Методологические подходы к изучению общества как целого

Фердинанд Теннис

Фердинанд Теннис (1855—1936) — один из основоположников не­мецкой классической социологии, создатель ее формальной школы. Учился в Страсбургском и Тюбингенском университетах, защитил диссертацию по классической философии (1875), профессор уни­верситета в Киле (1906—1933). Один из основателей Немецкого со­циологического общества (1910), его президент вплоть до роспуска Общества нацистами (1921 — 1933).

Теннис широко известен своим вкладом в теоретическую соци­ологию, который он сделал в фундаментальном труде «Общность и общество. Основные понятия чистой социологии». Эта книга была опубликована в 1887 г., выдержала восемь немецких изданий (по­следнее — в 1935 г.) и переведена на многие языки (русский перевод появился в 2002 г.). Итогом теоретической работы Тенниса стало его «Введение в социологию» (1931).

Вместе с тем в 1896—1897 гг. Теннис провел обширные эмпи­рические исследования условий жизни нижних слоев населения Гамбурга, изучал статистику преступности. В условиях Веймарской республики (20-е гг. XX в.) Теннис возобновил исследования болевых точек жизни немецкого народа. Наряду с общей социологией он выделял специальную социологию, а в составе последней — эмпи­рическую социологию, или социографию.

Ниже приведен вводный раздел книги «Общность и общество», который Теннис назвал " Thema", т.е. «предмет обсуждения». Этот текст раскрывает понимание Теннисом фундаментального характе­ра проблемы соотношения общности и общества, их принципиаль­ной противоположности, о чем сказано в главе 1 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. Во втором и пятом разделах настоящей Хрестоматии даны еще несколько фрагментов из основного труда Тенниса.

Н.Л.

ПРЕДМЕТ ОБСУЖДЕНИЯ. [ОБЩНОСТЬ И ОБЩЕСТВО]*

1. Отношения между человеческими волями — «общность» и «общество» в языке

Человеческие воли состоят в многообразных отношениях друг к другу; каждое такое отношение представляет собой некое взаимное воздействие, которое, исполняясь или исходя от одной стороны, претерпевается или восприемлется другой. Воздействия эти, одна­ко, таковы, что ведут либо к сохранению, либо к разрушению иной воли или тела, т.е. бывают утвердительными или отрицательными. В качестве предмета своих исследований предлагаемая теория будет направлена исключительно на отношения взаимного утверждения. Каждое такое отношение представляет собой некое единство во множественности или множественность в единстве. Оно слагается из всевозможных поощрений и послаблений, действий, которые взаимонаправлены и рассматриваются как выражение воли и ее сил. Образованная таким позитивным отношением группа, вос­принимаемая как существо или вещь, действия которых едины в своей внутренней и внешней направленности, называется связью [Verbindung]. Само это отношение, и тем самым связь, понимается либо как реальная и органическая жизнь — в этом состоит суть общности [Gemeinschaft], —либо как идеальное и механическое образование — таково понятие общества [Gesellschaft].

В ходе применения этих имен выяснится, что их выбор обо­снован синонимическим словоупотреблением немецкого языка. Но прежняя научная терминология, как правило, пользуется ими произвольно и без разбора подменяет одно другим. Поэтому сле­довало бы в нескольких замечаниях заранее указать на их противо­положность как на данную. Всякая доверительная, сокровенная, исключительная совместная жизнь (как мы находим) понимается как жизнь в общности. Общество же — это публичность, мир. В общности со своими близкими мы пребываем с рождения, будучи связаны ею во всех бедах и радостях. В общество же мы отправля­емся как на чужбину. Юношу предостерегают от дурного общества; но понятие о дурной общности противно духу языка. Об обществе домашних могут, пожалуй, говорить юристы, раз уж им знакомо

* Цит. по: Теннис Ф. Общность и общество. Основные понятия чистой социоло­гии. / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. СПб., 2002. С. 9—15. Цитируемый текст иллю­стрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

только общественное понятие связи; но общность домашних с ее бесконечным влиянием на человеческую душу ощущается каждым, кто становится причастным к ней. Точно так же супругам хорошо известно, что они вступают в брак как в совершенную жизненную общность (communio totius vitae); но понятие о жизненном обществе противоречиво в себе самом. Общество мы составляем друг другу; но никто не может составить общности кому бы то ни было другому. Религиозная общность приемлет нас в свое лоно; религиозные же общества, как и другие объединения, заключаемые ради какой-нибудь произвольной цели, лишь наличествуют для государства и теоретического рассмотрения, находящихся во внешнем отношении к ним. Говорят об общности языка, нравов и веры; но — об обществе деловых людей, попутчиков, ученых. В этом значении, в частности, говорится о торговых обществах: даже если между их субъектами поддерживаются доверительные отношения и существует какая-то общность, о торговой общности все же едва ли можно вести речь. И совсем уж немыслимо было бы образовать словосочетание «ак­ционерная общность». Между тем общность владения в самом деле существует: владение пашней, лесом, лугом. Общность супружеского имущества не станут называть имущественным сообществом.

Таким образом выявляются некоторые различия. В наиболее общем смысле вполне можно говорить об общности, объемлющей все человечество, каковой, к примеру, хотела бы быть церковь. Но че­ловеческое общество понимается всего лишь как сосуществование независимых друг от друга лиц. Поэтому, если в научных кругах с недавних пор начали толковать об обществе в пределах одной стра­ны, противопоставляя его государству, то это понятие, пожалуй, будет принято, но найдет свое объяснение только в более глубоком противопоставлении народным общностям. Общность стара, а обще­ство ново — и по сути своей, и по имени. Это удалось увидеть автору, который вообще-то разглагольствовал о политических дисципли­нах, не вдаваясь в их глубины (см.: Bluntschli. Staatsworterbuch. IV {Блунчли И. К. Политический словарь. IV)): «Совокупное понятие общества в социальном и политическом смысле находит свое есте­ственное основание в обычаях и воззрениях третьего сословия. Это понятие относится, собственно, не к народу, но всегда — лишь к третьему сословию... Это его общество стало источником и в то же время выражением общепринятых суждений и тенденций... Всюду, где процветает и приносит плоды городская культура, возникает и общество как ее неотъемлемый орган. В деревне оно малоизвестно». Напротив, всякая похвала деревенской жизни всегда указывала на

то, что общность между людьми там более крепка, в ней больше жизни: общность есть устойчивая и подлинная совместная жизнь, общество же — лишь преходящая и иллюзорная. И потому сама общ­ность должна пониматься как живой организм, а общество — как механический агрегат и артефакт.

2. Органические и механические образования

Все действительное органично в той мере, в какой его можно мыслить только во взаимосвязи с целокупной действительностью, определяющей его свойства и движения. Так притяжение в его многочисленных проявлениях делает доступный нашему познанию универсум единым целым, действие которого проявляется в тех движениях, какими любые два тела изменяют свое положение друг относительно друга. Но в аспекте восприятия и покоящейся на нем научной точки зрения целое, для того чтобы оказывать воздействие, должно быть ограничено, и каждое такое целое мы находим со­стоящим из меньших целых, для которых характерна та или иная направленность и скорость движения друг относительно друга; само притяжение либо остается необъясненным (в случае действия на расстоянии), либо мыслится как механическое воздействие (через внешнее прикосновение), пусть даже и неведомо как осуществляе­мое. В этом смысле телесные массы распадаются, как известно, на однородные, с большей или меньшей энергией притягивающие друг друга молекулы, агрегатными состояниями которых являются тела; молекулы состоят из неоднородных (химических) атомов, причем объяснить их несхожесть различным сочетанием одинаковых вну­триатомных частиц предоставляется дальнейшему анализу. Но чистая теоретическая механика лишь придает статус субъектов подлинных действий и противодействий лишенным протяженности силовым центрам, понятие о которых весьма близко к понятию о метафизи­ческих атомах. Все превратности расчетов, связанные с движением или направлением движения частиц, тем самым исключаются.

В применении же к одному и тому же телу, как к их системе, фи­зические молекулы, поскольку они рассматриваются как обладающие равной величиной и без учета их возможной делимости, столь же приемлемым образом служат в качестве носителей силы, в качестве вещества как такового. Все наличные массы сравнимы по своему весу и могут быть выражены в определенных количествах одного и того же вещества, поскольку их частицы мыслятся как пребывающие в совер­шенно устойчивом агрегатном состоянии. В любом случае единство,

Ti

предстающее субъектом какого-либо движения или интегральной частью какого-либо целого (единства более высокого уровня), есть продукт неизбежной в науке фикции. В строгом смысле его адекват­ными представителями могут считаться только предельные единства, метафизические атомы — то нечто, которое есть ничто, или ничто, которое есть нечто, памятуя все же о том, что всякое представление о величине имеет лишь относительное значение.

В действительности же, хотя с точки зрения механики это ано­малия, помимо этих частиц, которые и сами являются составными, и составляют мертвое, в нашем понимании, вещество, существуют также тела, которые во всем своем бытии выступают как природные целые и, обладая такой целостностью, движутся и воздействуют на составляющие их части — таковы органические тела. К ним отно­симся и мы, испытующие себя в познании люди, и каждый из нас кроме опосредованного знания обо всех возможных телах обладает непосредственным знанием своего собственного. В силу неизбеж­ных умозаключений мы убеждаемся, что с каждым живым телом связана психическая жизнь, благодаря чему оно в себе и для себя существует таким же образом, как это нам известно о нас самих, Но объективное рассмотрение с не меньшей отчетливостью учит, что здесь всякий раз дано такое целое, которое не составляется из частей, но обладает ими как зависимыми от него и им обуслов­ленными; что, таким образом, оно само как целое и тем самым как форма действительно и субстанциально. Человеческая сила способна лишь производить неорганические вещи из органических веществ, разделяя и снова связывая их друг с другом. Таким же путем вещи приводятся к единству в ходе научных операций и предстают таковыми в понятиях. Наивное созерцание и фантазия художника, народная вера и вдохновенная поэзия придают явлениям живость; их искусно-деятельной силе, а именно силе вымысла, причастна и наука. Но наука же и умерщвляет живое, чтобы постичь его отноше­ния и взаимосвязи; все состояния и силы она обращает в процессы движения, всякое движение сводит к количеству проделанной рабо­ты, то есть затраченной рабочей силы или энергии, чтобы постичь все процессы как однородные и соизмерить их друг с другом, коль скоро они в равной мере могут друг в друга превращаться.

Все это истинно настолько, насколько истинны предполагае­мые единства и насколько на деле безгранично поле возможного как мыслимого: тем самым достигается цель познания, равно как и другие цели, достижению которых наука призвана служить. Но тен­денции и необходимые моменты органического становления и уни-

чтожения невозможно понять механическими средствами. Здесь само понятие становится живой, изменчивой и развивающейся реальностью как идея индивидуального существа. Если сюда втор­гается наука, то меняется ее собственная природа: из дискурсивного и рационального воззрения она превращается в интуитивное и диа­лектическое, а это и есть философствование.

Но нынешнее рассмотрение должно вращаться не вокруг родов и видов и, стало быть, в том, что касается человека, не вокруг рас, народов и племен как биологических единств; наш взор устремлен к социологическому смыслу, сообразно которому человеческие отношения и связи мыслятся как живые, или же, напротив, всего лишь как артефакты, и смысл этот отражается и находит свою аналогию в теории индивидуальной воли; именно в этом смысле постановка психологической проблемы станет целью второй книги нашего исследования.

Георг Зиммель

Георг Зиммелъ (1858-1918) — один из классиков немецкой соци­ологии, основоположник формальной социологии. Автор фундамен­тального исследования «Социология» (1908) и многих других работ. Незадолго до смерти он опубликовал так называемую малую социо­логию— небольшую книгу «Основные вопросы социологии» (1917).

В центре теоретического анализа Зиммеля находились про­блемы человеческих взаимодействий и их форм. Ниже помещен фрагмент из первой главы его книги «Социальная дифференциация» (1890), который мы назвали «О реальности общества» и который конкретизирует существо дискурса по проблеме социологического реализма и номинализма, обрисованной в главе 1 базового пособия учебного комплекса. Эту актуальную методологическую проблему Зиммель рассматривает с позиций взаимодействия как универсаль­ного регулятивного принципа: «все со всем находится в известном взаимодействии». Если это достаточно тесное взаимодействие, то оно позволяет выделить взаимодействующие части в самостоя­тельный объект. Это относится и к обществу, в котором постоян­но взаимодействуют индивиды и группы людей. Как результат их взаимодействий общество реально и не заключает в себе ничего мистического, о чем говорят сторонники индивидуалистического реализма или номиналисты.

Устойчивые взаимодействия индивидов позволяют выделить определенные их формы, благодаря которым из индивидов и по-

лучается общество. Зиммель назвал их формами «обобществления» (Vergesellschaftung, англ. sociation), или культурными формами, благодаря которым устойчивые типы взаимодействий индивидов становятся элементами общества. По-видимому, их можно назвать формами социализации. Учение об этих формах он назвал «чистой», или формальной, социологией.

Несмотря на методологическую формальность этого учения, оно посвящено содержательным сторонам общественных отно­шений. Яркой иллюстрацией этого служит работа Зиммеля «Кон­фликт», построенная вокруг главного тезиса: «конфликт — это форма социализации».

Н.Л.

[О РЕАЛЬНОСТИ ОБЩЕСТВА]*

Понятие общества имеет смысл, очевидно, лишь в том случае, если оно так или иначе противополагается простой сумме отдельных людей. Потому что, если бы оно совпадало с последней, по-видимому, оно могло бы быть объектом науки только в том смысле, в каком, например, «звездное небо» может быть названо объектом астроно­мии; но на самом деле это лишь имя собирательное, и астрономия устанавливает только движения отдельных звезд и законы, которые ими управляют. Если общество есть такое соединение отдельных людей, которое представляет собой только результат нашего способа рассмотрения, а настоящими реальностями являются эти отдельные люди, то они и их отношения образуют настоящий объект науки, и по­нятие общества улетучивается. И в самом деле это, по-видимому, так. Ведь осязательно существуют только отдельные люди и их состояния и движения: поэтому задача может заключаться только в том, чтобы понять их, тогда как возникшее лишь в результате идеального синте­за, нигде не уловимое существо общества не может быть предметом мышления, направленного на исследование действительности.

Основная идея этого сомнения в осмысленности социологии совершенно справедлива: в самом деле, мы должны возможно точнее различать реальные существа, которые мы имеем право рассматривать как объективные единства, и их соединения в комплексы, которые, как таковые, существуютлишьвнашем синтезирующем духе. И, ко-

* Цит. по: Зиммель Г. Социальная дифференциация. Социологические и психо­логические исследования. / Под редакцией и с предисловием Б.А. Кистяковского. М., 1909. С. 14—21. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

нечно, все реалистическое познание покоится на возвращении к первым; познание общих понятий, — ведь платонизм, который все еще носится с призраками, вводит контрабандой эти понятия, превра­щенные в реальности, в наше миросозерцание, — познание их, как чисто субъективных образований, и их разложение на сумму един­ственно реальных отдельных явлений составляет одну из главных целей современного духовного развития. Но если индивидуализм направляет таким образом свою критику против понятия обще­ства, то стоит только углубить размышление еще на одну ступень для того, чтобы увидеть, что он произносит этим осуждение самому себе. И отдельный человек не является абсолютным единством, которое требовало бы познания, считающегося лишь с последни­ми реальностями. Постигнуть, как таковую, ту множественность, которую индивидуальный человек представляет уже сам по себе и в себе, — вот, думается мне, одно из важнейших условий, пред­шествующих рациональному обоснованию науки об обществе, и мне хотелось бы поэтому рассмотреть его здесь поближе...

Для меня несомненно, что существует только одно основание, которое придает соединению по крайней мере относительную объ­ективность: это — взаимодействие частей. Мы называем каждый предмет единообразным постольку, поскольку между его частями существуют динамические взаимоотношения. Живое существо является особенно единым потому, что мы наблюдаем в нем самое энергичное воздействие каждой части на другую, тогда как связи частей в неорганическом природном образовании достаточно слабы для того, чтобы по отделении одной части свойства и функции дру­гих оставались по существу неповрежденными. В пределах личной душевной жизни, несмотря на ранее указанную разнородность ее содержания, функциональное отношение частей является в высшей степени тесным; каждое представление, даже самое отдаленное или давным давно прошедшее, может оказывать на другое такое интенсивное воздействие, что с этой точки зрения представление единства является в данном случае, конечно, в высшей степени обоснованным. Конечно, в отдельных случаях эта обоснованность может быть различна только в степени; мы должны принять, как регулятивный принцип мира, что все со всем находится в известном взаимодействии, что между каждой точкой мира и всеми остальными действуют силы и существуют разнообразные отношения, поэтому у нас не может быть логических препятствий для того, чтобы вы­хватывать по усмотрению различные единства, образовывать из них понятие одного существа и затем определять его природу и движение

3-3033

? 3

с точки зрения его истории и закономерности. При этом решающим является лишь вопрос о том, какое соединение целесообразно с научной точки зрения и где взаимодействие между существами до­статочно прочно для того, чтобы его изолированное рассмотрение, в противоположность взаимодействию каждого такого существа со всеми остальными, могло обещать в будущем объяснение, выдаю­щееся по результатам, причем вопрос сводится главным образом к тому, чтобы познание его могло быть типичным и могло установить если не закономерность, — ее можно познать только в действиях простых частей, — то известную правильность. Разложение обще­ственной души на сумму взаимодействий ее участников соответству­ет общему направлению современной духовной жизни: разложить постоянное, равное самому себе, субстанциальное на функции, силы, движения и постигнуть во всяком бытии исторический про­цесс его образования. Никто не будет отрицать, что взаимодействие частей происходит в том, что мы называем обществом. Общество так же, как человеческий индивидуум, не представляет из себя вполне замкнутого существа или абсолютного единства. По отношению к реальным взаимодействиям частей оно является только вторичным, только результатом, и притом как по существу, так и для исследова­теля. Если мы здесь оставим в стороне морфологические явления, в которых индивидуум является, конечно, всецело продуктом своей социальной группы, и обратим внимание на последнюю теорети­ко-познавательную основу, то мы должны будем сказать: здесь нет общественного единства, из однородного характера которого выте­кают свойства, отношения и изменения частей, но здесь существуют отношения и деятельности элементов, на основе которых только и может быть установлено единство. Эти элементы сами по себе не представляют настоящих единств; но их следует рассматривать как единства ради высших соединений, потому что каждый из них по отношению к другим действует единообразно; поэтому обще­ство слагается из взаимодействия не одних только человеческих личностей — в этом нет необходимости: целые группы во взаимо­действии с другими могут также образовать общество. Ведь и физи­ческий и химический атом совсем не является простой сущностью в метафизическом смысле, а с абсолютной точки зрения может быть разлагаем все дальше; но для исследования данных наук это без­различно, потому что фактически он действует как единство; подобно этому и социологическое исследование имеет дело, так сказать, лишь с эмпирическими атомами, с представлениями, ин-

дивидуумами, группами, которые действуют как единства, хотя сами по себе они могут быть делимы и дальше. В этом смысле, который является относительным с обеих точек зрения, можно сказать, что общество есть единство, состоящее из единств. Однако нет никакого внутреннего замкнутого народного единства, которое создавало бы из себя право, нравы, религии, язык; но социальные единства, соприкасающиеся внешним образом, образуют в своих пределах под влиянием целесообразности, нужды и силы вышеупомянутые содержания и формы, и это только создает или скорее обозначает их объединение. И, таким образом, в познании нельзя начинать с такого понятия об обществе, из определения которого вытекали бы отношения и взаимные действия составных частей, но следует и твердо установить эти последние, причем общество будет только названием для суммы этих взаимодействий, названием, которое будет применимо лишь постольку, поскольку они установлены. По­этому это понятие не установлено раз навсегда, но имеет различные степени, причем оно может быть применимо в большей или меньшей степени, смотря по количеству и глубине взаимодействий, которые существуют между данными личностями. Таким образом, понятие общества совершенно теряет тот мистический оттенок, который пытался усмотреть в нем индивидуалистический реализм.

Правда, согласно такому определению общества, и два воюющих государства также, по-видимому, должны быть названы обществом, гак как между ними существует несомненное взаимодействие. Не­смотря на этот конфликт с обычным словоупотреблением, я мог бы взять на себя методологическую ответственность и просто допустить здесь исключение, случай, на который это определение не распро­страняется. Вещи и события слишком сложны и имеют слишком расплывчатые границы для того, чтобы нужно было отказываться от объяснения, соответствующего известному факту, потому, что оно распространяется также на другие очень отличные явления. В та­ком случае пришлось бы искать специфическое различие, которое нужно присоединить к понятию взаимодействующих личностей пли групп для того, чтобы получить обычное понятие общества и противопоставить его понятию воюющих сторон. Можно было бы, например, сказать, что общество есть такое взаимодействие, в котором деятельность ради собственных целей содействует в то же время целям других. Но и это не вполне удовлетворительно, потому что обществом все еще назовут и такое соединение, которое возник­ло и держится лишь посредством насилия одной стороны и ради ее

исключительной пользы. Я вообще думаю: какое бы ни установить простое и единообразное определение общества, всегда найдется такая пограничная область, в которой оно не совпадет с областью, определенной нашим представлением об обществе.

Эмиль Дюркгейм

Эмиль Дюркгейм (1858—1917) — основатель школы социологизма и журнала L'Annee sociologique (с 1896), один из первых соединил социологическую теорию с методологией получения эмпирических данных, создал образец теоретически ориентированного социоло­гического исследования («Самоубийство», 1897). Два личных каче­ства характеризовали всю его деятельность: нравственное чувство правды, исключающее любую ложь, даже «во спасение»; чувство гражданского долга, ответственности социолога перед согражданами за объективное исследование процессов, совершающихся в данном обществе, и за ориентацию этих процессов в направлении, возможно более благоприятном для населения страны.

В последней четверти XIX в. Франция оказалась в тяжелом кри­зисе. Требовалось выявить его причины, уяснить сущность транс­формационного процесса, переживаемого обществом. Дюркгейм предложил концепцию перехода от механической солидарности к органической, основываясь на объективном анализе социальных фактов, который он осуществил в своей первой монографии «О раз­делении общественного труда» (1893).

Дальнейшие исследования потребовали выявить природу соци­ального факта. Ниже приводятся фрагменты из первой главы клас­сической работы Дюркгейма «Правила социологического метода» (1895). В них раскрывается его вклад в развитие социологической методологии, который кратко охарактеризован в главе 1 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. Дюркгейм рассматривает социальный факт как распространенный в обществе способ действий, оказывающий внешнее принуждение на индивида. Приводимые им примеры позволяют заключить, что речь идет преж­де всего о социальных институтах как установившихся в обществе правилах поведения, имеющих по отношению к индивиду характер внешней силы, принуждающей его к выполнению этих правил.

Вместе с тем, как выразитель классической позитивистской со­циологии, Дюркгейм максимально сближает природу социального факта с естественным, оставляет в стороне вопрос о том, что соци­альные факты создаются самими людьми — не только массами, но

и индивидами, не только в прошлом, но и в настоящем, в процессе деятельности индивидов. Сложная, диалектичная природа социаль­ного факта стала предметом методологической работы социологов наследующем, постклассическом этапе развития социологического

знания.

ЕЛ.

ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛЬНЫЙ ФАКТ? *

Прежде чем искать метод, пригодный для изучения социальных фактов, важно узнать, что представляют собой факты, носящие данное название.

<...> Во всяком обществе существует определенная группа яв­лений, отличающихся резко очерченными свойствами от явлений, изучаемых другими естественными науками.

Когда я действую как брат, супруг или гражданин, когда я вы­полняю заключенные мною обязательства, я исполняю обязанности, установленные вне меня и моих действий правом и обычаями. Даже когда они согласны с моими собственными чувствами и когдая при­знаю в душе их реальность, последняя остается все-таки объектив­ной, так как я не сам создал их, а усвоил их благодаря воспитанию.

Как часто при этом случается, что нам неизвестны детали налагаемых на нас обязанностей, и для того чтобы узнать их, мы вынуждены справляться с кодексом и советоваться с его уполномо­ченными истолкователями! Точно так же верующий при рождении своем находит уже готовыми верования и обряды своей религии; если они существовали до него, то, значит, они существуют вне его. Система знаков, которыми я пользуюсь для выражения моих мыслей, денежная система, употребляемая мною для уплаты долгов, орудия кредита, служащие мне в моих коммерческих сношениях, обычаи, соблюдаемые в моей профессии, и т.д. — все это функционирует независимо от того употребления, которое я из них делаю. Пусть возьмут одного за другим всех членов, составляющих общество, и все сказанное может быть повторено по поводу каждого из них. Следовательно, эти способы мышления, деятельности и чувствова­ния обладают тем примечательным свойством, что существуют вне индивидуальных сознаний.

* Цит. по: Дюркгейм Э. Правила социологического метода. / Пер. с нем. А.Б. Гофмана. М., 1991. Глава 1. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 1 первого раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

Эти типы поведения или мышления не только находятся вне индивида, но и наделены принудительной силой, вследствие которой они навязываются ему независимо от его желания. Конечно, когда я добровольно сообразуюсь с ними, это принуждение, будучи бес­полезным, мало или совсем не ощущается. Тем не менее оно является характерным свойством этих фактов, доказательством чего может служить то обстоятельство, что оно проявляется тотчас же, как только я пытаюсь сопротивляться. Если я пытаюсь нарушить нормы права, они реагируют против меня, препятствуя моему действию, если еще есть время; или уничтожая и восстанавливая его в его нормальной форме, если оно совершено и может быть исправлено; или же, на­конец, заставляя меня искупить его, если иначе его исправить нельзя. Относится ли сказанное к чисто нравственным правилам?

Общественная совесть удерживает от всякого действия, оскорбляющего их, посредством надзора за поведением граж­дан и особых наказаний, которыми она располагает. В других случаях принуждение менее сильно, но все-таки существует. Если я не подчиняюсь условиям света, если я, одеваясь, не принимаю в расчет обычаев моей страны и моего класса, то смех, мною вызываемый, и то отдаление, в котором меня дер­жат, производят, хотя и в более слабой степени, то же действие, что и наказание в собственном смысле этого слова. В других случаях имеет место принуждение, хотя и косвенное, но не менее действенное. Я не обязан говорить по-французски с моими соотечественниками или использовать установленную валюту, но я не могу поступить иначе. Если бы я попытался ускользнуть от этой необходимости, моя попытка оказалась бы неудачной.

Если я промышленник, то никто не запрещает мне рабо­тать, употребляя приемы и методы прошлого столетия, но если я сделаю это, я наверняка разорюсь. Даже если фактически я смогу освободиться от этих правил и успешно нарушить их, то я могу сделать это лишь после борьбы с ними. Если даже в конце концов они и будут побеждены, то все же они достаточно дают почувствовать свою принудительную силу оказываемым ими со­противлением. Неттакого новатора, даже удачливого, предпри­ятия которого не сталкивались бы с оппозицией этого рода.

Такова, стало быть, категория фактов, отличающихся весьма специфическими свойствами; ее составляют способы мышления, деятельности и чувствования, находящиеся вне индивида и являющиеся принудительной силой, вследствие

которой они ему навязываются. Поэтому их нельзя смеши­вать ни с органическими явлениями, так как они состоят из представлений и действий, ни с явлениями психическими, существующими лишь в индивидуальном сознании и через его посредство. Они составляют, следовательно, новый вид, и им-то и должно быть присвоено название социальных. Оно им вполне подходит, так как ясно, что, не имея своим субстратом индивида, они не могут иметь другого субстрата, кроме обще­ства, будь то политическое общество в целом или какие-либо отдельные группы, в нем заключающиеся: религиозные груп­пы, политические и литературные школы, профессиональные корпорации и т.д. С другой стороны, оно применимо только к ним, так как слово «социальный» и т.д. на первый взгляд не могут быть сведены к способам действия, чувствования и мышления...

Наше определение будет, следовательно, полно, если мы ска­жем: социальным фактом является всякий способ действий, устояв­шийся или нет, способный оказывать на индивида внешнее принуж­дение; или иначе: распространенный на всем протяжении данного общества, имеющий в то же время свое собственное существование, независимое от его индивидуальных проявлений.