Глава двадцать вторая Булгаков и его дополнение к анализу Маркса

Второй критик народнического скептицизма С. Булгаков решительно отвергает роль «третьих лиц» Струве как якоря спасения капиталистического накопления. Он только недоумевает по поводу этой теории. «Большей частью экономистов (до Маркса), – говорит он, – вопрос решался в том смысле, что необходимы какие-либо «третьи лица», чтобы в качестве deus ex machina разрубить гордиев узел – потребить прибавочную стоимость. Такими лицами являются то роскошествующие землевладельцы (у Мальтуса), то роскошествующие капиталисты, то войско и т. п. Без таких экстраординарных средств прибавочная стоимость не может найти себе сбыта: она залеживается на рынках, вызывает перепроизводство и кризисы»¹. «Таким образом, г. Струве предполагает, что капиталистическое производство в своем развитии может «опираться» на потребление каких-то фантастических третьи лиц. Но где же источник покупательной силы

¹ С. Булгаков, «О рынках при капиталистическом производстве». Теоретический этюд. Москва, 1897, стр. 15.

этой grand public, имеющей своим специальным назначением потребление прибавочной стоимости? ¹ Со своей стороны Булгаков прямо сводит всю проблему к анализу всего общественного продукта и его воспроизводства, как он дан Марксом во втором томе «Капитала». Он прекрасно понимает, что для решения вопроса о накоплении нужно сперва начать с простого воспроизводства и выяснить себе его механизм, что здесь важно отдать себе отчет, с одной стороны, о потреблении прибавочной стоимости и заработной платы тех отраслей производства, которые производят продукты, не предназначенные для потребления, и с другой стороны, об обращении той части всего общественного продукта, которая представляет собою потребленный постоянный капитал. Это, по выражению Булгакова, совсем новая задача, которая даже не сознавалась экономистами и была поставлена только Марксом. «Для разрешения этой задачи Маркс разделил все капиталистически производимые товары на две обширные и существенно противоположные категории: средств производства и предметов потребления. В одном этом делении больше теоретического смысла, чем во всех предшествовавших словопрениях относительно теории рынков»².

Итак, Булгаков – явный и восторженный приверженец марксовой теории. Задачу своего этюда он формулирует как теоретическую проверку учения, что капитализм не может существовать без внешних рынков. «Для этого автор воспользовался очень ценным, но почему-то не утилизированным в науке анализом общественного воспроизводства, который дает К. Маркс во втором отделе II тома «Капитала». Хотя этот анализ не может считаться законченным, но. думается, даже в теперешнем необработанном виде он дает достаточное основание для иного решения вопроса о рынках, чем то, представителями которого являются гг. Николай -он, В. Воронцов и др. и которое они считают свойственным К. Марксу»³. Решение, которое вывел Булгаков из самого Маркса, он формулирует следующим образом: «Капитализм может существовать при известных условиях исключительно внутренним рынком; нет внутренней необходимости, свойственной капиталистической форме производства, – необходимости, в силу которой внешний рынок может поглотить избытки капиталистического производства. Таков вывод, к которому пришел автор на основании изучения упомянутого анализа общественного воспроизводства».

Теперь мы крайне заинтересованы, в чем заключается ход булгаковского доказательства приведенного тезиса.

Прежде всего оно окажется неожиданно простым. Булгаков правильно передает известную нам марксову схему простого воспроизводства с комментариями, которые делают честь его уму. Затем он приводит тоже знакомую марксову схему расширенного воспроизводства, и этим искомое доказательство дано. «На основании сказанного не представляет трудности определить, в чем будет состоять накопление. I (подразделение средств производства) должен изгото-

¹ L. с., стр. 32, примечание.

² L. с., стр. 27.

³ L. с., стр. 2-3.

вить прибавочные средства производства для расширения производства у себя и у II, а II будет доставлять добавочное количество предметов потребления, нужное для увеличения переменного капитала I и II. Если откинуть денежное посредство, то расширение производства сведется к обмену добавочного количества продуктов I, нужного для II, на добавочное количество продуктов II, нужное для I». Итак, Булгаков следует в точности изложению Маркса и совершенно не замечает, что его тезис до сих пор все еще остается на бумаге. Он думает, что он при помощи этих математических формул разрешил вопрос о накоплении. Что можно себе представить пропорции, которые он списывает у Маркса, – в этом нет никакого сомнения. Столь же несомненно то, что если расширение производства имело место, то оно может быть выражено в этих формулах. Но Булгаков упускает из виду главный вопрос: д л я к о­ г о же происходит расширение производства, механизм которого он исследует? Раз накопление может быть представлено на бумаге в математических пропорциях, то оно, стало быть, уже совершилось. Объявив вопрос решенным, он однако тотчас же при попытке ввести в анализ денежное обращение наталкивается на вопрос: откуда у I и у II берутся деньги для покупки добавочных продуктов? Мы видели, как больное место в анализе Маркса – подлинный вопрос о потребителях для расширенного производства – постоянно выступает вновь в форме неправильно поставленного вопроса о добавочных денежных источниках. Булгаков здесь рабски следует марксову методу исследования и перенимает ту же самую неправильную постановку вопроса, не замечая заключающегося в ней перехода на другую проблему. Он, правда, устанавливает, что «Маркс сам не дает ответа на этот вопрос в тех черновых рукописях, по которым составлен II том «Капитала». Тем интереснее должен быть ответ, который русский ученик Маркса пытается дать от себя.

«Наиболее соответствующим всему его (Маркса) учению нам представляется, – говорит Булгаков, – следующее решение. Новый переменный капитал в денежной форме, который II доставляет для I и для себя самого, имеет товарный эквивалент в прибавочной стоимости II. Мы видели уже при рассмотрении неизменного воспроизводства, что капиталисты должны сами пускать в обращение деньги для реализации своей прибавочной стоимости, и эти деньги в конце концов возвращаются обратно в карман капиталиста, их затратившего. Количество денег, нужных для обращения прибавочной стоимости, определяется по общему закону товарного обращения ценностью представляющих ее товаров, разделенной на среднее число оборотов денег. Этот же закон имеет силу и здесь. Капиталисты II должны иметь известную сумму денег для обращения своей прибавочной стоимости, должны иметь, следовательно, известный денежный запас. Запас этот должен быть достаточен, чтобы его хватило для обращения как той части прибавочной стоимости, которая составляет фонд потребления, так и той части, которая должна быть накоплена в виде капитала». Далее Булгаков развивает ту точку зрения, что для вопроса о том, сколько необходимо в стране денег для обращения определенного количества товаров, совершенно безразлично, представляет ли часть этих товаров прибавочную стоимость, или нет.

«Общая же задача, откуда вообще берутся в стране деньги, разрешается в том смысле, что деньги эти доставляются золотопромышленником». Если для расширения производства в стране требуется больше денег, то производство золота соответствующим образом расширяется¹. Итак, мы в конце концов удачно пришли к тому самому золотопромышленнику, который уже у Маркса играл роль deus ex machina. Нужно признать, что Булгаков не оправдал тех надежд, которые возлагались на его новое решение проблемы. «Его» решение вопроса ни на шаг не подвинулось вперед по сравнению с анализом, выполненным Марксом. Оно сводится к следующим трем чрезвычайно простым положениям: 1) Вопрос: сколько нужно денег, чтобы реализовать капитализированную прибавочную стоимость? Ответ: столько, сколько нужно согласно общему закону товарного обращения. 2) Вопрос: откуда у капиталистов берутся деньги для реализации капитализированной прибавочной стоимости? Ответ: они должны их иметь. 3) Вопрос: откуда деньги вообще берутся в стране? Ответ: от золотопромышленника. Метод объяснения, который по своей исключительной простоте скорее подозрителен, чем соблазнителен.

Остается еще однако опровергнуть теорию о золотопромышленнике в качестве deus ex machina капиталистического накопления. Сам Булгаков прекрасно опроверг ее. 80-ю страницами дальше он в совершенно иной связи – именно в связи с теорией фонда заработной платы, с которой он без видимых оснований пускается в пространную полемику, – приходит опять к золотопромышленнику. Он развивает здесь неожиданно следующую решительную точку зрения.

«Мы уже знаем, что в ряду производителей имеется золотопромышленник, который, с одной стороны, умножает абсолютное количество денег, обращающихся в данном обществе, даже при неизменном воспроизводстве, а с другой стороны, покупая средства производства и предметы потребления, он сам не продает никакого товара, уплачивая за свои покупки прямо непосредственным меновым эквивалентом, составляющим продукт его собственного производства. Итак, не может ли оказать золотопромышленник услугу, покупая у II всю накопляемую им прибавочную стоимость и уплачивая ему за нее золотом, которое II потом и употребит на покупку средств производства у I и на добавочный переменный капитал при расширении производства, т. е. на покупку добавочной рабочей силы. Истинным внешним рынком таким образом является золотопромышленник.

«Но это – совершенно абсурдное предположение. Признать его – значит поставить расширение производства в зависимость от расширения производства золота (Браво!). Это предполагает в свою очередь такой рост золотого производства, который совершенно не соответствует действительности. Ведь, если золотопромышленник через посредство своих рабочих будет обязательно покупать у II всю долю расширения его производства, это значит, что его переменный капитал будет расти не по дням, а по часам. Но соответственно должен расти и постоянный капитал и прибавочная стоимость, следовательно все золотое производство должно принять прямо чудовищные размеры

¹ L. с., стр. 50-55.

(браво!). Вместо того, чтобы проверять статистически это нелепое предположение (что впрочем едва ли возможно), достаточно указать на один факт, который сам по себе даже достаточно уничтожает это предположение. Факт этот – развитие кредита, сопровождающее развитие капиталистического хозяйства (браво!). Кредит стремится уменьшить (конечно, относительно, а не абсолютно) количество образующихся денег и является необходимым коррелятом развития менового хозяйства, которое иначе нашло бы скоро свои пределы в недостатке металлических денег. Я не считаю нужным доказывать здесь цифрами, как ограничена теперь роль металлических денег в меновых сделках. Таким образом сделанная гипотеза стоит в прямом и очевидном противоречии с фактами и потому должна быть отвергнута»¹.

Брависсимо! Очень хорошо! Но этим Булгаков сам «отверг» свое единственное прежнее решение вопроса, как и через кого реализуется капитализированная прибавочная стоимость. Впрочем он в этом самоопровержении изложил только несколько подробнее то, что сказал уже одним словом Маркс, когда он назвал «нелепой» гипотезу о золотопромышленнике, поглощающем всю общественную прибавочную стоимость.

Подлинное решение у Булгакова, как и вообще у русских марксистов, которые обстоятельно занимались этим вопросом, лежит совсем в другом месте. Как он, так и Туган-Ба­ра­новс­кий и Ильин напирают главным образом на то, что противная сторона – скептики в вопросе о возможности накопления – делает главную ошибку в анализе стоимости всего продукта. Скептики – особенно Воронцов – принимали, что весь общественный продукт состоит из средств потребления, и исходили из того неправильного представления, что потребление вообще является целью капиталистического производства. Здесь, – заявляют марксисты, – находится источник всех недоразумений, и из этого источника вытекают воображаемые затруднения реализации прибавочной стоимости, над которыми скептики ломали себе голову. «Благодаря этому ошибочному представлению, эта школа создала себе несуществующие трудности: так как нормальные условия капиталистического производства предполагают, что потребительный фонд капиталистов составляет только часть, и притом небольшую, прибавочной стоимости, большая же часть ее отчисляется на расширение производства, то, очевидно, тех трудностей, которые представлялись этой школе (народникам), на самом деле не существует». Кажется поразительным, с какой самоуверенностью Булгаков упускает здесь из виду проблему и даже не догадывается, что как раз при предположении расширенного воспроизводства становится повелительным вопросом: д л я к о ­г о? – тот самый вопрос, который при предположении личного потребления всей прибавочной стоимости является второстепенным.

Все эти «воображаемые трудности» исчезают, как дым, благодаря двум открытиям Маркса, которые его русские ученики постоянно преподносят своим противникам. Открытия эти следующие: во-первых,

¹ L. с., стр. 132.

² L. с., стр. 20.

стоимость общественного продукта состоит не из v+m, а из c+v+m и, во-вторых, с прогрессом капиталистического производства часть (с) в этой формуле становится все больше по сравнению с (v), и капитализированная часть прибавочной стоимости растет в то же самое время по сравнению с потребленной. Исходя из этого, Булгаков излагает целую теорию об отношении производства к потреблению в капиталистическом обществе. Она играет у русских экономистов и в особенности у Булгакова столь важную роль, что необходимо с нею in ex­ten­so познакомиться.

«Потребление, удовлетворение общественных потребностей, – говорит Булгаков, – составляет лишь побочный момент обращения капитала. Размеры производства определяются размерами капитала, а не объемом общественных потребностей. Развитие производства не только не сопровождается ростом потребления, но находится в антагонизме с последним. Капиталистическое производство не знает иного потребления, кроме платящего, а платящими потребителями могут быть те, которые получают заработную плату или прибавочную стоимость, и их покупательная сила точно соответствует размерам этих получений. Но мы видели, что основные законы развития капиталистического производства стремятся сократить относительную долю переменного капитала и потребительного фонда капиталистов (хотя она и возрастет абсолютно). Поэтому можно сказать, что р а з ­в и ­т и е п р о ­и з ­в о д с т ­в а с о к ­р а ­щ а ­е т п о т ­р е б ­л е ­н и е ¹. Таким образом условия производства и потребления находятся в антагонизме между собою. Расширение воспроизводства не совершается и не может совершаться за счет прибыли потребления. Между тем это расширение есть внутренний, имманентный закон капиталистического производства, принимающий для каждого отдельного капиталиста суровую форму конкуренции. Выход из этого противоречия заключается в том, что рынком для добавочного количества продуктов является само расширяющееся производство. «Внутреннее противоречие разрешается расширением внешнего поля производства» (Капитал, т. III, стр. 189.) (Булгаков цитирует здесь положение Маркса в совершенно превратном смысле, но к этому придется еще вернуться в дальнейшем). Как это возможно, было только что показано (Булгаков имеет в виду анализ схемы расширенного воспроизводства. При этом, очевидно, большая часть этого расширения приходится на I подразделение, на производство постоянного капитала, и лишь меньшая (относительно) часть приходится на II подразделение, которое имеет непосредственное значение для потребления. В одном этом движении соотношений I и II подразделений достаточно ясно выражается та роль, которую играет в капиталистическом производстве потребление, и красноречиво указывается, каков главный рынок сбыта капиталистических товаров»²... «И в этих узких рамках (заинтересованности в прибыли и кризисов), этим тернистым путем капиталистическое производство способно к безграничному расширенно, несмотря или даже вопреки сокращению потребления. В русской литературе не раз указывалось на невозможность значительного ро-

¹ Подчеркнуто у Булгакова.

² L. с., стр. 161.

ста капиталистического производства без внешних рынков вследствие сокращения потребления. При этом совершенно неправильно оценивалась роль потребления при капиталистическом производстве, упускалось из виду, что и цель капиталистического производства не потребление, что оно существует не ростом потребления, а расширением внешнего поля производства, которое и является рынком для капиталистически производимых продуктов. Разрешением неразрешимого вопроса, – найти средства увеличить потребление, которое организация капиталистической формы производства стремится сократить, мучился целый ряд исследователей школы Мальтуса, неспособных удовлетвориться поверхностным гармонизмом школы Рикардо и Сэя. Лишь Маркс дал анализ действительной связи, он показал, что рост потребления роковым образом отстает и не может не отставать от роста производства, каких бы «третьих лиц» ни изобретали. Поэтому потребление, размеры потребления никоим образом не могут служить н е ­п о с ­р е д с т ­в е н ­н о й границей расширения производства. Капиталистическое производство платится за отклонения от этой истинной цели производства кризисами, но оно от потребления не зависит. Расширение производства имеет своей границей, как это указано выше, размеры капитала и зависит только от этих последних»¹.

Теория Булгакова и Туган-Ба­ра­новс­ко­го подсовывается здесь прямо Марксу: русским марксистам казалось, что эта теория следует непосредственно марксову учению и что она органически в него входит. Еще отчетливее формулирует ее Булгаков в другом месте как прямое объяснение марксовой схемы расширенного производства. После того как в стране появляется капиталистический способ производства, его внутреннее движение начинает развиваться по следующей схеме: «Производство постоянного капитала составляет I подразделение общественного воспроизводства, которое предъявляет уже самостоятельный спрос на предметы личного потребления, в размере переменного капитала этого I подразделения и потребительного фонда капиталистов I. II в свою очередь предъявляет спрос на продукты I. Т а ­к и м о б ­р а ­з о м у ж е в н а ­ч а ­л е к а ­п и ­т а ­л и с ­т и ­ч е с ­к о ­г о п р о ­и з ­в о д с т ­в а с о з ­д а ­е т ­с я з а м к ­н у ­т ы й к р у г, в к о ­т о ­р о м к а ­п и ­т а ­л и с ­т и ­ч е с ­к о е п р о ­и з ­в о д с т ­в о н е з а ­в и ­с и т н и о т к а ­к о ­г о в н е ш ­н е ­г о р ы н ­к а, а с а ­м о с е ­б е д о в ­л е ­е т и в к о ­т о ­р о м о н о с п о ­с о б ­н о к а в ­т о ­м а ­т и ­ч е с ­к о ­м у, т а к с к а ­з а т ь, в о з ­р а с ­т а ­н и ю п у ­т е м н а ­к о п ­л е ­н и я»². В другом месте он настолько увлекается, что дает своей теории следующую неуклюжую формулировку: «Единственным рынком для капиталистического производства является само это производство»³.

Все дерзновение этой теории, ставшей в руках русских марксистов главным орудием, которым они в вопросе о рынках побили своих противников – народнических скептиков, только тогда может быть правильно оценено, если вспомнить, в каком поразительном проти-

¹ L. с., стр. 167.

² L. с., стр. 210. Подчеркнуто нами.

³ L. с., стр. 238.

воречии с повседневной практикой и всем известным явлением капиталистической действительности находится эта теория. Мало того, надо еще больше удивляться этой теории, провозглашенной с таким триумфом чистейшей марксистской истиной, если подумать о том, что она базируется на простом капиталистическом qui pro quo. Но к этому вопросу мы перейдем дальше при разборе Туган-Ба­ра­новс­ко­го.

На неправильном понимании отношения потребления к производству Булгаков строит далее совершенно превратную теорию внешней торговли. С точки зрения изложенного выше понимания воспроизводства для внешней торговли на самом деле нет места. Если капитализм в любой стране с самого начала своего развития образует тот знаменитый «замкнутый круг», в котором он вращается подобно кошке вокруг своего собственного хвоста и «сам себе довлеет», в котором он для себя создает неограниченный сбыт и сам же создает препятствия для своего расширения, то и каждая капиталистическая страна представляет собой в экономическом отношении замкнутое «самодовлеющее» целое. Только в одном случае была бы тогда понятна внешняя торговля: она была бы понятна как средство для покрытия естественного недостатка данной страны в определенных продуктах почвы и климата путем ввоза их из-за границы, – только как необходимый ввоз сырых материалов и средств питания. Ставя тезис народников прямо на голову, Булгаков в действительности создает теорию международной торговли капиталистических государств, в которой ввоз продуктов сельского хозяйства представляет собой основной активный элемент, а промышленный вывоз – лишь вызванное нужной покрытие этого ввоза. Международный товарный обмен оказывается здесь обоснованным не сущностью способа производства, а естественными условиями разных стран, – теория, которая заимствована во всяком случае не у Маркса, а у немецких «гелертеров» буржуазной политической экономии. Как Струве перенимает у Вагнера и Шеффле их схему трех мировых держав, так перенимает Булгаков¹ у блаженной памяти Листа разделение государств на категории соответственно «Ag­ri­kul­turs­tan­d'y» и «Ag­ri­kul­tur­ma­nu­fak­turs­tan­d'y», которые он с течением времени модифицирует в «Ma­nu­fac­turs­tand» и в «Ag­ri­kul­tur­ma­nu­fac­turs­tand». Первая категория самой природой обречена на недостаток в собственных сырых материалах и средствах питания и потому принуждена прибегать к внешней торговле; вторая категория от природы обеспечена всем, и ей нет никакого дела до внешней торговли. Типом первой категории является Англия, типом второй – Соединенные штаты. Для Англии прекращение внешней торговли обозначало бы экономическую агонию и смерть, для Соединенных штатов – только преходящий кризис, после которого им обеспечено полное выздоровление: «Производство может здесь безгранично расширяться на основе внутреннего рынка». Эта теория, представляющая до наших дней достопочтенное наследие немецкой политический экономии, очевидно, не имеет никакого понятия о связях капиталистического мирового хозяйства и сводит современный мировой обмен к основам, которые относятся приблизительно ко времени финикиян. Учит же например даже проф. Бюхер следующему: «Было

¹ г. Булгаков, I. с., стр. 199.

бы ошибочно на основании добытых в эпоху либерализма облегчений международного обмена заключать, что народному хозяйству наступает конец и что оно уступает место периоду мирового хозяйства... Нет сомнения, что мы в настоящее время видим в Европе ряд государств, которые не обладают национальной самостоятельностью в обеспечении себя товарами, поскольку они принуждены получать из-за границы значительные массы средств питания и потребления, в то время как их промышленная деятельность вырастает далеко за пределы национальных потребностей и постоянно дает избытки, которые должны находить себе применение в чужих районах потребления. Но тот факт, что наряду с промышленными странами имеются страны, производящие сырье, и что все эти страны находятся во взаимной зависимости друг от друга, – факт «международного разделения труда», – не следует однако рассматривать как признак того, что человечество собирается подняться на новую ступень развития, которая под именем мирового хозяйства должна противопоставляться... прежним ступеням. Ибо, с одной стороны, ни одна ступень хозяйства не обеспечивала полной самостоятельности в деле удовлетворения потребностей на продолжительное время, так как каждая... оставляла известные пробелы, которые так или иначе должны были быть заполнены; с другой стороны, так называемое мировое хозяйство по крайней мере еще теперь не выдвинуло таких явлений, которые в существенных признаках отличались бы от народного хозяйства, и подлежит сильному сомнению, что подобные явления в недалеком будущем наступят»¹. У Булгакова из этой концепции вытекает во

¹ К. Бюхер, Возникновение народного хозяйства, 5-е нем. изд., стр.147. Новейшей работой на этом поприще является теория проф. Зомбарта, согласно которой мы не приближаемся, а наоборот удаляемся от мирового хозяйства: «Напротив, я буду утверждать, что в настоящее время культурные народы (по отношению к совокупности их хозяйства) соединены друг с другом торговыми связями не значительно сильнее, а скорее – слабее, чем прежде. В настоящее время отдельное народное хозяйство втянуто в мировой рынок не более, а скорее – менее, чем сто или пятьдесят лет тому назад. И по крайней мере... ошибочно предполагать, будто международные торговые связи получают относительно возрастающее значение для современного народного хозяйства. Истинно противоположное утверждение». Зомбарт с насмешкой относится к допущению наличности расширяющегося международного разделения труда и возрастающей потребности во внешних рынках, в то время как внутренний рынок неспособен к расширению; Зомбарт со своей стороны убежден, что «отдельные народные хозяйства делаются все более и более совершенными микрокосмами и что внутренний рынок по своему значению для всякого рода промышленных отраслей все более и более затыкает за пояс внешний. («Die deutsche Volkswirtschaft im neunzehnten Jahrhundert». 2 Aufl. 1909, стр. 399-420, русский перевод Лихачева, стр. 340-359). Это потрясающее открытие предполагает конечно принятие странной схемы, открытой г-ном профессором, – схемы, согласно которой страной вывозящей, – неизвестно почему, – следует считать единственно только такую страну, которая покрывает свой ввоз «почвой», избытком сельскохозяйственных продуктов над собственными потребностями. По этой схеме Россия, Румыния, Соединенные штаты и Аргентина являются «вывозящими странами», а Германия, Англия и Бельгия – нет. Но так как капиталистическое развитие и в Соединенных штатах и в России рано или поздно может потребовать излишка сельскохозяйственных продуктов для внутренних потребностей, то ясно, что на земле становится все меньше «вывозящих стран»; мировое хозяйство таким образом исчезает. Другое же открытие Зомбарта заключается в том, что крупные капиталистические страны, которые ведь не представляют собой «стран вывозящих», получают свой ввоз все более «даром», – именно как проценты на экспортированные капиталы. Но

всяком случае неожиданный вывод: его теория о способности капитализма к неограниченному развитию ограничивается только определенными странами с благоприятными природными условиями. В Англии капитализм должен в недалеком будущем погибнуть вследствие исчерпания мирового рынка; в Соединенных штатах, в Индии и в России ему предстоит безграничное развитие, благодаря его «самодовлеющему характеру».

Но помимо этих очевидных несуразностей булгаковская аргументация приносит снова коренную ошибку по отношению к внешней торговле. Главный аргумент Булгакова против скептиков, начиная от Сисмонди и кончая Николай -оном, которые думали, что для реализации капиталистической прибавочной стоимости необходимо прибегать к помощи внешних рынков, заключается в том, что эти теоретики, как известно, рассматривали всякую внешнюю торговлю как «бездонную пропасть», в которой бесследно исчезает избыток капиталистического производства, не находящий себе сбыта внутри страны. В противовес этому Булгаков с триумфом подчеркивает, что внешний рынок ни в коем случае не является «пропастью», и тем более еще «бездонной», что он представляет собою обоюдоострый меч и что вывоз всегда сопряжен с ввозом, который более или менее уравновешивается вывозом. Следовательно то, что ввозится через одну границу, вывозится через другую только в измененной потребительной форме. «Для ввезенных товаров, которые должны составить эквивалент вывезенных предметов потребления, нужно опять найти место в пределах данного рынка; этого места нет, следовательно апелляция к внешнему рынку влечет лишь новые затруднения»¹. В другом месте он говорит, что исход, найденный русскими народниками для реализации прибавочной стоимости в виде внешних рынков, «гораздо менее удачен, чем исход, найденный Мальтусом, Кирхманом и самим г-ном В. В. (Воронцовым), как автором статьи о милитаризме и капитализме»². Несмотря на свое восторженное изложение марксовых схем воспроизводства, Булгаков обнаруживает здесь полное непонимание того, в чем собственно заключается проблема, вокруг которой скептики, начиная с Сисмонди и кончая Николай -оном, ходили ощупью: он отвергает внешнюю торговлю как мнимый выход из затруднения, ибо «при внешней торговле вывезенная прибавочная стоимость вновь возвращается в страну, хотя бы в измененной потребительной форме». Итак Булгаков в согласии с грубым представлением Кирхмана и

для проф. Зомбарта вывоз капиталов, равно как и вывоз промышленных товаров, вообще не идет в счет: «С течением времени мы, конечно, придем к тому, что будем ввозить не вывозя». (L. с., стр. 422, русск. пер. стр. 360). Современно, сенсационно и щеголевато!

¹ L. с., стр. 132.

² L. с., стр. 236. Еще более решительно формулирует тот же самый взгляд В. Ильин: «Романтик, – так он называет скептика, – говорит: капиталисты не могут потребить сверхстоимость и потому должны сбывать ее за границу. Спрашивается, не даром ли уже отдают капиталисты свои продукты иностранцам или не бросают ли их в море? Продают – значит получают эквивалент: ввозят одни продукты – значит вывозят другие». («Экономические этюды и очерки», стр. 26). В остальных Ильин дает гораздо более верное объяснение роли внешней торговли в капиталистическом обществе, чем Струве и Булгаков.

Воронцова, полагает, что речь идет о том, чтобы уничтожить известное количество прибавочной стоимости, стереть ее с лица земли; он не догадывается, что речь идет о реализации, о товарной метаморфозе, следовательно как раз об «измененной форме» прибавочной стоимости.

Так Булгаков приходит в конце концов в тот самый Рим, в который пришел Струве, хотя, правда, другим путем: он возвещает о самодовлеющем характере капиталистического накопления, которое само поглощает свои продукты как Хронос своих детей и которое благодаря самому себе становится все могущественнее. Отсюда оставался всего лишь один шаг к возврату к буржуазной экономии. Этот шаг был удачно сделан Туган-Ба­ра­новс­ким.