В. By ндт

ВОЛЕВЫЕ ПРОЦЕССЫ¹

Каждый аффект представляет собой связное преемство чувств, отме­ченное характером цельности. Такой процесс может иметь двоякий ис­ход. Или аффект уступает место обычному, более или менее изменчивому и сравнительно лишенному аффективной окраски течению чувств — та­кие душевные волнения, замирающие без какого-нибудь окончательного результата, образуют класс подлинных аффектов. <...> Или же аффект завершается тем, что состав представления и чувства внезапно изменяет­ся, и это ведет к непосредственному прекращению аффекта. Такие изме­нения общего состояния представлений и чувств, подготовляемые каким-нибудь аффектом и мгновенно прекращающие его, мы называем волевыми действиями. Аффект сам по себе вместе с этим проистекающим из него конечным действием есть волевой процесс.

Волевой процесс примыкает, следовательно, к аффекту, подобно тому как аффект к чувству: как процесс, стоящий на более высокой ступени. Волевое действие представляет собой лишь одну определенную часть это­го процесса, именно ту стадию, которая составляет характерное отличие его от аффекта. <...>

Примитивные волевые процессы возникают, по всем вероятиям, все­гда под влиянием чувств неудовольствия, вызывающих различные внешние двигательные реакции, в результате которых появляются контрастирующие чувства удовольствия, как их следствие. Схватывание пищи для утоления голода, борьба с врагом для удовлетворения чувства мести — таковы пер­вичные волевые процессы подобного рода. Аффекты, возникающие из фи­зических чувств, а также и более распространенные социальные аффекты, например любовь, ненависть, гнев, месть, являются таким образом первич­ными источниками воли, общими человеку с животными. Волевой процесс отличается здесь от аффекта тем, что к аффекту непосредственно примыка­ет известное внешнее действие, вызывающее своими результатами чувства,

¹ Психология эмоций. Тексты / Под ред. В.К.Вилюнаса, Ю.Б.Гиппенрейтер. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. С. 61-63.

Вундт В. Волевые процессы 595

которые благодаря контрасту по отношению к чувствам, входящим в состав аффекта, приостанавливают самый аффект. <...>

Нет такого чувства и такого аффекта, которые не подготовляли бы так или иначе какое-нибудь волевое действие или по крайней мере не могли бы принимать участия в таком подготовлении их. Всякие, даже сравнительно безразличные, чувства содержат в себе в некоторой степени стремление или противодействие, направленное иногда лишь на поддер­жание или устранение душевного состояния данного момента. Если по­этому волевой процесс представляет собой наиболее сложную форму ду­шевных волнений, которая предполагает в качестве своих элементов наличность чувств и аффектов, то, с другой стороны, не следует также упус­кать из вида, что, хотя в отдельных случаях и встречаются чувства, кото­рые не объединяются в какие-либо аффекты, и аффекты, которые не за­канчиваются какими-нибудь волевыми действиями, однако в общей связи психических процессов эти три ступени взаимно обусловливают друг дру­га, образуя взаимно связанные члены одного и того же процесса, который достигает высшей ступени своего развития в форме волевого процесса. В этом смысле чувство может быть рассматриваемо как начало волевого действия с тем же правом, как и, наоборот, воля может рассматриваться как сложный процесс чувства, а аффект — как переходная ступень меж­ду тем и другим.

В аффекте, завершающемся каким-нибудь волевым действием, от­дельные чувства, входящие в состав его, имеют обыкновенно различное значение и смысл; некоторые из этих чувств вместе со связанными с ними представлениями выделяются из числа прочих как те, которые предпочтительно подготовляют волевой акт. Эти связи представления и чувства, непосредственно подготовляющие по нашему субъективному вос­приятию какое-нибудь действие, называются обыкновенно волевыми мо­тивами. Но всякий мотив расчленяется, в свою очередь, на элемент пред­ставления и элемент чувства, из которых первый можно назвать основанием, а второй — побудительной причиной воли. Когда хищное животное схватывает свою добычу, то основанием служит вид добычи, а побудительной причиной может быть неприятное чувство голода или ро­довая ненависть, вызываемая видом добычи. Основанием преступного убийства могут быть присвоение чужих денег, устранение врага и т.п., а побудительными причинами — чувство недостатка, ненависть, месть, за­висть и т.п. <...>

Простейший случай волевого процесса мы имеем тогда, когда в ка­ком-нибудь аффекте подходящего строения отдельное чувство с сопро­вождающим его представлением получает значение мотива и завершает процесс соответствующим ему внешним движением. Такие волевые про­цессы, определяемые одним мотивом, можно назвать простыми волевыми процессами. Движения, которыми они заканчиваются, называются также импульсивными действиями. <...>

596 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

Если в каком-нибудь аффекте несколько чувств и представлений стремятся вызвать внешнее действие и если эти элементы аффекта, полу­чившие значение мотивов, влекут одновременно к различным внешним окончательным действиям, отчасти родственным друг другу, отчасти про­тивоположным, из простого волевого действия получается сложное. В от­личие от простых волевых действий или импульсивных мы будем назы­вать этот сложный волевой акт произвольным действием. <...>

Произвольные действия отличаются тем, что здесь <...> решающий мотив постепенно выделяется из нескольких мотивов, различных и про­тиводействующих друг другу, существующих наряду друг с другом. Когда борьба таких противодействующих мотивов предшествует действию и от­четливо воспринимается нами, мы называем произвольное действие спе­циально актом выбора, а предваряющий его процесс — процессом выбо­ра. <...>

Если начальная стадия волевого процесса не отличается определен­ным образом от обычного течения аффекта, то эти конечные стадии от­личаются от аффекта вполне характерными свойствами. Эти стадии от­мечены сопутствующими чувствами, встречающимися только в волевых процессах и поэтому справедливо причисляемыми к специфически свое­образным элементам воли. К таким чувствам относятся прежде всего чувства простого и обдуманного решения, причем последнее отличается от первого лишь своей большей интенсивностью. Они относятся к разря­ду чувств возбуждения и разрешения и сочетаются в зависимости от тех или иных обстоятельств с удовольствием или неудовольствием. Сравни­тельно большая сила чувства обдуманного решения объясняется, вероят­но, его контрастом по отношению к предшествующему чувству сомнения, сопровождающему колебание между различными мотивами. <...>

Переход простых волевых действий в сложные сопровождается це­лым рядом дальнейших изменений, имеющих большое значение для раз­вития воли. Первое из этих изменений состоит в том, что аффекты, которы­ми вводятся волевые процессы, все более и более слабеют в своей интенсивности вследствие противодействия различных чувств, взаимно за­держивающих друг друга; в конце концов волевые действия проистекают как будто из такого чувства, которое, по-видимому, совершенно лишено ка­ких-либо элементов аффекта. Конечно, при этом никогда не может быть речи о безусловном отсутствии аффекта. Для того чтобы тот или иной мо­тив, выступающий в процессе обычного течения чувства, мог вызвать про­стое или обдуманное решение, он должен быть всегда связан до известной степени с каким-нибудь аффективным возбуждением. Но это возбуждение может быть фактически настолько слабо и преходяще, что оно ускользает от нашего внимания. <...> Это ослабление аффектов вызывается главным образом теми связями психических процессов, которые мы относим к об­ласти интеллектуального развития.

У.Джеймс ВОЛЯ¹

Волевые акты. Желание, хотение, воля суть состояния сознания, хо­рошо знакомые всякому, но не поддающиеся какому-либо определению. Мы желаем испытывать, иметь, делать всевозможные вещи, которых в данную минуту мы не испытываем, не имеем, не делаем. Если с желанием чего-нибудь у нас связано осознание того, что предмет наших желаний недостижим, то мы просто желаем; если же мы уверены, что цель наших желаний достижима, то мы хотим, чтобы она осуществилась, и она осуще­ствляется или немедленно, или после того, как мы совершим некоторые предварительные действия.

Единственные цели наших хотений, которые мы осуществляем тот­час же, непосредственно, — это движение нашего тела. Какие бы чувство­вания мы ни желали испытать, к каким бы обладаниям мы ни стреми­лись, мы можем достигнуть их не иначе, как совершив для нашей цели несколько предварительных движений. Этот факт слишком очевиден и потому не нуждается в примерах: поэтому мы можем принять за исход­ный пункт нашего исследования воли то положение, что единственные непосредственные внешние проявления — телесные движения. Нам пред­стоит теперь рассмотреть механизм, с помощью которого совершаются волевые движения.

Волевые акты суть произвольные функции нашего организма. Дви­жения, которые мы до сих пор рассматривали, принадлежали к типу ав­томатических, или рефлекторных, актов, и притом актов, значение кото­рых не предвидится выполняющим их лицом (по крайней мере лицом, выполняющим их первый раз в жизни). Движения, к изучению которых мы теперь приступаем, будучи преднамеренными и составляя заведомо объект желаний, конечно, совершаются с полным осознанием того, како­вы они должны быть. Отсюда следует, что волевые движения представля­ют производную, а не первичную функцию организма. Это — первое по-

¹ Джеймс У. Психология. М.: Педагогика, 1991. С. 313-332, 351-354.

598 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

ложение, которое следует иметь в виду для понимания психологии воли. И рефлекс, и инстинктивное движение, и эмоциональное суть первичные функции. Нервные центры так устроены, что определенные стимулы вы­зывают в известных частях их разряд, и существо, впервые испытываю­щее подобный разряд, переживает совершенно новое явление опыта.

Как-то раз я находился на платформе с маленьким сыном в то вре­мя, когда к станции с грохотом подъехал курьерский поезд. Мой маль­чик, стоявший недалеко от края платформы, при шумном появлении по­езда испугался, задрожал, стал прерывисто дышать, побледнел, заплакал, наконец, бросился ко мне и спрятал свое лицо. Я не сомневаюсь, что ребе­нок был почти столь же удивлен собственным поведением, как и движе­нием поезда, и во всяком случае более удивлен своим поведением, чем я, стоявший возле него. Разумеется, после того как мы испытаем на себе несколько раз подобную реакцию, мы сами научимся ожидать ее резуль­татов и начнем предвидеть свое поведение в таких случаях, даже если действия остаются при этом столь же непроизвольными, как и прежде. Но если в волевом акте мы должны предвидеть действие, то отсюда сле­дует, что только существо, обладающее даром предвидения, может совер­шить сразу волевой акт, никогда не сделав рефлекторных или инстинк­тивных движений.

Но мы не обладаем пророческим даром предвидеть, какие движе­ния мы можем произвести, точно так же, как мы не можем предугадать ощущения, которые нам предстоит испытать. Мы должны ждать появле­ния известных ощущений; точно так же мы должны совершить ряд не­произвольных движений, чтобы выяснить, в чем будут заключаться дви­жения нашего тела. Возможности познаются нами посредством действительного опыта. После того как мы произвели какое-то движение случайным, рефлекторным или инстинктивным путем и оно оставило след в памяти, мы можем пожелать вновь произвести это движение и тогда произведем его преднамеренно. Но невозможно понять, каким об­разом могли бы мы желать произвести известное движение, никогда пе­ред тем не делая его. Итак, первым условием для возникновения воле­вых, произвольных движений является предварительное накопление идей, которые остаются в нашей памяти после того, как мы неоднократно про­изведем соответствующие им движения непроизвольным образом.

Два различных рода идей о движениях. Идеи о движениях бывают двоякого рода: непосредственные и опосредованные. Иначе говоря, в нас может возникать или идея о движении в самих двигающихся частях тела, идея, осознаваемая нами в момент движения, или идея о движении наше­го тела, поскольку это движение видимо, слышимо нами или поскольку оно оказывает известное действие (удар, давление, царапанье) на какую-нибудь другую часть тела.

Непосредственные ощущения движения в двигающихся частях назы­ваются кинестетическими, воспоминания о них — кинестетическими

Джеймс У. Воля 599

идеями. При помощи кинестетических идей мы сознаем пассивные движе­ния, которые сообщают члены нашего тела друг другу. Если вы лежите с закрытыми глазами, а кто-то тихонько изменяет положение вашей руки или ноги, то вы осознаете, какое положение придано вашей конечности, и можете затем другой рукой или ногой воспроизвести сделанное движение. Подобным же образом человек, проснувшийся внезапно ночью, лежа в тем­ноте, осознает, в каком положении находится его тело. Так бывает по край­ней мере в нормальных случаях. Но когда ощущения пассивных движений и все другие ощущения в членах нашего тела утрачены, то перед нами па­тологическое явление, описанное Штрюмпеллем на примере мальчика, у которого сохранились только зрительные ощущения в правом глазу и слу­ховые в левом ухе (in: Deutsches Archiv fur Klin. Medicin, XXII). «Конеч­ностями больного можно было двигать самым энергичным образом, не при­влекая его внимания. Только при исключительно сильном ненормальном растяжении сочленений, в особенности колен, у больного возникало неясное тупое чувство напряжения, но и оно редко локализовалось точным образом. Нередко, завязав глаза больного, мы носили его по комнате, клали на стол, придавали его рукам и ногам самые фантастические и, по-видимому, край­не неудобные позы, но пациент ничего этого даже не подозревал. Трудно описать изумление на его лице, когда, сняв с его глаз платок, мы показыва­ли ему ту позу, в которую было приведено его тело. Только когда голова его во время опыта свешивалась вниз, он начинал жаловаться на головокруже­ние, но не мог объяснить его причину.

Впоследствии по звукам, связанным с некоторыми нашими манипу­ляциями, он иногда начинал догадываться, что мы над ним проделываем что-то особенное... Чувство утомления мышц было совершенно неизвест­но ему. Когда мы, завязав ему глаза, попросили поднять вверх руки и дер­жать их в таком положении, он без труда выполнил это. Но через мину­ту или две его руки начали дрожать и незаметно для него самого опустились, причем он продолжал утверждать, что держит их в том же положении. Находятся ли пальцы его в пассивно-неподвижном состоя­нии или нет — этого он не мог заметить. Он постоянно воображал, что сжимает и разжимает руку, между тем как на самом деле она была со­вершенно неподвижна».

Нет оснований предполагать существование какого-либо третьего рода моторных идей. Итак, чтобы совершить произвольное движение, нам нужно вызвать в сознании или непосредственную (кинестетическую), или опосредованную идею, соответствующую предстоящему движению. Неко­торые психологи предполагали, что, сверх того, в данном случае нужна идея о степени иннервации, необходимой для сокращения мышц. По их мнению, нервный ток, идущий при разряде из двигательного центра в дви­гательный нерв, порождает ощущение sui generis (своеобразное), отлича­ющееся от всех других ощущений. Последние связаны с движениями цен­тростремительных токов, между тем как с центробежными токами

600 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

связано чувство иннервации и ни одно движение не предваряется нами мысленно без того, чтобы это чувство не предшествовало ему. Иннерваци-онное чувство указывает будто бы на степень силы, с какой должно быть произведено данное движение, и на то усилие, при помощи которого его всего удобнее выполнить. Но многие психологи отвергают существование иннервационного чувства, и, конечно, они правы, так как нельзя привести прочных доводов в пользу его существования.

Различные степени усилия, действительно испытываемые нами, ког­да мы производим то же движение, но по отношению к предметам, ока­зывающим неодинаковую силу сопротивления, все обусловлены центрос­тремительными токами, идущими от нашей груди, челюстей, брюшной полости и других частей тела, в которых происходят симпатические со­кращения мышц, когда предлагаемое нами усилие велико. При этом нет никакой надобности осознавать степень иннервации центробежного тока. Путем самонаблюдения мы убеждаемся только в том, что в данном слу­чае степень потребного напряжения всецело определяется нами при по­мощи центростремительных токов, идущих от самих мышц, от их при­креплений, от соседних суставов и от общего напряжения глотки, груди и всего тела. Когда мы представляем себе известную степень напряже­ния, то этот сложный агрегат ощущений, связанных с центростремитель­ными токами, составляя объект нашего сознания, точным и отчетливым образом указывает нам, с какой именно силой мы должны произвести данное движение и как велико сопротивление, которое нам нужно пре­одолеть.

Пусть читатель попробует направить свою волю на определенное движение и постарается подметить, в чем состояло это направление. Вхо­дило ли в него что-либо, кроме представления тех ощущений, которые он испытает, когда произведет данное движение? Если мы мысленно выде­лим эти ощущения из области нашего сознания, то останется ли в нашем распоряжении какой-нибудь чувственный знак, прием или руководящее средство, при помощи которых воля могла бы с надлежащей степенью интенсивности иннервировать надлежащие мышцы, не направляя тока беспорядочно в какие попало мышцы? Выделите эти ощущения, предва­ряющие конечный результат движения, и, вместо того чтобы получить ряд идей о тех направлениях, по которым наша воля может направить ток, вы получите в сознании абсолютную пустоту, оно окажется не заполненным никаким содержанием. Если я хочу написать Петр, а не Павел, то дви­жениям моего пера предшествуют мысли о некоторых ощущениях в пальцах, о некоторых звуках, о некоторых значках на бумаге — и больше ничего. Если я хочу произнести Павел, а не Петр, то произнесению пред­шествуют мысли о слышимых мною звуках моего голоса и о некоторых мышечных ощущениях в языке, губах и глотке. Все указанные ощуще­ния связаны с центростремительными токами; между мыслью об этих ощущениях, которая сообщает волевому акту возможную определенность

Джеймс У. Воля 601

и законченность, и самим актом нет места для какого-нибудь третьего рода психических явлений.

В состав волевого акта входит некоторый элемент согласия на то, чтобы акт совершился, — решение «да будет!» И для меня, и для читате­ля, без сомнения, именно этот элемент и характеризует сущность волево­го акта. Ниже мы рассмотрим подробнее, в чем заключается решение «да будет!» В данную минуту мы можем оставить его в стороне, так как оно входит в состав всех волевых актов и потому не указывает на разли­чия, которые можно установить между ними. Никто не станет утверж­дать, что при движении, например, правой рукой или левой оно качествен­но различно.

Итак, путем самонаблюдения мы нашли, что предшествующее дви­жению психическое состояние заключается только в предваряющих дви­жение идеях о тех ощущениях, которые оно повлечет за собой, плюс (в некоторых случаях) повеление воли, согласно которому движение и свя­занные с ним ощущения должны осуществиться; предполагать же суще­ствование особых ощущений, связанных с центробежными нервными то­ками, нет никаких оснований.

Таким образом, все содержание нашего сознания, весь составляю­щий его материал — ощущения движения, равно как и все другие ощу­щения, — имеют, по-видимому, периферическое происхождение и прони­кают в область нашего сознания прежде всего через периферические нервы.

Конечный повод к движению. Назовем конечным поводом к дви­жению ту идею в нашем сознании, которая непосредственно предшеству­ет двигательному разряду. Спрашивается: служат поводами к движению только непосредственные моторные идеи или ими могут быть также и опосредованные моторные идеи? Не может быть сомнения в том, что ко­нечным поводом к движению могут быть равным образом и непосред­ственные, и опосредованные моторные идеи. Хотя в начале нашего зна­комства с известным движением, когда мы еще учимся производить его, непосредственные моторные идеи и выступают на первый план в нашем сознании, но впоследствии это бывает не так.

Вообще говоря, можно считать за правило, что с течением времени непосредственные моторные идеи все более отступают в сознании на зад­ний план и чем более мы научаемся производить какое-то движение, тем чаще конечным поводом к нему являются опосредованные моторные идеи. В области нашего сознания господствующую роль играют наиболее интересующие нас идеи, от всего остального мы норовим отделаться как можно скорее. Но, вообще говоря, непосредственные моторные идеи не представляют никакого существенного интереса. Нас интересуют глав­ным образом те цели, на которые направлено наше движение. Эти цели по большей части суть опосредованные ощущения, связанные с теми впе­чатлениями, которые данное движение вызывает в глазу, в ухе, иногда на

602 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

коже, в носу, в небе. Если мы теперь предположим, что представление од­ной из таких целей прочно ассоциировалось с соответствующим ей нерв­ным разрядом, то окажется, что мысль о непосредственных действиях иннервации явится элементом, так же задерживающим выполнение воле­вого акта, как и то чувство иннервации, о котором мы говорим выше. Наше сознание не нуждается в этой мысли, для него достаточно представ­ления конечной цели движения.

Таким образом, идея цели стремится все более и более завладеть об­ластью сознания. Во всяком случае, если кинестетические идеи и возни­кают при этом, то они настолько поглощены живыми кинестетическими ощущениями, которые их немедленно настигают, что мы не осознаем их самостоятельного существования. Когда я пишу, я не осознаю предвари­тельно вида букв и мышечного напряжения в пальцах как чего-то обо­собленного от ощущений движения моего пера. Прежде чем написать слово, я слышу как бы его звучание в моих ушах, но при этом не возни­кает никакого соответствующего воспроизведенного зрительного или мо­торного образа. Происходит это вследствие быстроты, с которой движения следуют за их психическими мотивами. Признав известную цель подле­жащей достижению, мы тотчас же иннервируем центр, связанный с пер­вым движением, необходимым для ее осуществления, и затем вся осталь­ная цепь движений совершается как бы рефлекторно.

Читатель, конечно, согласится, что эти соображения вполне справед­ливы относительно быстрых и решительных волевых актов. В них толь­ко в самом начале действия мы прибегаем к особому решению воли. Человек говорит сам себе: «Надо переодеться» — и тотчас непроизволь­но снимает сюртук, пальцы его привычным образом начинают расстеги­вать пуговицы жилета и т.д.; или, например, мы говорим себе: «Надо спу­ститься вниз» — и сразу же встаем, идем, беремся за ручку двери и т.д., руководствуясь исключительно идеей цели, связанной с рядом последова­тельно возникающих ощущений, ведущих прямо к ней.

По-видимому, нужно предположить, что мы, стремясь к известной цели, вносим неточность и неопределенность в наши движения, когда со­средоточиваем внимание на связанных с ними ощущениях. Мы тем луч­ше можем, например, ходить по бревну, чем меньше обращаем внимание на положение наших ног. Мы более метко кидаем, ловим, стреляем и ру­бим, когда в нашем сознании преобладают зрительные (опосредованные), а не осязательные и моторные (непосредственные) ощущения. Направьте на цель наши глаза, и рука сама доставит к цели кидаемый вами пред­мет, сосредоточьте внимание на движениях руки — и вы не попадете в цель. Саутгард нашел, что он мог более точно определять на ощупь кон­чиком карандаша положение небольшого предмета посредством зритель­ных, чем посредством осязательных мотивов к движению. В первом слу­чае он взглядывал на небольшой предмет и, перед тем как дотронуться до него карандашом, закрывал глаза. Во втором он клал предмет на стол

Джеймс У. Воля 603

с закрытыми глазами и затем, отведя от него руку, старался снова прикос­нуться к нему. Средние ошибки (если считать только опыты с наиболее благоприятными результатами) равнялись 17, 13 мм во втором случае и только 12, 37 мм в первом (при зрении). Выводы эти получены путем са­монаблюдения. При помощи какого физиологического механизма совер­шаются описанные действия, неизвестно.

<...> Мы видели, как велико разнообразие в способах воспроизведе­ния у различных индивидов. У лиц, принадлежащих к «тактильному» (со­гласно выражению французских психологов) типу воспроизведения, кине­стетические идеи, вероятно, играют более выдающуюся роль по сравнению с указанной мной. Мы вообще не должны ожидать слишком большого од­нообразия в этом отношении у различных индивидов и спорить о том, ко­торый из них типичный представитель данного психического явления.

Надеюсь, я выяснил теперь, в чем заключается та моторная идея, которая должна предшествовать движению и обусловливать его произ­вольный характер. Она не есть мысль об иннервации, необходимой для того, чтобы произвести данное движение. Она есть мысленное предваре­ние чувственных впечатлений (непосредственных или опосредованных — иногда длинным рядом действий), которые явятся результатом данного движения. Это мысленное предварение определяет, по крайней мере, ка­ковы они будут. До сих пор я рассуждал, как будто оно определяло так­же, что данное движение будет сделано. Без сомнения, многие читатели не согласятся с этим, ибо часто в волевых актах, по-видимому, необходимо еще к мысленному предварению движения присоединить особое решение воли, согласие ее на то, чтобы движение было сделано. Это решение воли я до сих пор оставлял в стороне; анализ его составит второй важный пункт нашего исследования.

Идеомоторное действие. Нам предстоит ответить на вопрос, может ли до наступления движения идея о чувственных его результатах сама по себе служить достаточным к нему поводом, или движению должен еще предшествовать некоторый добавочный психический элемент в виде ре­шения, согласия, приказания воли или другого аналогичного состояния сознания? Я даю на это следующий ответ. Иногда такой идеи бывает дос­таточно, иногда же необходимо вмешательство добавочного психического элемента в виде особого решения или повеления воли, предваряющего движение. В большинстве случаев в простейших актах это решение воли отсутствует. Случаи более сложного характера будут обстоятельно рас­смотрены нами позже.

Теперь же обратимся к типичному образчику волевого действия, так называемому идеомоторному действию, в котором мысль о движении вызывает последнее непосредственно, без особого решения воли. Всякий раз, как мы при мысли о движении немедленно, не колеблясь, производим его, мы совершаем идеомоторное действие. В этом случае между мыслью о движении и ее осуществлением мы не сознаем ничего промежуточно-

604 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

го. Разумеется, в этот промежуток времени происходят различные физио­логические процессы в нервах и мышцах, но мы абсолютно не осознаем их. Только что мы успели подумать о действии, как оно уже совершено нами, — вот все, что дает нам здесь самонаблюдение. Карпентер, впервые употребивший (насколько мне известно) выражение «идеомоторное дей­ствие», относил его, если я не ошибаюсь, к числу редких психических яв­лений. На самом же деле это просто нормальный психический процесс, не замаскированный никакими посторонними явлениями. Во время раз­говора я замечаю булавку на полу или пыль у себя на рукаве. Не преры­вая разговора, я поднимаю булавку или стираю пыль. Во мне не возника­ет никаких решений по поводу этих действий, они совершаются просто под впечатлением известного восприятия и проносящейся в сознании мо­торной идеи.

Подобным же образом я поступаю, когда, сидя за столом, время от времени протягиваю руку к стоящей передо мной тарелке, беру орех или кисточку винограда и ем. С обедом я уже покончил и в пылу послеобе­денной беседы не сознаю того, что делаю, но вид орехов или ягод и мимо­летная мысль о возможности взять их, по-видимому, роковым образом вызывают во мне известные действия. В этом случае, конечно, действиям не предшествует никакого особого решения воли, так же как и во всех привычных действиях, которыми полон каждый час нашей жизни и ко­торые вызываются в нас притекающими извне впечатлениями с такой быстротой, что нередко нам трудна бывает решить — отнести ли то или другое подобное действие к числу рефлекторных или произвольных ак­тов. По словам Лотце, мы видим, «когда пишем или играем на рояле, что множество весьма сложных движений быстро сменяют одно другое; каж­дый из мотивов, вызывающих в нас эти движения, осознается нами не долее секунды; этот промежуток времени слишком мал для того, чтобы вызвать в нас какие-либо волевые акты, кроме общего стремления произ­водить последовательно одно за другим движения, соответствующие тем психическим поводам для них, которые так быстро сменяют друг друга в нашем сознании. Таким путем мы производим все наши ежедневные действия. Когда мы стоим, ходим, разговариваем, нам не требуется ника­кого особого решения воли для каждого отдельного действия: мы совер­шаем их, руководствуясь одним только течением наших мыслей» («Medizinische psychologies»).

Во всех этих случаях мы, по-видимому, действуем безостановочно, не колеблясь при отсутствии в нашем сознании противодействующего пред­ставления. В нашем сознании или нет ничего, кроме конечного повода к движению, или есть что-нибудь, не препятствующее нашим действиям. Мы знаем, что такое встать с постели в морозное утро в нетопленной ком­нате: сама натура наша возмущается против такого мучительного испы­тания. Многие, вероятно, лежат каждое утро целый час в постели, прежде чем заставить себя подняться. Мы думаем лежа, как мы поздно встаем,

Ажеймс У. Воля 605

как от этого пострадают обязанности, которые мы должны выполнить в течение дня; мы говорим себе: «Это черт знает что такое! Должен же я наконец встать!» — и т.д. Но теплая постель слишком привлекает нас, и мы снова оттягиваем наступление неприятного мгновения.

Как же мы все-таки встаем при таких условиях? Если мне позволе­но судить о других по личному опыту, то я скажу, что по большей части мы поднимаемся в подобных случаях без всякой внутренней борьбы, не прибегая ни к каким решениям воли. Мы вдруг обнаруживаем, что уже поднялись с постели; забыв о тепле и холоде, мы в полудремоте вызыва­ем в своем воображении различные представления, имеющие какое-ни­будь отношение к наступающему дню; вдруг среди них мелькнула мысль: «Баста, довольно лежать!» Никакого противодействующего соображения при этом не возникло — и тотчас же мы совершаем соответствующие нашей мысли движения. Живо сознавая противоположность ощущений тепла и холода, мы тем самым вызывали в себе нерешительность, кото­рая парализовала наши действия, и стремление подняться с постели оста­валось в нас простым желанием, не переходя в хотение. Как только за­держивающая действие идея была устранена, первоначальная идея (о необходимости вставать) тотчас же вызвала соответствующие движения.

Этот случай, мне кажется, заключает в себе в миниатюре все основ­ные элементы психологии хотения. Ведь все учение о воле, развиваемое в настоящем сочинении, в сущности, обосновано мной на обсуждении фак­тов, почерпнутых из личного самонаблюдения; эти факты убедили меня в истинности моих выводов, и потому иллюстрировать вышеприведенные положения какими-либо другими примерами я считаю излишним. Оче­видность моих выводов подрывается, по-видимому, только тем обстоятель­ством, что многие моторные идеи не сопровождаются соответствующими действиями. Но, как мы увидим ниже, во всех без исключения подобных случаях одновременно с данной моторной идеей в сознании имеется ка­кая-нибудь другая идея, которая парализует активность первой. Но даже и тогда, когда действие вследствие задержки не совершается вполне, оно все-таки совершается отчасти. Вот что говорит Лотце по этому поводу: «Следя за играющими на бильярде или глядя на фехтующих, мы произ­водим руками слабые аналогичные движения; люди маловоспитанные, рассказывая о чем-нибудь, непрерывно жестикулируют; читая с интере­сом живое описание какого-нибудь сражения, мы чувствуем легкую дрожь во всей мышечной системе, как будто мы присутствовали при опи­сываемых событиях. Чем живее мы начинаем представлять себе движе­ния, тем заметнее начинает обнаруживаться влияние моторных идей на нашу мышечную систему; оно ослабевает по мере того, как сложный ком­плекс посторонних представлений, заполняя область нашего сознания, вытесняет из него те моторные образы, которые начинали переходить во внешние акты. " Чтение мыслей", так вошедшее в моду в последнее время, есть в сущности отгадывание мыслей по мышечным сокращениям: под

606 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

влиянием моторных идей мы производим иногда против нашей воли соответствующие мышечные сокращения».

Итак, мы можем считать вполне достоверным следующее положе­ние. Всякое представление движения вызывает в известной степени соот­ветствующее движение, которое всего резче проявляется тогда, когда его не задерживает никакое другое представление, находящееся одновремен­но с первым в области нашего сознания.

Особое решение воли, ее согласие на то, чтобы движение было про­изведено, является в том случае, когда необходимо устранить задержива­ющее влияние этого последнего представления. Но читатель может теперь убедиться, что во всех более простых случаях в этом решении нет ника­кой надобности. <...>

Движение не есть некоторый особый динамический элемент, кото­рый должен быть прибавлен к возникшему в нашем сознании ощущению или мысли. Каждое воспринимаемое нами чувственное впечатление свя­зано с некоторым возбуждением нервной деятельности, за которым не­минуемо должно последовать известное движение. Наши ощущения и мысли представляют собой, если так можно выразиться, пункты пересече­ния нервных токов, конечным результатом которых является движение и которые, едва успев возникнуть в одном нерве, уже перебегают в дру­гой. Ходячее мнение, будто сознание не есть по существу своему предва­рение действия, но будто последнее должно быть результатом нашей «силы воли», представляет собой естественную характеристику того част­ного случая, когда мы думаем об известном акте неопределенно долгий промежуток времени, не приводя его в исполнение. Но этот частный слу­чай не есть общая норма; здесь задержание акта противодействующим течением мыслей.

Когда задержка устранена, мы чувствуем внутреннее облегчение — это и есть тот добавочный импульс, то решение воли, благодаря которому и совершается волевой акт. В мышлении высшего порядка подобные про­цессы совершаются постоянно. Где нет этого процесса, там обыкновенно мысль и двигательный разряд непрерывно следуют друг за другом, без всякого промежуточного психического акта. Движение есть естественный результат чувственного процесса, независимо от его качественного содер­жания и при рефлексе, и при внешнем проявлении эмоции, и при воле­вой деятельности.

Таким образом, идеомоторное действие не исключительное явление, значение которого приходилось бы умалять и для которого надо подыски­вать особое объяснение. Оно подходит под общий тип сознательных дей­ствий, и мы должны принимать его за исходный пункт для объяснения тех действий, которым предшествует особое решение воли. Замечу, что задер­жание движения, так же как и выполнение, не требует особого усилия или повеления воли. Но порой и для задержания, и для выполнения действия необходимо особое волевое усилие. В простейших случаях наличие в созна-

Джеймс У. Воля 607

нии известной идеи может вызвать движение, наличие другой идеи — за­держать его. Выпрямите палец и в то же время старайтесь думать, будто вы сгибаете его. Через минуту вам почудится, будто он чуть-чуть согнулся, хотя в нем и не обнаружилось заметным образом никакого движения, так как мысль о том, что он на самом деле неподвижен, также входила при этом в состав вашего сознания. Выкиньте ее из головы, подумайте только о движении пальца — мгновенно без всякого усилия оно уже сделано вами.

Таким образом, поведение человека во время бодрствования — ре­зультат двух противоположных нервных сил. Одни невообразимо слабые нервные токи, пробегая по мозговым клеткам и волокнам, возбуждают двигательные центры; другие столь же слабые токи вмешиваются в дея­тельность первых: то задерживают, то усиливают их, изменяя их скорость и направление. В конце концов все эти токи рано или поздно должны быть пропущены через известные двигательные центры, и весь вопрос в том, через какие именно: в одном случае они проходят через одни, в дру­гом — через другие двигательные центры, в третьем они так долго урав­новешивают друг друга, что постороннему наблюдателю кажется, будто они вовсе не проходят через двигательные центры. Однако нельзя забывать, что с точки зрения физиологии жест, сдвигание бровей, вздох — такие же движения, как и перемещение тела. Перемена в выражении лица короля может производить иногда на подданного такое же потрясающее действие, как смертельный удар; и наружные наши движения, являющиеся резуль­татом нервных токов, которые сопровождают удивительный невесомый поток наших идей, не должны непременно быть резки и порывисты, не должны бросаться в глаза своим грубым характером.

Обдуманные действия. Теперь мы можем приступить к выяснению того, что происходит в нас, когда мы действуем обдуманно или когда пе­ред нашим сознанием имеется несколько объектов в виде противодей­ствующих или равно благоприятных альтернатив. Один из объектов мыс­ли может быть моторной идеей. Сам по себе он вызвал бы движение, но некоторые объекты мысли в данную минуту задерживают его, а другие, наоборот, содействуют его выполнению. В результате получается своеоб­разное внутреннее чувство беспокойства, называемое нерешительностью. К счастью, оно слишком хорошо знакомо всякому, описать же его совер­шенно невозможно.

Пока оно продолжается и внимание наше колеблется между не­сколькими объектами мысли, мы, как говорится, обдумываем; когда, нако­нец, первоначальное стремление к движению одерживает верх или окон­чательно подавлено противодействующими элементами мысли, то мы решаемся, принимаем то или другое волевое решение. Объекты мысли, задерживающие окончательное действие или благоприятствующие ему, называются основаниями или мотивами данного решения.

Процесс обдумывания бесконечно осложнен. В каждое его мгнове­ние наше сознание является чрезвычайно непростым комплексом взаи-

608 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

модействующих между собой мотивов. Вся совокупность этого сложного объекта сознается нами несколько смутно, на первый план выступают то одни, то другие его части, в зависимости от перемен в направлении наше­го внимания и от «ассоциационного потока» наших идей. Но как бы рез­ко ни выступали перед нами господствующие мотивы и как бы ни было близко наступление моторного разряда под их влиянием, смутно сознава­емые объекты мысли, находящиеся на заднем плане и образующие то, что мы назвали выше психическими обертонами, задерживают действие все время, пока длится наша нерешительность. Она может тянуться недели, даже месяцы, по временам овладевая нашим умом.

Мотивы к действию, еще вчера казавшиеся столь яркими, убедитель­ными, сегодня уже представляются бледными, лишенными живости. Но ни сегодня, ни завтра действие не совершается нами. Что-то подсказыва­ет нам, что все это не играет решающей роли; что мотивы, казавшиеся слабыми, усилятся, а мнимосильные потеряют всякое значение; что у нас еще не достигнуто окончательное равновесие между мотивами, что мы в настоящее время должны их взвешивать, не отдавая предпочтения како­му-либо из них, и по возможности терпеливо ждать, пока не созреет в уме окончательное решение. Это колебание между двумя возможными в бу­дущем альтернативами напоминает колебание материального тела в пре­делах его упругости: в теле есть внутреннее напряжение, но нет наружно­го разрыва. Подобное состояние может продолжаться неопределенное время и в физическом теле, и в нашем сознании. Если действие упруго­сти прекратилось, если плотина прорвана и нервные токи быстро прони­зывают мозговую кору, колебания прекращаются и наступает решение.

Решимость может проявляться различным образом. Я попытаюсь дать сжатую характеристику наиболее типичных видов решимости, но буду описывать душевные явления, почерпнутые только из личного само­наблюдения. Вопрос о том, какая причинность, духовная или материаль­ная, управляет этими явлениями, будет рассмотрен ниже.

Пять главных типов решимости. Первый может быть назван типом разумной решимости. Мы проявляем ее, когда противодействующие мо­тивы начинают понемногу стушевываться, оставляя место одной альтер­нативе, которую мы принимаем без всякого усилия и принуждения. До наступления рациональной оценки мы спокойно осознаем, что необходи­мость действовать в известном направлении еще не стала очевидной, и это удерживает нас от действия. Но в один прекрасный день мы вдруг начи­наем осознавать, что мотивы для действия основательны, что никаких дальнейших разъяснений здесь нечего ожидать и что именно теперь пора действовать. В этих случаях переход от сомнения к уверенности пережи­вается совершенно пассивно. Нам кажется, что разумные основания для действия вытекают сами собой из сути дела, совершенно независимо от нашей воли. Впрочем, мы при этом не испытываем никакого чувства принуждения, сознавая себя свободными. Разумное основание, находимое

Джеймс У. Воля 609

нами для действия, большей частью заключается в том, что мы подыски­ваем для настоящего случая подходящий класс случаев, при которых мы уже привыкли действовать не колеблясь, по известному шаблону.

Можно сказать, что обсуждение мотивов по большей части заклю­чается в переборе всех возможных концепций образа действия с целью отыскать такую, под которую можно было бы подвести наш образ дей­ствий в данном случае. Сомнения относительно образа действия рассеи­ваются в ту минуту, когда нам удается отыскать такую концепцию, кото­рая связана с привычными способами действовать. Люди с богатым опытом, которые ежедневно принимают множество решений, постоянно имеют в голове множество рубрик, из которых каждая связана с извест­ными волевыми актами, и каждый новый повод к определенному реше­нию они стараются подвести под хорошо знакомую схему. Если данный случай не подходит ни под один из прежних, если к нему неприложимы старые, рутинные приемы, то мы теряемся и недоумеваем, не зная, как взяться за дело. Как только нам удалось квалифицировать данный слу­чай, решимость снова возвращается к нам.

Таким образом, в деятельности, как и в мышлении, важно подыскать соответствующий данному случаю концепт. Конкретные дилеммы, с кото­рыми нам приходится сталкиваться, не имеют на себе готовых ярлыков с соответствующими названиями, и мы можем называть их весьма различ­но. Умный человек — тот, кто умеет подыскать для каждого отдельного случая наиболее соответствующее название. Мы называем рассудитель­ным такого человека, который, раз наметив себе достойные цели в жизни, не предпринимает ни одного действия без того, чтобы предварительно не определить, благоприятствует оно достижению этих целей или нет.

В следующих двух типах решимости конечное решение воли возни­кает до появления уверенности в том, что оно разумно. Нередко ни для одного из возможных способов действия нам не удается подыскать разум­ного основания, дающего ему преимущество перед другими. Все способы кажутся хорошими, и мы лишены возможности выбрать наиболее благо­приятный. Колебание и нерешительность утомляют нас, и может насту­пить момент, когда мы подумаем, что лучше уж принять неудачное реше­ние, чем не принимать никакого. При таких условиях нередко какое-нибудь случайное обстоятельство нарушает равновесие, сообщив одной из перспектив преимущество перед другими, и мы начинаем скло­няться в ее сторону, хотя, подвернись нам на глаза в эту минуту иное случайное обстоятельство, и конечный результат был бы иным. Второй тип решимости представляют те случаи, в которых мы как бы преднаме­ренно подчиняемся произволу судьбы, поддаваясь влиянию внешних слу­чайных обстоятельств и думая: конечный результат будет довольно бла­гоприятный.

В третьем типе решение также является результатом случайности, но случайности, действующей не извне, а в нас самих. Нередко при отсут-

39 Зак. 835

610 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

ствии побудительных причин действовать в том или другом направле­нии мы, желая избежать неприятного чувства смущения и нерешительно­сти, начинаем действовать автоматически, как будто в наших нервах раз­ряды совершались самопроизвольно, побуждая нас выбрать одну из представляющихся нам концепций. После томительного бездействия стремление к движению привлекает нас; мы говорим мысленно: «Вперед! А там будь что будет!» — и живо принимаемся действовать. Это беспеч­ное, веселое проявление энергии, до того непредумышленное, что мы в та­ких случаях выступаем скорее пассивными зрителями, забавляющимися созерцанием случайно действующих на нас внешних сил, чем лицами, действующими по собственному произволу. Такое мятежное, порывистое проявление энергии редко наблюдается у лиц вялых и хладнокровных. Наоборот, у лиц с сильным, эмоциональным темпераментом и в то же время с нерешительным характером оно может быть весьма часто. У ми­ровых гениев (вроде Наполеона, Лютера и т.п.), в которых упорная страсть сочетается с кипучим стремлением к деятельности, в тех случа­ях, когда колебания и предварительные соображения задерживают сво­бодное проявление страсти, окончательная решимость действовать, вероят­но, прорывается именно таким стихийным образом; так струя воды неожиданно прорывает плотину. Что у подобных личностей часто наблю­дается именно такой способ действия, служит уже достаточным указани­ем на их фаталистический образ мыслей. А он сообщает особенную силу начинающемуся в моторных центрах нервному разряду.

Есть еще четвертый тип решимости, который так же неожиданно кла­дет конец всяким колебаниям, как и третий. К нему относятся случаи, ког­да под влиянием внешних обстоятельств или какой-то необъяснимой внут­ренней перемены в образе мыслей мы внезапно из легкомысленного и беззаботного состояния духа переходим в серьезное, сосредоточенное, и зна­чение всей шкалы ценностей наших мотивов и стремлений меняется, когда мы изменяем наше положение по отношению к плоскости горизонта.

Объекты страха и печали действуют особенно отрезвляюще. Прони­кая в область нашего сознания, они парализуют влияние легкомысленной фантазии и сообщают особенную силу серьезным мотивам. В результате мы покидаем разные пошлые планы на будущее, которыми тешили до сих пор свое воображение, и немедленно проникаемся более серьезными и важными стремлениями, до той поры не привлекавшими нас к себе. К этому типу решимости следует отнести все случаи так называемого нравственного перерождения, пробуждения совести и т.п., благодаря ко­торым происходит духовное обновление многих из нас. В личности вдруг изменяется уровень и сразу появляется решимость действовать в извест­ном направлении.

В пятом, и последнем, типе решимости для нас может казаться наи­более рациональным известный образ действия, но мы можем и не иметь в пользу его разумных оснований. В обоих случаях, намереваясь действо-

Джеймс У. Воля 611

вать определенным образом, мы чувствуем, что окончательное совершение действия обусловлено произвольным актом нашей воли; в первом слу­чае мы импульсом нашей воли сообщаем силу разумному мотиву, кото­рый сам по себе был бы не в состоянии произвести нервный разряд; в последнем случае мы усилием воли, заменяющим здесь санкцию разума, придаем какому-то мотиву преобладающее значение. Ощущаемое здесь глухое напряжение воли составляет характерную черту пятого типа ре­шимости, отличающую его от остальных четырех.

Мы не будем здесь оценивать значения этого напряжения воли с метафизической точки зрения и не будем обсуждать вопроса, следует ли обособлять указанные напряжения воли от мотивов, которыми мы руко­водствуемся в действиях. С субъективной и феноменологической точек зрения здесь налицо чувство усилия, которого не было в предшествующих типах решимости. Усилие всегда неприятный акт, связанный с каким-то сознанием нравственного одиночества; так бывает и тогда, когда во имя чистого священного долга мы сурово отрекаемся от всяких земных благ, и тогда, когда мы твердо решаемся считать одну из альтернатив невоз­можной для нас, а другую — подлежащей осуществлению, хотя каждая из них равно привлекательна и никакое внешнее обстоятельство не побуж­дает нас отдать которой-нибудь из них предпочтение. При более внима­тельном анализе пятого типа решимости оказывается, что он отличается от предыдущих типов: там в момент выбора одной альтернативы мы упускаем или почти упускаем из виду другую, здесь же мы все время не теряем из виду ни одной альтернативы; отвергая одну из них, мы дела­ем для себя ясным, что именно в эту минуту мы теряем. Мы, так сказать, преднамеренно вонзаем иглу в свое тело, и чувство внутреннего усилия, сопровождающее этот акт, представляет в последнем типе решимости та­кой своеобразный элемент, который резко отличает его от всех остальных типов и делает его психическим явлением sui generis. В огромном боль­шинстве случаев наша решимость не сопровождается чувством усилия. Я думаю, мы склонны считать это чувство более частым психическим явлением, чем оно есть на самом деле, вследствие того, что во время об­думывания мы нередко сознаем, как велико должно быть усилие, если бы мы захотели реализовать известное решение. Позднее, когда действие со­вершено без всякого усилия, мы вспоминаем о нашем соображении и ошибочно заключаем, что усилие действительно было сделано нами.

Существование такого психического явления, как чувство усилия, ни в коем случае нельзя отвергать или подвергать сомнению. Но в оцен­ке его значения господствуют большие разногласия. С уяснением его значения связано решение таких важных вопросов, как само существова­ние духовной причинности, проблема свободы воли и всеобщего детерми­низма. Ввиду этого нам необходимо обследовать особенно тщательно те условия, при которых мы испытываем чувство волевого усилия.

612 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

Чувство усилия. Когда я утверждал, что сознание (или связанные с ним нервные процессы) по природе импульсивно, мне следовало бы доба­вить: при достаточной степени интенсивности. Состояния сознания раз­личаются по способности вызывать движение. Интенсивность некоторых ощущений на практике бывает бессильна вызвать заметные движения, интенсивность других влечет за собой видимые движения. Говоря: «на практике», я хочу сказать: «при обыкновенных условиях». Такими усло­виями могут быть привычные остановки в деятельности, например при­ятное чувство dolce Far niente (сладкое чувство ничегонеделания), вызы­вающее в каждом из нас известную степень лени, которую можно преодолеть только при помощи энергичного усилия воли; таково чувство прирожденной инертности, чувство внутреннего сопротивления, оказыва­емого нервными центрами, сопротивления, которое делает разряд невоз­можным, пока действующая сила не достигла определенной степени на­пряжения и не перешла за ее границу.

Условия эти бывают различны у разных лиц и у того же лица в раз­ное время. Инертность нервных центров может то увеличиваться, то умень­шаться, и, соответственно, привычные задержки действия то возрастать, то ослабевать. Наряду с этим должна изменяться интенсивность каких-то процессов мысли и стимулов, и известные ассоциационные пути становить­ся то более, то менее проходимыми. Отсюда понятно, почему так изменчива способность вызывать импульс к действию у одних мотивов по сравнению с другими. Когда мотивы, действующие слабее при нормальных условиях, становятся сильнее действующими, а мотивы, сильнее действующие при нормальных условиях, начинают действовать слабее, то действия, совершае­мые обыкновенно без усилия, или воздержание от действия, обыкновенно не сопряженное с трудом, становятся невозможными или совершаются только при затрате усилия (если вообще совершаются в подобной ситуации). Это выяснится при более подробном анализе чувства усилия. <...>

Вопрос о свободе воли. Выше мы заметили, что при волевом уси­лии нам кажется, будто в каждую минуту мы могли бы сделать это уси­лие большим или меньшим по сравнению со сделанным нами. Другими словами, нам кажется, будто усилие не зависит постоянно от величины сопротивления, которое оказывает известный объект нашей воли; будто по отношению к окружающим обстоятельствам (к мотивам, складу ха­рактера и т.д.) оно представляет то, что на математическом языке назы­вается независимой переменной. Если степень усилия представляет неза­висимую переменную в отношении к окружающим условиям, то наша воля, как говорится, свободна. Если же, наоборот, степень усилия есть вполне определенная функция, если мотивы, которые должны влиять вполне точным образом на наше усилие, оказывающее им равное проти­водействие, если эти мотивы были предопределены от вечности, то воля наша не свободна и все наши действия обусловлены предшествующими действиями. Таким образом, вопрос о свободе воли чрезвычайно прост:

Джеймс У. Воля 613

все дело сводится к определению степени усилия внимания, которым мы можем располагать в данную минуту. Находятся ли продолжительность и интенсивность усилия в постоянной зависимости от окружающих усло­вий или нет?

Нам кажется, как я заметил выше, будто в каждом отдельном слу­чае мы можем по произволу проявить большую или меньшую степень усилия. Если человек в течение дней и даже недель предоставлял полную свободу течению своих мыслей и вдруг завершил его каким-нибудь осо­бенно подлым, грязным или жестоким поступком, то после, в минуту рас­каяния, трудно убедить его, что он не мог не совершить этого поступка, роковым образом обусловленного всем предшествующим ходом мысли; трудно заставить его поверить, что поступок был подготовлен влиянием окружающего внешнего мира и предопределен от вечности.

Но в то же время несомненно, что все акты его воли, не связанные с чувством усилия, представляют необходимый результат тех интересных для него идей и ассоциаций между ними, интенсивность и последователь­ность которых были в свою очередь обусловлены строением физического тела — его мозга; мысль об общей связи мировых явлений и потребность в единстве мирового зрения также по необходимости заставляют его пред­полагать, что и столь незначительное явление, как степень усилия, не мо­жет не быть подчиненным всеобщему господству закона причинности. И при отсутствии усилия в волевом акте мы представляем себе возмож­ность иной альтернативы, иного образа действия. Здесь эта возможность есть на самом деле самообман; почему же не быть ей самообманом и при всяком вообще волевом акте?

В самом деле, вопрос о свободе воли на почве чисто психологичес­кой неразрешим. После того как внимание с известной степенью усилия направлено на данную идею, мы, очевидно, не в состоянии решить, можно ли было бы сделать степень усилия большей или меньшей или нет. Что­бы решить это, мы должны выяснить, какие мотивы предшествовали во­левому решению, определить с математической точностью степень интен­сивности каждого из них и показать на основании законов, о которых мы не имеем в настоящее время ни малейшего понятия, что степень сделан­ного в данном случае усилия была единственно возможной.

Разумеется, математически точное измерение интенсивности психи­ческих или физиологических сил навсегда останется недоступным чело­веческому уму. Ни один психолог или физиолог не станет всерьез даже высказывать догадок о том, каким путем можно было бы добиться такой точности измерения на практике. Не имея других оснований для состав­ления окончательного суждения об этом вопросе, мы могли бы оставить его нерешенным. Но психолог не может поступить так, он может привес­ти важные соображения в пользу детерминизма. Он участвует в построе­нии науки, наука же есть система определенных отношений. Где мы стал­киваемся с «независимой переменной», там для науки нет места.

614 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

Таким образом, научная психология должна постольку игнорировать произвольность наших действий, поскольку они представляют «независи­мую переменную», и рассматривать в них лишь ту сторону, которая строго предопределена предшествующими явлениями. Другими словами, она дол­жна иметь дело исключительно с общими законами волевых действий, с идеями, поскольку они служат импульсами для наших действий или задер­живают последние, с теми условиями, при которых может возникнуть уси­лие, но она не должна пытаться определять точную степень наших волевых усилий, ибо последние в случае, если воля свободна, не поддаются точному вычислению. Психология оставляет без внимания проявления свободы воли, не отрицая, безусловно, их возможности. На практике, конечно, это сводится к отрицанию свободы воли, и большинство современных психоло­гов действительно, не колеблясь, отвергают существование свободы воли.

Что касается нас, то мы предоставим метафизикам решать вопрос о том, свободна воля или нет. Без сомнения, психология никогда не дойдет до такого совершенства, чтобы применять математически точные измерения к индивидуальным волевым актам. Она никогда не будет иметь возможнос­ти сказать заранее, до совершения действия (как в случае, когда усилие, вызвавшее его, было предопределено предшествующими явлениями, так и в случае, когда оно было отчасти произвольно), каким путем совершен дан­ный поступок. Свободна ли воля или нет, но психология всегда останется психологией, а наука — наукой.

Итак, вопрос о свободе воли может быть в психологии оставлен без внимания. Как мы заметили выше, свобода воли, если только она существу­ет, всецело сводится к более или менее продолжительному, более или менее интенсивному созерцанию известного представления или известной части представления. Перевес в продолжительности или интенсивности одного из мотивов, равно возможных для осуществления, и придает этому мотиву ре­шающее значение, реализуя связанный с ним акт воли. Такое усиление или ускорение мотива может иметь огромное значение для моралиста или ис­торика, но для психолога, рассматривающего явления с точки зрения стро­го детерминистской, проявления свободы воли могут быть отнесены к чис­лу бесконечно малых.

С.Л.Рубинштейн ВОЛЕВОЙ ПРОЦЕСС¹

Волевое действие может реализоваться в более простых и более слож­ных формах.

В простом волевом акте побуждение к действию, направленному на более или менее ясно осознанную цель, почти непосредственно переходит в действие, не предваряемое сколько-нибудь сложным и длительным созна­тельным процессом; самая цель не выходит за пределы непосредственной ситуации, ее осуществление достигается посредством привычных действий, которые производятся почти автоматически, как только импульс дан.

Для сложного волевого акта в его наиболее выраженной специфичес­кой форме существенно прежде всего то, что между импульсом и действи­ем вклинивается опосредующий действие сложный сознательный процесс. Действию предшествует учет его последствий и осознание его мотивов, при­нятие решения, возникновение намерения его осуществить, составление плана для его осуществления. Таким образом, волевой акт превращается в сложный процесс, включающий целую цепь различных моментов и после­довательность различных стадий или фаз, между тем как в простом воле­вом акте все эти моменты и фазы вовсе не обязательно должны быть пред­ставлены в сколько-нибудь развернутом виде.

В сложном волевом действии можно выделить 4 основные стадии, или фазы: 1) возникновение побуждения и предварительная постановка цели; 2) стадия обсуждения и борьба мотивов; 3) решение; 4) исполнение.

Основным содержанием первой фазы в развитии волевого действия являются возникновение побуждения и осознание цели. Они взаимосвя­заны и взаимообусловлены.

В реальном протекании волевого действия различные фазы могут в зависимости от конкретных условий приобретать больший или меньший

¹ Рубинштейн CJI. Основы общей психологии: В 2 т. М.: Педагогика, 1989. Т. И. С. 190-200.

616 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

удельный вес, иногда сосредоточивая на себе в основном весь волевой акт, иногда вовсе выпадая.

Традиционная психология, отражавшая по преимуществу психоло­гию рефлектирующего интеллигента, находящегося на распутье, раздира­емого сомнениями, борьбой мотивов, выдвигала в качестве ядра волевого акта именно эту «борьбу мотивов» и следующее за ней более или менее мучительное решение. Внутренняя борьба, конфликт со своей собственной, как у Фауста, раздвоенной душой и выход из нее в виде внутреннего ре­шения — все, а исполнение этого решения — ничто.

В противоположность этому другие теории стремятся вовсе выклю­чить из волевого действия всю внутреннюю работу сознания, связанную с выбором, обдумыванием, оценкой; с этой целью они отделяют мотивацию воли от самого волевого акта. В результате волевое действие или даже во­левой акт превращается в чистую импульсивность. Абсолютизации рефлек­тирующей сознательности противопоставляется другая крайность — им­пульсивная действенность, вовсе лишенная сознательного контроля.

В действительности всякое подлинно волевое действие является из­бирательным актом, включающим сознательный выбор и решение. Но это никак не значит, что борьба мотивов является его центральной час­тью, его душой. Из самого существа волевого действия, как действия, на­правленного на осуществление цели, на реализацию замысла, вытекает, что основными его частями являются его исходная и завершающая фаза — ясное осознание цели и настойчивость, твердость в ее достижении. Осно­ва волевого действия — целеустремленная, сознательная действенность.

Признание го