Глава IV. Доминирование жизнеобеспечения

Чужак, не знакомый с обычаями Среднего города и заброшенный в него волей случая (как было с полевыми исследователями в январе 1924 года), был в городе человеком одиноким. Люди, которых он там видел, были изо дня в день упорно заняты каким-нибудь весьма рутинизированным, специализированным делом. Казалось, одни только младенцы, дряхлые старики да горстка-другая женщин имели свободное время для ответов на его бесчисленные вопросы.

Одним словом:

43 из каждых 100 человек в Среднем городе заняты главным образом жизнеобеспечением всей группы.

23 из 100 заняты обустройством домашней жизни города.

19 из 100 получают изо дня в день требующуюся от молодых подготовку.

15 из 100 (оставшиеся) — в основном дети до 6 лет и дряхлые старики.

Люди, занятые жизнеобеспечением группы и этим зарабатывающие на жизнь, не только доминируют численно; по ходу исследования становилось все более ясно, что такое средство обмена, как деньги, и круг занятий, связанных с их приобретением, оказывают решающее влияние на другие виды деятельности. Риверс начинает свое исследование тода* с описания ритуала дойки буйволицы, поскольку «идеи, заимствованные из ритуала дойки, пронизывают всю церемониальную жизнь тода»[153]. Аналогичная ситуация заставляет нас из шести групп занятий Среднего города, которые предстоит описать, обратиться прежде всего к тем, которые связаны с жизнеобеспечением. Насколько в жизни людей доминирует этот сектор, станет ясно по ходу исследования.

С первого взгляда трудно усмотреть что-нибудь похожее на порядок в обыденной жизни сообщества, представляющей безумную палитру различных способов зарабатывания на жизнь. Их почти четыре сотни: сюда входят такие разные виды занятий, как аудиторы, бальзамировщики, банковские кассиры, банковские операционисты, бухгалтеры, дробильщики, изготовители заклепок, инженеры по освещению, инженеры-механики, инженеры-электрики, кассиры, клепальщики, контролеры, крановщики, красильщики, линотиписты, металлурги, метеорологи, референты, сборщики, сметчики, специалисты по рационализации производства, стерженщики, счетоводы, упаковщики, установщики куполов, электрики, энтомологи и так далее до бесконечности. При более внимательном исследовании, однако, эту хаотичную массу можно разложить на два вида деятельностей. Люди, которые ими заняты, будут далее в отчете обозначаться как рабочий и деловой классы[154]. Члены первой группы, в целом, зарабатывая на жизнь, ориентируют свою деятельность прежде всего на вещи и используют для изготовления вещей и выполнения услуг материальные орудия; члены второй группы, продавая или продвигая на рынке вещи, услуги и идеи, ориентируют свою деятельность главным образом на людей. Эта вторая группа обеспечивает город множеством нематериальных институциональных деятельностей, таких, как «кредит», «юридический договор», «образование», «розничная торговля», «менеджмент» и «городское управление», посредством которых жители Среднего города в неявном торге друг с другом конвертируют узкоспециализированный продукт своей обыденной жизни в «уютный вечер у себя дома», «воскресный выезд за город», «пожарную охрану», «новую коляску для малыша» и все прочие вещи, составляющие жизнь в Среднем городе. Если распределение по родам занятий в Среднем городе, зафиксированное на 1920 г. в Федеральной переписи населения, перераспределить в соответствии с этой группировкой, то мы увидим, что рабочий класс численно превосходит деловой класс в 2, 5 раза: в него входит 71 человек из 100 — против 29[155].

Подобная классификация не может быть целиком удовлетворительной. Фотограф, занимаясь аэрофотосъемкой, неизбежно жертвует мелкими деталями, когда взлетает достаточно высоко, чтобы обозреть в целом всю территорию. Внутри этих двух основных групп бесконечно много градаций: от занятого грубой работой поденщика до мастера, литейщика и типографского работника (в одной группе), от продавца и кассира до владельца фабрики и профессионала (в другой). Есть, разумеется, также и «сумеречный пояс», в котором некоторые члены двух групп пересекаются и смешиваются друг с другом.

Если бы целью данного исследования была детальная структурная схема, необходимо было бы расшифровать в мельчайших подробностях множество пересекающихся друг с другом группировок, наблюдаемых в Среднем городе. Но поскольку мы ищем понимания главных функциональных характеристик этой изменяющейся культуры, важно, чтобы значимые контуры не потерялись в деталях, и, следовательно, внимание в этом отчете будет сосредоточено на тех имеющихся в городе группах, в которых наиболее ясно представлены основные характеристики. Хотя мы и будем пытаться прояснить некоторые изменчивые аспекты поведения в пределах этих двух групп, в конечном счете, именно это деление на рабочий класс и деловой класс образует в Среднем городе самое характерное внутреннее различие. Уже сам факт рождения по ту или другую сторону водораздела, образованного этими двумя группами, является в высшей степени важным культурным фактором, как правило, оказывающим влияние на то, чем человек занимается целый день на протяжении всей своей жизни, с кем он вступает в брак, в который час он утром встает, принадлежит ли он к секте трясунов или к пресвитерианской церкви, водит ли он «Форд» или «Бьюик», будет или не будет его дочь членом престижного школьного клуба, будет ли его жена ходить в кружок кройки и шитья или на мероприятия союза любителей искусств, принадлежит ли он сам к обществу «Оддфеллоуз» или к Масонскому братству, сидит ли он на вечеринках без галстука, и так далее до бесконечности по всему спектру обыденной жизни жителя Среднего города, будь то мужчины, женщины или ребенка.

Всякий раз, когда в отчете Средний город или какая-то городская группа фигурирует как единица, такой способ выражения должен рассматриваться как не более чем стенографический символ. Любые описания характеристик групп неизбежно будут лишь приблизительными, и то обстоятельство, что в основе социального поведения лежит поведение индивидов, никогда нельзя упускать из виду.

Табл. 1. Доли занятых в сферах деятельности делового и рабочего классов, в % (из примерно 13000 мужчин и 3500 женщин), 1920 г. [156]

Глава XXIX. Заключение

Некоторые люди, ознакомившись с результатами представленного выше полевого исследования, спрашивали: «Ну и какие вы делаете выводы? Лучше или хуже становится американская жизнь?» Рассмотрение Среднего города под углом зрения таких категорий, как «хорошо» или «плохо», «лучше» или «хуже», не имеет отношения к задачам нашего исследования; если здесь и приводились данные, допускающие сравнение с другими сообществами или с какими-нибудь гипотетическими стандартами, то только с целью прояснить значимые аспекты жизни Среднего города. Ход исследования вовсе не был нацелен на то, чтобы в итоге получить гладкие обобщения. Напротив, попытки выявить взаимосвязи в клубке переплетенных, часто противоречащих друг другу институциональных привычек, составляющих жизнь Среднего города, привели нас лишь к немногим общим выводам о незавершенном состоянии этого небольшого современного сообщества, а также о масштабе и сложности задач, стоящих перед социальной наукой.

Описание явлений, наблюдаемых в Среднем городе, показало вместе с тем некоторые регулярные проявления тех процессов социального изменения, в нем протекающих, которые в значительной мере виновны в порождении того, что его жители называют «социальными проблемами».

Как мы видели, жизнь в Среднем городе движется удивительно неравной поступью. Разница в скорости приспособления к выполнению одной и той же функции наблюдалась между старшим и младшим поколениями и даже между людьми, живущими по соседству друг с другом; женщины демонстрировали во многих аспектах больше консерватизма, чем мужчины, а те, проявляя в своем приспособлении, по-видимому, не больше порядка или связности, оказываются хуже приспосабливающимися во многих других отношениях. Во многих видах деятельности, как неоднократно отмечалось, рабочий класс пользуется сегодня привычками, свойственными в прошлом поколении деловому классу; если бы можно было четко дифференцировать градации, через которые эти две главные группы постепенно переходят друг в друга, то могло бы оказаться, что многие изменения медленно просачиваются через различные промежуточные группы. Иногда, впрочем, изменения передаются и в обратном направлении, от рабочего класса к деловому, как это было, например, с употреблением хлеба заводского производства и консервированных продуктов.

Дело не ограничивается этими различиями в выполнении одного и того же вида жизненной деятельности, существующими между индивидами и между возрастными, половыми и другими группами Среднего города, — различиями, выраженными во многих случаях достаточно сильно, чтобы оказывать заметное воздействие на отношение человека к миру. Кроме того, город в целом и группы внутри города живут в разных эпохах с точки зрения выполнения разных видов жизненной деятельности. Очевидно, что некоторые из этих привычных занятий в Среднем городе остаются почти такими же, как и в прошлом поколении, тогда как в выполнении других видов деятельности нынешние методы мало походят на прежние. Среди 6 основных групп деятельностей просматривается некоторая иерархия темпов изменения. Жизнеобеспечение демонстрирует, по-видимому, наиболее всепроникающее изменение, особенно в своих технологических и механических аспектах; досуг, тоже заметнее всего меняющийся в сфере материальных достижений, таких, как автомобиль и кино, обладает почти такой же изменчивостью; обучение молодых в учебных заведениях, общественная деятельность и обустройство домашней жизни занимали бы (в разном порядке в зависимости от конкретных изучаемых аспектов) третье, четвертое и пятое места; и, наконец, на последнем месте идет официальная религиозная деятельность, представляющая в целом наименьшую степень изменчивости.

Таким образом, в силу того, что в Среднем городе всегда допускается на практике широкая изменчивость, можно заметить, что, воспитывая своих детей дома, он пользуется в основном психологией прошлого века, а убеждая горожан покупать товары в своих магазинах — психологией нашего века; в своих судах он начинает считать индивидов не вполне отвечающими за свои поступки, но в то же время в своей институциональной машинерии продажи домов относится к неуплате (независимо от того, вызвана она безработицей, болезнью или иными факторами) как к умышленному нарушению соглашения, отменяющему всякое право на снисходительность; человек может зарабатывать на жизнь, работая на станке ХХ века, но в то же время охотиться за рабочим местом в условиях индивидуалистического принципа laissez-faire, уже сто лет как устаревшего; мать может принимать обязанность сообщества дать ее детям образование, но не его обязанность заботиться об их здоровье; она может жить в одной эпохе в способах уборки дома и стирки, но в другой — в сфере ухода за детьми и в супружеских отношениях.

Не только скорость изменения широко варьирует, но, вдобавок к тому, и направление изменения чрезвычайно неустойчиво. Социальное изменение и то, что Средний город называет «прогрессом», не синонимы. Есть серьезный повод подозревать, например, что замедление движения в сторону централизованной стирки белья вне дома, возникшее в связи с установкой во многих сотнях домов Среднего города дорогих электрических стиральных машин, включаемых всего раз в неделю, представляет не «прогресс», а откат в технике ухода за домом.

Перечисление этих вариаций в повседневной практике Среднего города можно бы было продолжать до бесконечности. Здесь у нас нет намерения ни радостно поддержать изменение в какой-то данной точке или какого-то данного рода, ни превознести быстрое изменение над более ленивой адаптацией. Однако независимо от того, предрасположен ли кто-то в силу своего темперамента к социальному изменению или сопротивляется ему, факт остается фактом: жизнь Среднего города почти в каждой своей точке представляет либо какое-нибудь изменение, либо какой-нибудь стресс, проистекающий из отсутствия изменения. Одной ногой гражданин стоит на относительно твердой почве установленных институциональных привычек, а другой вскакивает на эскалатор, беспорядочно движущийся в нескольких направлениях на пугающе разных скоростях. Жизнь в таких обстоятельствах состоит прежде всего в поддержании некоторого рода равновесия. Если, как снова и снова оказывалось, Средний город хочет прочнее закрепиться на относительно твердой почве, то это лишь проявление нежелания менять привычные обычаи, общего для всех людей, где бы они ни жили[159].

Поскольку возникновение «социальных проблем» представлялось в немалой степени связанным с неровным, несинхронизированным движением социальных институтов, лучшее понимание того, как развиваются и изменяются такие институциональные привычки, какие из них легче всего усваиваются и какие сопутствующие обстоятельства облегчают или сдерживают их усвоение, стало первостепенной заботой для тех, кто хотел применить к жизни Среднего города более эффективные методы планирования и контроля. В одном случае за другим вышеприведенный текст показывал, что к новым способам поведения в отношении материальных вещей Средний город приучается быстрее, чем к новым привычкам в отношении людей и нематериальных институтов. Самыми плодовитыми источниками изменения были новые орудия и изобретения. Они входили в промышленную жизнь Среднего города быстрее, чем новые средства бизнеса и управления. Ванные комнаты и электричество проникали в городские дома быстрее, чем инновации в личностном приспособлении между мужем и женой или между родителями и детьми. Автомобиль изменил свободное время радикальнее, чем литературные курсы для молодежи, а курсы профориентации проникали в школьные учебные планы быстрее, чем изменения в гуманитарных курсах. Развитие линотипа и радио изменяет технику победы на политических выборах больше, чем усовершенствования в ораторском искусстве или методах проведения голосования в Среднем городе. YMCA, выросшая на базе гимназии, демонстрирует больше изменений в религиозных институтах Среднего города, чем еженедельные проповеди его священников или установления Пастырской ассоциации. В общем и целом, новое орудие или материальное приспособление, особая эффективность которого может быть решительно и беспристрастно проверена, наверняка будет как-то пристраиваться к принятой в Среднем городе схеме вещей, в то время как противоположные нематериальные факторы, такие, как традиция и чувство, лишь медленно и постепенно будут впускать в себя это новшество.

Еще одна особенность социального изменения, наблюдаемого в Среднем городе, — это непрямая процедура, посредством которой нововведение сначала появляется во множестве случаев как дополнительный альтернативный способ делания чего-то, а потом со временем вытесняет конкурирующий с ним старый способ. Такие нововведения, как новейшие методы осуществления правосудия в отношении несовершеннолетних правонарушителей, соседствующие бок о бок с прежней судебной процедурой, продолжающей применяться в отношении взрослых; государственное и полугосударственное здравоохранение, возникшее в противовес традиционной индивидуалистической медицинской практике; развитие анонимного Объединенного благотворительного фонда параллельно продолжающимся отдельным персонализированным пожертвованиям — все это примеры того, о чем идет речь. По ходу дела можно задать вопрос, почему при наличии у человека склонности как можно меньше менять свои обычаи этот относительно безболезненный метод введения альтернативной процедуры так и не был принят в должной мере потенциальными реформаторами вместо широко распространенного метода лобовой атаки на установленные институты, прямым результатом которого становится ужесточение защитного сопротивления со стороны подавляемого института. Наблюдаемая склонность Среднего города цепляться за любимые традиции и в то же время смело экспериментировать в освоении всего нового там, где дело касается его детей, наводит на мысль о возможной стратегии использования ситуаций, вовлекающих ребенка в развитие новых альтернативных моделей поведения.

Новые привычки, которые не сталкивались с сильным эмоциональным сопротивлением, входили в жизнь Среднего города явно легче, чем те, которые оказывались в противоположной ситуации. Так, автомобиль в Среднем городе был принят для развоза бакалейных товаров быстрее, чем для использования на похоронах, а для поездки на работу — быстрее, чем для поездки в церковь. Это предполагает значимость процесса секуляризации институтов Среднего города, не раз отмеченного нами, для социального изменения в затронутых им областях.

В то самое время, когда секуляризация уменьшает в некоторых точках эмоциональное сопротивление, сама быстрота проникновения таких безличных институтов, как автоматическое оборудование, электроприборы и автомобили, преумножает в Среднем городе поводы к эмоциональному взрыву, умножая несоответствия между этими освобождающими от бремени новыми обычаями и другими привычками, в противовес которым они себя навязывали. Достаточно будет назвать новые зоны разногласий между родителями и детьми, созданные проникновением в их мир автомобиля и кино, или эмоциональные расхождения, предположенные выше в связи с появлением и внедрением автоматики в жизнь среднегородских рабочих и их семей. Объяснение отмеченной ранее склонности Среднего города связывать свои эмоциональные приверженности воедино, так сказать, «голосовать за весь список сразу», может, по-видимому, крыться в его растущем чувстве напряжения и растерянности посреди быстро меняющегося мира, который только так может быть собран воедино и обрести смысл.

Среди вопросов, возникающих из наблюдаемых явлений и требующих дальнейшего исследования, можно назвать следующие.

Какое значение для социального изменения имеет нынешняя тенденция Среднего города все больше подчинять свою жизнь денежным соображениям? Где тайная жизнь такого меркантильного сообщества увеличивает и уменьшает готовность соответствовать требованиям изменяющейся культурной среды?

Как перенос акцента на настоящее и будущее, коему способствуют такие новые изобретения, как автомобиль, и заметное распространение образования и института кредита, делает ситуацию благоприятной или неблагоприятной для конкретных видов изменения?

Какое значение для социального приспособления имеет возросшая роль молодежи с ее большей приспособляемостью?

При каких условиях изменение в одном секторе привычных реакций индивида на мир может влиять на его сопротивляемость или восприимчивость к конкретным изменениям в других секторах?

В каких точках изменение соотносительного статуса мужчин и женщин будет вероятнее всего обусловливать приспособление Среднего города к новым институциональным привычкам, наваливающимся на него со всех сторон?

Какие типы эмоциональной приспособленности и неприспособленности вероятнее всего возникают вследствие ограничений, насаждаемых стандартами, принятыми в разных группах Среднего города? Например, каким образом факт принадлежности к деловому или рабочему классу подчиняет индивидов разным ограничениям в выполнении одних и тех же видов жизненной деятельности?

Можно ли яснее определить, какие виды культурных черт обычно переходят от делового класса к рабочему, а какие проделывают путешествие в обратном направлении? И какие специфические факторы могут ускорять или сдерживать распространение той или иной черты в конкретном сообществе?

Начиная время от времени неохотно сознавать расхождения в своей институциональной системе, Средний город часто был склонен избегать «что-то делать» с этими «социальными проблемами» «скверных времен», «молодого поколения», «коррумпированной политики», «жилья», «уличного движения» и т. д., возлагая вину на «природу вещей» или на своеволие индивидов. Когда «проблема» становилась настолько невыносимой, что сообщество чувствовало себя вынужденным искать и применять какое-нибудь «лекарство», последнее обычно сводилось к логическому перенесению старых категорий на новую ситуацию, эмоциональной защите прежней ситуации путем возобновленного настаивания на традиционных вербальных и иных символах или более строгому насаждению и дальнейшему усложнению существующих институциональных средств: так, на трудности в деловом мире отвечают усложнением финансовых механизмов и попытками применить к корпоративной деятельности привычную индивидуалистическую этику; на рост преступности — развитием полицейской и судебной систем или двукратным увеличением наказания; на политическую коррупцию — возвращением к изучению Конституции во всех школах, общенациональными ораторскими состязаниями и вытаскиванием большего числа людей на выборы; на равнодушие к церкви — образованием большего числа церковных организаций. Все вышеизложенное указывает на возможную пользу более основательной процедуры, которая заключала бы в себе анализ и переоценку самих институтов как таковых.