Новый Человек

Функция нового общества — способствовать возникновению нового Че­ловека, структура характера которого будет включать следующие качества:

— Готовность отказаться от всех форм обладания ради того, чтобы
в полной мере быть.

— Чувство безопасности, чувство идентичности и уверенности в себе,
основанные на вере в то, что он существует, что он есть, на внутренней
потребности человека в привязанности, заинтересованности, любви, едине­
нии с миром, пришедшей на смену желанию иметь, обладать, властвовать
над миром и таким образом стать рабом своей собственности.

— Осознание того факта, что никто и ничто вне нас самих не может
придать смысл нашей жизни и что только полная независимость и отказ
от вещизма могут стать условием для самой плодотворной деятельности,
направленной на служение своему ближнему.

— Ощущение себя на своем месте.

— Радость, получаемая от служения людям, а не от стяжательства
и эксплуатации.

— Любовь и уважение к жизни во всех ее проявлениях, понимание,
что священна жизнь и все, что способствует ее расцвету, а не вещи, власть
и все то, что мертво.

— Стремление умерить, насколько возможно, свою алчность, осла­
бить чувство ненависти, освободиться от иллюзий.

— Жизнь без идолопоклонства и без иллюзий, поскольку каждый
достиг такого состояния, когда никакие иллюзии просто не нужны.

— Развитие способности к любви наряду со способностью к крити­
ческому, реалистическому мышлению.

— Освобождение от нарциссизма и принятие всех трагических ог­
раничений, которые внутренне присущи человеческому существованию.

— Всестороннее развитие человека и его ближних как высшая цель
жизни.

Фромм Э. [Цель психоанализа] 397

— Понимание того, что для достижения этой цели необходимы дис­
циплинированность и реалистичность.

— Понимание того, что никакое развитие не может происходить вне
какой-либо структуры, а также понимание различия между структурой как
атрибутом жизни и «порядком» как атрибутом безжизненности, смерти.

— Развитие воображения, но не как бегство от невыносимых условий
жизни, а как предвидение реальных возможностей, как средство положить
конец этим невыносимым условиям.

— Стремление не обманывать других, но и не быть обманутым; мож­
но прослыть простодушным, но не наивным.

— Все более глубокое и всестороннее самопознание.

— Ощущение своего единения с жизнью, т.е. отказ от подчинения,
покорения и эксплуатации природы, от истощения и разрушения ее, стрем­
ление понять природу и жить в гармонии с ней.

— Свобода, но не как произвол, а как возможность быть самим собой:
не клубком алчных страстей, а тонко сбалансированной структурой, кото­
рая в любой момент может столкнуться с альтернативой — развитие или
разрушение, жизнь или смерть.

— Понимание того, что зло и разрушение — неизбежные следствия
неправильного развития.

— Понимание того, что лишь немногим удается достичь совершен­
ства по всем этим пунктам, и вместе с тем отсутствие амбициозного стрем­
ления «достичь цели», поскольку известно, что подобные амбиции — всего
лишь иное выражение алчности и ориентации на обладание.

— Счастье всевозрастающей любви к жизни, независимо от того, что
уготовано нам судьбой, ибо жизнь в меру своих сил приносит человеку та­
кое удовлетворение, что едва ли остается место для беспокойства о том, чего
он мог бы или не мог бы еще достичь. <...>

Психоаналитик как «целитель души»

В настоящее время существуют различные школы психоанализа — от более или менее строгих приверженцев теории Фрейда до «ревизионис­тов», различающихся между собой степенью трансформации фрейдовской концепции¹. Однако для нас в данном случае все эти различия являются гораздо менее важными, чем различие между тем психоанализом, главной целью которого является достижение «социальной адаптации», и психо­анализом, цель которого — «лечение души»².

¹ См.: Thompson С, Mullahy P. Psychoanalysis: Evolution and Development. Hermitage
House, Inc., 1950; Mullahy P. Oedipus-Myth and Complex. Hermitage House, Inc., 1948.

² Следует помнить, что «лечение» означает не только меры, принимаемые для восста­
новления здоровья, но — в более широком смысле — также и «заботу о человеке».

398 Тема 14. Развитие личности

Вначале психоанализ был одним из разделов медицины, задачей ко­торого являлось лечение болезней. Пациенты, приходившие к психоана­литику, страдали от некоторых симптомов, которые мешали их нормаль­ной жизни. Такие симптомы выражались в ритуализованных навязчивых действиях и мыслях, фобиях, параноидальных системах мышления и т.д. Единственным отличием этих пациентов от тех, кто обращался к обыч­ным психиатрам, было то, что причины их симптомов следовало искать не в их теле, а в душе, и лечение их поэтому было связано не с соматичес­кими, а с психическими феноменами. Однако цель психоаналитической терапии ничем не отличалась от цели медицинского лечения: она состоя­ла в устранении симптомов. Если пациент избавлялся от кашля или рво­ты психогенного характера, от навязчивых действий или мыслей, то счи­талось, что он вылечен.

В ходе своей работы Фрейд и его сотрудники стали все яснее по­нимать, что симптомы — это лишь самое явное и, так сказать, самое яр­кое выражение невротического нарушения и, чтобы достигнуть устойчи­вого, а не просто симптоматического улучшения, следует анализировать характер человека и помочь ему в процессе переориентации его харак­тера. Этот вывод подтверждался появлением нового типа пациентов. Многие из обращавшихся за помощью к психоаналитикам не были боль­ными в традиционном смысле и не имели ни одного из упомянутых выше внешних симптомов. Они вообще не были душевнобольными. Их не считали больными ни их родственники, ни друзья, и, однако, они стра­дали от «трудностей жизни» — если воспользоваться выражением Гар­ри Салливена, — что вынуждало их искать помощи у психоаналитика. Такие «трудности», конечно, не были чем-то новым. Во все времена были люди, которые испытывали чувство неуверенности или неполноценности, не находили счастья в браке, испытывали трудности в работе или не по­лучали от нее удовольствия, страшно боялись других людей и т.д. Воз­можно, они искали помощи у священника, друга, философа или «просто жили» со своими проблемами, не пытаясь получить облегчения у како­го-нибудь специалиста. Новым же было то, что Фрейд и его школа впер­вые предложили целостную теорию характера, дали объяснение трудно­стям жизни человека, обратившись к структуре его характера и дав на­дежду на изменение. Таким образом, психоанализ все больше сдвигал центр своего внимания с терапии невротических симптомов на терапию трудностей жизни, причина которых коренится в невротическом ха­рактере.

Хотя довольно легко определить, в чем состоит цель терапии в слу­чае истерической рвоты или навязчивых идей, но не так-то просто уста­новить, какова она должна быть в случае невротического характера. Фактически нелегко даже сказать, что является причиной страданий та­кого больного.

Фромм Э. [Цель психоанализа] 399

Следующий пример может прояснить, что имеется в виду в данном случае¹. Молодой двадцатичетырехлетний человек, придя на прием к психоаналитику, сообщил, что с тех пор, как два года назад он окончил колледж, он чувствует себя несчастным. Работает он в фирме отца, но ра­бота не доставляет ему никакого удовольствия. У него постоянно плохое настроение, он часто ссорится с отцом, ему очень трудно принимать даже самые незначительные решения. По его словам, все это началось за не­сколько месяцев до окончания колледжа. Он очень увлекался физикой, причем его преподаватель считал, что у него замечательные способности к теоретической физике, и юноша хотел поступить в аспирантуру и стать ученым. Его отец, преуспевающий бизнесмен, владелец крупной фабри­ки, настаивал на том, чтобы сын занялся бизнесом, снял бремя с его плеч и в конце концов стал его преемником. Отец аргументировал это тем, что у него нет других детей, что он создал фирму своими собственными ру­ками, что врач рекомендует ему меньше работать и что сын был бы не­благодарным, если бы при таких обстоятельствах отказался выполнить волю отца. Результатом отцовских просьб, увещеваний и напоминаний о чувстве долга было согласие сына. Он начал работать в фирме. После этого начались описанные выше осложнения.

В чем же в данном случае состоит проблема и каково должно быть лечение? Эту ситуацию можно рассматривать по-разному. Можно считать, что точка зрения отца совершенно разумна, что сын спокойно последовал бы совету отца, если бы не иррациональное сопротивление, если бы не глубоко затаенный антагонизм с отцом, и что желание сына стать физиком основывалось не столько на его интересе к науке, сколь­ко на этом антагонизме и бессознательном стремлении расстроить пла­ны отца. Хотя сын последовал отцовскому совету, он не прекратил борь­бы с отцом, фактически его антагонизм только усилился после этого. Все трудности молодого человека проистекали из этого неразрешенного ан­тагонизма. Если бы этот антагонизм был разрешен — путем проникно­вения в его глубинные причины, — то у сына больше не было бы труд­ностей в принятии разумных решений, а его тревоги, сомнения и прочее исчезли бы сами собой.

Но если на эту ситуацию взглянуть по-другому, аргументация бу­дет иной. Хотя отец, возможно, имеет основание желать, чтобы сын уча­ствовал в делах его фирмы, и хотя он имеет право высказать свои по­желания, сын имеет право— а с точки зрения морали долг — поступать так, как подсказывает ему совесть. Если он чувствует, что профессия физика больше соответствует его способностям и стремлениям, он дол-

¹ Он, как и все другие клинические случаи, приводимые в этой книге, взят не из моей практики, а из материалов, с которыми работали студенты. Детали изменены настолько, чтобы сделать невозможным узнавание конкретного случая.

400 Тема 14. Развитие личности

жен следовать своему призванию, а не пожеланиям отца. В таком слу­чае действительно существует некоторый антагонизм с отцом, но не ир­рациональный антагонизм, основанный на воображаемых причинах, ко­торые исчезнут сразу же, как только они будут проанализированы, а вполне рациональный, который сформировался как реакция на автори­тарно-собственническую установку отца. Если на проблемы пациента посмотреть с этой точки зрения, то болезнь и пути ее лечения будут силь­но отличаться от тех, какими они представлялись в первой интерпрета­ции. Симптомом теперь будет неспособность самоутвердиться и боязнь следовать собственным планам и желаниям. Пациент будет вылечен, если он перестанет бояться отца, а цель лечения заключается в том, что­бы помочь ему обрести мужество, утвердиться и освободить себя. В та­ком случае открылась бы огромная подавленная враждебность к отцу, однако эта враждебность должна быть понята не как причина, а как ре­зультат основного заболевания. Очевидно, что каждая из интерпретаций может быть истинной, а зная в деталях характеры как отца, так и сына, можно установить, какая из них верна в данном случае. Впрочем, на суждения аналитика будут оказывать влияние его философия и система ценностей. Если он склонен полагать, что «приспособление» к социаль­ным моделям является первостепенной целью жизни, что практические соображения, такие, как процветание фирмы, высокий доход, благодар­ность родителям, являются основными, то он будет интерпретировать бо­лезнь сына как его иррациональный антагонизм с отцом. Если же рас­сматривать такие понятия, как честность, независимость и работа по призванию как высшие ценности, то аналитик будет склонен понимать неспособность сына самоутвердиться и страх перед отцом главными трудностями, на разрешение которых и должны быть направлены все усилия.

Это подтверждает и другой пример. Одаренный писатель обраща­ется к аналитику с жалобами на головную боль и приступы головокру­жения, которые не имеют, согласно заключению врача, никаких органи­ческих причин. Он рассказывает аналитику историю своей жизни. Два года назад он взялся за одну работу, которая была чрезвычайно при­влекательна и престижна, сулила большие деньги и уверенность в буду­щем. Само предложение такой работы было равносильно огромному ус­пеху. Однако это вынуждало его писать то, во что он не верил, что про­тиворечило его убеждениям. Литератор затратил много сил, стараясь примирить свои действия со своей совестью, создавал ряд сложных кон­струкций, чтобы доказать, что его действия не противоречат интеллекту­альной и нравственной честности. Вскоре начались головные боли и при­ступы головокружения. Нетрудно понять, что эти симптомы являются выражением неразрешенного конфликта между его стремлением к день­гам и престижу, с одной стороны, и угрызениями совести — с другой. Но если мы спросим, что является патологическим, невротическим элемен-

Фромм Э. [Цель психоанализа] 401

том в этом конфликте, то два психоаналитика могут рассматривать си­туацию по-разному. Можно утверждать, что принятие подобного предло­жения является совершенно обычным делом, что это — свидетельство хорошего приспособления к нашей культуре и что решение, принятое писателем, одобрил бы любой нормальный, хорошо приспособленный че­ловек. Невротическим элементом в такой ситуации является его не­способность согласиться со своим собственным решением. Возможно, при дальнейшем анализе мы обнаружим в этом случае проявление ста­рого чувства вины, возникшего еще в детстве и связанного с Эдиповым комплексом, мастурбацией, детским воровством и так далее. Возможно также, что это — его внутреннее влечение к самонаказанию, под влияни­ем которого он чувствует себя плохо именно тогда, когда добивается ус­пеха. Если принять данную точку зрения, то проблема состоит в неспо­собности согласиться со своим собственным, вполне разумным решени­ем и пациент считался бы выздоровевшим, если бы у него прекратились угрызения совести и он с удовлетворением воспринял бы существующее положение вещей.

Другой аналитик, возможно, взглянул бы на эту ситуацию совершен­но иным образом, исходя из предположения, что нельзя поступаться ин­теллектуальной и нравственной честностью без ущерба для личности в целом. Тот факт, что пациент следует одобряемым его культурой образ­цам, не меняет этого основного принципа. Различие между этим челове­ком и многими другими состоит только в том, что голос его совести дос­таточно силен, чтобы вызвать острый конфликт там, где другие даже и не подозревали бы о таковом и не имели бы столь ярких его симптомов. С этой точки зрения проблема, по-видимому, состоит в трудности для писа­теля следовать голосу совести, и он считался бы вылеченным, если бы смог покончить со сложившимся положением и вести жизнь, позволяющую чувствовать уважение к самому себе.

Третий случай освещает проблему несколько под другим углом. Бизнесмен — умный, энергичный, преуспевающий человек — начал мно­го пить. Он обратился за помощью к психоаналитику. Жизнь пациента была всецело посвящена «деланию денег» и борьбе с конкурентами. Нич­то другое его не интересовало, личная жизнь была подчинена тем же це­лям. Он добился успехов в искусстве приобретать друзей и оказывать влияние, но в глубине души ненавидел всех, с кем общался: своих кон­курентов, клиентов и служащих своей фирмы. Он ненавидел даже вещи, которыми торговал. Они интересовали его лишь как средство, с помощью которого можно «делать деньги». Эту ненависть он не осознавал, однако постепенно, через толкование сновидений и свободных ассоциаций, он на­чал понимать, что чувствовал себя рабом бизнеса, товаров и всего, что с ними связано. Он не уважал себя и притуплял боль от чувства неполно­ценности и сознания своего ничтожества с помощью алкоголя. Он никог­да никого не любил и просто удовлетворял свои половые потребности.

: б Зак. 1664

402 Тема 14. Развитие личности

В чем же состоит его проблема? В его пьянстве? Или это пьянство — только симптом его реальной проблемы, его неспособности вести осмыс­ленную жизнь? Может ли человек быть настолько отчужденным от са­мого себя, носить в душе столько ненависти и так мало любви и не чув­ствовать себя при этом неполноценным, не испытывать беспокойства? Конечно, есть множество людей, которые именно так и живут, не об­наруживая никаких сиптомов заболевания и даже не испытывая ника­ких трудностей. Проблемы возникают тогда, когда они не поглощены работой, когда они остаются наедине с самими собой. Но они успешно овладели всеми возможными способами бегства от себя, которые предос­тавляет им наша культура, чтобы заглушить любое проявление своей неудовлетворенности. Те, у кого симптомы заболевания проявляются от­крыто, показывают, что их человеческие способности подавлены не пол­ностью. Что-то в них протестует и таким образом говорит о существо­вании конфликта. Они больны не так серьезно, как те, чье приспособ­ление к данной культуре завершилось полным успехом. Напротив, в человеческом плане они являются гораздо более здоровыми. Поэтому мы смотрим на симптомы не как на врагов, которых следует побороть, а, наоборот, как на друзей, говорящих нам о том, что не все в порядке. Пациент, хотя и бессознательно, стремится к более человечному образу жизни. Его проблема заключается не в пьянстве, а в его нравственном кризисе. И лечение не принесет результатов, если оно будет направлено на устранение симптомов. Если он перестанет пить, ничего не меняя в своей жизни, состояние тревоги и напряженности не покинет его, он все больше и больше будет отдаваться конкурентной борьбе и, возможно, рано или поздно у него возникнет другой симптом, выражающий его не­удовлетворенность. Что ему необходимо в первую очередь, так это чело­век, способный помочь ему раскрыть причины, по которым он тратит попусту свои лучшие силы, и, таким образом, способный помочь ему най­ти им лучшее применение.

Мы видим, как непросто определить, что является болезнью и что, по нашему мнению, необходимо лечить. Окончательное решение зависит от того, как понимается цель психоанализа. Согласно одной концепции, целью аналитического лечения является приспособление. Под приспособ­лением понимается способность индивида вести себя так, как ведет себя большинство людей его культуры. Поэтому именно те модели поведения, которые одобряются обществом и данной культурой, являются крите­риями душевного здоровья. Они не подлежат критическому анализу с точки зрения общечеловеческих норм, а скорее служат выражением со­циального релятивизма, который признает их «правильность» как само собой разумеющуюся и рассматривает отклоняющееся от них поведение как неправильное, а следовательно, нездоровое. Лечение, ставящее своей целью не что иное, как социальное приспособление, может лишь умень-

Фромм Э. [Цель психоанализа] 403

шить чрезмерные страдания невротика до среднего уровня страдания, внутренне присущего конформизму.

Согласно другой точке зрения, целью лечения является не столько приспособление, сколько оптимальное развитие способностей человека и реализация его индивидуальности. В этом случае психоаналитик яв­ляется не наставником по приспособлению, а, пользуясь выражением Платона, «целителем души». Данная точка зрения основывается на той посылке, что существуют неизменные законы человеческой природы и человеческого поведения, которые действуют в любой культуре. Эти за­коны нельзя нарушать без серьезного ущерба для личности. Если чело­век поступает вопреки своему пониманию интеллектуальной и мораль­ной честности, он ослабляет или даже парализует свою личность. Он не­счастен и тяжело страдает. Если его образ жизни одобряется культурой, в которой он живет, страдание может быть неосознанным или ощущать­ся в связи с явлениями, весьма далекими от его реальной проблемы. Но несмотря на то, что думает человек, проблему душевного здоровья нельзя отделить от основной проблемы любого человека — проблемы достиже­ния таких целей человеческой жизни, как независимость, честность и способность любить.

Проводя указанное различие между приспособлением и лечением души, я описал принципы терапии, но я отнюдь не хочу сказать, что мож­но провести столь же резкое разграничение на практике. Существует множество различных видов психоаналитических процедур, в которых соединены оба принципа, причем ударение делается то на одном из них, то на другом. Важно, однако, ясно видеть различие между этими прин­ципами, поскольку лишь тогда мы сможем понять их значение в каж­дом конкретном случае. Я не хочу также, чтобы создалось впечатление, будто каждому необходимо выбирать между приспособлением к обще­ству и заботой о собственной душе и что выбор пути, на котором чело­век остается честным, обязательно приводит его к социальному краху.

«Приспособившийся» в том смысле, в каком я использовал этот термин, — это человек, превративший себя в товар, лишенный всех устой­чивых и определенных качеств, кроме потребности нравиться и готов­ности сколь угодно часто менять свои роли. Пока его усилия приносят успех, он в какой-то мере чувствует себя в безопасности, но утрата всего лучшего в себе, отказ от всех человеческих ценностей приводят к внут­ренней пустоте и неуверенности, которые обнаруживаются при каждой его неудаче. И даже если никакие опасности ему не угрожают, он часто расплачивается за свою человеческую несостоятельность болезнью серд­ца, язвой или какими-то другими психогенными болезнями. Человек, ко­торый достиг внутренней силы и цельности, возможно, часто не преуспе­вает так, как его беспринципный сосед, но зато обретает уверенность в себе, способность здравого мышления и объективного суждения, что де-

404 Тема 14. Развитие личности

лает его гораздо менее зависимым от чужих мнений и изменчивых об­стоятельств и увеличивает его способность к творческой деятельности в самых различных сферах.

Очевидно, что «терапия приспособления» может не выполнять ника­кой религиозной функции, если под «религиозной» мы понимаем установ­ку, присущую первоначальным учениям гуманистических религий. Те­перь я хотел бы показать, что психоанализ как лечение души, несомненно, выполняет религиозную функцию в упомянутом смысле, хотя он обычно приводит к более критическому отношению к теистическим догмам.

Пытаясь обрисовать человеческую установку, лежащую в основе мышления Лао-цзы, Будды, пророков, Сократа, Христа, Спинозы и фило­софов Просвещения, поражаешься тому, что несмотря на значительные различия существует ряд идей и норм, общих для всех этих учений. Не претендуя на полноту и точность, следующая формулировка будет при­близительным описанием общей сущности всех этих учений: человек должен стремиться познать истину и он может стать в полном смысле человеком только в той степени, в какой преуспеет в решении этой за­дачи. Человек должен быть независимым и свободным, он должен быть целью, а не служить средством осуществления целей других людей. Че­ловек должен с любовью относиться к своим ближним. Если он живет без любви, он — просто пустышка, даже если у него есть власть, богат­ство и ум. Человек должен знать, что такое добро и что такое зло, он должен научиться прислушиваться к голосу своей совести и быть спо­собным следовать ему.

Следующие замечания должны показать, что цель психоаналитичес­кого лечения души состоит в том, чтобы помочь пациенту приобрести ус­тановку, которую я назвал религиозной.

Когда мы обсуждали взгляды Фрейда, я отметил, что осознание ис­тины является основной целью психоаналитического процесса. Психо­анализ дал понятию «истина» новое измерение. До появления психо­анализа считалось, что человек говорит правду, если он верит в то, что говорит. Психоанализ показал, что субъективное убеждение ни в коей мере не является достаточным критерием искренности. Человек может считать, что он поступает так из чувства справедливости, хотя его дей­ствия могут быть мотивированы жестокостью. Он может считать, что его поведение мотивировано любовью, хотя на самом деле он движим мазо­хистским стремлением к зависимости. Человек может верить, что он ру­ководствуется долгом, в то время как его главным мотивом является тщеславие. Фактически человек, прибегающий к таким рационализаци-ям, считает их в большинстве случаев истинными. Он не только хочет, чтобы другие верили его рационализациям, он и сам верит в них, и, чем больше он хочет защитить себя от осознания истинных мотивов своего поведения, тем сильнее он должен верить своим рационализациям. Бо-

Фромм Э. [Цель психоанализа] 405

лее того, в процессе психоаналитического лечения человек учится пони­мать, какие из его идей связаны с подлинными чувствами, а какие явля­ются только избитыми штампами, не имеющими корней в структуре ха­рактера, а следовательно, не имеющими для него никакого значения и содержания. Процесс психоаналитического лечения по сути своей явля­ется процессом поиска истины. Объект этого поиска — истина о явле­нии, которое не вне человека, а в нем самом. Психоанализ основывается на том принципе, что психическое здоровье и счастье не могут быть до­стигнуты до тех пор, пока мы не подвергнем тщательному анализу наше мышление и чувства, чтобы определить, производим ли мы рационали­зацию или наши убеждения коренятся в наших чувствах.

В древних буддийских документах получила прекрасное выраже­ние мысль, что критическая самооценка и связанная с ней способность проводить различие между истинным и ложным являются существен­ными элементами религиозной установки. В Наставлениях тибетских учителей мы находим перечисление десяти возможных заблуждений:

«1. Желаемое может быть принято за веру.

2. Привязанность может быть принята за благожелательность и со­
страдание.

3. Прекращение раздумий может быть принято за покой безгранич­
ного духа, который и является истинной целью.

4. Чувственные восприятия (или феномены) могут быть приняты
за откровения (или проблески) реальности.

5. Простой проблеск Реальности может быть принят за полное ее
понимание.

6. Те, кто на людях проповедует религию, но на практике не следу­
ет ей, могут быть приняты за истинно верующих.

7. Рабы страстей могут быть приняты за мастеров йоги, освободив­
ших себя от диктата всех обычных законов.

8. Действия, совершенные в корыстных целях, могут ошибочно рас­
сматриваться как альтруистические.

9. Обманные методы можно ошибочно принять за осторожность.
10. Шарлатаны могут быть приняты за Мудрецов»¹.

Действительно, помочь человеку отделить истину от лжи в самом себе — вот основная цель психоанализа, терапевтического метода, кото­рый представляет собой эмпирическое воплощение тезиса «Истина сде­лает вас свободными».

Как в гуманистических религиях, так и в психоанализе способность человека к поискам истины неразрывно связана с достижением свободы и независимости.

¹ Tibetan Yoga and Secret Doctrines / W.Y. Evans-Wentz (ed.). Oxford University Press, 1935. P. 77. См. также: Splegelberg F. The Religion of No-Religion. James Ladd Delkin, 1948. P. 52.

406 Тема 14. Развитие личности

Фрейд утверждает, что Эдипов комплекс является ядром всякого невроза. Его предположение состоит в том, что ребенок привязан к ро­дителю противоположного пола и что психическое расстройство возни­кает в том случае, если ребенок не может преодолеть эту детскую фик­сацию. Для Фрейда мысль, что инцестуозные влечения должны пред­ставлять собой глубоко укоренившуюся в человеке страсть, является неоспоримой. Такое впечатление сложилось у него при изучении клини­ческих случаев, а всеобщее табу на инцест служило ему дополнительным доказательством этого предположения. Впрочем, как это часто бывает, все значение открытия Фрейда может быть понято только в том случае, если мы переведем его из области секса в сферу межличностных отно­шений. Сущность инцеста заключается не в сексуальном влечении к членам своей семьи. Такое влечение, как это было установлено, представ­ляет собой только одно из проявлений гораздо более глубинного и фун­даментального желания оставаться ребенком, привязанным к лицам, обеспечивающим ему надежную защиту, среди которых первым и наи­более влиятельным является мать. Утробный плод живет вместе с мате­рью и внутри нее, и акт рождения есть только первый шаг к свободе и независимости. После рождения младенец остается еще во многих от­ношениях частью матери, и его рождение как независимого существа является процессом, продолжающимся много лет — фактически всю жизнь. Стремление перерезать пуповину — не в физическом, а в психо­логическом смысле — является величайшим вызовом человеческому развитию, а также самой трудной его задачей. Пока человек связан эти­ми первичными узами с матерью, отцом и своей семьей, он чувствует себя в безопасности. Он подобен утробному плоду, за него все еще кто-то отвечает. Он избегает тех жизненных ситуаций, которые заставляют его быть самостоятельной личностью, обремененной ответственностью за свои поступки, необходимостью принимать собственные решения, «взять жизнь в свои руки». Оставаясь ребенком, человек не только избавляется от глубокой тревоги, неизбежно связанной с полным осознанием самого себя как самостоятельного существа, но также наслаждается чувством своей защищенности, теплоты и бесспорной принадлежности кому-то — чувством, которым он когда-то уже наслаждался, будучи ребенком. Но за все это человек платит дорогой ценой. Он не может стать полноценным человеком, развить свои способности разума и любви, он остается зави­симым и сохраняет чувство страха, которое обнаруживается всякий раз, когда эти первичные связи оказываются под угрозой. Вся его умствен­ная и эмоциональная деятельность находится в зависимости от автори­тета этой первичной группы; следовательно, его убеждения и мысли не являются его собственными. Он может чувствовать привязанность, но это животная привязанность, радость теплу конюшни, а не человеческая лю­бовь, непременными условиями которой являются свобода и самостоя­тельность. Инцестно ориентированный человек способен сильно привя-

Фромм Э. [Цель психоанализа] 407

заться к тем, кого он хорошо знает, но он не способен сближаться с «чу­жаком», т.е. с другим человеком как таковым. При такой ориентации все свои чувства и представления человек рассматривает не с точки зре­ния добра и зла, истины или лжи, но в связи с тем, свой человек или чужой. Когда Иисус сказал:

«Ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее» (Матфей, X, 35), он не имел в виду учить не­нависти к родителям, но хотел выразить в самой ясной и резкой форме ту мысль, что для того, чтобы стать человеком, следует порвать кровные связи и стать свободным.

Привязанность к родителям — это лишь одна из многих, хотя и наиболее важная форма инцеста. В процессе социальной эволюции дру­гие привязанности частично заменили ее. Племя, нация, раса, государство, класс, политические партии и многие другие институты и организации стали для человека домом и семьей. Здесь лежат корни национализма и расизма, которые в свою очередь являются признаками неспособности человека воспринимать себя и других как свободных людей. Можно ска­зать, что развитие человечества представляет собой постепенный переход от инцеста к свободе. В этом состоит объяснение всеобщности табу на кровосмешение. Возможно, человечество не совершило бы никакого прог­ресса, если бы оно не руководствовалось потребностью в единении с дру­гими, помимо привязанности к матери, отцу, братьям и сестрам. Любовь к жене связана с преодолением инцестуозных влечений, «потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей». Но значе­ние табу на инцест гораздо шире. Развитие разума и всех рациональных ценностных суждений требует, чтобы человек преодолел инцестуозную фиксацию, при которой критерий правильности и неправильности осно­вывается на понятиях родственности.

Объединение малых групп в более крупные и его биологические по­следствия были бы невозможны без табу на инцест. Нет ничего удивитель­ного в том, что цель, столь важная с точки зрения общественного развития, была защищена могущественным и всеобщим табу. Но хотя мы прошли длинный путь для преодоления инцеста, человечество окончательно еще его не преодолело. Группы, с которыми человек чувствует себя инцестуоз-но связанным, стали больше, область свободы обширнее, но связи с теми более крупными группами, которые заменяют клан или страну, остаются все еще сильными и прочными. Только полное искоренение инцестуозной фиксации позволит создать подлинное братство людей.

Подводя итоги, можно сказать, что утверждение Фрейда, согласно которому Эдипов комплекс, инцестуозная фиксация, есть «ядро невроза», является одним из самых важных вкладов в решение проблемы психи­ческого здоровья, если мы откажемся от его узкого понимания, связан­ного лишь с областью секса, и будем рассматривать его с точки зрения значения для межличностных отношений. Сам Фрейд подчеркивал, что

408 Тема 14. Развитие личности

он имеет в виду нечто, выходящее за пределы сферы секса¹. Фактически его мысль о том, что человек должен покинуть отца и мать и стать взрос­лым настолько, чтобы смело смотреть в лицо реальности, является глав­ным аргументом против религии в книге «Будущее одной иллюзии», где Фрейд критикует религию за то, что она обрекает человека на рабство и зависимость и, таким образом, препятствует выполнению первостепенной задачи человеческого существования — достижению свободы и незави­симости.

Было бы ошибочным, конечно, считать, будто это значит, что только «невротики» не смогли решить задачу своего собственного освобождения, тогда как средний, хорошо приспособленный человек преуспел в этом. Напротив, подавляющее большинство людей в нашей культуре хорошо приспособлены к ней именно потому, что они отказались от борьбы за свою независимость быстрее и радикальнее, чем невротическая личность. Они настолько приняли установки большинства, что сумели избежать ос­трой боли от конфликта со средой, которую испытывает невротическая личность. Хотя они здоровы с точки зрения «приспособленности», они в гораздо большей степени, чем невротик, больны, ибо еще более далеки от реализации своих целей как человеческие личности. Можно ли считать это прекрасным решением проблемы? Это было бы так, если бы можно было игнорировать фундаментальные законы человеческого существова­ния без всякого ущерба. Но это невозможно. «Приспособленный» чело­век, который живет в разладе с правдой и который не испытывает под­линной любви, защищен только от внешних конфликтов. Если он не по­глощен работой, ему необходимо использовать многие другие способы бегства, которые предлагает ему наша культура для защиты от угрожа­ющего пребывания наедине с самим собой и созерцания собственного бессилия и человеческого оскудения.

Все великие религии в своих учениях следуют от негативной фор­мулировки табу на инцест к более позитивным описаниям свободы. Будда пытался найти решения в одиночестве. Он решительно требовал, чтобы человек освободился от всех «родственных и дружеских» уз для того, чтобы найти себя и обрести подлинную силу. Иудеохристианская религия в этом отношении не столь радикальна, как буддизм, но не ме­нее ясна. В мифе о садах Эдема человеческое существование описывает­ся как состояние полной безопасности. Человек лишен знания о добре и зле. История человека начинается с акта неповиновения, который явля­ется одновременно началом его свободы и развития его разума. Иудей­ская и особенно христианская традиции подчеркивают элемент грехов­ности, но игнорируют тот факт, что именно утрата безопасности, пре­доставляемой раем, является основой подлинного развития человека.

¹ Юнг в своих ранних работах ясно и убедительно указывал на необходимость такой ревизии фрейдовской концепции инцеста.

Фромм Э. [Цель психоанализа] 409

Требование порвать кровные узы и связи со своей землей проходит че­рез весь Ветхий завет. Аврааму говорят, чтобы он покинул свою страну и стал странником. Моисей воспитывался в чуждой среде, вдали от сво­ей семьи и даже своего народа. Условием богоизбранности народа Изра-илева является его избавление от египетского рабства и странствие по пустыне в течение 40 лет. Однако после обоснования в своей стране на­род Израиля снова вернулся к поклонению родной земле, идолам и го­сударству. Центральной идеей учения пророков является борьба против этого инцестуозного поклонения. Вместо него они проповедуют ценнос­ти, общие для всего человечества, такие, как истина, любовь и спра­ведливость. Они критикуют государство и другие светские институты, которые не могут осуществить эти идеалы. Государство должно быть уничтожено, если человек становится настолько связанным с ним, что процветание государства, его мощь и слава превращаются в критерий добра и зла. Мысль, что народ должен вновь уйти в изгнание и вернуть­ся на свою землю только тогда, когда он станет свободным и прекратит поклоняться, как идолу, родной земле и своему государству, является ло­гическим завершением этой идеи, лежащей в основе Ветхого завета, и в особенности в основе мессианской концепции пророков.

Только в том случае, если будут порваны инцестуозные связи, можно критически оценивать свою собственную группу, только тогда вообще воз­никнет способность критического мышления. Большинство групп, будь то первобытные племена, нации или же религиозные объединения, озабочено проблемами выживания и укрепления власти своих лидеров. Они эксплу­атируют присущее их членам нравственное чувство, чтобы настроить их против чужаков, с которыми группа находится в конфликте. Они исполь­зуют инцестуозные связи, которые держат человека в моральной зависимо­сти у группы, стремятся притупить его нравственное чувство и способность критического мышления настолько, чтобы он не критиковал свою группу за нарушение принципов морали и яростно протестовал, если бы это было совершено другими группами.

В том-то и состоит трагедия всех великих религий, что, как только они становятся массовыми организациями, управляемыми религиозной бюрократией, они нарушают и извращают сами принципы свободы. Ре­лигиозная организация и люди, представляющие ее, заменяют в какой-то степени семью, племя и государство. Они берут человека в рабство, вмес­то того чтобы оставить его свободным. Поклоняются уже не богу, а груп­пе, которая претендует на то, чтобы говорить от его имени. Так было со всеми религиями. Их основатели вели человека через пустыню прочь от рабства Египта, а позднее другие приводили его в новый Египет, правда, называя его Землей Обетованной.

Заповедь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» представля­ет собой, с незначительными вариациями в форме изложения, основной принцип всех гуманистических религий. Но что действительно трудно

410 Тема 14. Развитие личности

понять, так это то, почему великие духовные учители человечества тре­бовали, чтобы человек любил, ведь любовь, как это кажется большинству людей, является столь легкой добродетелью. Что называется любовью? Зависимость, подчинение и неспособность покинуть привычное «стойло»; власть, обладание и стремление управлять принимаются за любовь; по­ловое влечение и неспособность переносить одиночество воспринимают­ся как доказательство сильной способности любви. Люди считают, что любить просто, но что быть любимым гораздо труднее. В нашем об­ществе с его рыночной ориентацией люди думают, что они нелюбимы, потому что не обладают достаточной «привлекательностью», которая свя­зывается, по их мнению, с хорошей внешностью, одеждой, умом, деньгами или социальным положением и престижем. Они не подозревают, что подлинная проблема заключается не в трудности быть любимым, а в трудности уметь любить; что человека любят только в том случае, если он может любить сам, если его способность любить пробуждает любовь в другом человеке; что способность к любви, а не имитация ее, является очень трудным делом.

Едва ли найдется другая такая ситуация, в которой феномен люб­ви и множества ее деформаций можно было бы изучить столь глубоко и тщательно, как во время психоаналитической беседы. Нет более убе­дительного доказательства, что заповедь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» является самым важным правилом жизни и что наруше­ние ее служит главной причиной несчастья и психической болезни, чем свидетельства, собранные психоаналитиком. Каковы бы ни были жало­бы невротика или его симптомы, все его проблемы коренятся в неспособ­ности любить, если под любовью понимать способность заботиться о дру­гом человеке, чувствовать ответственность за него, уважение к нему, а также понимание этого человека и сильное желание способствовать его личностному развитию. Аналитическое лечение является, в сущности, попыткой помочь пациенту приобрести или восстановить его способ­ность к любви. Если эта цель не достигается, ничего, кроме поверхност­ных изменений, не может произойти.

Психоанализ показывает также, что любовь по самой своей природе не может быть ограничена только одним человеком. Тот, кто любит толь­ко одного человека и не любит «ближнего своего», демонстрирует, таким образом, что его любовь к этому человеку является скорее привязанностью на основе подчинения или господства, а не настоящей любовью. Более того, тот, кто любит своего ближнего, но не любит себя, показывает, что его лю­бовь к ближнему неискренна. Любовь основывается на отношениях утвер­ждения и уважения, и, если человек не испытывает таких чувств к самому себе — ведь он тоже человеческое существо и тоже ближний, значит, ее не существует вообще. Человеческая реальность, стоящая за понятием чело­веческой любви к богу в гуманистической религии, есть способность чело­века любить плодотворно, любить без алчности, без подчинения и господст-

Фромм Э. [Цель психоанализа] 411

ва, любить от полноты своей личности, так же как любовь божья является символом любви от сознания собственной силы, а не слабости.

Существование норм, постулирующих, как человек должен жить, подразумевает их нарушение, подразумевает понятия греха и вины. Нет ни одной религии, в которой в том или ином виде не было бы понятия греха, представления о способах его распознания и путях искупления. Конечно, понятие греха различно в разных типах религий. В примитив­ных религиях грех обычно понимается как нарушение табу и не имеет большого этического значения. В авторитарной религии грех состоит прежде всего в неподчинении властям, а нарушение этических норм здесь имеет второстепенное значение. В гуманистической религии со­весть — это не интернализованный голос власти, а собственный голос человека, страж нашей честности, который возвращает нас к самим себе, когда перед нами возникает угроза утраты самих себя. Грех здесь — это грех не в отношении бога, а прежде всего в отношении самих себя¹.

Реакция на содеянный грех зависит от того, как понимается грех. В авторитарной религии признание греховности является ужасающим, поскольку согрешить — значит пойти наперекор могущественным влас­тям, которые обязательно накажут согрешившего. Нарушения морали являются актами настоящего бунта, которые могут быть искуплены толь­ко ценой еще более жестокого подчинения. Испытывая чувство вины, грешник считает себя порочным и бессильным, полностью отдается на милость властей, и только в таком случае он может надеяться на про­щение. Настроение раскаяния в этом случае — это настроение страха и трепета.

В результате такого раскаяния грешник, испытывая чувство соб­ственного ничтожества, морально слабеет, преисполняется ненавистью и презрением к самому себе, а значит, становится готовым к совершению нового греха, после того как закончится безудержное самобичевание. Ре­акция будет не столь сильной, если религия предлагает ему возможность обратиться к специальным обрядам искупления или за утешением к священнику, которому предоставлено право отпущения грехов. Но за та­кое облегчение боли, вызванной чувством вины, грешник платит зависи­мостью от тех, кто наделен правом отпускать грехи.

В гуманистических направлениях религии мы видим совершенно иную реакцию на грех. Ввиду отсутствия духа ненависти и нетерпимос­ти, который как компенсация за подчинение всегда присутствует в авто­ритарных системах, склонность людей нарушать нормы жизни рассмат­ривается здесь с пониманием и любовью к человеку, а не с презрением и неуважением к нему. Реакцией на осознание вины является не нена­висть к самому себе, а активное стремление стать лучше. Некоторые

¹ См. обсуждение авторитарного и гуманистического понимания совести в: Fromm E. Man for Himself. P. 141 ff.

412 Тема 14. Развитие личности

христианские и иудейские мистики даже рассматривали грех как необ­ходимое условие достижения добродетели. Они учат, что только в том случае, если мы согрешим и реакцией на грех будет не страх, а забота о спасении души, мы сможем стать полноценными людьми. Согласно их учениям, ставящим в центр внимания утверждение силы человека, его богоподобие, чувство радости, а не печали, осознание греха означает при­знание сил человека, а не его бессилия.

Два примера могут проиллюстрировать это гуманистическое отно­шение к греху. Первый — это слова Иисуса: «Кто из вас без греха, пер­вым брось камень...» (Иоанн, VIII, 7). Другой — рассуждение, характер­ное для учения мистиков: «Кто бы ни говорил и ни размышлял о зле, совершенном им, мысли его в этот момент будут посвящены подлости, которую он сделал. О чем думает человек, в то он и втянут, и вся его душа тоже втянута в то, о чем он думает, и поэтому весь он еще заражен гре­хом. И он никак не сможет от него избавиться, потому что душа его гру­беет, и сердце его черствеет, и, кроме того, сам он может впасть в уныние. Что же делать? Меси грязь так и этак — все равно это будет грязь. Со­грешить или нет — какая нам будет от этого польза на небесах? Пока я размышляю обо всем этом, я мог бы нанизать жемчуга на радость небу. Вот почему записано:

" Уклоняйся от зла и твори добро" — отвернись от зла полностью, не думай о нем и твори добро. Ты поступил плохо? Тогда уравновесь это хорошим поступком»¹.

Проблема вины играет в психоанализе не меньшую роль, чем в ре­лигии. Иногда пациент считает ее одной из главнейших своих проблем. Он испытывает чувство вины, потому что не любит своих родителей, как должен их любить. Он испытывает чувство вины, потому что не может удовлетворительно делать свое дело, потому что ранил чьи-то чувства. Чувство вины настолько овладевает душами некоторых больных, что вы­зывает у них чувство собственной неполноценности, порочности, а часто и осознанное или бессознательное желание быть наказанным. Обычно не­трудно установить, что такая извращенная реакция на чувство вины про­исходит при авторитарной ориентации пациентов. Они точнее выразили бы свои чувства, если бы вместо того, чтобы говорить, что они чувствуют вину, сказали бы, что они боятся — боятся наказания или — чаще — бо­ятся лишиться любви тех авторитетов, кому они перестали повиновать­ся. В процессе психоаналитического лечения такой пациент будет посте­пенно осознавать, что за авторитарным чувством вины скрывается дру­гое чувство вины, которое является голосом его собственной совести в гуманистическом смысле. Предположим, пациент чувствует себя винов­ным потому, что он ведет беспорядочную жизнь. При анализе такого

¹ Isaac Meir of Ger // Time and Eternity / N.N. Glatzer (ed.)- Schocken Books, 1946. P. 111.

Фромм Э. [Цель психоанализа] 413

чувства вины первым шагом будет открытие того, что в действительно­сти он испытывает страх — страх быть разоблаченным и подвергнуться критике со стороны своих родителей, жены, соседей, друзей, церкви — короче, тех, кто имеет вес в его глазах. Только после этого он будет спо­собен осознать, что за авторитарным чувством вины скрывается иное чувство. Он осознает, что его «любовные» истории в действительности являются не чем иным, как проявлением страха любви, проявлением его неспособности любить, установить с кем-нибудь тесные и серьезные отношения. Он поймет, что грешит против самого себя, что его грех со­стоит в том, что он тратит попусту свою способность любить.

Многие пациенты вообще не испытывают чувства вины. Они жалу­ются на симптомы психогенного характера, депрессивное состояние, неспо­собность работать или отсутствие счастья в семейной жизни. Но психо­аналитик и здесь обнаруживает скрытое чувство вины. Пациент начинает понимать, что невротические симптомы не являются изолированным явле­нием, которое якобы никак не связано с моральными проблемами. Он на­чинает осознавать свою совесть и прислушиваться к ее голосу.

Назначение аналитика — помочь пациенту прийти к такому осоз­нанию, не выступая в роли некоего авторитета или судьи, который наде­лен правом призвать его к ответу. Аналитик руководствуется только ин­тересами решения проблем пациента, заботой о нем и своей собственной совестью.

Как только пациент преодолевает авторитарную реакцию на чув­ство вины или перестает игнорировать моральные проблемы, возникает новая реакция, сильно напоминающая ту, которую я описал выше как типичную для гуманистических религиозных переживаний. Роль ана­литика в этом процессе весьма ограниченна. Он может задавать вопро­сы, которые делают все более трудным для пациента защищать свое оди­ночество, находя убежище в жалости к себе или на каких-нибудь других путях бегства. Он может своим участием ободрять пациента и выпол­нить для него ту функцию, которую выполняет для человека, поражен­ного страхом, присутствие близкого и симпатичного ему человека. Он мо­жет оказывать помощь пациенту, проясняя для него некоторые связи и переводя символический язык сновидений на язык обыденной жизни. Однако ничто — ни помощь аналитика или другого человека — не мо­жет заменить труднейший процесс анализа пациентом собственных ощу­щений и переживаний, происходящих в его душе. Действительно, такое глубочайшее исследование человеком своей души не нуждается в пси­хоаналитике. Каждый, кто чувствует хоть некоторую уверенность в сво­их силах и готов вытерпеть боль, способен сделать это. Большинству людей удается проснуться утром в назначенное время, если накануне они твердо скажут себе, что хотят проснуться именно в это время. Про­будиться в том смысле, чтобы открыть глаза на то, что было сокрыто от них, гораздо труднее, хотя и возможно, при условии если мы всерьез за-

414 Тема 14. Развитие личности

хотим этого. Одно должно быть совершенно ясно для нас. Не существу­ет никаких рецептов, которые можно было бы найти в каких-нибудь книгах, относительно того, что надо делать, чтобы жить правильно или чтобы достичь счастья. Научиться прислушиваться к голосу своей со­вести и действовать в согласии с ней — не значит прийти к безоблачно­му и безмятежному «спокойствию духа» или «покою души». Это ведет не к пассивному состоянию блаженной умиротворенности и удовлет­воренности, а к миру со своей совестью и постоянной готовности действо­вать в соответствии с ее требованиями.

В этой главе я пытался показать, что психоаналитическое лечение души направлено на то, чтобы помочь пациенту приобрести определен­ную установку, которая может быть названа религиозной в гуманисти­ческом, а не в авторитарном смысле. Оно должно пробудить в человеке способность смотреть правде в глаза, любить, стать свободным и ответ­ственным и прислушиваться к голосу своей совести. Но читатель впра­ве спросить меня, не описываю ли я здесь установку, которая может быть названа скорее этической, чем религиозной? Не упустил ли я из виду тот признак, который отличает область этики от области религии? Я полагаю, что различие религиозного и этического в значительной мере, хотя и не полностью, чисто эпистемологическое. Действительно, есть какая-то осо­бенность, общая определенным видам религиозных переживаний, кото­рая выводит их за рамки просто этического¹. Но чрезвычайно трудно, если вообще возможно, четко выразить в словах эту особенность. Только те, кто чувствует ее, поймут ее описание, но они-то как раз и меньше все­го нуждаются в нем. Хотя трудность ее описания велика, по своему характеру она не отличается от выражения любых эмоциональных пере­живаний с помощью словесных символов, и я хотел бы попытаться по­казать, что я имею в виду под этим специфически религиозным пере­живанием и каково его отношение к психоаналитическому процессу.

Первой особенностью религиозного переживания являются удивле­ние, изумление, осознание жизни и своего собственного существования и загадочная проблема своей связи с миром. Существование, свое собствен­ное существование, как и существование своих собратьев, не воспринима­ется как нечто само собой разумеющееся, а предстает как проблема — не как ответ, но как вопрос. Утверждение Сократа, что удивление является началом всякой мудрости, справедливо и для религиозных переживаний.

¹ В данном случае я имею в виду религиозные переживания, характерные для индий­ской религии, христианского и иудейского мистицизма, а также пантеизма Спинозы. Я хотел бы отметить, что вопреки распространенным представлениям, согласно которым мистицизм есть иррациональный тип религиозного опыта, он, подобно индуизму, буд­дизму и учению Спинозы, является высочайшим развитием рационализма в религиоз­ном мышлении. Как сказал Альберт Швейцер: «Рациональное мышление, свободное от предположений, находит свое завершение в мистицизме» (Schweitzer A. Philosophy of Civilization. Macmillan Company, 1949. P. 79).

Фромм Э. [Цель психоанализа] 415

Тот, кто никогда не смотрел на жизнь и собственное существование как на феномены, требующие ответов, даже если, как это ни парадоксально, единственными ответами будут новые вопросы, тот едва ли способен по­нять, что такое религиозное переживание.

Другой характерной особенностью религиозных переживаний явля­ется то, что Пауль Тиллих¹ назвал «крайней озабоченностью и интере­сом». Это не страстная заинтересованность в исполнении своих желаний, а интерес, связанный с удивлением, которое я уже описал: чрезвычайный интерес к смыслу жизни, самореализации человека, выполнению задачи, поставленной жизнью перед нами. Этот интерес придает всем желаниям и целям, которые не способствуют обогащению души и реализации лич­ности, второстепенное значение; в сущности, они вообще не имеют значе­ния в сравнении с тем, что является объектом этого интереса. Он не при­знает деления на божественное и земное, поскольку последнее подчинено ему и сформировано им.

Помимо установки удивления и интереса, в религиозном пережи­вании есть третий элемент, который наиболее ясно выявлен и описан ми­стиками. Это установка единства не только с самим собой, не только со своими ближними, но со всем живым, и более того — со всем миром. Не­которым, возможно, покажется, что такая установка отрицает уникаль­ность и индивидуальность личности и ослабляет опыт своего Я. В том, что это не так, и состоит парадоксальный характер этой установки. Она включает в себя и острое, даже болезненное осознание себя как отдель­ного и уникального существа, и страстное желание преодолеть ограни­ченность такой индивидуальности, стать единым со Всем сущим. Рели­гиозная установка в этом смысле является наиболее полным пережи­ванием человеком своей индивидуальности и в то же время того, что ей противостоит. Это не столько соединение двух ощущений, сколько их по­ляризация, придающая напряженность религиозному переживанию. Это установка гордости и честности и в то же время — смирения, связанно­го с тем, что человек ощущает самого себя лишь крошечной песчинкой Вселенной.

Имеет ли психоаналитический процесс какое-нибудь отношение к этому виду религиозных переживаний?

То, что он включает в себя установку крайней озабоченности, я уже показал. Не менее справедливо и то, что он стремится пробудить у паци­ента чувство удивления и сомнения. Как только это чувство проснется, пациент найдет свои собственные ответы. Если же это чувство не будет пробуждено в человеке, никакой ответ психоаналитика, даже самый луч­ший и самый верный, не принесет никакой пользы. Удивление является самым важным фактором психоаналитического лечения. Пациент обыч-

¹ Пауль Тиллих (1886-1965) - немецко-американский протестантский теолог и фило­соф, представитель диалектической теологии. (Примечание редактора источника.)

416 Тема 14. Развитие личности

но воспринимает свои реакции, желания и тревоги как нечто само собой разумеющееся, он объясняет свои затруднения действиями других, неве­зением, своим характером, чем угодно. Если психоанализ эффективен, то это происходит не потому, что пациент соглашается с новыми объяснени­ями причин своих затруднений, а потому, что он приобретает способность по-настоящему испытывать удивление и смятение. Он удивляется, откры­вая в себе то, о чем он никогда даже и не подозревал.

Именно этот процесс преодоления ограниченности своего организо­ванного Я — Эго — и установления контакта с исключенной и отдельной частью самого себя — бессознательным — очень близок к религиозному преодолению индивидуализированности и чувству единения со Всем су­щим. Однако понятие бессознательного, которым я пользуюсь здесь, не со­ответствует аналогичному понятию Фрейда или Юнга.

В учении Фрейда бессознательное — это, в сущности, то в нас, что является плохим, подавленным, что несовместимо с требованиями нашей культуры и нашего высшего Я. В системе Юнга бессознательное стано­вится источником откровения, символом того, что на религиозном язы­ке называют богом. Согласно Юнгу, тот факт, что мы подвергаемся дик­тату бессознательного, есть сам по себе религиозный феномен. Я по­лагаю, что обе эти концепции являются односторонними искажениями истины. Наше бессознательное — т.е. та часть нас, которая исключена из организованного Эго, идентифицируемого нами с нашим Я, — вклю­чает в себя как самое низменное, так и самое возвышенное, как самое худшее, так и самое лучшее. Мы должны относиться к бессознательно­му не так, будто это бог, которому следует поклоняться, или дракон, ко­торого необходимо убить, но смиренно, с чувством юмора, отдавая себе отчет в том, что это — просто другая часть нас самих, воспринимая ее без ужаса и без благоговения. Мы открываем в себе желания, страхи, мысли, озарения, которые были исключены из нашего сознания и заме­чались нами в других людях, но не в самих себе. Правда, по необходи­мости мы можем реализовать лишь незначительную часть всех наших потенций. Многое мы вынуждены исключить, поскольку без таких ис­ключений мы не смогли бы прожить свою короткую и ограниченную жизнь. Но за пределами специфической организации Эго оказываются все человеческие способности, фактически вся человечность. Когда мы вступаем в контакт с этой отдельной частью, мы сохраняем индивиду­альность структуры нашего Эго, но начинаем воспринимать это уникаль­ное индивидуальное Эго как всего лишь один из бесчисленных вариан­тов жизни. Так капля в океане отличается от других капель, будучи в то нее время их точным подобием, а сами капли являются лишь специ­фическими формами того же самого океана.

Вступая в контакт с этим отдельным миром бессознательного, че­ловек заменяет принцип подавления принципом проникновения и ин­теграции. Подавление есть акт силы, отсечения, проявление «закона и

Фромм Э. [Цель психоанализа] 417

порядка». Оно разрушает связи нашего Эго с неорганизованной жизнью, из которой оно возникает, и делает наше Я чем-то законченным, не раз­вивающимся и мертвым. Отказываясь от подавления, мы получаем воз­можность почувствовать биение жизни и возможность обрести веру в жизнь, а не в порядок.

Я не могу закончить обсуждение религиозной функции психоана­лиза, каким бы неполным оно ни было, не упомянув еще об одном очень важном факторе. Я имею в виду то обстоятельство, которое часто счита­ют величайшим недостатком метода Фрейда, а именно что на одного че­ловека тратится так много времени и сил. Я думаю, что ничто так ярко не свидетельствует о гениальности Фрейда, как его совет тратить время — даже, если потребуется, многие годы — для того, чтобы помочь одному-единственному человеку достичь свободы и счастья. Эта идея рождена духом эпохи Просвещения, которое, наиболее полно выразив гуманисти­ческую тенденцию западной цивилизации, подчеркнуло достоинство и уникальность человеческой личности. Но хотя такая идея и в самом деле согласуется с этими принципами, она противоречит во многом ин­теллектуальному климату нашего времени. Мы привыкли мыслить в терминах массового производства. Что касается производства товаров, то такое мышление чрезвычайно плодотворно. Однако, если идея поклоне­ния массовому производству переносится в область проблем человека и психиатрии, она подрывает самые основы, на которых зиждется произ­водство все большего количества все более качественных вещей.

27 Зак. 1664

А.Г. Маслоу

[ПСИХОТЕРАПИЯ, ОСНОВАННАЯ НА ТЕОРИИ БАЗОВЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ]¹