О том, как Ланселоту было ниспослано видение

Галахад покинул Замок скорби и поехал дальше. Он попал в густой лес и в чаще этого леса повстречал своего отца, сэра Ланселота, и с ним сэра Персиваля. Они его не узнали – благодать Божья скрыла его лик. Сэр Ланселот выехал против Галахада, но Галахад отбил его удар и сбросил отца с коня. Затем он повернулся к сэру Персивалю и ударил его мечом с такой силой, что и Персиваль грянулся оземь.

Все это происходило на глазах у отшельницы, которая вышла из своей хижины и приветствовала Галахада.

– Господь с вами, лучший рыцарь на земле! Если б эти двое узнали вас, как узнала я, они бы не посмели вступить в бой.

Галахад поскорее уехал прочь, пока его не узнали. Но Ланселот и Персиваль слышали слова отшельницы и поняли, что сражались с Галахадом. Они поскакали следом, но Галахад уже скрылся из глаз.

На том эти двое расстались, опечаленные, и сэр Ланселот поехал еще дальше в чащу, где уже не было дорог. Он решил отдаться на волю судьбы и счастья. Так он ехал куда глаза глядят и увидел впереди крест. В слабом вечернем свете казалось, будто крест высечен из мрамора. Рядом стояла каменная часовня. Ланселот снял щит, привязал коня к дереву и подошел к часовне. Дверь была сломана, в щель рыцарь увидел алтарь, накрытый дорогой тканью, на котором стоял серебряный светильник с шестью большими свечами. Увидев огонь свечей, Ланселот захотел войти и помолиться, но сломанная дверь не открывалась. Огорченный, Ланселот отошел, отвязал коня и пустил его пастись. Затем он взял свой щит, положил его перед дверью часовни, лег на щит и уснул.

Во сне ему привиделось, как к нему подходят две белые лошади и везут за собой повозку, на которой лежит раненый рыцарь. У креста они остановились, и Ланселот услышал, как рыцарь вздыхает и причитает: «Господь мой и Спаситель, когда же эта боль оставит меня? Когда я увижу святой Грааль и исцелюсь? Я так долго страдаю за столь малый грех!»

И Ланселот увидел, как тот подсвечник с шестью свечами явился перед больным рыцарем. Затем появился серебряный поднос, а на нем – сам святой Грааль. Больной рыцарь приподнялся и простер руки в восхищении.

– Святый Господи, – прошептал он, – я знаю, внутри этого священного сосуда – Ты Сам. Призри на мои страдания, – он притронулся к чаше, а затем поцеловал ее и тут же исцелился.

– Господи, Ты избавил меня, – промолвил рыцарь. – Хвала Твоему имени.

Затем святой Грааль и подсвечник возвратились в часовню, но сэр Ланселот не понял, как это произошло. Сам он был так пригнетен грехами, что не мог даже приподняться.

Исцеленный рыцарь подошел к кресту и стал его целовать. Тут к нему подоспел в изумлении оруженосец.

– Я вновь здоров, благодарение Христу! – сказал ему рыцарь. – Но странно, что тот рыцарь, у часовни, все еще спит. Он неподвижен, словно камень.

– Должно быть, он закоснел в смертном грехе и не исповедался, – предположил оруженосец.

– Кто бы он ни был, мне жаль его. Думаю, он из братства Круглого стола.

– Сэр, я привез вам все доспехи, кроме шлема и меча. Нельзя ли взять их у этого человека?

– Конечно, – чудесно исцеленный рыцарь забрал у Ланселота еще и коня и, радостный, поскакал прочь от креста.

Ланселот вскоре очнулся, сел и попытался понять, приснилось ему все это или нет. И пока он сидел так, из часовни послышался голос:

– Сэр Ланселот, твердый, как скала, горький, как лист смоковницы, слушай меня! Оставь это святое место. Тебе нельзя находиться здесь.

Рыцарь не знал, как быть. Он слушал этот голос и плакал, каждое слово проникало в его сердце. Ланселоту казалось, будто он утратил честь, и он проклинал день своего рождения. Подойдя к мраморному кресту, он увидел, что его конь, шлем и меч пропали. Значит, то был не сон.

– Мои грехи и мои проступки навлекли на меня позор и бесчестье! – сокрушался рыцарь. – Когда я выезжал на мирские подвиги, я всегда выходил победителем, никто не мог взять надо мной верх. Но вот я пустился на поиски святого Грааля и вижу, как отягощают меня грехи. Я не мог ни заговорить, ни пошевелиться, когда передо мной явился святой Грааль. Я – жалкий, недостойный грешник.

Так он горевал до утра, а на рассвете птичье пение ободрило его.