Тайная зависть

Резюмируем: фантазм кастрации пытается, с горем пополам, объяснить женское; реально ему это не удается ни для материнского, полного и наделенного, ни для бесконечного наслаждения..., и еще меньше для репрезентации слияния без разреза и связки. Тогда нужно было бы, чтобы мужчины, как и женщины, не путали. В конечном счете, будь оно или не будь пассивным, мазохистическим, кастриро­ванным, женское, возможно, не является ни предосудительным, ни катастрофи­ческим. Напротив: это, к тому же, хорошо, как говорит Шребер, которому хоте­лось узнать и испытать «женские блаженства», более высокие и сладостные, чем мужские, бесцветные и умственные. Шребер хочет всего: быть пассивным, изби­ваемым, овладеваемым, рожающим, матерью новой расы, и все с удовольствием, в наслаждении... бесконечном.

Тогда вопрос: а что, если за этим страхом, который мужчины испытывают по отношению к женщинам и который приводит к тому, что первые доминируют над вторыми, что, если на заднем плане этого ужаса иррепрезентируемого женского эротико-материнского пылает тайная зависть? Иначе говоря: а что если Шребер дремлет в каждом мужчине?

Не отрекаться больше от женского - это значило бы признать и испытать то, что пассивность позволяет почувствовать, и то, что в пламени действия душит актив­ность; связать боль с удовольствием и наоборот; не быть больше источником неуве­ренности в продолжении, но, наоборот, позволить себе получать; положиться, бла­женным, на грудь любой молодой женщины, будь то ценой смерти: это то, что представляет «Пьета» Микеланджело в соборе Святого Петра в Риме; это и есть четвертый первичный фантазм, фантазм возвращения в материнскую утробу.

Эта зависть, однако, полна рисков:

• подлинная пассивность, обездвиженность становится омертвляющей;

• мазохизм неисчерпаем; будучи в определенной степени хранителем жизни,
переходя некоторый порог, он оборачивается разрушением себя;

• когда страх кастрации не функционирует (или более не функционирует) как
сигнальная тревога, он является, остается (или становится вновь?) ужасом
быть искалеченным, таким как ампутированный Нарцисс, который теряет
свой образ и свою жизнь;

• когда сепарация с материнским объектом не опосредствована комплексом
кастрации, который жертвует частью, с тем чтобы спасти все — что является
наиболее общим случаем отношения дочери к своей матери, — отношение
становится полноводным, симбиотическим; здесь может расцвести и предаваться целостная любовь, как, впрочем, и ненависть. Утраченный материн­ский объект из поколения в поколение становится поглощающим. Функци­ональный эквивалент кастрационного комплекса у мужчины, зависть к пенису, тогда послужит женщинам, чтобы покрыть меланхолическое ядро этой глубо­кой утраты (М. Cournut-Janin). Именно в этом смысле комплекс кастрации и зависть к пенису борются у одних против неназываемого ужаса частичной утраты, а у других — против еще более неназываемого ужаса полной утраты. С этой точки зрения, можно думать, что фаллический порядок и доминиро­вание мужчин над женщинами, возможно, оказывает услугу женщинам, по­могая им соотнести их потерю; но этого не стоит высказывать, так, как до­водя эту идею политически мало корректную, до конца, можно утверждать, что услужливость женщин в отношении мужчин оказала бы женщинам ус­лугу в их спасении от своей матери. Возможно даже, они специально внуша­ют мужчинам страх, чтобы они им служили Сверх-Я. Отцовским Сверх-Я, разумеется.