For, look you, how cheerfully my mother looks, and my father died within's two hours.

Ophelia

Nay, 'tis twice two months, my lord.

Hamlet

So long? Nay, then, let the devil wear black, for I'll have a suit of sables. O heavens! Die two months ago, and not forgotten yet? Then there's hope a great man's memory may outlive his life half a year…

Гамлет

Вот посмотрите, как радостно смотрит моя мать, а нет и двух часов, как умер мой отец.

Офелия

Нет, тому уже дважды два месяца, мой принц.

Гамлет

Так давно? Ну, так пусть дьявол носит черное, а я буду ходить в соболях. О небо! Умереть два месяца тому назад и все еще не быть забытым? Тогда есть надежда, что память о великом человеке может пережить его жизнь на целых полгода…)

Хронология символизирует определенность исторического Времени. Конкретные упоминания времени призваны обратить внимание на утраченный порядок исторического Времени. Апеллируя к прошлому, Офелия старается восстановить в сознании принца временную связь. И восстановление действительно происходит, но не так, как ожидалось присутствующими. Ироничное «So long?» Гамлет бросает Офелии, чтобы она и все остальные осознали, что два месяца, полгода, на самом деле — не столь давние сроки, чтобы забыть великого человека. Сцена «мышеловки» детально воспроизводит обстоятельства убийства короля Гамлета. Но главное, что диалоги и монологи актеров содержат подробные объяснения движимых героями чувств и поступков. Видимая для присутствующих роль принца в сцене — пояснять события. «You are a good chorus, my lord» («Вы отличный хор, мой принц»), — говорит Офелия. Замысел Гамлета удался: не выдержав зрелища, король велит прекратить игру, и этим разоблачает себя.

У. Шекспир поддерживает напряжение драматического действия чередой последующих разоблачений: предательства друзей юности Розенкранца и Гильденстерна, матери.

Данные в форме диалогов разоблачения (2, 4 сцены третьего акта) разделены монологами короля и Гамлета в 3 сцене. Монолог Клавдия — это анализ и раскаяние в содеянном. Характерно, что король оценивает свой грех братоубийства как «the primal eldest curse» («старейшее из всех проклятий»). Пример из стародавнего прошлого в качестве веского аргумента оценки был традиционен для «древнегреческой» модели ретроспекции. Монолог король завершает молитвой.

Молитва Клавдия не позволяет Гамлету осуществить убийство. Она словно уравновешивает тяжесть возможной расправы принца над королем с тяжестью недавнего злодеяния самого Клавдия. Звучащее в монологе Гамлета сопоставление лишает его возможности действовать.

Oh, this is hire and salary, not revenge.

He took my father grossly, full of bread,

With all his crimes broad blown, as flush as May;

And how his audit stands who knows save heaven?

But in our circumstance and course of thought,

'Tis heavy with him; and am I then revenged,

To take him in the purging of his soul,

When he is fit and season'd for his passage?

No.

(О, это труд и служба, но не месть!

Отца сразил он в грубом пресыщенье,

Когда его грехи цвели, как май;

Каков расчет с ним, знает только небо,

Но по тому, как можем мы судить,

С ним тяжело: и буду ль я отмщен,

Сразив его в душевном очищенье,

Когда он в путь снаряжен и готов?

Нет.) Гамлет уходит, так и не осуществив месть. В последующем диалоге с матерью (сцена 4) принц преследует цель показать ей в зеркале «the immost part of you» («все сокровеннейшее, что в вас есть»). Материалом «сокровеннейшего» вновь становится анализ совершенной в недавнем прошлом измены любви. Так У. Шекспир использует ретроспекцию с целью раскрытия глубин внутреннего мира героев. Достигнув кульминации во фрагменте убийства Полония, четвертая сцена разрешается готовностью королевы ответить на призыв сына «Repent what’s past» («Покайтесь в прошлом»). Появление в сцене призрака, помимо традиционной жанровой роли напомнить о мщении, выполняет у Шекспира задачу пробудить в Гамлете сострадание. Призрак просит:

Oh, step between her and her fighting soul;

Conceit in weakest bodies strongest works;

Speak to her, Hamlet.

(О, стань меж ней и дум ее бореньем;

Воображенье мощно в тех, кто слаб;

Заговори с ней, Гамлет.)

В сценах четвертого акта, по точному наблюдению Х. Гренвилл-Баркера, наступает еще большее игнорирование календаря. Действительно, У. Шекспир не говорит, сколько прошло времени после отъезда Гамлета, до сумасшествия Офелии и возвращения Лаэрта. Х. Гренвилл-Баркер справедливо считает, что драматург намеренно игнорирует временные несоответствия, чтобы не разрушить «the seeming continuity of the action» («кажущуюся длительность действия»). Мы согласны также с мнением режиссера о том, что в сцене прибытия Лаэрта «…the flawed illusion of the action is not restored till Ophelia reappears, and in the pathos of the sight of her the rebellion is forgotten both by us and by Laertes» («слабая иллюзия действия не восстанавливается, пока снова не появляется Офелия, и ее вид заставляет забыть о восстании и нас, и Лаэрта»).

Забота о сохранении иллюзии единства драматического действия при фактической протяженности во времени его фрагментов привела У. Шекспира к усовершенствованию «древнегреческой» модели ретроспекции. В письме Гамлета к Горацио (сцена 6) происходит возвращение к календарю: «Ere we were two days old at sea, a pirate of very warlike appointment gave us chase» («Мы и двух дней не пробыли в море, как за нами погнался весьма воинственно снаряженный пират»).

В диалоге с Лаэртом (сцена 7) король также упоминает точное время: «Two months since, Here was a gentleman of Normandy» («Здесь был, Тому два месяца, один нормандец»).

У. Шекспир вновь восстанавливает хронологию событий благодаря недавнему прошлому, но недавнему прошлому не по отношению ко всему драматическому действию, а только к его части: с 4 сцены IV акта. Таким образом, У. Шекспир, распространяя сюжет трагедии, усложняет содержание и функционирование недавнего типа прошлого. Наряду с недавним прошлым всего драматического действия — источника основного конфликта, — существует недавнее прошлое отдельных фрагментов, частей действия (мы назовем его «эпизодическим»). Моделирование недавнего прошлого необходимо, чтобы сохранить иллюзию непрерывного драматического действия. С возвращением Гамлета в пятом акте трагедии темп драматического действия снова набирает обороты. Обращаясь к Горацио, принц вскользь упоминает «these three years» (имея в виду три года своего отсутствия). От возрождения исторического Времени посредством эпизодической ретроспекции в диалоге Гамлета с могильщиком У. Шекспир переходит к восстановлению всего временного отрезка жизни героя. Символично, что из уст могильщика мы узнаем о возрасте Гамлета (30 лет), сколько лет пролежал в земле череп королевского шута Йорика (23 года). Жизнь Гамлета подходит к концу. Его воспоминания о давнем прошлом — мальчишеских годах, когда «poor Yorick» носил его на спине — даны по контрасту с теперь увиденным черепом шута. Этот фрагмент сюжета зеркально отражает контраст между частями ретроспективной композиции трагедии: беззаботностью детских впечатлений, обеспокоенностью и тревогой юного принца в начале действия, одиночеством и отчуждением от Времени зрелого человека в конце пьесы. Давний тип прошлого У. Шекспир использует для обрамления жизни Гамлета, сюжета и композиции трагедии. По традиции жанра, напряженность развязки действия, когда погибает герой, исключала ретроспекцию. В финале «Гамлета», где происходит три смерти, У. Шекспир остается верен традиции. Таким образом, анализ функционирования ретроспекции в трагедии «Гамлет» подтверждает общепризнанную в шекспироведении мысль о том, что, обращаясь к известному, У. Шекспир «претворяет заимствованное в традицию национальной культуры» (И. О. Шайтанов). «Шекспировская» модель ретроспекции — национальная модификация древнегреческой.