Глава III. Золотой берег

«“Золотой Берег”, вытянутый вдоль Северной набережной от Ист-Чеснут-стрит до Линкольн-парка и простирающийся за запад до Норт-Стейт-Парквэй, — это место, где живут лидеры чикагских “четырехсот семей”.

Четыреста семей — это те, кто “добились успеха”. Они образуют группу, обладающую самосознанием. У них имеются свои особые нравы; “хороший тон” и разные мелочи жизни чрезвычайно для них важны. Нарушить социальный кодекс — грех несоизмеримо больший, чем нарушение Десяти Заповедей. Джентльмен может пить, играть в азартные игры, но ни при каких обстоятельствах не должен появляться на полуденном чаепитии в визитке и приходить на обед, не надев смокинга. Насколько сложен этот социальный кодекс, показывает объем “Синей книги этикета” Эмили Пост, где эти правила кодифицированы для страждущего “обывателя”, для тех, кто не рожден к хорошим манерам. Четыреста семей имеют свои собственные газеты, «Club-fellow» и «Town Topics»; ежедневные газеты посвящают целые колонки их приездам и отъездам; у них есть собственные клубы, такие, как «Онвэнтсиа» и «Казино», собственные летние колонии в Лейк-Форесте, Хаббард-Вудс и полудюжине других мест. Они живут в совершенно ином мире, нежели остальное население города, гражданами которого они являются. В этом мире они ведут калейдоскопически стремительную жизнь, которая вращается вокруг фешенебельных отелей на Набережной, престижных мест отдыха, “мелкой благотворительности ”, игры в гольф и верховой езды, не говоря уже о бридже и званых обедах с периодическими выездами на улицу Ла-Саль. И прерогативы этого мира они ревностно оберегают»[59].

Таково, на первый поверхностный взгляд, «высшее общество». Таков Золотой Берег. Ибо в Чикаго всё, что стоит особняком, всё эксклюзивное, всё, что несет на себе отметину l’haute socié té, сосредоточено вдоль «набережной» между отелем «Дрейк» и Линкольн-парком или вдоль тихих, аристократических улиц, непосредственно примыкающих к этому отрезку набережной. Здесь мы находим наибольшее сосредоточение богатства в Чикаго. Здесь живут многие из тех, кто достиг особых успехов в промышленности, науке и искусствах. Здесь расположены самые фешенебельные отели и клубы Чикаго. Здесь живут две из шести тысяч людей, чьи имена занесены в светский реестр Чикаго и его пригородов, и в числе этих двух тысяч – люди, признанные лидерами «высшего общества».

Но если мы всмотримся более пристально в жизнь, протекающую в этих роскошных гостиницах, в этих «эксклюзивных» клубах, в этих величественных и неприступных особняках, то картина становится менее ясной. Ибо что такое, в конце концов, «высшее общество»? Заслышав этот вопрос, лидеры общества и редакторы светских хроник качают головами, выглядят озадаченными и лишь беспомощно улыбаются.

Поколение тому назад на этот вопрос сразу бы ясно и четко ответили: «Социальное положение — это вопрос семьи, происхождения, аристократии». Старое «высшее общество» было кастой, едва ли не кланом. Старые «светские собрания» были почти наследственным институтом. Наследницы старейших семей были главами клана и вершителями социальных судеб. Приглашение на светские собрания было надежным признаком социального ранга. Если кого-то принимали в собраниях, то его принимали везде в «высшем обществе».

Однако рост города, с его денежными стандартами и его экономической организацией, с его необычайной мобильностью и самой силой многолюдности, не мог не изменить природу «высшего общества», равно как не мог не изменить и все другие стороны социальной жизни. Старое «общество», базировавшееся на наследовании социального положения, осталось в прошлом, и на смену ему пришло «высшее общество» клик и социальных кругов, богатства и показухи и, прежде всего, молодости.

«В Чикаго больше нет того высшего общества, какое было в прошлом. Вместо этого существует несколько небольших групп. Одна маленькая группа танцует до упада, другая пьет до потери сознания и охотится, третья — до умопомрачения играет в бридж. Каждая занимается чем-то до потери пульса и в величайшей спешке. Спешка и создает эти мелкие группы на месте прежнего, более широкого и достойного общества. Эти мелкие группы собираются на “приемах”. Но они не смешиваются: разбиваются на те же маленькие группы по десять-двадцать человек и танцуют в своем узком кругу, как будто в зале кроме них никого нет. Они не желают с риском для себя знакомиться с новыми людьми, беседовать с кем-то, кто не особенно им нравится, танцевать с кем-то, кто не очень хорошо танцует. Они пытаются даже избежать встречи с хозяевами дома.

У светского общества ныне нет лидеров, какие были в прошлом, — грациозных, очаровательных, поистине гостеприимных старых дам. Эти женщины были реальными лидерами. Чтобы быть признанным членом высшего общества, нужно было быть в их списках. Они могли приглашать тех, кого выбирали — какого-нибудь эксцентрика или денди, в зависимости от случая, — и тот факт, что человек был приглашен в этот дом, гарантировал любезное признание его всеми. Вот реальный критерий лидерства. Это лидерство, возможно, еще существует в Европе и в некоторых городах нашей страны, но только не в сегодняшнем Чикаго. Чикагское высшее общество находится в руках молодежи — клик очень богатых молодых людей. Лидерство часто рассредоточено по нескольким кликам, или в какой-то один сезон на вершине находится одна клика, а в другой сезон у власти оказывается уже другая. Мельтешение так велико, конкуренция настолько остра, что практически во всех великосветских кликах не осталось ни одного человека, который бы находился там в силу происхождения из хорошей семьи, личного очарования и культуры. Эти люди должны приноравливаться к стандартам текущего дня — элегантно одеваться, посещать светские мероприятия, быть остроумными и общительными, — иначе о них забудут; а забвение, надо сказать, приходит быстро.

Сегодняшнее высшее общество хаотично. Несомненно, это обусловлено ростом города. Крупные состояния и огромные богатства привели к хвастовству и нарочитой демонстративности. Город так велик, что высшее общество уже не может сохранить свою целостность. Ускорившийся ритм города возвел на светский трон молодых»[60].

Суть изменения в характере «высшего общества», пришедшего с ростом города, можно выразить одним предложением: «Человек больше не рождается с определенным социальным положением; он достигает социального положения, играя в “социальную игру”». И это верно как для «высшего общества» Чикаго, так и для «высшего общества» Лондона или Нью-Йорка[61]. В каждом крупном городе наследственные и традиционные социальные барьеры рушатся. «Высшее общество», в старом смысле, заменяется «социальной игрой», и в сегодняшнем Чикаго человек должен постоянно «играть в игру», чтобы сохранить за собой то вызывающее зависть отличие, которое известно как социальное положение.