Возрождение классического мусульманского образования

На рубеже XVII–XVIII веков начинается возрождение мусульманской учености среди татар. Возрождение систематического мусульманского образования связано с влиянием Северного Кавказа (Дагестана), где оно отличалось в целом свободой и отсутствием государственного контроля. По словам Р. Фахретдина, авторитет дагестанских улемов был связан с тем, что мусульмане Волги, Булгара, Казани, Урала после уничтожения Казанского ханства потеряли основы общемусульманской книжной культуры и арабского языка.

Буржуазия, экономически зависимая от Средней Азии, как уже отмечалось выше, была вынуждена принять все формальные стороны бухарского образа жизни. Это касалось как обычаев и морали, так и религиозных и образовательных образцов. По утверждению Ш. Марджани: «Люди, вернувшиеся после обучения в Бухаре, были очень немногочисленны». Ученый с иронией пишет, что на них смотрели, чуть ли не как на подобных ангелам[23].

Основным достоинством культурного среднеазиатского влияния стало возвращение татар к схоластической исламской традиции. На место народного Ислама абызов пришел Ислам схоластический. По утверждению Эрвина Пановского, суть схоластики определяется «постулатом разъяснения ради самого разъяснения»[24]. В 1908 г. Р. Фахретдин постулировал, что схоластика ведет к стагнации и гибели использующих ее народов[25].

С созданием ОМДС восстановление сети мусульманского образования в Волго-Уральском регионе происходит почти одновременно в Казани и Заказанье, от Каргалы близ Оренбурга до Овечьего Оврага на Нижегородчине. Все эти медресе были закрыты уже Советской властью. Именно это возрождение профессионального образования и создания нового поколения улемов, как интеллектуальной и культурной элиты края, стало наиболее важным процессом развития мусульманского образования после 1552 г.[26] По утверждению миссионера Я. Д. Коблова, «конфессиональная школа имеет для магометан огромное значение: она дисциплинирует их, превратив в строго организованную массу, в которой на практике нередко осуществляется лозунг «один за всех и все за одного»[27].

В отсутствие заметного технического прогресса целью медресе Средней Азии становится подготовка духовной и светской национальной элиты, владеющей абстрактным понятийным аппаратом, языками, Шариатом и знанием образа мысли Востока[28]. Системообразующим фактором образования в медресе Средней Азии было придание учащимся навыков для обеспечения собственного статуса в современной мусульманской общине. Поэтому основное внимание уделялось не первоисточникам (Корану и Сунне), а их толкованиям в рамках существующей традиции: «медресе не только воспроизводило образованную элиту, но и определенное восприятие Ислама»[29]. Арабский как язык Священного Писания и права имел то же значение что латынь в католической Европе. Как писал великий историк Марк Блок: «Латинский был не только языком – носителем образования, он был единственным языком, которому обучали». [30]

Так как в этот период чагатайский язык оставался общеупотребительным для огромного тюрко-язычного региона Поволжья, Урала, Сибири, Средней Азии и Казахстана, а русский язык не употреблялся в значительной части региона, то сами русские предпочитали овладевать татарским языком, а не наоборот. Знание Ислама, языков и обычаев Средней Азии, получаемое в медресе, было наиболее актуальным для того времени. Положение изменяется лишь с подчинением этих территорий России, что автоматически придало русскому статус официального языка.

Во второй половине XVIII –первой трети XIX вв. крупнейшим комплексом профессионального религиозного образования у татар были Каргалинские медресе[31]. Они были исламскими учебными заведениями среднеазиатского типа. Наиболее широко известны три ученика Каргалы, ставшие муфтиями (М. Хусаин, и Г. Габдрахимов, Г. Сулейманов), и четверо мударрисов.

Именно выпускники Бухары создали практически все знаменитые медресе Волго-Уральского региона. Среднеазиатская система образования была основным примером и образцом для подражания. По данным М. Н. Фархшатова, в 1800–1860 гг. число мударрисов с территории современного Башкортостана, обучавшихся за рубежом, составляло 21, 5%, а в 1860–1890 гг. –13, 4%. По данным Ш. Марджани, почти каждый из обучавшихся в зарубежных исламских центрах стал мударрисом и имел целый ряд учеников [32]. Следует отметить, что отношения и взаимосвязи бывших среднеазиатских шакирдов во многом накладывались на их дальнейшую деятельность.