Поиски переходов с механического на органическое

Огорченный всеми этими малоутешительными результатами, изобретатель «сквозного действия» стал искать других путей для соединения разбитых и разрозненных кусков пьесы и роли. Он перестал «пронизывать» все задачи одним «сквозным действием», а начал соединять несколько задач в одну.

Этот процесс прекрасно описан на страницах 552—554 его книги «Работа актера над собой». Там он (этот процесс) произведен на материале разговора Яго и Отелло.

Чтобы не повторять всем известного описания, проделаем подобную работу над другим материалом.

Меня, Шейлока, приглашают войти в помещение суда. Какие у меня задачи? Убедиться, здесь ли все, кто необходим для суда: дож, Антонио, его друзья?

В каком настроении каждый из них? Нет ли чего опасного? От них только того и жди. Они смущены, серьезны, беспокойны, Антонио покорен и печален— очевидно, мое дело выгорит. Надо ли им показывать и мое первое беспокойство, и дальнейшее успокоение? Нет, конечно. И, отсюда, еще задача: скрыть от всех мое истинное самочувствие. Кроме того, в глубине души я их всех презираю, ненавижу и с наслаждением бы уничтожил... Можно показать

это? Нет, наоборот, надо скрывать и, может быть, изобразить на своем лице улыбку любезности (еще задача).

Вот уже больше десятка отдельных задач.

А теперь, когда актер все эти задачи хорошо, по отдельности одну за другой выполнил несколько раз, может быть, все эти мелкие задачи можно заменить одной: выйти на суд к врагам, которых я победил их же законом! Сюда, само собой, войдет и необходимость ориентироваться и рассмотреть каждого из них в отдельности, и уловить общую атмосферу, и необходимость скрыть от них и мое первое беспокойство и дальнейшее торжество, и постараться задобрить судью своим покойным смиренным видом.

При исполнении этой большой задачи, она одна будет сознательной, а другие, мелкие, как говорит Станиславский, будут бессознательными, они будут выполняться сами собой, о них не нужно будет специально думать.

Дальше Шейлока начинают уговаривать отказаться от своих притязаний. И тут он исполняет тоже большое количество самых разнообразных задач. То он разыгрывает истинно преданного Богу иудея: я поклялся и не могу поступить иначе; то, чувствуя свою силу, объясняет капризом, то качествами своей природы, которая не терпит Антонио, как некоторые не терпят крыс или свиней (тут, кроме того, задача ловко поиздеваться над попавшим в его лапы беззащитным врагом). То он просто отшучивается, то отказывается от того, что было для него до этого времени самым дорогим — от червонцев, то отклоняет от себя соблазн получить общее уважение и благодарность, лишь бы он оказал милость. Милость — дело монарха! То, наконец, угрожает: если не сделаешь так, как следует, по закону, я плюю на ваши законы!

И все эти задачи вместе, после того, как они будут выполнены, каждая по отдельности и усвоены в том порядке, в каком они существуют у автора, все они могут быть заменены одной — отразить натиск своих явных и тайных врагов.

Когда актер начинает теперь играть всю эту сцену, то, во-первых, все мелкие задачи хоть и будут так же хорошо исполняться, но о каждой из них не придется думать специально. Они войдут в одну общую задачу; а во-вторых, все они видоизменятся, обогатятся, потому что к ним прибавится одно важное обобщающее обстоятельство.

И так со всеми остальными задачами: десятки мелких задач объединяются в одну общую задачу и превращаются в один общий кусок.

Таких кусков в сцене может оказаться 5, а может быть, 10, а, может быть, и больше.

Но ведь они могут быть соединены между собой по паре, по три, по четыре...

Например, здесь: всё до прихода нового судьи, это — борьба с известными своими врагами, которых знаешь вдоль и поперек, но появился новый юрист, — кто он, друг или враг? Он ученый, он страшнее всех. Следует кусок изучения опасного человека.

За ним кусок восхваления и поощрения гениального судьи — Даниила.

За ним кусок полного упоения победой и предчувствия небывалой в истории мести.

Но... ведь и эти так сильно различные куски можно тоже объединить по два, по три...

Разве все эти куски — не война за право отомстить?

И вот, когда каждый из выше разобранных или только упомянутых кусков хорошо актером пройден на практике, можно сказать ему теперь — все эти куски вы объедините в один: вы воюете за ваше законное право отомстить разом за все обиды, несправедливости, гонения, оскорбления... Во что бы то ни стало вы должны отвоевать право отомстить!

И вся сложная сцена превратится в один-единственный кусок.

Но в роли ведь еще много сцен! Так же можно расправиться и с каждой сценой.

Но и этого мало. Можно соединить несколько сцен в одну. Месть Шейлока не только в этой сцене на суде, она проходит через всю пьесу: сеть, в которую он ловит свою жертву, плетется с первого акта.

И так, сливая друг с другом задачу за задачей, кусок за куском, мы окажемся, в конце концов, перед тем, что в роли мы будем иметь всего-навсего две-три задачи. А остальные входят в эти главные две-три.

Этот прием «сращивания задач» и «переведение сознательных задач в бессознательные» — уже прием не аналитический, а синтетический.

Вероятно, у многих возникнет мысль: хотя это и синтез, но для того, чтобы подойти к этому синтезу, понадобилось сначала проделать анализ. Не значит ли это, что для успешного выполнения синтеза необходим все-таки предварительный анализ и расчленение?

Пока на это отвечу только по-прежнему: все живое, индивидуальное зарождается и развивается в природе из зародыша, эмбриона, — будет ли это растение, животное или человек. И для его зарождения, появления на свет и развития — расчленения не требуется.