по сравнению с темницей все равно, что легкая прогулка, но сердце сжалось, как бывает в предчувствии беды. Я отмахнулся от этого неприятного ощущения и подошел к распахнутому окну. На глаза попались обугленные стены сгоревшей псарни. Унылое зрелище натолкнуло меня на одну идею. Как только раньше не вспомнил?

Подхватив тяжелый мешок со своими вещами, я спустился вниз по лестнице. Услышав шаги, навстречу вышел Роналд Мадок.

- Я бы хотел проведать маму.

Он не возражал. Кажется, таким безмолвным и согласным он не был никогда прежде. Львиная сила покинула его, оставив вместо себя лишь пугающую усталость. Я позволил старику-слуге обнять меня на прощанье, и мы с отцом покинули дом. Кучер направил лошадей в сторону улицы Королевской Милости. Мы редко ездили этой дорогой. Точнее сказать: почти никогда. Отец избегал этого места, во всяком случае, мне так казалось. Он никогда не заговаривал о заколоченном приюте и том, что в нем произошло. Странно, если учесть, что именно после событий в Доме Послушания мой родитель получил звание героя города. Но сейчас он был так погружен в свои мысли, что не заметил, как мы преодолели пустынную улицу. Отодвинув штору, я глянул на оставшийся позади мрачный приют. Даже сейчас мне казалось, что кто-то пристально смотрит на меня из пустых черных окон.

Мы остановились возле входа в Скорбную Рощу. Отец сделал движение, будто собирался выйти, но в то же время не проявил должного рвения. Я прекрасно понимал, в чем дело. Он не хотел идти. Думаю, потеря супруги осталась для него невыносимой болью, и проведывание могилы было тягостной обязанностью, не приносящей облегчения.

- Позволь, я сам.

Он сдержано кивнул, но в его отведенном взгляде мелькнула благодарность. Стыд вновь кольнул в груди: сопровождение отца было бы слишком некстати, и дело вовсе не в его чувствах. Закрыв за собой тяжелую дверь, я замер на какое-то время. Вдруг господин Мадок решит все же преодолеть свое нежелание и посетить семейный склеп. Но этого не произошло.

Я присел возле стены и, отодвинув камень, достал сундучок. Все, что нужно, это гребень. Единственная вещь, принадлежащая моей матери. Глупо? Возможно. Сентиментально? Не спорю. А еще смешно, наивно, и прочие. Плевать, никто ведь не узнает. Спрятав гребень за пазуху, я вернул сундук на прежнее место и закрыл камнем.

- Прощай, матушка, - я дотронулся до каменной таблички и вышел.

Отец ничего не сказал по моему возвращению. Кучер крикнул на лошадей и подхлестнул их поводьями.

- Ты должен отречься от меня.

Я знал, что рано или поздно это придется обсудить. Отречение – это серьезней, чем отсидеть денек в колодках. Чаще всего всё происходило за закрытыми дверями, но слухи умеют проползать в любые щели, как тараканы. Только один раз на моей памяти провели публичное отречение, но то скандальное дело не имело ничего общего с моим случаем. С приходом к власти Церкви процедура какое-то время имела пугающую популярность. Родители, которых признавали виновными в ереси, отрекались от своих детей, желая сохранить тем если не состояние, то хотя бы жизнь и свободу. Братья отказывались от овдовевших сестер, не желая содержать голодающее семейство за свой счет.

- Поступай, как должно, и живи с честью, - глухо отозвался мой отец.

Я посмотрел на своего старика и впервые за всю свою жизнь испытал к нему жалость. Не страх или почтение, уважение и, возможно, любовь, а именно жалость. Пусть меня лишили всего, но впереди ждало невероятное путешествие, которое, возможно, принесет не только искупление перед Церковью, но и славу героя. А что досталось моему отцу? Пустой дом и воспоминания о былом.

- Ты вернешься в городскую стражу?

Отец покачал головой:

- Не в мои годы. Назначу кого-нибудь. Только не Ивара, сам понимаешь.

Я усмехнулся, и на губах моего отца тоже появилось бледное подобие улыбки. Сердце сжалось от невероятной тоски. Да плевать, что у нас не заведено сопливых нежностей!

- Ты только дождись меня, папа.

Он повернул голову и впервые с того момента, как мы вдвоем покинули Церковь, посмотрел мне в глаза.

- И когда ты успел повзрослеть? – задумчиво спросил он.

А на самом деле это означало: «Не волнуйся за меня, сын, твой старик еще повоюет».

Наша карета остановилась у неприметного здания королевской канцелярии. Однажды мне уже приходилось здесь бывать, когда получал должность капитана стражи. В тот день казалось, что дом выглядит невероятно торжественно, а сегодня очевидным стало сходство канцелярии со склепом: серые стены снаружи, серые стены внутри, и тихие, почти незаметные люди-тени. Вслед за отцом я поднялся по лестнице на второй этаж и вошел в одну из множества безликих дверей. За столом сидел маленький человечек с длинным носом и розовыми веками, точь-в-точь, как тот писарь, которого чуть не растерзал Рэми.

- Мы давно ожидаем, - скрипучим голосом сообщил он и ткнул длинным носом в сторону песочных часов у себя на столе. – Вы полагаете, у канцелярии нет более важных дел?

Он отождествлял себя со всей конторой, повелитель печатей и властелин чернил. Обычно у этих людей очень маленькие… оклады. Да, несомненно. Отношение писарей к посетителям напрямую зависело от того, по какому вопросу те пожаловали. Когда я получал капитанский чин, работник канцелярии стелился как сармантийский попрошайка, смотрел заискивающе в глаза и обращался не иначе, как «достопочтенный господин». А нынче этот крысенок морщится, как от неприятного запаха, и жалеет лишней песчинки из своих часов.

Он, не глядя на нас, позвонил в колокольчик, и принялся заполнять бумаги. В дверь зашел лысый низенький человек, похожий на крота. Хранитель канцелярской печати.

- Господин Рональд Мадок, - обратился писарь к моему отцу, не поднимая головы, - подтверждаете ли вы, что в здравом уме, добровольно и без принуждения, не руководствуясь получением скрытой выгоды, и без желания нанести какой-либо вред государству или Церкви лишаете своего сына родового имени, тем самым избавляя его от любых прав на наследство и привилегий?

Отец шумно вздохнул. Мне на миг показалось, что он может ответить слишком резко, и усложнить без того не простую ситуацию. Но Рональд Мадок распрямил плечи, как человек, готовый с честью встретить пугающую неизбежность:

- Да, я подтверждаю.

Писарь что-то записал и, обмокнув перо в чернильницу, произнес:

- Эйрон Мадок, с момента подписания сего документа вы лишаетесь права претендовать на отношение к роду Мадоков, будете вписаны под новым именем, а любое использование отщепленной фамилии будет расценено, как мошенничество. За это полагается наказание в виде лишения свободы на срок до двух месяцев либо работа в шахте в течение недели, или же денежная компенсация, назначенная в судебном порядке.

Я поставил свою подпись рядом с росчерком отца. Документ скрепила печать, надежная, как удар топора.

Мы спустились по лестнице, вышли на улицу и остановились у входа. Как просто стать чужими людьми в одночасье. Казалось бы, это всего лишь чернильные символы на бумаге, формальность. Но почему-то казалось, что оболочка, с момента рождения защищающая маленького мальчика от целого мира, лопнула.

- Прощай, сын, - сказал Роналд и крепко обнял меня.

Я не помню, когда он вообще проявлял подобные чувства, а потому даже растерялся. Немного скованно похлопал его по спине и сказал банальное:

- Береги себя.

Он развернулся и сел в карету. А я, постояв немного на месте, побрел к Дворцовой Площади. Каждому из нас сейчас нужно побыть одному, и лишнее время, проведенное вместе, только сделает прощание еще тягостнее.

Улица святого Антония была названа в честь близкого друга и соратника Пророка Лазериана, и здесь располагались лавки самых дорогих портных столицы. Пахло выделанной кожей, приторными красками, влажной шерстяной нитью и дорогими благовониями. В суете мимо пробегали горожане, занятые своими делами, но почему-то казалось, что каждый из них незаметно косится в мою сторону и тут же отводит взгляд, будто застыдившись. Конечно, они не могли знать, что отныне я больше не сын героя Эйнерина, не капитан стражи, даже не Эйрон Мадок. Я никто.

- Эй, красавчик!

По улице, виляя юбками, плыли две милашки с улицы Семи Песен с невинными корзинками цветов в руках. Одна из них помахала мне:

- Когда юный капитан проведает нашу обитель? Мы хотим отдать честь господину начальнику стражи!

С этими словами она прихватила себя за грудь, выпятив пышные губки. Я отвернулся и прибавил шагу.

- Слушайте! Слушайте!! – надрывался глашатай, - нынче после вечерней службы все жители Эйнерина соберутся на Дворцовой площади, дабы услышать слово Его Превосходительства епископа Конседина!! Слушайте!! Слушайте!

Интересно, о чем епископ сообщит? Возможно, о войне или о предстоящем походе. Иди о начале поста. Не представляю. Впрочем, вряд ли у меня будет время послушать.

На этот раз инквизиторы пропустили меня в Церковь, не задавая никаких вопросов. Память у ребят была отличная, видимо. Стоило очутиться в зале, как рядом снова возник тот же мальчик-ученик, и в этот раз он провел на задний двор. Здесь расположилась широкая площадка, поделенная на секторы для верховой езды, для фехтования, и для стрельбы из лука и арбалета. Тесновато, но к чему излишества? Значит, вот где инквизиторы оттачивали свое мастерство! Не думал, что смогу побывать в кузне церковных воителей.

Двое шраванцев, вздымая сапогами пыль и солому, демонстрировали свое мастерство в фехтовании. Их предводитель по имени Лис стоял поблизости, следя за каждым движением и отдавая какие-то команды. Южане предпочитают более легкое оружие, нежели наши воины, что и не удивительно: в краях жарких песков никто не пользуется тяжелыми доспехами. Там имеет значение лишь быстрота и ловкость владения клинком, тогда как в наших широтах нанести вред врагу возможно, пробив его металлическую защиту.

А красиво они выплясывали со своими узкими мечами, похожими чем-то на сабли. Плавность движений завораживала, они словно кружились в воде, невесомые и молниеносные. Клиновидные рукава верхней одежды вздымались точно крылья при каждом взмахе, серебряным огнем вспыхивало солнце на лезвии…

Я так увлекся зрелищной тренировкой шраванцев, что не заметил подошедшего брата Рэми.

- О, прекрасная леди, надеюсь, вы собрали все свои шляпки?

Моя неожиданность сменилась удивлением.

- Ах, это ты, - он принял озадаченный вид, - а я полагал, что какая-то девица решила скрасить нашу компанию, и принесла свои лучшие бальные платья.

Инквизитор кивнул на мешок, стоящий между нами. Судя по всему, настроение у него по сравнению с утром не изменилось в лучшую сторону. Но на этот раз нападки были совершенно несправедливыми.

- Вы полагаете, что мне не стоит брать эти вещи? – поинтересовался я у него. – Что ж, тогда давайте озадачим портных, у которых, похоже, и так проблем хватает. Списки ведь только утром подали. Конечно, я мог бы порадовать их и сказать, что всем необходимым уже обеспечен, или же утопить свой мешок, и добавить им работы. Что же выбрать, ума не приложу!

Брат Рэми позволил увидеть ярость в своих глазах и пугающе тихо произнес:

- Я имел честь беседовать с Его Превосходительством епископом Конседином. Не сомневаюсь, ты привык, что все обращаются с тобой как с принцессой благодаря богатству, титулу и заслугам твоего отца перед городом. Но это в прошлом, дитя мое. С сегодняшнего дня все будет иначе. Начнешь чистить и кормить лошадей, выполнять каждое требование, каждый приказ, каким бы абсурдным и странным он тебе ни казался.

- Значит, вы берете меня в качестве слуги? – уточнение в данном вопросе не помешает.

- Нет, дитя, - неожиданно улыбнулся он, - слугам обычно доверяют, а тебе – нет. Я буду следить за каждым твоим шагом.

- Будьте так любезны. Сомневаюсь, что тогда у вас останется время для священной миссии, но ведь это такие мелочи.

Он злобно сверкнул глазами, развернулся и пошел прочь, к оружейникам. Те стояли у стены, разложив перед собой на мешковине весь свой товар: мечи, булавы, кинжалы, ножи. Возле них толпились почти все инквизиторы и даже двое шраванцев. Как дети на ярмарке возле лотка торговца пирожками.