Фрэнси и Энни 9 страница

Джош приходил каждый день. Иногда, получив жалованье, он приносил ей подарок – букетик фиалок, аппетитный персик, выращенный в теплице, или плитку нежного молочного шоколада.

– Ты не должен тратиться на меня, – не одобряла Фрэнси его расходов, – деньги нужны тебе самому.

Но он лишь улыбался своей прекрасной улыбкой ангела, подносил ее ладонь к губам и целовал.

Этот невиннейший поцелуй вызывал у Фрэнси целую бурю эмоций. После смерти матери никто больше не целовал ее, и она позабыла те чувства, которые испытывала, когда была любима и любила сама. Теперь же ей опять хотелось широко раскинуть руки и крепко обнять Джоша, как она когда-то обнимала Принцессу. Ей хотелось гладить его по лицу точно так же, как она на ранчо гладила морду каштановой кобылки Блейз, – ведь только к этим двум существам, не считая матери, Фрэнси была привязана в своей абсолютно лишенной чьей бы то ни было нежности и заботы жизни.

Но стоило Джошу уйти, как на ее лбу появлялась морщинка озабоченности, – сестры сообщили ей, что через недельку она уже настолько оправится, что сможет покинуть монастырь. Но куда же ей идти? Что делать дальше? У нее не было ни дома, ни денег, а единственный близкий ей человек, Джош; она знала это, сам едва сводил концы с концами.

На следующий день, когда они медленно прогуливались по монастырскому двору, она решительно заявила Джошу, что ей нужно найти работу.

Он покачал головой:

– Такие женщины, как ты, не работают, Фрэнси. Они рождены не для этого. – Джош даже улыбнулся при мысли о том, что Фрэнси станет трудиться, словно какая-нибудь прачка. – Готов спорить, что ты в жизни и яйца не сварила.

– Я могу научиться, разве нет? – храбро сопротивлялась Фрэнси. – Я могу стать прислугой на кухне, могу научиться готовить, накрывать на стол… да все что угодно.

– Но только не здесь, не в Сан-Франциско. Никто не примет на работу дочь Гормена Хэррисона.

– Я могу выучиться и работать сиделкой, как сестры в приюте…

– Тогда я больше тебя не увижу, Фрэнси.

– В конце концов, я умею шить и вышивать, по крайней мере, я занималась этим всю мою жизнь.

– Моя жена никогда не будет белошвейкой, – внезапно выпалил Джош.

Сердце Фрэнси на мгновение замерло, а потом застучало с бешеной силой. Она остановилась и вопросительно посмотрела на него.

– Твоя жена? – Она была уверена, что ослышалась.

– Ага, девушка, именно так я и сказал.

Фрэнси напряглась, но смогла произнести спокойно и с достоинством:

– Ты не должен чувствовать никаких обязательств по отношению ко мне. Я и сама как-нибудь проживу.

Джош притянул девушку за плечи и пристально посмотрел ей прямо в глаза:

– Но я никогда никого не любил до тебя, Фрэнси. Я хочу заботиться о тебе и сделать тебя счастливой.

И тут словно теплая волна нахлынула на нее. Она почувствовала себя снова маленькой девочкой, которая на ранчо дразнила гусей и носилась по траве босиком. Любовь к Джошу заставляла ее сердце петь и трепетать одновременно. А когда он нагнулся и нежно поцеловал ее в губы, больше всего ей хотелось, чтобы поцелуй длился вечно.

Когда через неделю Джош пришел, чтобы забрать Фрэнси из приюта, она встретила его одетая в коричневое шерстяное платье и грубошерстную куртку, которые ей выдали из благотворительного фонда монастыря. В руке она держала узелок со сменой белья, полученного из того же фонда. Единственная вещь, которая принадлежала ей по праву владения, была пара ботинок. На голову Фрэнси повязала простой шерстяной платок, и Джош сказал ей, что она выглядит точь-в-точь как подсобная работница на мельнице в Йоркшире.

Настоятельница благословила их и вложила в ладонь Фрэнси кошелечек из мягкой кожи, в котором было несколько долларов.

– Примите, дети мои, этот кошелек вместе с нашими благословениями, и пусть Господь направит вас и поможет вам в беде, – прошелестела монахиня на прощание.

Как только большие деревянные ворота монастыря закрылись за ее спиной, Фрэнси прикусила губу от унижения. У нее не было ничего своего, и даже одежда на ней была чужая. Ее переполнял справедливый гнев на отца и брата, и она, не сходя с места, дала себе слово сделать все, чтобы в один прекрасный день Хэррисоны ощутили себя униженными, подобно ей, впервые в жизни принявшей от людей милостыню. И еще она знала, что будет до смертного часа ненавидеть своего отца и сама память о нем станет ей ненавистна.

Заведение, в котором работал Джош, располагалось в четырехэтажном здании из кирпича и дерева, прямо у подножия Телеграфного холма. Салун был зажат между помпезным танцевальным залом «Венера» с левой стороны и знаменитым на весь город публичным домом «Голдраш» – с правой. Дела шли превосходно, поскольку пропустить стаканчик и перекусить заходили как любители танцев, направлявшиеся в «Венеру», так и клиенты шикарного борделя. А если принять во внимание еще и рабочих, трудившихся на продовольственном рынке за два квартала от заведения, то становится понятно, что хозяину Джоша не приходилось жаловаться на недостаток посетителей.

Фрэнси стояла на тротуаре и, улыбаясь, ждала, когда Джош расплатится с кучером кеба, на котором они приехали. Она вспоминала свои ночные прогулки и то, как с завистью принюхивалась и прислушивалась к звукам, доносившимся отсюда. Сейчас ей предстояло узнать, что представляет собой подобного рода заведение на самом деле. Джош снял ей комнату рядом со своей собственной и даже заплатил за нее. Она собиралась вернуть ему деньги, ведь было же у нее несколько долларов, подаренных настоятельницей, а потом она хотела все же найти себе работу – ведь что бы ни говорил Джош, нельзя постоянно рассчитывать на чью-то благотворительность.

– Так, значит, вы и есть Фрэнси Хэррисон?

Она в удивлении оглянулась и увидела темноволосого плотного парня, прислонившегося к двери. На нем был потертый твидовый пиджак, на шее болтался коричневый плотный шарф, а голову украшала кепка в клеточку, которую он даже не попытался приподнять. Фрэнси застенчиво улыбнулась и в свою очередь поинтересовалась:

– А вы, должно быть, лучший друг Джоша Сэмми Моррис? Он мне много о вас рассказывал.

– Может, так, а может, и нет, – отчеканил Сэмми, не ответив на улыбку Фрэнси.

Она подумала, что лучший друг Джоша не слишком дружелюбно настроен по отношению к ней, но тут подошел Джош и, обняв ее за плечи, произнес:

– Я вижу, вы уже познакомились с Сэмми.

По его лицу Фрэнси поняла, что ему это приятно, и сказала:

– Я ужасно рада познакомиться с Сэмми, так сказать, во плоти, после всего, что я о нем слышала.

Тот сморщил нос и, передразнивая ее, пренебрежительно бросил:

– Жутко приятно, не так ли? Что ж, должен сказать, что вам на время придется спуститься на землю, мисс Хэррисон. Этот притон не слишком напоминает ваш домик на Ноб-Хилл. Да и вся округа тоже.

– Фрэнси знает об этом, но на Ноб-Хилл возвращаться не желает, – ответил за Фрэнси Джош и, слегка оттеснив Сэмми от двери, провел девушку внутрь. В коридоре стоял застарелый запах стряпни и дезинфекции, и Фрэнси невольно сморщила нос, когда они стали подниматься по каменной лестнице, не прикрытой даже рогожей. Лестница оказалась довольно крутой, и когда они наконец достигли четвертого этажа, девушка почувствовала, что задыхается. Заметив это, Джош поддержал ее за талию, так что последние пять ступеней они преодолели вместе. Подойдя к двери комнаты, которую он снял для Фрэнси, Джош с гордостью распахнул ее настежь.

Замерев на пороге, Фрэнси во все глаза разглядывала свое будущее жилье. Хотя комната оказалась темновата, а потолок облупился так, что обнажилась каменная кладка, тем не менее, она выглядела значительно больше, чем ее старая комнатушка, и на большом окне не было железных решеток. В сереньком тусклом свете угасающего мартовского дня Фрэнси увидела также двуспальную кровать с панцирной сеткой, покрытую тонким клетчатым бумажным одеялом, видавший виды гардероб с одним недостающим ящиком, обшарпанный линолеум на полу, затертый коврик на нем и наконец пыльное кресло с красной плюшевой обивкой, которая местами полопалась, так что можно было наблюдать внутренности этого допотопного насеста. В углу притулился хлипкий колченогий стол, в самом центре которого возвышался кувшин для умывания. В кувшине красовался букет анемонов, поставленный туда Джошем в честь новоселья.

Фрэнси решила, что ее новая обитель великолепна. В ней было много воздуха, а большое окно вселяло надежду на то, что со временем будет и светло. Скромные цветы придавали комнате на удивление обжитой вид. Фрэнси почувствовала себя дома.

Джош с нетерпением смотрел на любимую.

– Ну как, хорошо? Я знаю, ты привыкла жить в большом доме, но это лучшее из того, что я мог себе позволить. По крайней мере, сюда не проникает шум из салуна. Ну а моя комната радом, поэтому тебе нечего бояться.

Фрэнси засмеялась от радости:

– Я ничего не боюсь, когда ты со мной, Джош. Сэмми мрачно созерцал эту сцену, стоя на пролет ниже их на лестнице.

– Эй, Джош, я отправляюсь на работу, – заявил он наконец, стягивая узлом шарф и застегивая пиджак на все пуговицы. – До скорого. – И даже не удостоив Фрэнси взглядом, он затопал вниз по ступенькам.

Фрэнси своим женским чутьем поняла, что Сэмми она пришлась не по вкусу, но Джош успокоил ее, признавшись, что его друг всегда так ведет себя с женщинами.

– Он привык, видишь ли, что мы с ним всегда вдвоем, так уж повелось с детства. И потом, он еще не встречал девушку, хотя бы отдаленно похожую на тебя, так что, когда вы познакомитесь получше, я уверен, ты ему понравишься.

Фрэнси не была столь уверена в дружеских чувствах Сэмми, но сделала вид, что разделяет точку зрения Джоша. Она, улыбаясь, расхаживала по комнате, не уставая любоваться своим новым домом.

– Вот здесь мы будем пить чай, – говорила она, проводя рукой по шершавой поверхности стола. – Нет, ты только взгляни, какой чудесный вид из окна – отсюда виден почти весь город.

Они принялись разглядывать потоки спешащих людей, двигавшихся взад-вперед по шумным улицам, и белых чаек в серо-стальном мартовском небе.

Фрэнси вдруг спросила Джоша:

– Ты так и не рассказал мне, как ты оказался в Сан-Франциско.

При этих словах тот отвернулся от окна, ничего не ответив. Фрэнси заметила его резкое движение и торопливо добавила:

– Не думай, пожалуйста, что я пытаюсь выведать твои секреты, просто Сан-Франциско слишком далеко от твоего дома, вот и все.

Джош мгновение колебался.

– Я приехал сюда на поиски счастья, как и мой отец много лет назад, – наконец медленно проговорил он.

– Твой отец?

– Да, Фрэнк Эйсгарт. Он приехал сюда тридцать лет назад, чтобы разбогатеть. Они были очень бедны – мои отец и мама. У нас в семье деньги не слишком-то водились. Только, пожалуй, тетушка Джесси имела кое-какие средства, да и то получила их благодаря замужеству. Она оставила после смерти сотню фунтов моей сестре Энни, а та отдала их нам с Сэмми, чтобы мы смогли купить билеты на пароход до Америки.

И Джош рассказал ей историю своего семейства, рассказал об отце и матери и о том, как отец отправился в Сан-Франциско и как вернулся оттуда, получив знания и деньги, которые позволили ему позже завести собственное дело.

– По крайней мере, так мне рассказывала сестра Энни, – закончил он свое повествование. – А она знает наверняка. Ведь она родилась первой и видела все собственными глазами. Она хорошая девушка, – добавил он с теплотой в голосе. – Энни была для меня все равно что родная мать.

Фрэнси вскочила с кровати, где она сидела, слушая рассказ Джоша, подбежала к нему и, крепко обняв, прошептала:

– Ты мне рассказал о себе все, и теперь я по-настоящему знаю, кто ты такой, а ты знаешь, кто я. У нас нет больше секретов друг от друга, – тут она рассмеялась. – Мы станем жить, как твои папа и мама, будем много работать и со временем заведем собственных ребятишек и построим домик, вроде вашей «Виллы, увитой плющом».

Постепенно жизнь Фрэнси потекла, как по расписанию: в десять часов утра Джош поднимался к ней наверх и будил поцелуем, после чего предлагал выпить чашку кофе и съесть хрустящую булочку, только что испеченную в итальянской булочной по соседству. Эти лакомства он всегда приносил с собой на подносе. Затем, по его настоянию, она оставалась в комнате и ждала, когда он закончит длинную дневную смену в баре. Но, несмотря на занятость, он всегда находил время, чтобы забежать к ней в полдень и принести порцию ирландского мясного рагу или тарелку тушеного мяса с пряностями – в зависимости от того, что в этот день готовили на кухне. Его смена заканчивалась в три часа, и к этому времени Фрэнси была уже одета и готова вместе с ним отправиться на прогулку. Джош подарил ей нежно-голубой шелковый шарф, чтобы девушка могла скрыть от нескромных взглядов свои остриженные в монастыре волосы, к тому же он хорошо защищал от пронизывающих мартовских ветров. Фрэнси повязывала шарф, и они отправлялись странствовать по Сан-Франциско, стараясь не забредать в те районы, где Фрэнси могли узнать.

Джош показывал ей город, в котором она прожила всю жизнь, но который так никогда и не видела по-настоящему.

Они взбирались на Телеграфный холм и наблюдали, как от вод залива поднимается белая масса густого тумана и медленно дрейфует в сторону города. Они смеялись, затыкая уши, когда какой-нибудь большой корабль на рейде подавал оглушительный сигнал, направляясь в открытое море. Они катались на фуникулере, рассматривая тюленей, устраивавших шумные сборища на скалах совсем рядом с портом, или следили, прогуливаясь по набережной, как огромные океанские волны медленно накатывались на пустующие в это время года пляжи, или восхищались роскошным отелем «Палас», самым большим в Америке, сверкавшим, подобно стеклянному айсбергу, когда весеннее солнце отражалось во всех его семи тысячах окон.

Чаще Джош улыбался, слушая, как Фрэнси беззаботно болтает о тех открытиях, которые они сделали совместно, но иногда, наоборот, шел рядом с ней молча, погруженный в собственные мысли.

– Что-нибудь случилось? – спрашивала она с тревогой, но он лишь пожимал плечами и отделывался ничего не значащими фразами вроде «да нет, все нормально, девушка», как будто говорить ему в этот момент было невмоготу. Временами, когда они находились вместе в комнате, он мог часами смотреть в окно, и глаза его при этом стекленели, а в них отражалось серое безрадостное небо. В другие минуты он страстно обнимал ее и нежно целовал, отчего все ее существо буквально пело от радости.

Время шло, и теперь она знала наверняка, что Сэмми Моррис ее не любит. Днем Сэмми работал на стройке подсобным рабочим, а вечера проводил в баре вместе с Джошем. Со времени первой встречи с Фрэнси возле салуна он не сделал ни малейшей попытки познакомиться с невестой друга получше. Тем сильнее было ее удивление, когда однажды вечером он нанес ей визит. Она, как обычно, стояла у окна, любуясь электрическим заревом над Сан-Франциско и бледной весенней луной, плывущей по небу, как вдруг услышала стук в дверь.

Фрэнси радостно бросилась открывать, надеясь, что это Джош, но вместо него с удивлением увидела на пороге Сэмми Морриса.

Его темные пронзительные глаза встретились с ее взглядом. Он снял кепку и произнес:

– Я прямо с работы. Мне нужно поговорить с вами, мисс Хэррисон.

Фрэнси застенчиво улыбнулась:

– Входите, пожалуйста. А почему бы вам не называть меня Фрэнси?

– Я здесь не для того, чтобы заниматься пустой болтовней, – неожиданно оборвал ее Сэмми. – Я хочу поговорить с вами о Джоше.

– Я понимаю. Мне известно, насколько для вас важна дружба с Джошем.

– Да уж, пожалуй, важней, чем эти ваши с ним слюнявые отношения, – заявил он, злобно блеснув глазами. – Настолько важней, что вы себе этого и представить не можете, мисс Хэррисон.

Его глаза переполняла ненависть. Он шагнул ближе, и Фрэнси почувствовала запах пота, исходивший от его одежды. Она даже заметила тонкий налет цементной пыли, припорошивший его кожу, и подалась назад, подальше от него. Ей вдруг захотелось, чтобы рядом с ней оказался Джош, но Сэмми очень удачно выбрал время для визита – до прихода Джоша оставался минимум час.

– Джош и я любим друг друга и собираемся пожениться, – нервно сказала она.

Сэмми изо всех сил сжал в кулаке свою кепку так, что костяшки пальцев побелели. До чего же ему хотелось изо всех сил ударить по этому глупому улыбающемуся лицу!

– А вы разве знаете его по-настоящему? – прорычал он. – Так, как знаю его я? Вы ему не нужны, так же как и все, которые пытались на нем повиснуть. Ему нужен настоящий друг, который бы заботился о нем и помогал ему, который пошел бы ради него на любую жертву, если потребуется. Джош ничего не сможет вам дать!

– Но он спас мне жизнь…

– И при этом едва не лишился собственной. Он, случайно, не рассказывал вам, как сильно избил его ваш отец? Ну, конечно же, нет. Возможно, он уже об этом забыл. Знаете, очень удобно жить, забывая о неприятном. Стоит спросить его о чем-нибудь подобном, как он сразу опустит глазки и скажет: «Нет, Сэмми, я не делал этого», хотя только что совершил поступок, от которого открещивается с невинным видом.

– Я не имею представления, о чем вы говорите, – испуганно прошептала Фрэнси. – Я люблю Джоша, и он любит меня, и мы собираемся пожениться, о чем тут спрашивать?

Тут он подошел к ней совсем близко, и его голос превратился в свистящий шепот, почти шипение:

– Ну, хорошо. Вы сами напросились на откровенность. Ответьте мне тогда, почему, по-вашему, Джош убежал из дома? С какой стати он оказался здесь, в Сан-Франциско? Вы думаете, что знаете о нем все, но я готов спорить, что есть вещи, о которых он вам и не заикался, но я расскажу: Джош скрывается от полиции.

Сэмми принялся нервно ходить по комнате, сжимая и разжимая кулаки и свирепо нахмурив брови. Его зловещий вид и топот тяжелых сапог по половицам настолько напугали Фрэнси, что у нее от страха подогнулись колени, и она буквально упала в плюшевое кресло.

– Но отчего он скрывается от полиции? – едва слышно спросила она.

Сэмми откинул голову назад и, в упор глядя на девушку полузакрытыми глазами, очень медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес:

– Потому что Джош Эйсгарт – убийца.

Фрэнси сжалась в кресле, как от удара, в ужасе уставившись на Сэмми. Она пыталась уверить себя, что он просто хотел испугать ее, в чем преуспел. Собрав всю свою волю и последние силы, она сказала ему дрожащим голосом:

– Я думаю, что вы просто ревнуете, вот и все.

Он, казалось, немного успокоился и задумчиво посмотрел на девушку.

– Я пришел, чтобы предупредить вас, – проговорил Сэмми. – Он уже убил трех женщин, и все они были молодые и хорошенькие, как вы. Он их зарезал. – Сэмми вытянул руку и коснулся пальцем ее шеи. – Ударил ножом в горло… как раз туда, где бьется пульс. Он говорил мне, что это самое удобное место. – Тут Сэмми выглянул в окно и показал на большую круглую луну, тускло блестевшую за стеклом. – И это происходит обычно в полнолуние. Поверьте, мисс Хэррисон, вам лучше больше с ним не встречаться. Убирайтесь-ка отсюда подобру-поздорову. Мой вам совет. И поторапливайтесь, у вас почти не осталось времени.

Фрэнси почти не сомневалась, что он сошел с ума, и чтобы не сердить его, сказала как можно мягче:

– Какой же вы друг, если говорите о Джоше такие ужасные вещи?

– Настоящий друг, – с горечью ответил Сэмми. – Но вам этого не понять никогда.

Фрэнси была так напугана, что боялась потерять сознание от страха, но, тем не менее, продолжала сопротивляться из последних сил;

– Я не в состоянии вам поверить. И я никогда не оставлю Джоша, запомните, никогда.

Она откинулась на спинку кресла и вздрогнула, заметив, что Сэмми сделал шаг по направлению к ней; он снова сжимал кулаки и кипел от гнева. Через минуту, правда, он постарался взять себя в руки и прошел мимо нее к двери.

– Только не говорите потом, что я вас не предупреждал, – бросил он, выходя из комнаты.

Фрэнси вскочила и мгновенно заперла дверь на ключ. Потом она прислонилась к двери всем телом, чувствуя, как сердце бешено колотится у нее в груди. Затем бросилась к окну и стала пристально разглядывать через стекло большую бледную луну, заливавшую город призрачным блеклым светом. Думая о том, что ей сказал Сэмми, она дрожащими пальцами нащупала ложбинку на шее, где бился пульс. «Он бьет ножом именно в это место, – сказал Сэмми. – Самое удобное место».

Фрэнси уселась на кровать и, завернувшись в одеяло, – от страха ее бил озноб – стала дожидаться Джоша.

Минуты медленно текли одна за другой, а одиннадцать часов все не наступало. Когда же наконец она услышала его шаги на лестнице, то, не выдержав, подбежала к двери, распахнула ее настежь и упала в объятия Джоша.

– Что случилось, детка? – спросил он, крепко прижимая ее к себе. – Ты трясешься, словно осиновый лист.

Фрэнси взглянула в его добрые серые глаза и поняла, что все сказанное Сэмми не может быть правдой, но плакать не перестала.

Джош поднял ее на руки и отнес на кровать. Потом прилег рядом с ней и крепко прижал ее к себе. Он гладил ее по коротким шелковистым волосам и поцелуями останавливал слезы, катившиеся по щекам, потом он поцеловал ее в рот и прижал к себе еще сильнее. Ей стало так хорошо, что она почти позабыла зловещего Сэмми Морриса и хотела только одного – оставаться в объятиях Джоша как можно дальше.

Его рука коснулась ее груди, и сердце Фрэнси едва не остановилось. Джош медленно расстегнул пуговицы на ее платье и принялся целовать обнаженное тело девушки. Фрэнси то бросало в жар, то она замирала, переполненная любовью и негой. Их тела слились в одно тело – одно на двоих, и Фрэнси наконец испытала, что значит быть любимой.

Если бы она могла думать в эти мгновения, она бы думала о том, что нет ничего естественнее, чем находиться в его объятиях, как нет ничего естественнее делиться с ним мыслями и обмениваться словами любви. Она была молода и невинна, и на свете в этот момент не было женщины счастливее ее.

На следующий день Джош радостно взбежал вверх по лестнице, держа в руках огромный букет нарциссов. Он нетерпеливо застучал в ее дверь.

– Открывай скорее, Фрэнси, это я, – позвал он и улыбнулся, услышав быстрые шаги за дверью.

Она распахнула дверь, и они целую долгую минуту смотрели друг на друга сияющими глазами. Джош думал, что в жизни не встречал более очаровательного существа – короткие светлые волосы Фрэнси светящимся шлемом окружали ее головку, сапфирового цвета глаза сверкали, и она улыбалась ему – нежно и чуточку застенчиво. А Фрэнси, в свою очередь, думала, что еще ни в одном взгляде не отражалась такая сильная любовь по отношению к ней – несчастному, запуганному ребенку, постепенно отогревающемуся под лучами теплого света, исходящего из глаз Джоша.

– Сюрприз, – сообщил он, вкладывая золотисто-желтые цветы в ее ладонь.

– О Боже, нарциссы! – воскликнула Фрэнси, зарываясь носом в желтые лепестки и с наслаждением втягивая тонкий аромат. – Нарциссы – цветы весны! – Она отложила букет и обняла Джоша за шею. – Спасибо, спасибо тебе за любовь!

Их губы слились в долгом поцелуе, а потом она прошептала, стыдливо опустив затененные длинными ресницами глаза:

– Я буду помнить вчерашнюю ночь до самой смерти. Поглаживая пальцами ее нежный подбородок, он поцеловал ее снова.

– То же самое скажу и я. Жаль только, что я не могу говорить об этом вечно – мне пора на работу, ведь я уже опаздываю.

Фрэнси облокотилась на перила, глядя, как Джош сбегает вниз по ступенькам. На нижней площадке он остановился и послал ей воздушный поцелуй, при этом солнечный луч, проникший сквозь мутное стекло, позолотил ее светлые волосы, и они на секунду вспыхнули, образуя вокруг его головы сияющий ореол – нимб. И она снова подумала, что он похож на ангела и олицетворяет все самое лучшее в ее жизни, в то время как Сэмми Моррис являет собой настоящее исчадие ада. Она нахмурилась, вспомнив о Сэмми, но тут же снова улыбнулась и вернулась в комнату. Какой богатой и насыщенной стала ее жизнь после знакомства с Джошем, несмотря на окружающую их бедность!

Сквозь открытое окно до Фрэнси доносился шум оживленной улицы – цокот лошадиных подков о брусчатку мостовой, зазывные крики мальчишек, продававших вечерние газеты, призывные возгласы уличных торговцев, предлагавших прохожим жареные орешки и сосиски с булкой; веселым аккомпанементом уличному шуму звучала музыка оркестра, игравшего в танцевальном зале «Венера», который располагался через дорогу.

В ожидании, когда пролетят часы вечерней смены и она вновь увидит Джоша, Фрэнси села пришивать пуговицы к его рубашке. За работой она вдруг вспомнила свое детство, проведенное в домашней тюрьме по воле ее жестокосердного отца. Она пожелала ему разорения и смерти и ни чуточки в этом не раскаивалась. Он украл у нее детство и юность, и она ненавидела его почти столь же страстно, как любила Джоша Эйсгарта.

Джош запаздывал. Стрелки круглого жестяного будильника с двумя металлическими чашечками звонка наверху сначала остановились на четырех часах, затем на пяти, но он не возвращался. Фрэнси впилась глазами в циферблат, отсчитывая в уме и часы и минуты, и когда наконец стрелки указали на шесть вечера, она не выдержала, повязала на голову шарф и торопливо спустилась в помещение салуна.

Бар был забит мужчинами в темных костюмах и шляпах, потягивавшими пиво или виски и читающими газеты в зеленоватом свете газовых ламп. Сигаретный и сигарный дым клубами поднимался к потолку, и во всем заведении стоял устойчивый смешанный запах мужского пота, табака и спиртного. Стайка женщин легкого поведения из соседнего борделя сидела за одним из столиков с мраморной столешницей. Они выглядели вызывающе в своих огромных шляпах с перьями и чересчур ярких платьях. Когда Фрэнси протискивалась мимо их столика, они как раз требовали у официанта очередную порцию джина, сопровождая заказ раскатами громкого смеха и двусмысленными шутками. Одна из сидящих за столом, мощная женщина с красными волосами, оглядела Фрэнси с ног до головы и издевательским тоном обратилась к подругам:

– Слушайте, кого здесь только не встретишь! Вот, к примеру, взгляните на эту жертву кораблекрушения.

Мужчины у стойки, как по команде, повернули головы и уставились на Фрэнси, а она, стянув потуже голубой шарф и стараясь не обращать на них внимания, пыталась отыскать глазами Джоша в толпе посетителей. Грузный мужчина, стоящий за стойкой и одетый в рубашку с короткими рукавами и фартук, обратился к ней, заметив ее ищущий взгляд:

– Ну, чего бы вы хотели, мисс?

– Извините меня, пожалуйста, – сказала девушка тихо, – но я хотела бы найти Джоша.

– Говорите громче, – крикнул толстяк, – я ничего не могу разобрать в таком шуме.

Она послушалась и повторила громче:

– Я ищу Джоша Эйсгарта.

Посетители с интересом продолжали разглядывать Фрэнси, а бармен, многозначительно улыбнувшись, проговорил:

– Джоша Эйсгарта, вы говорите? Жаль, но он уже ушел. Он закончил смену часа два назад.

– Закончил смену? – переспросила в недоумении Фрэнси.

– Именно так. К нему зашел его дружок Сэмми, и они вместе навострили куда-то лыжи.

Бармен снова принялся обслуживать клиентов, а Фрэнси отошла от стойки, не зная, что делать дальше.

– Парень оставил тебя с носом, так, что ли? – весело крикнула красноволосая женщина. – Не могу сказать, что осуждаю его. Если девчонка выглядит вроде тебя, нет ничего удивительного в таком обороте дела. Достань себе новое платье и новые… тут она прикрыла рот ладонью и что-то зашептала своим товаркам, отчего те прямо покатились от хохота.

Фрэнси была так расстроена, что не обратила внимания на краснолицего мужчину, сидевшего около стойки. Он пристально разглядывал девушку, когда она, стараясь не смотреть на подвыпивших хохочущих проституток, двинулась к выходу, он взял со стойки свою газету, бросил несколько монет бармену и быстро направился за ней следом.

Фрэнси бегом помчалась наверх в комнату Джоша (они снимали ее вместе с Сэмми) и забарабанила кулаками в дверь. Ответа не последовало. Она продолжала стучать, полагая, что Джош, возможно, спит или вдруг, к несчастью, заболел и не может подняться с постели. Она знала наверняка, что он никуда бы не пошел, не предупредив ее. По крайней мере, сегодня. Дверь оказалась не заперта, она толкнула ее рукой и вошла. Обе кровати были застелены, на спинке одного из стульев висел коричневый грубошерстный шарф Сэмми. Фрэнси зябко передернула плечами. Пустая комната выглядела неприветливой и чужой. В ней совсем не чувствовалось присутствия Джоша. Она прикрыла дверь и медленно направилась в свое обиталище, не имея ни малейшего представления о том, где находится Джош и вернется ли он когда-нибудь назад.

Час проходил за часом, и вечер постепенно перешел в ночь, а Джош все не возвращался. Фрэнси слышала пьяные крики запоздалых гуляк с улицы и раздражавшие звуки оркестра, доносившиеся из танцевального зала, и думала, насколько приятным казался ей уличный шум сегодня утром. Луна ярко светила сквозь стекло, и ее круглый глаз напоминал огонь маяка. В свете луны можно было различить циферблат часов, стрелки которых застыли на цифре три.

Ночь тянулась без конца и оказалась куда хуже любой из ночей, проведенных ею в одинокой комнате на Ноб-хилле. Тогда она еще не знала, что значит любить и быть любимой. В свете луны подаренные Джошем нарциссы выглядели словно бутафорские, которые вынесли на сцену, чтобы оживить театральный реквизит. Правда, сегодняшняя пьеса разыгрывалась не в театре, а в жизни, где слезы и страдания были самыми что ни на есть настоящими. Фрэнси закрыла глаза и вытянулась на кровати. Ей казалось, что жизнь по капле вытекает из нее, без Джоша ее существование теряло всякий смысл, и она знала, что если он не вернется, ей останется только одно – умереть.