![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
В. В. Столин. Многочисленные замечания о связи значения и формы можно найти в литературе, в частности в описаниях зрительных эффектов при ношении оптических устройств
ПРОСТРАНСТВЕННАЯ ФОРМА И ПРЕДМЕТНОСТЬ ОБРАЗА1 Многочисленные замечания о связи значения и формы можно найти в литературе, в частности в описаниях зрительных эффектов при ношении оптических устройств. Так, Эймс, описывая свои впечатления от ношения анисейконических очков, вызывающих видимый наклон плоскостей, заметил, в частности, что озеро вместо того, чтобы выглядеть наклоненным своей наиболее удаленной стороной, выглядело обычным, но дальше расположенным2. Как мы уже замечали, для трансакционалистов подобные наблюдения подразумевали проблему того, какая из возможных эквивалентных конфигураций будет воспринята. Основной механизм выбора какой-то конкретной конфигурации — это предположения. Мы уже критиковали, в общем, последний тезис трансакционалистов. Обратимся теперь вновь к псевдоскопическим трансформациям с тем, чтобы на эмпирическом уровне по крайней мере наметить существенные черты того процесса, который, как мы предполагаем, состоит в придании значения некоторому фузированному фрагменту видимого поля и одновременной его пространственной локализации. Перед испытуемым ставилась на полу обычная фарфоровая миска, не доверху наполненная подкрашенной жидкостью. Когда происходила трансформация воспринимаемой формы миски, жидкость оказывалась поверх вывернутой поверхности. Однако теперь это уже не было жидкостью: одни испытуемые видели желе, другие — пластмассу, третьи — «студень», иногда металл. В любом случае жидкость превращалась во что-то такое, что могло бы удержаться на выпуклой поверхности. Вместе с тем изменялись все переживаемые (как зрительно, так и незритель- 1 Восприятие и деятельность / Под ред. А.Н.Леонтьева. М.: йзд-во Моск. ун-та, 1976. 2 См.: Ittelson W. Visual Space Perception. N. Y., 1962. Столин В.В. Пространственная форма и предметность образа 327 но) качества того, что до трансформации было жидкостью. Так, в прямом рельефе наблюдатель мог воспринимать два цвета, соответствующие двум предметам, — цвет самой миски и цвет жидкости, которая налита в миску. Однако эти два цвета передаются единым цветом одного фрагмента зрительного поля. Когда этот фрагмент служит исходным материалом для образа другого предмета — металла, пластмассы, то меняется и цвет. Вместо двух воспринимается один, соответствующий новому предмету. Возник вопрос, подчиняется ли это переозначение единому семантическому целому или для восприятия такая целостность семантических свойств не является необходимой, т.е. на некоторые воспринимаемые противоречия можно «закрыть глаза»1. С этой целью каждый из вариантов видения был оценен с помощью специально составленных семантических шкал, которые представляли из себя набор пар антонимов. Примерами таких пар могут служить оппозиции типа твердый — мягкий, густой — жидкий, гладкий — шероховатый и т.д.; наличие каждого свойства оценивалось по четырехбалльной системе2. Всего было выделено три типа видений: желеобразные тела (кисель, мед, студень), твердые полупрозрачные тела (стекло, янтарь, пластмасса), твердые непрозрачные тела (металлы). По каждому из типов видений только те оценки обладали низкими дисперсиями, которые относились к свойствам, могущим быть связанными в единое видение. Можно возразить, что это лишь осознаваемое, но не воспринимаемое единство. Мы не отрицаем, что оно осознаваемо, тем не менее предполагаем, что это и перцептивное семантическое единство. В этом убеждает сам характер ответов испытуемых: так, если в процессе восприятия происходила смена видения у одного и того же испытуемого, например, он видел то лед, то студень, он так сообщал свои впечатления: «Вижу то лед — твердый и прозрачный, то студень; когда вижу лед, то по нему плавают блики, а когда холодец, то блики неподвижны, а трясется он сам». В любом случае эти опыты показывают, что семантическая структура образа обладает иерархией. Однако это исследование, конечно, не отвечает на вопрос, как соотносятся элементы зрительного поля с семантической системой, образуя собственно перцептивные единицы. Этот вопрос затрагивался в другом опыте, проведенном Петренко. В этих опытах исходным было допущение, что участки поверхности, ограниченные какими-либо контурами, в том числе и ограниченные теневыми контурами, могут быть приравнены к элементам зрительного поля. Опыты велись в редуцированных условиях, но без применения оптических иска- 1 См.: Столин В.В., Петренко В.Ф. О семантике визуального мышления /, /' Материалы 2 См.: Петренко В.Ф. О методике категориальной классификации семантических Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия жений. Испытуемому предъявлялся круг с отверстием, через которое был виден небольшой участок другого круга, несколько меньшего размера, и оба круга на белом гомогенном фоне. На малом промежуточном круге и на фоне возникали тени. Испытуемого, наблюдавшего эту фигуру через редуцирующую трубу, просили нарисовать ее после периода наблюдения так, как она, по его мнению, выглядела бы в разрезе. Оказалось, что, несмотря на отсутствие оптических искажений, восприятие пространственных отношений варьировало от испытуемого к испытуемому. И соответственно с этими вариациями изменялись пространственные координаты, значения и особенности видимых контуров. Точнее, характеристики контуров как элементов зрительного поля оставались сохранными, поскольку экспозиция не изменялась, однако, входя в то или иное перцептивное целое, они приобретали качества, не свойственные им как элементам поля. Каждое такое перцептивное целое1, если отвлечься от цветовых или яркоетных компонентов, представляет собой такую предметную отнесенность элемента зрительного поля, которая определяет его пространственные свойства. Работа Петренко и представляет попытку описать инвариантные пространственные характеристики, соответствующие той или иной предметной отнесенности элемента зрительного поля. Вернемся, однако, к демонстрации миски с жидкостью. Выше мы цитировали опыт Кильпатрика с бросанием мяча в комнате Эймса. Как уже отмечалось, эти опыты показали, что недостаточно чисто словесного указания на действительные пространственные отношения. Неважным оказалось и то, кто именно производил действие — сам испытуемый или кто-то, за чьими действиями он мог наблюдать. Главное, чтобы эти действия обнаруживали такие характеристики данного предмета, которые заставили бы субъекта по-новому организовать его зрительное поле. Для проверки вывода из опытов Кильпатрика мы так продолжили демонстрацию с миской. В миску с жидкостью, после того как она воспринималась трансформированно, бросался твердый предмет. При этом у большей части наблюдателей вновь происходило возвращение к восприятию прямого рельефа. Этот промежуток времени мог быть небольшим, но наблюдатель все же успевал отметить этот переход. Иногда возникала иная картина: разжимался тот участок «желе», в который непосредственно попадал предмет. Если же твердый предмет бросался в пустую миску, также воспринимаемую инвертированно по глубине, перехода к прямому восприятию, как правило, не происходило. Несколько иная модификация состояла в том, что в миску наливалась вода в тот момент, когда она воспринималась в обратном рельефе. В этой ситуации 1 См.: Столин В.В. Проблемы значения в акте восприятия и единицы чувственного образа // Эргономика. Труды ВНИИТЭ. М., 1973. Вып. 6. Столин В.В. Пространственная форма и предметность образа 329 вновь либо происходил переход к прямому восприятию, либо в «перевернутой» миске появлялось как бы перцептивно подразумеваемое углубление, в которое и вливалась жидкость. В этой демонстрации предметные взаимодействия обнаруживали такие свойства видимого предмета, которые никак не могли быть свойственны предмету реальному. Это и обусловливало опредмечивание соответствующего фрагмента поля в соответствии с логикой возможного. Конечно, не обязательно, чтобы действие, проявляющее свойства предмета, состояло в физическом взаимодействии тел. Достаточно, оказывается, и перцептивного действия — того, что обычно называют разглядыванием, подразумевая при этом смену точек фиксации и, главное, позиций наблюдения. Очень наглядным в этом смысле является тот факт, что такое разглядывание в псевдоскоп некоторого воспринимаемого в обратном рельефе предмета, при котором наблюдатель меняет позицию наблюдения, покачиваясь и отклоняясь назад и вперед, отнюдь не ухудшает стабильность воспринимаемой картины. Наоборот, эти движения, как правило, приводят к большей стабилизации воспринимаемого обратного рельефа. С традиционной точки зрения этот факт парадоксален: казалось бы, при движениях наблюдателя самые сильные монокулярные признаки — динамические (монокулярный параллакс, изменение размеров, изменение крутизны градиента текстуры) — должны выступать против обратного рельефа. Однако никакого парадокса нет: качества зрительного поля, соответствующие этим признакам, приобрели новое значение в псевдоскопическом образе. Теперь, если изменение воспринимаемой картины не противоречит этому новому значению, то они будут только поддерживать, а не ослаблять воспринимаемую организацию. Чтобы отдифференцировать различные аспекты действия семантических факторов на восприятие пространственной формы, было введено понятие предметных норм1. Под нормами понимались некоторые правила, отображающие существование предметов и выражающиеся в построении образа этих предметов. Описанная ситуация с преобразованием жидкости категоризовалась как действие «физических норм». Нижеописанная демонстрация иллюстрировала действие «геометрических норм». На полу располагался конус из плотной «бархатной» зеленой бумаги. Рядом с конусом, хоботом к наблюдателю, ставился слоник. На спине слоника и на поверхности конуса, соединяя их, укреплялся строго параллельно полу карандаш (рис. 1, А). На пол от карандаша падала четкая тень, подчеркивающая параллельность карандаша плоскости пола. Если при восприятии через псевдоскоп конус «проваливался» в пол, то следовало ожидать, что и карандаш тем концом, который касался кону- 1 См.: Столин В.В. Построение зрительного образа при псевдоскопическом восприятии // Вопросы психологии. 1972. № 6. Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия
ca, «уйдет» под пол, в то же время второй конец карандаша, поддерживаемый слоником, должен был бы оставаться над полом. Однако картина, открывшаяся в опытах, оказалась более сложной. Испытуемым давалась инструкция: «смотреть через псевдоскоп и как можно подробнее рассказывать все, что видится». Затем испытуемому предъявлялся конус. Если он трансформировался, испытуемому предъявлялся слоник рядом с конусом, но карандашом они еще не соединялись. Обычно слоник никак не изменялся и не «уходил» под пол. Затем карандашом соединялась спина слоника и поверхность конуса, после чего испытуемый смотрел на это в течение 7-15 мин и рассказывал о видимой картине. По ходу опыта экспериментатор задавал иногда вопросы, фиксирующие внимание на тех или иных моментах ситуации.
В этих условиях у разных испытуемых возникали неодинаковые формы восприятия ситуации. По содержанию этих форм мы группировали их в шесть «вариантов». Каждый из этих вариантов представляет собой своеобразный «выход» из перцептивной проблемной ситуации (рис. 1). Первый вариант мы условно обозначили как «удвоение ситуации» (рис. 1, Б). В этом случае конус легко трансформируется и видится как воронка. Слоник остается на поверхности поля и не трансформируется. Карандаш там, где он находится над полом и на спине слоника, видится в реальных пространственных отношениях. Там, где карандаш касается конуса, он «уходит» под пол вместе с поверхностью конуса и как бы просвечивает через нее, т.е. видится еще ниже поверхности конуса. Часть карандаша под полом параллельна ему, но снизу, в то время как часть карандаша над полом параллельна ему сверху. Испытуемый отмечает, что карандаш «как бы обрывается там, где Столин В.В. Пространственная форма и предметность образа 331 он находится под зеленым», т.е. над поверхностью конуса. Испытуемый видит «отдельно одну половину карандаша наверху и отдельно другую внизу, в воронке». Испытуемые также отмечали, что не могут одновременно воспринимать слоника, конус и карандаш. При попытке «схватить» ситуацию в целом у некоторых испытуемых начинались зрительные флуктуации конуса: он виделся то в прямом, то в обратном рельефе. По-видимому, мы сталкиваемся здесь с невозможностью совместить результаты отдельных фиксаций в целостный образ и, как следствие, с феноменальным существованием двух предметных ситуаций и двух зрительных (бинокулярных!) полей. Второй вариант мы обозначили как «сгибание карандаша» (рис. 1, В). Испытуемые видели одновременно слоника, стоящего на полу, конус — трансформированным, карандаш — плавно изогнутым под некоторым углом там, где он находится над конусом. Характерно, что при просьбе оценить угол изгиба карандаша испытуемые оценивали его как «небольшой, незначительный», но достаточный, «чтобы коснуться поверхности конуса». Оценивая угол в градусах, называли величины, не превышающие 30°, хотя по логике картины он должен бы быть почти прямым (75-80°). Третий вариант (рис. 1, Г) условно обозначался нами как «наклон карандаша». Этот вариант отличен от предыдущего только тем, что вместо изгиба карандаша видится наклонным целиком весь карандаш. Когда внимание испытуемых обращалось на тень, они охотно признавали, что она параллельна полу, но тем не менее утверждали, что карандаш наклонен. Когда их спрашивали, как такое возможно, они спокойно признавали: «значит, это не так». Четвертый вариант («навес над воронкой») (рис. 1, Д) состоял в том, что карандаш как бы отрывался от поверхности конуса и виделся в нормальных пространственных отношениях. Однако иногда испытуемые затруднялись ответить, касается ли карандаш края воронки или висит над ней. В пятом варианте («углубление слоника») (рис. 1, Е) слоник видится под полом, но при этом спина слоника видится почти на одном уровне с вершиной воронки. Сам слоник не трансформируется. Шестой вариант мы условно обозначили как «разрезание слоника» (рис. 1, Ж). Приведем этот случай более подробно в виде описания процесса преобразования ситуации. Описание дается на примере словесного отчета одного из наших испытуемых: этот отчет в главном совпадает с отчетами других испытуемых. Конус сразу видится как воронка, слоник — в его истинном положении. Карандаш видится то слегка наклоненным, то изогнутым. При фиксации конуса, а затем переводе взора на карандаш конус «пытается приподняться». Внезапно испытуемый начинает видеть карандаш под полом. Отношения карандаша и слоника испытуемый воспринять не успевает — слоник тоже «уходит» под пол, карандаш все еще на спине ело- 332 Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия ника. Испытуемый и на этот раз не успевает отчитаться в подробностях картины — карандаш «разрезает» спину слоника. Картина очень реальная, она обладает «изумительной устойчивостью» — даже можно видеть (несуществующие сенсорно!) стенки «выреза» в спине. Порой эта картина несколько меняется: слоник как бы становится сахарным и «подтаивает» в том месте, где сквозь него видится карандаш. При длительном разглядывании у испытуемого возникает впечатление, что хобот «пытается задраться». Если переставить слоника головой от наблюдателя — «ноги пытаются вывернуться». Но, как утверждает испытуемый, «слон все время остается слоном». Процесс трансформации в описанном случае особенно интересен потому, что позволяет увидеть динамику перцептивного переосмысления ситуации. То, что в других случаях выступало как конечный продукт трансформации (»наклон» или «изгиб карандаша»), здесь выступает как промежуточные формы, как перцептивные пробы, в дальнейшем отбрасываемые. Только двое (из 19) испытуемых не искали выхода из «геометрического» противоречия, «спокойно» относились к тому, что карандаш одновременно и наклонен по отношению к полу, и параллелен ему. Восприятие возникшей ситуации всеми остальными испытуемыми строилось в соответствии с объективно пространственными отношениями, что и выразилось в своеобразных «выходах» из проблемной ситуации. Каждый из остальных пяти вариантов не противоречит предметной целостности воспринимаемого: первый — за счет «удвоения» ситуации и тем самым устранения конфликта, второй — за счет иллюзорного изгиба, там, где нет четких ориентиров параллельности карандаша плоскости пола, четвертый — за счет зрительного отрыва карандаша от поверхности конуса, пятый — за счет большего «углубления» слоника, шестой — за счет «про-резания» фигурки. Эта и предыдущие демонстрации показывают, что «семантико-логическая» регуляция действует внутри самого процесса порождения пространственного образа. Они иллюстрируют единство пространственного формообразования и опредмечивания зрительного поля. Конечно, «геометрические», «физические» и т.п. нормы — это лишь условный термин, служащий для дифференциального описания феноменологии. Прочесть истинные формулировки семантических правил, диктующих то или иное опредмечивание зрительного поля, — задача будущих исследований. А.Д. Логвиненко ЗРЕНИЕ БЕЗ СЕТЧАТКИ1 Изучение восприятия при оптических трансформациях сетчаточного изображения привело к постановке ряда фундаментальных теоретических проблем в психологии познавательных процессов. Прежде всего возникает вопрос о том, каковы адаптивные возможности зрительной системы. Создается впечатление, что сколь угодно сложные пространственные трансформации сетчаточных изображений могут быть преодолены в процессе адаптации. Иными словами, информация, необходимая для построения адекватного предметного образа, может быть извлечена из сколь угодно сильно трансформированного сетчаточного изображения. Возникает соблазн поставить проблему следующим образом: а является ли вообще необходимым собственно сетчаточное изображение для построения адекватного зрительного образа? Современная психология восприятия располагает экспериментальными данными, которые наводят на мысль о том, что ответ на поставленный вопрос может быть отрицательным. На первый взгляд, предположение о том, что зрение возможно без сетчатки, кажется фантастичным, если не абсурдным. Однако успехи в области зрительного протезирования заставляют по иному отнестись к этой проблеме. Попытки вернуть зрение слепорожденным или утратившим его в результате травмы разворачиваются в настоящее время в двух направлениях. Во-первых, интенсивно исследуются центральные (корковые) фосфены. Известно, что если подвергнуть прямому электрическому раздражению нейроны 17-го поля коры больших полушарий, пациент будет переживать световые вспышки (фосфены), пространственная локализация которых строго определяется местоположением нейрона. Идея состояла в том, чтобы, используя электростимулятор, задавать конфигурацию фосфенов, соответствующую форме объекта, и тем самым вернуть пациенту возможность зрительно различать предметы. В силу ряда причин 1 Логвиненко А.Д. Зрительное восприятие пространства. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. С. 89-96. 334 Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия существенного продвижения в этом направлении получено не было. Второй путь — метод зрительно-тактильной замены — оказался более удачным. Суть этого подхода состоит в создании «кожного зрения». В общих чертах метод заключается в следующем. На спине или животе пациента крепится матрица вибротактильных датчиков. Элементом этой матрицы является датчик, который наносит легкий механический удар с определенной частотой. Сила удара и частота подбираются с таким расчетом, чтобы тактильные ощущения при длительной вибростимуляции были достаточно комфортны и не подвергались адаптации. С помощью вибротактильной матрицы можно создавать пространственные узоры тактильных ощущений, которые мы будем называть паттернами. Паттерны формируются с помощью телевизионной камеры. Интенсивность вибротактильного удара кодирует яркость в соответствующей точке пространства. Проводя аналогию с телевидением, можно сказать, что изображение с телевизионной камеры подается не на экран электронно-лучевой трубки, а на поверхность кожи испытуемого. Первые впечатления испытуемого, снабженного такой системой, сводятся к ощущениям щекотки. Однако спустя некоторое время это переживание сменяется отчетливым ощущением конфигураций, задаваемых матрицей. Испытуемый начинает отличать вертикальную линию от горизонтальной, возникает способность опознавать некоторые элементарные фигуры. Наиболее важная особенность этих ощущений, которая проявляется после некоторого периода адаптации, состоит в том, что они перестают переживаться как тактильные ощущения, локализованные на границе тела и окружающего пространства, а объективируются и выносятся вовне. Большой интерес представляют записи аспиранта философского факультета Нью-Йоркского университета Гварниеро, слепого от рождения, который в течение трех недель адаптировался к тактильному «зрению»1. Прежде всего, обращает на себя внимание та настойчивость, с которой он подчеркивает «нетактильный» характер переживаемых образов. «Хотя стимулировалась лишь соматосенсорная кора», — пишет он, — «тем не менее переживаемое качество ощущений никак нельзя назвать качеством, присущим тактильным ощущениям. Вместо того, чтобы вводить новое слово, или употреблять такие слова, как «осязание» или «прикосновение», я буду пользоваться словом «видеть» для описания того, что я ощущал»2. Записи Гварниеро во многом напоминают дневники самонаблюдений, которые вели испытуемые в экспериментах с хронической адаптацией к оптическим трансформациям. Они представляют систематический отчет о том, как происходило перцептивное научение в этой ситуации, т.е. как восстанавливалась способность адекватно воспринимать предметный мир. 1 См.: Guarniero G. Experience of tactile vision // Perception. 1974. Vol. 3. P. 101 — 104. 2 Там же. Р. 101. Логвиненко А.Д. Зрение без сетчатки Ощущения, как уже отмечалось выше, лишь в первые часы адаптации были локализованы на поверхности кожи. Вначале на основе этих ощущений испытуемый мог судить лишь о том, движется образ объекта или нет. Поскольку перемещение паттерна могло быть вызвано двумя причинами, — с одной стороны, перемещением объекта, с другой стороны, перемещением телевизионной камеры, укрепленной на голове испытуемого, т.е. перемещением самого испытуемого, — в начальном периоде адаптации испытуемый не мог отличить движение объекта от собственных перемещений. Однако первое, чему он научился в ходе адаптации, было именно это различение. Интересно отметить, что вначале испытуемый сознательно ожидал перемещение паттерна в противоположную сторону во время собственных движений. В дальнейшем эта деятельность сворачивалась, автоматизировалась, и испытуемый просто переживал объект неподвижным при его сканировании телевизионной камерой. Достижение стабильности нового перцептивного мира позволило перейти к решению следующей важной задачи: симультанному опознанию объекта. Длительное время испытуемый опознавал предметы «атомистически», т.е. после продолжительного сканирования. Попытки ускорить формирование симультанного восприятия состояли в следующем. Испытуемому назывался объект, затем он экспонировался, а после этого испытуемому предлагали ознакомиться с ним при помощи рук. Иногда порядок изменяли: сперва знакомство с предметом посредством активного осязания, затем «рассматривание» его телекамерой. Ни первый, ни второй путь успеха не принесли. Испытуемый никогда не опознавал «зрительно» объект, который прежде не встречался в его новом «зрительном» опыте, даже после осязательного знакомства с ним. «Мне так и не удалось установить какую-нибудь связь между тем, как нечто " выглядит", и тем, как я ощущаю это нечто посредством осязания. Это не удавалось ни на этой стадии1, ни позже. Поскольку мне не удалось опознать предмет, который я " видел", как тот самый, который известен мне по осязанию, мне понадобилось некоторое время, чтобы связать название вещей и их новые образы»2. К сожалению, процесс возникновения симультанного восприятия так и остался непонятым. Гварниеро лишь констатировал, что предметы, часто появляющиеся в его новом зрительном опыте, спустя некоторое время начинали опознаваться по некоторым характерным признакам. Необходимо отметить, что новый перцептивный опыт, о котором шла речь выше, испытуемый приобретал в особых экспериментальных условиях. Объекты экспонировались на белом экране, благодаря чему достигался высокий уровень контраста, необходимый для успешного 1 Имеется в виду стадия обучения симультанному восприятию с помощью осязатель 2 См.: Guarniero G. Experience of tactile vision // Perception. 1974. Vol. 3. P. 102. Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия выделения «фигуры из фона», причем экран располагался всегда на одном и том же расстоянии от испытуемого. Следующим усложнением обучения, которое приближало ситуацию еще на один шаг к нормальным условиям работы зрительной системы, было введение в телекамеру объектива с переменными фокусным расстоянием и оптической силой. Это давало возможность испытуемому увеличивать и уменьшать изображение предмета и его частей по своему усмотрению. При постоянном «поле зрения», которое создавала телекамера, это означало, что у испытуемого возникла новая сложная перцептивная задача; по изменяющейся величине паттерна научиться судить об истинной величине объекта1. Для овладения навыками константного восприятия величины предмета испытуемому потребовался лишь один час тренировки с новой камерой. В дальнейшем оптическое «увеличение» объекта широко использовалось испытуемым для «подчеркивания» существенных признаков при опознании мелких объектов. По достижении константного восприятия перед испытуемым была поставлена задача на восприятие относительной дистанции. Так, к примеру, экспонировалась ваза с двумя цветками, и испытуемого просили указать, какой из цветков (правый или левый) был более удален от испытуемого. Овладение адекватным восприятием относительной удаленности строилось на основе таких зрительных признаков, как величина паттерна объекта и перекрытие: объекты, контуры паттернов которых прерываются паттернами других объектов, виделись более удаленными, нежели последние. Восприятие абсолютной удаленности объекта происходило на основе таких признаков, как величина паттерна и уровень объекта над горизонтом. Последнее означает, что те объекты, которые располагались в «поле зрения» выше, нежели другие, виделись как более удаленные по сравнению с последними. Формирование описанных выше действий по овладению признаками удаленности вначале проходило в форме развернутых осознанных умозаключений, а затем этот процесс сворачивался, и возникало впечатление непосредственного восприятия. «Вначале, — отмечает Гварниеро, — связь удаленности с приподнятостью в " поле зрения" была результатом осознанной дедукции с моей стороны, но вскоре я перестал осознавать, что совершаю такую дедукцию»2. Следующим этапом адаптации было овладение еще одной формой константности восприятия: перманентностью образа. Дело в том, что до сих пор объекты экспонировались в строго определенном и всегда постоянном положении. Так, для испытуемого не составляло труда опознать 1 Ситуация аналогична проблеме собственных движений и перемещений объекта; 2 См.: Guarniero G. Experience of tactile vision // Perception. 1974. Vol. 3. P. 103. Логвиненко А.Д, Зрение без сетчатки игрушечную лошадь, если она экспонировалась в профиль. Однако трудности возникли, когда он впервые увидел игрушку в фас. Несмотря на значительный прогресс в этой области, все же полностью преодолеть эти трудности испытуемому так и не удалось до конца адаптации. Преодолению этих трудностей и научению способам константного восприятия формы способствовали упражнения с вращающимся диском. Задача состояла в том, чтобы установить истинную форму объекта по эллиптическому паттерну. Заключительная стадия адаптации была посвящена формированию координации «камера — рука», которые являются аналогом координации «глаз — рука» и лежат в основе точностных движений, без которых немыслима активная деятельность испытуемого. Вначале испытуемый научился осознавать и константно воспринимать части своего тела, и в частности руки. Затем происходило обучение попаданию рукой в цель, схватыванию предмета и т.п. Освоением «глазо»-двигательных координации завершилось трехнедельное обучение испытуемого кожному зрению. В заключение приведем резюмирующее записи Гварниеро высказывание, дабы еще раз подчеркнуть отсутствие какой-либо метафоричности в понятии «кожное зрение». «Как я уже отмечал в начале данной статьи, — пишет Гварниеро, — я употреблял слово " видеть" за неимением лучшего. Это не просто трудность лексического, словарного характера, это — понятийная трудность. Очень скоро после того, как я овладел навыками сканирования, я перестал чувствовать, что ощущения находятся на моей спине и все менее и менее осознавал вибротактильные датчики в момент их контакта с моей кожей. В это самое время предметы приобрели верх и низ, правую и левую стороны, однако глубина отсутствовала — они существовали в упорядоченном двухмерном пространстве, точное местоположение которого еще оставалось неопределенным»1. В зрительном характере образов, которые приобрел Гварниеро, убеждают и некоторые эксперименты, которые проводились в ходе обучения2. Экспозиция состояла из четырех точек, образующих вершины квадрата. Точки вспыхивали попарно с некоторым временным интервалом, причем пара состояла из точек, лежащих на одной диагонали квадрата. Неадаптированные испытуемые воспринимали эту экспозицию как иллюзорное перемещение двух точек либо в вертикальном, либо в горизонтальном направлении. Испытуемые же, имевшие опыт кожного зрения, переживали такие же иллюзорные феномены, как и зрячие, которым экспонировались эти стимулы на экране осциллоскопа, а именно: некоторые сообщали о спонтанных реверсиях направления видимого 1 Guarnlero G. Experience of tactile vision // Perception. 1974. Vol. 3. P. 104. 2 См.: Bach-y-Rila, P., Scadden LA., Collins C.C. Tactile television system. Smith— 338 Тема 17. Экспериментальные исследования восприятия движения, некоторые же испытуемые видели вращающуюся линию с неподвижным центром, что напоминало вращение крыльев ветряной мельницы. Ясно, что возникновение такого рода «зрительных иллюзий» не сводится лишь к тактильным ощущениям с последующей сознательной дедукцией. Более того, после обучения кожному зрению у пациентов возникали некоторые классические зрительные иллюзии. Так, можно было наблюдать известную иллюзию водопада. Экспонировался вращающийся барабан с нанесенными на его стенки вертикальными черными полосами. Спустя 30 с барабан останавливался, и некоторые испытуемые сообщали, что вертикальные полосы видятся как бы движущимися в противоположную сторону.
|