Идеология и утопия

[...] Слово «идеология» не имело вначале онтологического оттенка, ибо первоначально означало лишь учение об идеях. Идеологами назы­вали, как известно, сторонников одной философской школы во Фран­ции, которые вслед за Кондильяком отвергли метафизику и пытались обосновать науку о духе с астрологических и психологических позиций.

Понятие идеологии в современном его значении зародилось в этот момент, когда Наполеон пренебрежительно назвал этих философов (выступавших против его цезаристских притязаний) «идеологами». [...]

Слово «идеология» утвердилось в этом понимании в течение XIX в. А это означает, что мироощущение политического деятеля и его пред­ставление о действительности все более вытесняют схоластически-со -

Глава 14. СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕОЛОГИИ 601

зерцательное восприятие и мышление; и с этого момента звучащий в слове «идеология» вопрос — что же действительно есть действитель­ное? — более не исчезает.

[...] Если первоначально исследователи ложного сознания обраща­лись в своих поисках истинного и действительного к Богу или к идеям,.постигаемым посредством чистого созерцания, то теперь одним из кри­териев действительного все более становятся законы бытия, постигну­тые впервые в политической практике. Эту специфическую черту по­нятие идеологии сохранило, несмотря на все изменения содержания, которое оно претерпело на протяжении всей своей истории от Напо­леона до марксизма. [...]

Еще одно обстоятельство, которое и нам поможет продвинуться в изучении данной проблемы, может быть показано на этом примере. В своей борьбе.«сверху вниз» Наполеон, именуя своих противников «идеологами», пытался дезавуировать и уничтожить их. На более позд­них стадиях развития мы обнаруживаем обратное: слово «идеология» используется в качестве орудия дезавуирования оппозиционными сло­ями общества, прежде всего пролетариатом. [...]

Одно время казалось, что выявление идеологического аспекта в мышлении противника является исключительно привилегией борюще­гося пролетариата. Общество быстро забыло о намеченных нами выше исторических корнях этого слова, и не без основания, ибо только в марксистском учении этот тип мышления получил последовательно ме­тодическую разработку.

[...] Поэтому нет ничего удивительного в том, что понятие идеологии связывали прежде всего с марксистско-пролетарской системой мыш­ления, более того, даже отождествляли с ней. Однако в ходе развития истории идей и социальной истории эта стадия была преодолена. Оцен­ка «буржуазного мышления» с точки зрения его идеологичности не яв­ляется более исключительной привилегией социалистических мысли­телей; теперь этим методом пользуются повсеместно, и тем самым мы оказываемся на новой стадии развития. [...]

[...] Мы ставим перед собой цель показать на конкретном примере, как структура политического и исторического мышления меняется в за­висимости от того или иного политического течения. Чтобы не искать слишком далеких примеров, остановимся на упомянутой нами пробле­ме отношения между теорией и практикой. Мы покажем, что уже эта самая общая фундаментальная проблема политической науки решается

602 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

представителями различных политических и исторических направлений по-разному.

Для того чтобы это стало очевидным, достаточно вспомнить о раз­личных социальных и политических течениях XIX и XX в. В качестве важнейших идеально-типических представителей этих течений мы на­зовем следующие: 1. Бюрократический консерватизм. 2. Консерватив­ный историзм. 3. Либерально-демократическое буржуазное мышле­ние. 4. Социалистическо-коммунистическая концепция. 5. Фашизм.

Начнем с бюрократическо-консервативного мышления. Основ­ной тенденцией любого бюрократического мышления является стрем­ление преобразовать проблемы политики в проблемы теории управле­ния. Поэтому большинство немецких работ по истории государства, в заглавии которых стоит слово «политика», de facto относится к теории управления. Если принять во внимание ту роль, которую здесь повсюду (особенно в Прусском государстве) играла бюрократия, и в какой мере здесь интеллигенция была по существу бюрократической, это своеоб­разная односторонность немецкой науки по истории государства станет вполне понятной.

Стремление заслонить область политики феноменом управления объясняется тем, что сфера деятельности государственных чиновников определяется на основании принятых законов. Возникновение же за­конов не относится ни к компетенции чиновников, ни к сфере их дея­тельности. Вследствие этой социальной обусловленности своих взгля­дов чиновник не видит, что за каждым принятым законом стоят соци­альные силы, связанные с определенным мировоззрением, волеизъяв­лением и определенными интересами. Чиновник отождествляет пози­тивный порядок, предписанный конкретным законом, с порядком как таковым и не понимает того, что любой рационализированный порядок есть не что иное, как особый вид порядка, компромисс между метарациональными борющимися в данном социальном пространстве силами.

Административно-юридическое мышление исходит из некоей специ­фической рациональности, и, если оно неожиданно наталкивается на какие-либо не направляемые государственными институтами силы, на­пример, на взрыв массовой энергии в период революции, оно способно воспринять их только как случайную помеху. Поэтому нет ничего уди­вительного в том, что в ходе всех революций бюрократия всячески стре­милась избежать столкновения с политическими проблемами в поли­тической сфере и искала выхода в соответствующих постановлениях. Революция рассматривается бюрократией как непредвиденное нару-

Глава 14. СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕОЛОГИИ 603

шение установленного порядка, а не как самовыражение тех общест­венных сил, которые стоят за любым установленным порядком и созда­ют, сохраняют или преобразуют его. Административно-юридическое мышление конструирует лишь замкнутые статические системы и посто­янно видит перед собой парадоксальную задачу — включить в свою систему новые законы, возникающие из взаимодействия находящихся вне рамок системы сил, т.е. сделать вид, будто продолжает развиваться одна основополагающая система. [...]

Таким образом, бюрократии всегда свойственно стремление гипо­стазировать собственную сферу деятельности в соответствии со своими социально обусловленными воззрениями и не замечать того, что об­ласть администрации и упорядочения определенных функций является лишь частью всей политической действительности. Бюрократическое мышление, не отрицая того, что политика может быть наукой, отожде­ствляет ее с наукой управления. При этом вне сферы внимания остает­ся иррациональная среда, а когда она заставляет вспомнить о себе, ее пытаются ввести в колею «повседневной государственной жизни». [...]

Наряду с бюрократическим консерватизмом, в значительной мере господствовавшим в административном аппарате Германии, особенно Пруссии, существовал и развивался параллельно ему другой вид кон­серватизма, который может быть назван историческим. Его социаль­ной основой было дворянство и все те слои буржуазной интеллигенции, которые по своему духовному и реальному значению занимали в стране господствующее положение, но при этом постоянно сохраняли извест­ную напряженность в своих взаимоотношениях с консерваторами бю­рократического толка. В формировании этого типа мышления сыграли большую роль немецкие университеты, прежде всего круги универси­тетских историков, где этот образ мыслей еще поныне сохраняет свое значение.

Характерным для исторического консерватизма является то, что он понимает значение иррациональной среды в жизни государства и не стремится устранить ее административными мерами. Исторический консерватизм отчетливо видит ту не организованную, не подчиняющую­ся точным расчетам сферу, где вступает в действие политика. Можно даже сказать, что он направляет все свое внимание на подчиненные во­левым импульсам, иррациональные сферы жизни, внутри которых, соб­ственно говоря, и происходит эволюция государства и общества.

[...] Если для бюрократа сфера политики была полностью заслонена управлением, то аристократ с самого начала живет именно в сфере по-

604 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

литики. Его внимание постоянно направлено на ту область, где сталки­ваются внутренние и внешние сферы государственной власти, где ни­чего не измышляется и не дедуцируется, где, следовательно, решает не индивидуальный разум, а каждое решение, каждый вывод является компромиссом в игре реальных сил. [...]

Следовательно, политический деятель должен не только знать, что в данной ситуации правильно, и ориентироваться в определенных зако­нах и нормах, но и обладать врожденным, обостренным длительным опытом инстинктом, который поможет ему найти правильное решение.

[....] Буржуазия вступила на историческую арену как представитель­ница крайнего интеллектуализма. Под интеллектуализмом мы здесь по­нимаем такой тип мышления, который либо вообще игнорирует эле­менты воли, интереса, эмоциональности и мировоззрения, либо подхо­дит к ним так, будто они тождественны интеллекту и могут быть просто подчинены законам разума.

Представители этого буржуазного интеллектуализма настойчиво стремились к созданию научной политики. Буржуазия не только выска­зала подобное желание, но и приступила к обоснованию этой науки. Точно так же как буржуазия создала первые подлинные институты по­литической борьбы в виде парламента, избирательной системы, а позд­нее Лиги Наций, она систематически разработала и новую дисципли­ну — политику.

[...] Предполагалось, что политическое поведение может быть науч­но определено без каких-либо особых затруднений. Связанная же с ним наука распадается, согласно этой точке зрения, на три части: 1) учение о цели, т.е. учение об идеальном государстве; 2) учение о позитивном государстве; 3) политика, т.е. описание способов, посредством которых существующее государство будет превращено в совершенное государ­ство.

Существует, следовательно, наука о целях и наука о средствах до­стижения этой цели. Здесь прежде всего бросается в глаза полное от­деление теории от практики, интеллектуальной сферы от сферы эмоци­ональной. Для современного интеллектуализма характерно неприятие эмоционально окрашенного, оценивающего мышления. Если же оно все-таки обнаруживается (а политическое мышление всегда в значи­тельной степени коренится в сфере иррационального), то делается по­пытка конструировать этот феномен таким образом, чтобы создавалось впечатление о возможности устранить, изолировать этот «оцениваю­щий» элемент и тем самым сохранить хотя бы остаток чистой теории.

Глава 14. СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕОЛОГИИ 603

При этом совершенно не принимается во внимание тот факт, что связь эмоционального с рациональным может при известных обстоятельст­вах быть чрезвычайно прочной (проникать даже в категориальную структуру) и что в ряде областей требование подобного разделения de facto неосуществимо. Однако эти трудности не смущают представите­лей буржуазного интеллектуализма. Они с непоколебимым оптимиз­мом стремятся к тому, чтобы обрести совершенно свободную от ирра­циональных элементов сферу.

Что же касается целей, то, согласно этому учению, есть некая пра­вильная постановка цели, которая, если она еще не обнаружена, может быть достигнута посредством дискуссии. Так, первоначально концепция парламентаризма (как ясно показал К. Шмитт) была концепцией дис­кутирующего общества, где поиски истины шли теоретическим путем. В настоящее время достаточно хорошо известна природа этого самооб­мана, объяснение которого должно носить социологический характер, известно и то, что парламенты отнюдь не являются сообществами для проведения теоретических дискуссий. Ибо за каждой «теорией» стоят коллективные силы, воля, власть и интересы которых социально обу­словлены, вследствие чего парламентская дискуссия отнюдь не носит теоретический характер, а является вполне реальной дискуссией. Вы­явление специфических черт этого феномена и стало в дальнейшем за­дачей выступившего позже врага буржуазии — социализма.

Занимаясь здесь социалистической теорией, мы не будем прово­дить различие между социалистическим и коммунистическим учением. В данном случае нас интересует не столько все многообразие истори­ческих феноменов, сколько выявление полярных тенденций, сущест­венных для понимания современного мышления.

В борьбе со своим противником, с буржуазией, марксизм вновь от­крывает, что в истории и политике нет чистой теории. Для марксист­ского учения очевидно, что за каждой теорией стоят аспекты видения, присущего определенным коллективам. Этот феномен — мышление, обусловленное социальными, жизненными интересами, — Маркс на­зывает идеологией.

Здесь, как это часто случается в ходе политической борьбы, сделано весьма важное открытие, которое, будучи постигнуто, должно быть до­ведено до своего логического конца, тем более что в нем заключена самая суть всей проблематики политического мышления вообще. [...]

Для нашей цели мы считаем необходимым ввести хотя бы две по­правки.

606 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

Прежде всего легко убедиться в том, что мыслитель социалистическо-коммунистического направления усматривает элементы идеологии лишь в политическом мышлении противника; его же собственное мыш­ление представляется ему совершенно свободным от каких бы то ни было проявлений идеологии. С социалистической точки зрения нет ос­нований не распространять на марксизм сделанное им самим открытие и от случая к случаю выявлять идеологический характер его мышления.

Далее должно быть совершенно ясным, что понятие «идеология» используется не в смысле негативной.оценки и не предполагает нали­чие сознательной политической лжи; его назначение — указать на ас­пект, неминуемо возникающий в определенной исторической и соци­альной ситуации, и на связанные с ним мировоззрение и способ мыш­ления. Подобное понимание идеологии, которое в первую очередь су­щественно для истории мышления, следует строго отделять от всякого другого. Тем самым не исключается, конечно, что в определенных ус­ловиях может быть выявлена и сознательная политическая ложь.

При таком понимании понятие идеологии сохраняет все свои абсо­лютно положительные черты, которые должны быть использованы в научном исследовании. В этом понятии зарождается постижение тогой что любое политическое и историческое мышление необходимым образом обусловлено социально; и этот тезис надо освободить от политической односторонности и последовательно разработать. То, как вос­принимается история, как из существующих фактов конструируется общая ситуация, зависит от того, какое место исследователь занимает в социальном потоке. В каждой исторической или политической работе можно установить, с какой позиции рассматривается изучаемый объект. При этом социальная обусловленность мышления совсем не обязательно должна быть источником заблуждения; напротив, в ряде случаев именно она и придает проницательность пониманию полити­ческих событий. Наиболее важным в понятии идеологии является, по нашему мнению, открытие социальной обусловленности политическо­го мышления. В этом и заключается главный смысл столь часто цити­руемого изречения: «Не сознание людей определяет их бытие, а, наобо­рот, их общественное бытие определяет их сознание»¹.

С этим связан и второй существенный момент марксистского мыш­ления, а именно новое определение отношения между теорией и практикой. В отличие от буржуазных мыслителей, уделявших особое

_________________

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 7.

Глава 14. СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕОЛОГИИ 607

внимание определению цели и всегда отправлявшихся от некоего нор­мативного представления о правильном общественном устройстве. Маркс — и это является одним из важнейших моментов его деятель­ности — всегда боролся с проявлениями подобного утопизма в социа­лизме. Тем самым он с самого начала отказывается от точного опреде­ления цели; нормы, которую можно отделить от процесса и представить в виде цели, не существует. «Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразовывать­ся действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние. Условия этого движения порождены имеющейся теперь налицо предпосылкой»¹.

Если сегодня спросить воспитанного в ленинском духе коммуниста, как будет в действительности выглядеть общество будущего, то он от­ветит, что вопрос поставлен не диалектически, ибо будущее складыва­ется в реальном диалектическом становлении.

В чем же состоит эта реальная диалектика?

Согласно этой диалектике, нельзя представить себе a priori, каким должно быть и каким будет то или иное явление. Мы в силах повлиять лишь на то, в каком направлении пойдет процесс становления. Нашей конкретной проблемой является всегда только следующий шаг. В за­дачу политического мышления не входит конструирование абсолютно правильной картины, в рамки которой затем без всякого исторического основания насильственно вводится действительность. Теория, в том числе и теория коммунистическая, есть функция становления. Диалек­тическое отношение теории к практике заключается в том, что сначала теория, вырастающая из социального волевого импульса, уясняет си­туацию. По мере того как в эту уясненную ситуацию вторгаются дей­ствия. действительность меняется; тем самым мы оказываемся уже перед новым положением вещей, из которого возникает новая теория. Следовательно, движение состоит из следующих стадий: 1) теория — функция реальности; 2) эта теория ведет к определенным действиям; 3) действия видоизменяют реальность или, если это оказывается невоз­можным, заставляют пересмотреть сложившуюся теорию. Измененная деятельностью реальная ситуация способствует возникновению новой теории.

Такое понимание отношения теории к практике носит отпечаток поздней стадии в развитии этой проблематики. Очевидно, что этой ста-

_______________

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 34.

608 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

дии предшествовал период крайнего интеллектуализма и полнейшего иррационализма со свойственной им односторонностью и что данному пониманию приходится обходить все подводные камни, выявленные рефлексией и опытом буржуазной и консервативной мысли. Преиму­щество этого решения заключается именно в том, что ему надлежит воспринять и переработать все предшествующие решения, и в осозна­нии того, что в области политики обычная рациональность не может привести ни к каким результатам. С другой стороны, этот жизненный импульс настолько движим волей к познанию, что не может, подобно консерватизму, впасть в полный иррационализм. В результате всех этих факторов создается чрезвычайно гибкая концепция теории. [...]

Таким образом, социалистическо-коммунистическая теория является синтезом интуитивизма и стремления к крайней раци­онализации.

Интуитивизм находит свое выражение в том, что здесь полностью, даже в тенденции отвергается проведение точного предварительного расчета; рационализм — в том, что в каждую данную минуту подверга­ется рационализации то, что увидено по-новому. Ни одного мгновения нельзя действовать без теории, однако возникшая в данной ситуации теория не находится уже на том уровне, на котором находилась теория, предшествовавшая ей.

Высшее знание дает прежде всего революция: «История вообще, история революций в частности всегда богаче содержанием, разнооб­разнее, разностороннее, живее, «хитрее», чем воображают самые луч­шие партии, самые сознательные авангарды наиболее передовых клас­сов. Это и понятно, ибо самые лучшие авангарды выражают сознание, волю, страсть, фантазию десятков тысяч, а революцию осуществляют в моменты особого подъема и напряжения всех человеческих способ­ностей сознание, воля, страсть, фантазия десятков миллионов, под­хлестываемых самой острой борьбой классов»¹.

Интересно, что в этом аспекте революция не выступает как взрыв присущей людям страстности, как чистая иррациональность, ибо вся ценность этой страстности состоит в возможности аккумулировать ра­циональность, накопленную в результате миллионов экспериментиру­ющих мыслительных актов.

^{___________________________}

¹ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 80— 81.

Глава 14. СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕОЛОГИИ 609

Это и есть синтез, совершаемый человеком, который сам находится в иррациональной среде, знает об этой иррациональности и тем не менее не отказывается от надежды на возможную рационализацию.

Марксистское мышление родственно консервативному тем, что оно не отрицает иррациональную сферу, не пытается скрыть ее, как это де­лает бюрократическое мышление, и не рассматривает ее, подобно ли­берально-демократическому мышлению, чисто интеллектуально, будто она является рациональной. Марксистское мышление отличается от консервативного тем, что в этой относительной иррациональности оно видит моменты, которые могут быть постигнуты посредством рациона­лизации нового типа. [...]

Поэтому марксистское мышление направлено в первую очередь на выявление и рационализацию всех тех тенденций, которые в каждый данный момент влияют на характер названной среды. Марксистская теория выявила эти структурные тенденции в трех направлениях.

Она прежде всего указывает на то, что сама политическая сфера со­здается и всегда может быть охарактеризована данным состоянием сто­ящих за ней производственных отношений. Производственные от­ношения рассматриваются не в статике, как некий постоянно и неиз­менно повторяющийся круговорот экономики, а в динамике, как некая структурная связь, которая сама с течением времени постоянно видо­изменяется.

Во-вторых, утверждается, что с изменениями этого экономического фактора теснейшим образом связано преобразование классовых отно­шений, что одновременно ведет к преобразованию характера власти и к постоянным сдвигам в распределении комплектации власти.

В-третьих, признается, что системы идей, господствующих над людьми, могут быть поняты и познаны в своем внутреннем построении, что характер их изменения позволяет нам теоретически определить структуру этого изменения.

И, что значительно более важно, эти три вида структурных связей не рассматриваются независимо друг от друга. Именно их взаимосвязь становится единым кругом проблем. Идеологическая структура не из­меняется независимо от структуры классовой, классовая структура — независимо от экономической. И именно в этой взаимосвязи и в этом взаимопереплетении тройственной проблематики — экономической, социальной и идеологической — состоит особая интенсивность марк­систской мысли. Только эта сила синтеза позволяет марксизму все время заново ставить как для прошлого, так и для находящегося еще в

610 Раздел У. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

стадии становления будущего проблему структурной целостности. Па­радоксальным является здесь то, что марксизм признает наличие отно­сительной иррациональности и уделяет ей серьезное внимание. Однако он не ограничивается, подобно исторической школе, признанием этого факта, а всячески стремится по мере возможности устранить его по­средством рационализации нового типа. [...]

Таким образом, марксистское мышление предстает перед нами как рациональное мышление иррационального действия. О правильности этого анализа свидетельствует тот факт, что марксистские пролетар­ские слои, достигнув успеха, сразу же устраняют из теории диалекти­ческий элемент и начинают мыслить с помощью генерализующего, ус­танавливающего общие законы метода либерализма и демократии; те же из них, кто по самому своему положению вынужден ждать револю­ции, сохраняют верность диалектике (ленинизм).

Диалектическое мышление есть такое рационалистическое мышле­ние, которое ведет к иррациональности и постоянно стремится ответить на два вопроса: 1) где мы находимся? 2) о чем свидетельствует ирраци­онально пережитый момент? При этом в основе совершаемых действий лежит не простой импульс, а социологическое понимание истории; вместе с тем, однако, не делается никаких попыток растворить без ос­татка всю ситуацию и специфику данного момента в рациональном рас­чете. Вопросом к ситуации служит всегда действие, а ответом — всегда его успех или неудача. Теория не отрывается от ее существенной связи с действием, а действие есть та вносящая ясность стихия, в которой формируется теория. [...]

Пятой интересующей нас разновидностью является фашизм, сло­жившийся как политическое течение в нашу эпоху. Фашизм разраба­тывает особую точку зрения на отношение теории к практике. По своей сущности он активен и иррационален. Фашизм охотно заимствует по­ложение иррациональных философий и наиболее современных по своему типу политических теорий. В фашистское мировоззрение вошли в первую очередь (разумеется, соответствующим образом перерабо­танные) идеи Бергсона, Сореля и Парето.

В центре фашистского учения находится апофеоз непосредственно­го действия, вера в решающий акт, в значение инициативы руководя­щей элиты. Сущность политики в том, чтобы действовать, понять ве­ление момента. Не программы важны, важно безусловное подчинение вождю. Историю творят не массы, не идеи, не действующие в тиши силы, а утверждающие свою мощь элиты. Это — полнейший ирраци-

Глава 14. СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕОЛОГИИ 611

онализм, но отнюдь не иррационализм консерваторов и не то иррацио­нальное начало, которое одновременно и надрационально, не народный дух, не действующие в тиши силы, не мистическая вера в творческую силу длительного периода времени, а иррационализм действия, отри­цающий историю во всех ее значениях, выступающий с совершенно новых позиций. [...]

Как ни различна была складывающаяся из этого обращения к исто­рии картина у консерваторов, либералов и социалистов, все они держа­лись мнения, что в истории существуют доступные пониманию связи. Сначала в ней искали план божественного провидения, затем высокую целесообразность духа в динамическом и пантеистическом понимании. Однако это были лишь метафизические подступы к чрезвычайно пло­дотворной исследовательской гипотезе, которая видит в историческом процессе не последовательность разнородных событий, а связанные совместные действия важнейших факторов. Попытка понять внутрен­нюю структуру исторического процесса предпринималась для того, чтобы тем самым обрести масштаб для собственных действий.

Если либералы и социалисты твердо держались мнения, что эта связь, эта структура может быть полностью рационализирована, и раз­личие заключалось главным образом в том, что первые ориентирова­лись по преимуществу на прямолинейный прогресс, а вторые — на диа­лектическое движение, то консерваторы стремились к тому, чтобы по­знать становящуюся структуру исторической целостности созерцатель­но и морфологически. Сколь ни различны эти точки зрения по своим методам и своему содержанию, все они исходили из того, что полити­ческое действие происходит в рамках истории и что в наше время для совершения политического действия необходимо умение ориентиро­ваться в той находящейся в становлении общей совокупности связей, внутри которой находится субъект этой деятельности. Иррациональ­ность же фашистского действия устраняет эту в той или иной степени познаваемую историчность. [...]

С фашистской точки зрения и марксистское понимание, рассматри­вающее историю как основанную на экономических и социальных фак­торах структурную взаимосвязь, есть в конечном счете только миф, и совершенно так же, как с течением времени исчезает уверенность в структурированности исторического процесса, складывается и отрица­тельное отношение к учению о классах. Нет пролетариата, есть только пролетариаты.

612 Раздел V. ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИКА

Для подобного типа мышления и переживания характерно также представление, что история распадается на мгновенно сменяющиеся ситуации, причем решающими здесь являются два обстоятельства: во-первых, вдохновенный порыв выдающегося вождя передовых групп (элит); во-вторых, обладание единственно возможным знанием — зна­нием массовой психологии и техникой манипулирования ею.

Следовательно, политика как наука возможна только в определенном смысле: ее функция — продолжить путь к действию. Она совершает это двумя способами; во-первых, посредством уничтожения всех тех идолов, которые способствуют пониманию истории как определенного процесса; во-вторых, посредством внимательного изучения массовой психики, особенно присущего ей инстинкта власти и его функциониро­вания. Эта душа массы в самом деле в значительной степени послушна вневременным законам, поскольку она больше, чем что-либо иное, на­ходится вне истории, тогда как историчность социальной психики может быть обнаружена только там, где речь идет о человеке в опреде­ленных социально-исторических условиях. [...]

Буржуазия в своей теории также часто уделяла место этому учению о политической технике и помещала его, как правильно указывал Шталь, вне всякой связи рядом с идеями естественного права, служив­шими ей нормативами. По мере того как в ходе своего утверждения бур­жуазные идеалы и связанные с ними исторические представления час­тично реализовались, частично же, превращаясь в иллюзию, теряли свое значение, эти трезвые, вневременные представления все более выступали как единственное политическое знание.

На современном этапе развития эта специфическая технология чисто политической деятельности все более связывается с активизмом и интуитивизмом, отрицающим всякую конкретную познаваемость ис­тории, и превращается в идеологию тех групп, которые непосредствен­ное взрывающее вторжение в историю предпочитают постепенной под­готовке ее преобразования. Подобная направленность в различных ва­риантах свойственна как анархизму Прудона и Бакунина, так и синди­кализму Сореля, откуда она перешла в фашизм Муссолини. [...]

Часто утверждалось, что и в ленинизме есть налет фашизма. Но было бы неправильно не видеть за общим в этих учениях их различий. Общность состоит только в требовании активности борющегося меньшинства. Только потому, что ленинизм был изначально тео­рией, абсолютно направленной на революционную борьбу за захват

Глава 14. СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕОЛОГИИ 613

власти меньшинством, на первый план вышло учение о значении веду­щих групп и их решающем порыве.

Однако это учение никогда не доходило до полного иррационализма.

В той мере, в какой большевистская группа была лишь активным меньшинством внутри становящегося все более рациональным классо­вого движения пролетариата, ее активистская интуиционистская тео­рия всегда опиралась на учение о рациональной познаваемости истори­ческого процесса.

Своим отрицанием историчности фашизм отчасти обязан (помимо уже упомянутого интуитивизма) мироощущению поднявшейся буржуа­зии.[...]

Печатается по: Манхейм К. Идеология и утопия //Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 7¾ 164.

Э.БЁРК