Месть Молли

У Тима и Молли был прекрасный брак — если не считать одну чудовищную проблему. Каждое утро, когда Молли уходила на работу, Тим принимал душ, выходил из ванной и, не задумываясь, бросал свое мокрое полотенце на женину половину кровати. А это значило, что каждый вечер Молли приходилось укладываться спать во влажную постель. «Это было просто какое-то хамство, — говорит она. — Самое настоящее хамство!»

Молли по-хорошему просила Тима вешать свое полотенце на сушилку. Пыталась над ним подшучивать, ругалась, обижалась и, конечно, постоянно ворчала. Но ничего не помогало. Каждую ночь она снова оказывалась как будто в промокшей под дождем палатке. Наконец она не выдержала и решила отомстить. Как-то раз, пока Тим играл с дружками в «боггл», она сходила в душ и потом засунула свое очень мокрое полотенце под покрывало на его стороне кровати. Укладываясь в постель, Тим не сказал ей ни слова — но больше спать в луже ей не приходилось.

Молли применила наказание — тот стимул, которым не стоит злоупотреблять, но вполне можно воспользоваться, если ваша половина ведет себя как последняя свинья. В бесстрастном, логичном мире экономики угрозу наказанием относят к отдельному виду стимулов — к «принуждению». Штрафы за превышение скорости, электрический стул или государственные санкции против недобросовестных предпринимателей — все эти способы принуждения разработаны как раз для того, чтобы заставить людей ходить по струнке. Помните, что это кнуты, а не пряники. Щелкайте ими осторожнее.

«Клиенты считали, что, раз я женщина, я легко поддамся на их уговоры, — рассказывает она. — Но на самом деле из-за такого отношения я становилась только агрессивнее».

В общении с клиентами она проявляла, по словам Колина, «какую-то занозистую женственность» — абсолютную непоколебимость с легким налетом кокетства.

«Она ни на цент не сбавляла цену, но при этом умудрялась внушить клиентам, что предлагает им очень выгодную сделку», — вспоминает Колин.

У Колина не было «занозистой женственности» или, если на то пошло, «занозистой мужественности». Он презирал скользких клиентов. Он ненавидел разговаривать с ними. Он нервничал, когда ему звонили несколько человек подряд, и боялся поднять трубку. Операционный зал казался ему невыносимо шумным, а своих коллег он считал недоразвитыми придурками. Колина интересовало, почему акции передаются из одних рук в другие и куда их несут подводные течения рынка; а его коллег, насколько он понимал, интересовала только нажива.

Лили, может, и старалась показать всем мужикам, какая она суровая, но дурочкой при этом не была: она видела, что Колин не такой, как все, — в хорошем смысле. Глаза у него были добрые, и в них явно было больше осмысленности, чем у всех других.

«Он выделялся среди остальных, — говорит Лили. — Все бежали к нему за помощью, когда их клиент требовал объяснить механизмы функционирования биржи. Колин всерьез изучал рынок, в отличие от всех нас».

Колин выжидал подходящий момент. Он видел, что Лили старается вписаться в трейдерскую компанию, подстроиться под нее, но был уверен, что, если у нее есть мозги, это общество ей вскоре наскучит. «Я это нутром чувствовал», — заявляет он.

И нутро его не обмануло. Через два года Лили смертельно устала от операционного зала. По глупости она повстречалась/переспала с несколькими своими сотрудниками. «Секс был хороший, но за завтраком поговорить нам было не о чем», — говорит она. И вот, почувствовав, что для него наконец открылась лазейка, Колин послал ей электронное письмо с предложением поужинать вместе.

Она согласилась.

Они выпили пива и обсудили своих коллег. А также поговорили о футболе (оказалось, что она ярая болельщица «Нью-Ингленд Пэтриотс»). И о своих семьях. Колин узнал, что у Лили в Новой Англии живут три сестры, которых она навещает каждый месяц, и отец, с которым она каждый день говорит по телефону. «Какая же ты “железная леди”, если каждый день звонишь папе?» — посмеялся Колин.

Колин проводил ее до дома. Она пригласила его зайти. Потом, как вспоминает Колин, «она завалила меня на кровать, запрыгнула сверху, все сама сделала и напоследок сказала, что не обидится, если я уйду».

Он не ушел. И, как призналась Лили, за завтраком ей с ним было не скучно.

Дома Лили была боссом, принимала все решения и следила за их исполнением, что вполне устраивало Колина. Когда приходило время планировать отпуск, она звонила в турфирму, выбирала направление и через несколько дней объявляла Колину, куда они едут. По утрам он приходил на кухню с двумя галстуками в руках и спрашивал: «Какой лучше?»

«Этот», — говорила она, едва взглянув на них.

Когда они обставляли свою первую совместную квартиру, Колин и пальцем не пошевелил: «Не помню, чтобы мы хоть раз обсуждали мебель, кафель или бытовую технику. Она сама все выбрала».

Когда Лили забеременела, она приняла еще одно ответственное решение: она не собирается совмещать работу с воспитанием ребенка.

«Некоторым женщинам может показаться, что я просто капитулировала, — говорит Лили. — Но для меня это было спасением из рабства».

Она принялась за материнские обязанности с таким энтузиазмом, которого Колин от нее, честно говоря, совсем не ожидал. Она шила наволочки, придумывала игры, готовила домашнее бананово-грушевое пюре. Она даже перестала материться.

Они переехали в пригород, завели еще одного ребенка и окружили себя новой компанией друзей. Преобразование было очень мощным: казалось, что и Лили, и их отношения изменились для Колина совершенно неожиданным образом. Он чувствовал себя… ну, по большому счету, брошенным. Лили полностью сконцентрировалась на детях — на собраниях родительского комитета, футбольных тренировках, поиске частных преподавателей для дополнительных занятий, — и на Колина ее на хватало. Уложив детей спать, она чувствовала себя слишком вымотанной, чтобы уделять внимание еще и мужу. Ей хотелось либо лечь в постель с книжкой, либо усесться напротив телевизора и чего-нибудь выпить. О сексе она даже не вспоминала.

«Ей не было до меня дела, — рассказывает Колин. — Она спрашивала, как прошел мой день, но ответ уже не слушала».

Если раньше Лили была «очень собранной», то теперь она частенько жаловалась, что устала, переживает из-за тех решений, которые ей приходится принимать касательно детей, и беспокоится о материальном благополучии семьи. Это озадачивало Колина, потому что, насколько он знал, она любила все за всех решать, да и с деньгами у них все было в порядке.

«Дело было даже не в том, что мы не занимаемся сексом, меня больше волновали ее подавленность и равнодушие ко мне», — говорит Колин.

Колин делал много попыток пробудить в ней какие-то эмоции и интерес к интимной жизни. Он старался делать ей комплименты, которые могли ей действительно польстить, но в большинстве случаев она только закатывала глаза. «У меня нет настроения заниматься сегодня сексом», — заявила она ему в ответ на признание ее попы «лучшей попой в округе».

Но однажды ему все-таки удалось нащупать ее слабое место. Он вернулся из командировки в Лондон с подарком: неприлично дорогим кашемировым свитером — Колин углядел его в витрине одного магазина и не смог пройти мимо. «О боже, какая красота! — восхитилась Лили. — Ты меня балуешь». Она убежала наверх и тут же его надела.

Той ночью у них был секс.

Через несколько недель он услышал, как Лили в разговоре со своей подругой Александрой нахваливает ее новую сумку. На следующий день он тайно позвонил Александре и спросил, что это за модель. Сказал, что хочет устроить для Лили сюрприз. «Это “биркин”^[51], — ответила Александра. — Марки Hermè s». Во время обеденного перерыва Колин пошел в бутик Hermè s и попросил такую сумку. Когда он увидел ценник, он спросил продавщицу, не опечатка ли это: «Она стоит восемьсот долларов, а не восемь тысяч, правильно?»

Нет, это была не опечатка, но Колин все равно купил сумку (мы уже упоминали, что его карьера сложилась очень удачно, да?).

Лили была в восторге.

Скажем прямо: Колин понимал, что такие дорогие подарки — это как-то слишком. Он вырос в рабочей семье, где считали, что за $8000 можно купить две подержанные машины, а никак не одну-единственную сумку. Но он оказался в безнадежном положении. И подарки были единственным, что заставляло Лили встрепенуться.

«Она так радовалась им, — говорит Колин. — И эта радость была направлена именно на меня. Мне это было очень приятно».

Чем же были эти подарки? Стимулами! Стимулами, которые побуждали Лили улыбнуться, порадоваться, расслабиться и, наконец, проявить к Колину хоть какие-то нежные чувства.

А что не так с этими стимулами? Они недолговечны. Да, они вызывали реакцию у Лили — но реакцию мимолетную. На следующий день она вновь превращалась в заморенную, спрятавшуюся за книжкой Лили.