Думы южные и думы северные

Следующим шагом стало образование в 1823 г. Северного общества (самоназвание — «Союз убежденных и присоединенных») и создание двух основных декабристских документов — «Русской правды» Пестеля и «Конституции» Никиты Муравьева. Как вспоминал Басаргин, «Южная и Северная думы приняли два различных направления: первая положила себе целью демократический переворот, вторая — монархически-конституционный. Несмотря на это разногласие целей и средств, обе думы, не действующие совокупно, не прекращали сношений между собою. Двигателем по Южной думе был Павел Пестель, по Северной — Никита Муравьев».

Следует отметить, что оба эти проекта, как и большинство других теоретических разработок декабристов, имеют очень много общих черт: ликвидацию самодержавия и введение в России представительного правления (в виде республики или конституционной монархии), отмену крепостного права, упразднение дворянства. И это не случайно. При всех личных и идейных разногласиях, при всех колебаниях и сомнениях члены тайных обществ были едины в одном: будущая Россия должна быть государством бессословным, построенным на началах всеобщего юридического равенства и всеобщих равных возможностей. «В отношении дворянства вопрос о реформе ставится так: что лучше — быть свободным вместе со всеми или быть привилегированным рабом при неограниченной и бесконтрольной власти?.. Истинное благородство — это свобода; его получают только вместе с равенством — равенством благородства, а не низости, равенством, облагораживающим всех», — утверждал Николай Тургенев. Судя по «Русской правде» и «Конституции», авторы обоих этих проектов были с Тургеневым вполне солидарны.

Однако различий в проектах Пестеля и Муравьева тоже было немало. Различия эти носят теоретический характер и объясняются в основном стремлением их авторов создать альтернативу друг другу в плане организационно-тактическом и личном. В рамках обрисованной выше общей программы ряд конкретных целей и способов их достижения лидеры Северного и Южного обществ представляли себе по-разному. Разногласия относились к вопросам о земле, политических правах граждан и форме правления, федеративному или унитарному строю будущей России, а также способам осуществления своих революционных планов.

В первом варианте конституции Муравьева развивался принцип безземельного освобождения крестьян («земли помещиков остаются за ними»). Предусматривалось даже возмещение убытков, причиненных переселением крестьян в другие места. В последнем, третьем варианте (написанном уже в крепости по требованию следователей) утверждалось иное: «Помещичьи крестьяне получают в свою собственность дворы, в которых они живут, скот и земледельческие орудия, в оных находящиеся, и по две десятины земли на каждый двор, для оседлости их». У Муравьева политические права обусловлены высоким имущественным цензом, тем более высоким, чем о более высоких государственных должностях идет речь (от 500 рублей до 60 тысяч).

На совещании 1820 г. Муравьев был согласен с Пестелем в требовании республики. Однако в 1821 г. он — не в последнюю очередь под влиянием отрицательного отношения к тактике и личности лидера южан — уже сторонник монархии, основанной на разделении властей. Законодательную власть, по конституции Муравьева, осуществляет Народное вече, состоящее из Верховной Думы и Палаты народных представителей.

Верховная исполнительная власть принадлежит императору (он «есть верховный чиновник российского правительства»), но при этом монарх не имеет права объявлять войну и заключать мир. При вступлении в правление он приносит присягу Народному вечу — клятву верности сохранять и защищать конституцию России. Права императора довольно обширны (назначение министров, чиновников, послов, право отлагательного вето, право верховного командования войсками и др.), но его деятельность и деятельность чиновников исполнительной власти подлежат контролю и оценке Народным вечем. Исполнительную власть осуществляет «державный правитель», избранный Народным вечем и утвержденный императором. Верховная Дума (в составе Народного веча) избирается собраниями держав, т. е. административных единиц. Высшим органом судебной власти является «Верховное судилище». Предусматривалось создание системы судов (областные, уездные заседания) с участием присяжных. Судьи, по мысли Муравьева, должны быть выборными.

Конституция была монархической, но в крайнем (ас учетом российской политической практики весьма вероятном) случае Муравьев предполагал введение республики. Как он говорил на следствии, «если бы императорская фамилия не приняла конституции, то как крайнее средство я предполагал изгнание оной и предложение республиканского правления».

Необходимость же монархии для России он обосновывал высказанным еще в «Наказе» Екатерины II аргументом — обширностью территории страны, требующей значительной силы власти. При этом Муравьев высказывал опасение, что сила власти может прийти в столкновение с началами свободы. И для этого необходим повышенный контроль представительных учреждений за действиями администрации. «Всякий чиновник исполнительной власти отвечает за каждое свое действие, никто не может оправдываться полученным приказанием… и всякий исполнитель противозаконного веления будет наказан так, как и подписавший веление. Император не подлежит суждению (если же сам император лично учинит какое-либо преступление, за которое никто другой не подлежит ответственности, то сие приписывается нравственному недугу Народным вечем, которое, в таком случае, учреждает регентство посредством особого закона)».

Если в столице (по первому проекту ею должен был стать Нижний Новгород, по второму — Москва) деятельность императора и чиновников контролирует Народное вече, то в обширной стране трудно обеспечить законность действий чиновников, отдаленных от столицы, без дополнительных гарантий.

Этим обстоятельством Муравьев в значительной степени объясняет федеративный характер будущего российского государства: «Федеральное или Союзное правление одно разрешило сию задачу, удовлетворило всем условиям и согласило величие народа и свободу граждан». Муравьев был большим поклонником федеративного устройства Северо-Американских Соединенных Штатов и внимательно штудировал как федеральную американскую конституцию, так и конституции всех 23 штатов. Будущая Россия мыслилась им как федерация, состоящая из 15 держав и областей (в третьем проекте), образованных по территориальному принципу (Балтийская, Заволжская, Западная, Черноморская, Ленская и др.). В каждой из держав предусматривалось двухпалатное законодательное собрание (Державная дума и палата выборных). Державы делились на уезды во главе с выборными начальниками — тысяцкими.

При этом понимание Муравьевым федерализма, как справедливо заметил его биограф Н. М. Дружинин, было довольно специфическим: в столице Народное Вече под контролем императора издает общегосударственные постановления, а в державах и областях действуют областные собрания, которым предоставлены «частные расположения, касающиеся до областей». Такая интерпретация федерализма очень далека от североамериканского права, утверждавшего первоначальную власть каждого отдельного штата и не признававшего исключительного суверенитета за союзными органами. Произошло это потому, что Муравьев видел в федеративном правлении только противовес бюрократическому централизму, для чего вполне достаточно расчленения государственной территории на полуавтономные области.

В отношении тактики Муравьев полагал, что военная революция произойдет в столицах и других частях страны, где имеются вооруженные силы, руководимые офицерами — участниками тайных обществ.

«Силою оружия», как лаконично ответил он на вопрос следственной комиссии, Сенат будет принужден к опубликованию Манифеста об отмене крепостного права, о равенстве всех перед законом, о свободе печати и т. д. Предполагалось избрание выборных «представителей народных», которые «учредят на будущее порядок правления и государственное законоположение». Одновременно в тех частях России, где одержат успех войска, руководимые тайными обществами, упраздняется крепостное право («раб, прикоснувшийся земли Русской, становится свободным») и военные поселения, вводятся представительные учреждения, свободы печати, слова и совести. Движение войск на столицы прекращается с упразднением прежнего правления.

По-другому эти же проблемы решал Пестель в своей знаменитой «Русской правде» — наказе Временному верховному правлению на переходный период. Нарочито архаическое название было дано для того, чтобы подчеркнуть связь будущей революции с историческим прошлым русского народа, почтить национальные традиции. Той же цели служило и предполагавшееся перенесение столицы в Нижний Новгород с переименованием его во Владимир, введение древнерусских образцов в форменную одежду.

Во времена Союза благоденствия Михаил Лунин, посмеиваясь над обстоятельностью Пестеля, говорил, что тот «хочет наперед енциклопедию написать, а потом к революции приступить». «Русская правда», действительно, была документом стратегической важности — она должна была гарантировать, «что Временное правление единственно ко благу Отечества действовать будет», а не по «своему произволу, личным страстям и частным видам», а, следовательно, не ввергнет государство в «ужаснейшие бедствия и междоусобия».

Лидер южан был горячим противником крепостного права. «Рабство крестьян всегда сильно на меня действовало», — утверждал он на следствии. О необходимости его уничтожения написаны самые страстные, яркие страницы проекта:

«Рабство должно быть решительно уничтожено, и дворянство должно непременно отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми. Нельзя ожидать, чтобы нашелся один злосовестный дворянин, чтобы не содействовать всеми силами к уничтожению рабства и крепостного состояния в России. Но ежели бы, паче всякого чаяния, нашелся изверг, который бы словом или делом вздумал сему действию противиться или оное осуждать, то Временное верховное правление обязывается всякого такового злодея безызъятно немедленно взять под стражу и подвергнуть его строжайшему наказанию, яко врага отечества и изменника противу первоначального коренного права гражданского. Сие уничтожение рабства и крепостного состояния возлагается на Временное верховное правление, яко священнейшая и непременнейшая его обязанность».

(Пестель П. И. Русская правда // Восстание декабристов. М.-Л., 1952. Т. 7. С. 156).

Аграрная программа Пестеля преследовала цель, освободив крестьян, улучшить их положение, «а не мнимую свободу им даровать». Для этого земли каждой волости делятся на две части, одна из которых будет собственностью общественной, другая — частной. Для формирования общественного земельного фонда предусматривалась частичная конфискация помещичьих земель (если у помещика имелось более 10 тысяч десятин, то половина отбиралась «без всякого возмездия», а если менее — то с денежным или земельным возмещением). Но в любом случае помещик не мог владеть более чем 5 тысячами десятин. Национализированные таким образом земли Пестель предполагал разделить на две части: общественную и частную.

Земли общественные (волостные) предназначаются для «доставления необходимого всем гражданам без изъятия»; они не могут продаваться или закладываться. Каждый россиянин имеет право получить в своей волости участок земли, достаточный для пропитания одной семьи (муж с женой и тремя детьми). Земли частные свободно продаются и покупаются; они «будут служить к доставлению изобилия». Цель всего этого необычного аграрного проекта — обеспечить каждому россиянину прожиточный минимум, защищающий его от нищеты и от произвола «аристокрации богатств».

Этот аграрный проект Пестеля вызывал неоднозначную реакцию у его сторонников, особенно у тех, кто владел крупными земельными угодьями. Неоднозначны в его оценке и историки. Александр Герцен считал, что руководитель Южного общества был «социалистом прежде, чем появился социализм»; немало позднейших историков эту точку зрения разделяют. Другие усматривают в этом проекте отражение общинной традиции землепользования: часть земель используется коллективно, часть — индивидуально. Наконец, третьи справедливо указывают на общность этих глав «Русской правды» с системой землевладения в древнем Риме. Очевидно, что главным для Пестеля был понимаемый в широком смысле слова принцип справедливости, социальной правды, устраняющий потенциальные конфликты и противоречия, цементирующий общество и способствующий желанному «единородству, единообразию и единомыслию».

Одним из первых отечественных мыслителей Пестель отразил в теории новые общественные противоречия, складывающиеся в развитых странах Европы. «Отличительная черта нынешнего столетия ознаменовывается явною борьбою между народами и феодальною аристокрацией, во время коей начинает возникать аристокрация богатств, гораздо вреднейшая аристокрации феодальной». Возникновение в России «аристокрации богатств» неизбежно, поскольку в гражданском обществе будут обеспечены собственность, свобода предпринимательства, частная инициатива и конкуренция. Именно поэтому, считал Пестель, следует принять особые меры против всевластия богатых и обнищания масс.

Пестель выступал против имущественного ценза: «Богатые всегда будут существовать, и это очень хорошо, но не надобно присоединять к богатству еще другие политические права и преимущества». По «Русской правде» все русские, достигшие 20 лет, имеют всю полноту гражданских и политических прав, в том числе и избирательных. Голосовать могли граждане любого достатка, грамотные и неграмотные (кроме женщин).

Пестель был сторонником республики. По его проекту верховную законодательную власть в России будет осуществлять Народное вече, избираемое на пять лет (каждый год обновляется 1/5 его часть). Законы «обнародуются и на суждение всей России предлагаются». Верховная исполнительная власть поручается Державной Думе, состоящей из пяти человек, выбранных народом (затем — один ежегодно избирается Народным вече из кандидатов, предложенных губерниями).

В подчинении Державной Думы состоят все министерства (приказы). Для того, чтобы эти власти не выходили из своих пределов, учреждается судебная власть, которая поручается Верховному Собору

(120 «бояр», пожизненно назначаемых Народным вече из кандидатов от губерний). Верховный Собор проверяет законность всех мер, принимаемых государственными учреждениями.

В отличие от Муравьева, Пестель — сторонник единого русского централизованного государства. Федерацию он отвергал как возрождение «удельной системы». Особенно пагубной и вредной он считал федерацию в России, где много «племен», языков и вер. В будущей России, полагал Пестель, все они обрусеют: «Все различные племена, составляющие Российское государство, признаются русскими и, слагая различные свои названия, составляют один народ русский». Исключение составит Польша — Пестель был сторонником ее отделения от России (включая и присоединенные при Екатерине II западнорусские земли), но при условии, что в Польше события будут развиваться по сходному с Россией сценарию (революция, уничтожение сословного строя и угнетения крестьян, установление республики, проведение либеральных реформ).

Для тех же народов, которых трудно было интегрировать в «единое и неделимое» российское государство, Пестель предусматривал переселение. Таковы были его планы в отношении горцев Кавказа и евреев. Кавказские народы предполагалось разделить на «мирных» и «буйных» — «первых оставить на их жилищах, дать им российское правление и устройство», а вторых «силою переселить во внутренность России, раздробив их малыми количествами по всем русским волостям», а на отнятых у них землях «завести русские селения, дабы сим способом изгладить на Кавказе даже все признаки прежних (то есть теперешних) его обитателей и обратить сей край в спокойную и благоустроенную область русскую».

Еще грандиознее было предполагаемое Пестелем решение еврейского вопроса. Отмечая, что «евреи составляют в государстве, так сказать, свое особенное, совсем отдельное государство», Пестель обдумывал план выселения евреев из пределов России. По его расчетам, «ежели все русские и польские евреи соберутся на одно место, то их будет свыше двух миллионов. Таковому числу людей, ищущих отечество, не трудно будет преодолеть все препоны, какия турки могут им противупоставить и, пройдя всю европейскую Турцию, перейти в азиятскую и там, заняв достаточныя места и земли, устроить отдельное еврейское государство».

Судя по всему, это еврейское государство должно было быть создано в Палестине. Единственный прецедент, на который здесь мог сослаться Пестель — это исход евреев из Египта. Видимо понимая, что для воплощения этого проекта нужна личность масштаба пророка Моисея, Пестель сделал оговорку: «Но так как сие исполинское предприятие требует особенных обстоятельств и истинно-гениальной предприимчивости, то и не может быть оно поставлено в непременную обязанность Временному верховному правлению и здесь упоминается только для того, об нем чтобы намеку представить на все то, что можно бы было сделать». Кажется, намек автора «Русской правды» был услышан как русскими самодержцами, так и еврейскими сионистами, только вот итоги в первом случае оказались печальными, а во втором — позитивными.

Для осуществления «Русской правды» предполагалось установление Временного верховного правления. Сам Пестель предусмотрительно не оговаривал время его деятельности, но по показаниям других декабристов на следствии можно утверждать, что планировался срок в 10–15 лет. Временное правительство из пяти директоров при опоре на тайные общества и воинские части должно провести размежевание общественных (волостных) и частных земель, предупредить и подавить возможные волнения и беспорядки. Эта часть пестелевского плана — фактически введение военной диктатуры на переходный период — вызывала, пожалуй, самые резкие возражения и упреки в якобинстве как у современников, так и у историков. Однако для автора эта мера была скорее строго практической и направленной на предотвращение гражданской войны.

Историки давно спорят о степени утопичности двух декабристских конституционных проектов, об их большей или меньшей укорененности в российской действительности и традиции. На сегодняшний день очевидно, что основанный на европейских идеях цензового избирательного права, конституционной монархии и федерализма муравьевский проект как раз именно в силу этих обстоятельств имел весьма туманные перспективы. Напротив, «Русская правда» с ее идеей традиционной для России сильной государственной власти и уравнительной демократии лучше вписывалась в российскую практику. Когда спустя тридцать шесть лет после восстания декабристов монархия решилась на отмену крепостного права, то реформа оказалась ближе к пестелевскому плану (хотя крестьянам досталось гораздо меньше земли и за выкуп).

Не случайно в исторической перспективе (на сегодняшний день почти 180-летней) многие пестелевские идеи, начиная от создания всепроникающей тайной полиции и кончая революционной диктатурой, получили практическое воплощение. Предложенные же Муравьевым меры, по гамбургскому счету, до сих пор остаются для нас «в дали туманной, недосягаемой» — там же, где и подлинное «политическое преобразование отечества».

Помимо проектов Пестеля и Муравьева, до нас дошли сочинения и других, более умеренных заговорщиков — например, Федора Глинки, Николая Тургенева, Михаила Фонвизина. В последнее время, в значительной степени под влиянием историографической усталости от «трех этапов русского революционного движения» и усиления интереса к истории русского либерализма, почти все декабристское движение, за исключением лишь «тоталитарного» Пестеля, стали трактовать как либеральное.

Действительно, в заговоре были очень разные по своим взглядам и стремлениям люди. Николай Тургенев, Михаил Фонвизин, Федор Глинка были бесспорными либералами, всегда ставившими под сомнение революционные идеи и методы захвата власти. Особенно показательна фигура первого. Сын директора Московского университета, друга Новикова, масона, он учился в Москве и Геттипгене. Вернувшись в Россию, служил в Государственном совете и министерстве финансов, стал одним из крупнейших экономистов своего времени. Его книга с сухим названием «Опыт теории налогов» выдержала два издания и была интеллектуальным бестселлером своего времени.

В десятой главе «Евгения Онегина» при описании декабристских собраний есть слова: «Одну Россию в мире видя, / Преследуя свой идеал, / Хромой Тургенев им внимал/ И, плети рабства ненавидя, / Предвидел в сей толпе дворян/ Освободителей крестьян». Действительно, и государственная служба, и литературная деятельность, и участие в Союзе благоденствия, и директорство в Северном обществе для Тургенева были средствами для достижения главной цели — освобождения крестьян. Ибо: «Какое просвещение может быть там, где факел христианства еще не рассеял сумерки варварства; какая цивилизация — там, где человек порабощен человеком!» Он пытался и практически облегчить положение крестьян — перевел своих крепостных с барщины на оброк, в 1821 г. передал им безвозмездно тысячу рублей, организовал больницу.

В 1824 г. он уехал за границу «для поправления здоровья» и в восстании не участвовал, но за активную деятельность в тайных обществах был приговорен к смертной казни (замененной впоследствии вечной каторгой) и в Россию не вернулся, став, очевидно, первым русским политэмигрантом.

В 1847 г. Тургенев издал свой знаменитый трехтомный труд «Россия и русские», в первом томе которого поместил свои воспоминания, во втором — общий очерк политической и социальной жизни России, в третьем — проект грядущих преобразований. Здесь он остался верен себе: сначала отмена крепостного права, реформа судопроизводства с введением суда присяжных, выборность администрации и реформа местного самоуправления, свобода печати. Только затем Тургенев предполагал установление конституционного строя, основанного на основном законе (как и Пестель, он назвал его «Русской правдой») и разделении властей. При категорическом отрицании им любых насильственных методов вся надежда оставалась на мудрость верховной власти. Действительная история реформ Александра II показала цену такой надежде.

После восстановления в 1856 г. в гражданских правах он приезжал в Россию, горячо участвовал в обсуждении крестьянской реформы. Когда в феврале 1861 г. в церкви русского посольства в Париже читался манифест об отмене крепостного права и священник вынес крест, все присутствовавшие посторонились, уступая дорогу Николаю Тургеневу и признавая тем самым его вклад в великое дело.

Тургенев был автором «либеральной» концепции истории тайных обществ в России. Согласно этой концепции, не только сам ее автор, но и большинство других участников этих организаций никогда не желали насильственного переворота, цареубийства и республики. А если какое-то тайное общество и желало всего этого, то сам он, Тургенев, никогда в такой организации не состоял. Правда, далеко не все декабристы были впоследствии согласны с этой концепцией. Так, Сергей Волконский, создавая на старости лет свои мемуары, заметил по поводу книги Тургенева «Россия и русские»: «Случай, за который радуюсь за Тургенева, выпихнул его лично из Верховного уголовного суда, но не было ли ему еще более в обязанности не порочить печатно своих собратьев?». Интересно, что в последнее время в отечественной историографии взгляды Тургенева возрождаются. Так, В. М. Бокова в своей книге по истории тайных обществ сомневается в «революционной природе» движения по причине «слабого присутствия намерения захватить власть и править самим». Разумеется, с таким подходом трудно согласиться. В очень неоднородном, «густонаселенном» и противоречивом декабристском движении всегда существовали и боролись революционная и либерально-реформистская линии (а порой и переходили из одной в другую, как у Никиты Муравьева), но первая несомненно преобладала. Это обстоятельство хорошо показывают слова Пестеля на следствии: «Тайное наше общество было революционное с самого начала своего существования, и во все свое продолжение не преставало никогда быть таковым.

Перемены, в нем происходившие, касались собственного его устройства и положительного изъяснения его цели, которая всегда пребывала революционная, и потому не было члена в Союзе, на которого бы Союз не надеялся именно для произведения революции, содействия ее успехам или участия в ней». Думается, что категоричному утверждению ключевой фигуры десятилетнего тайного заговора можно верить.