КОРОЛЬ-ОЛЕНЬ 13 страница

А потом, когда с момента нашей с Уриенсом свадьбы миновал год, Акколон вернулся домой".

Глава 9

В холмы пришло лето; фруктовые деревья в саду покрылись белыми и розовыми цветами. Моргейна шла по саду, вспоминая весну на Авалоне и деревья, подобные белым и розовым облакам, и ее переполняла тоска. Близилось летнее солнцестояние; Моргейна вычислила это и с печалью поняла, что время, проведенное на Авалоне, в конце концов перестало сказываться на ней - она больше не чуяла смену времен года всем своим естеством.

" Стоит ли лгать себе? Дело не в том, что я все позабыла или что я не чую смены времен года, - я просто не позволяю себе это чувствовать". Моргейна бесстрастно взглянула на себя со стороны - темное роскошное платье, приличествующее королеве... Уриенс отдал ей все платья и драгоценности, принадлежавшие прежде его покойной жене, да и у нее самой было много украшений, оставшихся от Игрейны; Уриенсу нравилось видеть ее в дорогих убранствах, достойных королевы.

" Некоторые короли казнят государственных преступников или отправляют их на рудники; если королю Северного Уэльса нравится увешивать преступницу драгоценностями, выставлять напоказ и именовать королевой - он в своем праве, не так ли? "

И все же ее переполняло ощущение потока времени, ощущение наступившего лета. У подножия холма пахарь негромкими возгласами подгонял быка. Завтра летнее солнцестояние.

На следующее воскресенье священник выйдет в поле с факелами и вместе со служками пройдет процессией по всей округе, распевая псалмы и благословляя поля. Бароны и рыцари побогаче - все они были христианами убеждали простой люд, что это более подобает христианской стране, чем старые обычаи, когда крестьяне жгли костры в полях и взывали к Владычице. Моргейна пожалела - уже не в первый раз, - что принадлежит к королевскому роду Авалона. Лучше бы она была простой жрицей...

" Я по-прежнему находилась бы там, была бы одной из жриц, выполняла поручения Владычицы... а здесь я словно моряк, потерпевший кораблекрушение и выброшенный на неведомый берег..."

Моргейна резко повернулась и зашагала через цветущий сад; она шла, опустив глаза, чтобы не видеть больше яблоневого цвета.

" Весна приходит за весной, а за ней в свой черед настает лето с его плодами. И только я остаюсь одинокой и бесплодной, как христианские девственницы, запертые за монастырскими стенами". Моргейна изо всех сил боролась со слезами - в последнее время они постоянно готовы были вырваться на волю - и все-таки одолела. За спиной у нее заходящее солнце заливало поля красноватым светом, но Моргейна не смотрела назад; здесь же все было серым и пустым. " Таким же серым и пустым, как я".

Когда Моргейна ступила из порог, одна из ее дам обратилась к ней:

- Госпожа моя, король вернулся и ждет вас в своих покоях.

- Да, я так и думала, - сказала Моргейна, отвечая скорее себе, чем даме. Головная боль тугим обручем охватила ее голову, и на миг Моргейна задохнулась, не в силах заставить себя войти во тьму замка, что всю прошедшую холодную зиму смыкалась вокруг нее, словно западня. Затем она строго велела себе перестать дурить, стиснула зубы и прошла в покои Уриенса; полураздетый король растянулся на каменном полу, а камердинер растирал ему спину.

- Опять ты себя изводишь, - сказала Моргейна, едва удержавшись, чтоб не добавить: " Ты ведь уже не юноша, чтобы так носиться по окрестностям".

Уриенс ездил в соседний город, разбирать тяжбу о каких-то спорных землях. Моргейна знала, что теперь королю хочется, чтобы она посидела рядом с ним и послушала новости, привезенные из поездки. Она уселась в свое кресло и принялась вполуха слушать Уриенса.

- Можешь идти, Берек, - сказал он слуге. - Моя леди сама принесет мне одежду.

Когда камердинер вышел, Уриенс попросил:

- Моргейна, ты не разотрешь мне ноги? У тебя получается лучше, чем у него.

- Конечно, разотру. Только тебе нужно будет пересесть в кресло.

Уриенс протянул руки, и Моргейна помогла ему подняться. Она поставила королю под ноги скамеечку, опустилась на колени и принялась растирать его худые, мозолистые стариковские ступни, и растирала до тех пор, пока кровь не прилила к коже и они не стали снова выглядеть живыми. Затем она достала флакончик и растерла искривленные пальцы Уриенса ароматическим маслом.

- Вели своим людям пошить тебе новые сапоги, - сказала Моргейна. Старые, должно быть, треснули и натерли ногу - видишь, тут водянка?

- Но старые сапоги так хорошо сидят на ноге, а новые вечно жмут, пока их не разносишь, - возразил Уриенс.

- Делай, как тебе угодно, мой лорд, - сказала Моргейна.

- Нет-нет, ты, как всегда, права, - сказал король. - Завтра же велю дворецкому снять мерку.

Моргейна отложила флакон с ароматическим маслом и взяла старые, потерявшие форму мягкие сапоги. Она подумала: " Может, он понимает, что эти сапоги могут оказаться для него последними, и потому ему так не хочется с ними расставаться? " Моргейна не знала, что будет означать для нее смерть короля. Она не желала ему смерти - в конце концов, она не видела от него ничего, кроме добра. Моргейна надела Уриенсу на ноги удобные домашние туфли и встала, вытирая руки полотенцем.

- Ну что, тебе лучше, мой лорд?

- Спасибо, дорогая, все просто замечательно. Никто не ухаживает за мной так хорошо, как ты, - отозвался Уриенс. Моргейна вздохнула. Когда он обзаведется новыми сапогами, то наживет и новые неприятности; как он вполне справедливо предполагал, новые сапоги окажутся тесными и будут натирать ноги точно так же, как и нынешние. Возможно, Уриенсу стоило бы отказаться от поездок и сидеть дома, но на это он не пойдет.

- Тебе следовало отправить Аваллоха разбираться с этим делом, сказала она. - Ему надо учиться править своим народом.

Старший сын Уриенса был ровесником Моргейны. Он уже долго ждал возможности царствовать, а Уриенс, похоже, намеревался жить вечно.

- Конечно, конечно, - но если бы я не поехал, люди бы подумали, что король о них не заботится, - отозвался Уриенс. - Но, возможно, следующей зимой, когда дороги станут скверными, я так и сделаю...

- Хорошо бы, - сказала Моргейна. - Если у тебя снова появятся ознобыши, твои руки могут совсем отказать.

- Я ведь уже старик, - добродушно улыбнувшись, сказал Уриенс, - и с этим ничего не поделаешь. Как ты думаешь, будет у нас на ужин жареная свинина?

- Будет, - сообщила Моргейна. - И еще ранние вишни. Я позаботилась.

- Ты просто замечательная хозяйка, дорогая, - сказал Уриенс и взял жену под руку. Они вместе вышли из комнаты.

" Он считает, что это любезно - так говорить", - подумала Моргейна.

Все домашние Уриенса уже собрались на вечернюю трапезу: здесь был Аваллох, его жена Мелайна, их маленькие дети, Увейн, смуглый и долговязый, три его сводных брата и священник, их наставник. Ниже за длинным столом сидели рыцари и их дамы и старшие слуги. Когда Уриенс и Моргейна заняли свои места и Моргейна велела слугам нести ужин, младший ребенок Мелайны принялся капризничать.

- Бабушка! Я хочу к бабушке на колени! Хочу, чтоб бабушка меня кормила!

Мелайна - изящная темноволосая молодая женщина, находившаяся на позднем сроке беременности - нахмурилась и велела:

- Конн, успокойся сейчас же!

Но малыш уже заковылял к Моргейне. Моргейна рассмеялась и взяла его на руки. " Не очень-то я похожа на бабушку, - подумала она. - Мы с Мелайной почти ровесницы". Но внук Уриенса любил ее, и она прижала малыша к себе; курчавая головка уткнулась ей в грудь, а в руку вцепились чем-то перемазанные пальчики. Моргейна нарезала свинину мелкими кусочками и стала кормить Конна из своей тарелки, а потом вырезала для него кусочек хлеба в форме свиньи.

- Вот видишь, так ты можешь съесть еще больше свинины... - сказала она, вытирая жирные пальцы, и сама принялась за еду. Моргейна поныне почти не ела мяса; она макала хлеб в мясную подливу - и только. Она быстро, раньше всех, покончила с едой, откинулась на спинку кресла и принялась тихонько что-то напевать Конну, а тот, довольный, свернулся у нее на коленях. Через некоторое время Моргейна заметила, что все прислушиваются к ее пению, и умолкла.

- Пожалуйста, матушка, спой еще, - попросил Увейн, но Моргейна покачала головой.

- Нет, я устала. Что это там за шум во дворе?

Она поднялась из-за стола и велела слуге посветить ей. Слуга встал у нее за спиной, высоко подняв факел, и Моргейна увидела, что во двор въехал всадник. Слуга всунул факел в подставку на стене и бросился к всаднику, чтобы помочь ему спешиться.

- Мой лорд Акколон!

Акколон вошел в дом. Алый плащ вился у него за спиной, словно поток крови.

- Леди Моргейна, - произнес он и низко поклонился. - Или мне следует говорить - госпожа моя матушка?

- Пожалуйста, не надо, - нетерпеливо сказала Моргейна. - Входи, Акколон. Твой отец и братья будут рады видеть тебя.

- А ты, леди?

Моргейна прикусила губу. Она чувствовала, что вот-вот расплачется.

- Ты - сын короля, а я - дочь короля. Неужто я должна напоминать тебе, как заключаются подобные браки? Не я это затеяла, Акколон, и когда мы с тобой разговаривали, я понятия не имела...

Она умолкла. Акколон мгновение смотрел на нее снизу вверх, потом склонился над ее рукой.

- Бедная Моргейна, - произнес он так тихо, что даже слуга не мог этого расслышать. - Я верю тебе, леди. Так значит, мир... матушка?

- Только если ты не будешь звать меня матушкой, - отозвалась она с вымученной улыбкой. - Не такая уж я старая. Ладно еще, когда меня так зовет Увейн...

Но тут они вошли в зал, и Конн, завидев ее, закричал:

- Бабушка!

Моргейна невесело рассмеялась и снова взяла малыша на руки. Она чувствовала, что Акколон смотрит на нее; она уселась на свое место, посадив ребенка на колени, и молча стала слушать, как Уриенс приветствует сына.

Акколон сдержанно обнял брата, поклонился его жене, опустившись на колено, поцеловал руку отца, затем повернулся к Моргейне.

- Избавь меня от дальнейших любезностей, Акколон, - резко сказала она, - у меня грязные руки. Я кормлю ребенка, а с ним невозможно не перемазаться.

- Как скажешь, госпожа, - отозвался Акколон и сел за стол. Служанка подала ему тарелку. Но все то время, пока он ел, Моргейна чувствовала на себе его взгляд.

" Должно быть, Акколон до сих пор сердит на меня. Еще бы: утром он попросил моей руки, а вечером увидел, как меня обручили с его отцом; наверняка он считает, что я не устояла перед искушением - зачем выходить замуж за королевского сына, когда можно заполучить короля? "

- Ну, нет, - сказала она, слегка встряхнув Конна, - если хочешь сидеть у меня на коленях, веди себя смирно и не хватайся за мое платье жирными руками...

" Когда он видел меня в последний раз, я была одета в алое. Я была сестрой Верховного короля, и за мной тянулась слава колдуньи... А теперь я - бабушка с перемазанным малышом на коленях, я веду домашнее хозяйство и ворчу на старика-мужа за то, что он отправился в дорогу в старых сапогах и натер себе ноги". Моргейна до боли остро чувствовала каждый седой волосок у себя на голове, каждую морщинку на лице. " Во имя Богини, с чего это вдруг меня должно волновать, что обо мне думает Акколон? " Но ее действительно это волновало, и Моргейна это знала. Она привыкла, что молодые мужчины смотрят на нее и восхищаются ею, а теперь она внезапно почувствовала себя старой, некрасивой, никому не нужной. Моргейна никогда не считала себя красавицей, но до сих пор она всегда сидела среди молодежи, а теперь ее место было среди стареющих почтенных дам. Она снова прикрикнула на расшалившегося малыша, - Мелайна спросила Акколона, что творится при дворе Артура.

- Ни о каких великих свершениях не слыхать, - сообщил Акколон. Думаю, на наш век их уже не осталось. Двор сделался тихим и скучным, а сам Артур отбывает епитимью за какой-то неведомый грех - он не прикасается к вину даже по праздникам.

- Королева не собирается подарить ему наследника? - поинтересовалась Мелайна.

- Пока не слыхать, - сказал Акколон. - Хотя одна из ее дам перед турниром сказала мне, будто ей кажется, что королева забеременела.

Мелайна повернулась к Моргейне.

- Ты ведь хорошо знаешь королеву, - правда, госпожа моя свекровь?

- Знаю, - согласилась Моргейна. - Что же касается этого слуха - ну, Гвенвифар всегда считает себя беременной, стоит ее месячным запоздать хоть на день.

- Король - дурак, - заявил Уриенс. - Ему давно следовало бы отослать ее и взять другую женщину, которая родила бы ему сыновей. Я прекрасно помню, какой воцарился хаос, когда люди думали, что Утер умер, не оставив наследника. Нужно твердо знать, к кому перейдет трон.

- Я слыхал, - заметил Акколон, - что король назначил наследником одного из своих кузенов - сына Ланселета. Мне это не очень нравится: Ланселет - сын Бана Бенвикского, а зачем нам нужен чужестранный Верховный король?

- Ланселет - сын Владычицы Озера, - твердо произнесла Моргейна, потомок древнего королевского рода.

- Авалон! - с отвращением воскликнула Мелайна. - Здесь христианская страна. Какое нам дело до Авалона?

- Куда большее, чем ты думаешь, - сказал Акколон. - Я слыхал, что многие помнят Пендрагона и не слишком радуются тому, что двор Артура сделался Христианским. И еще люди помнят, что Артур, восходя на престол, дал клятву поддерживать Авалон.

- Да, - подтвердила Моргейна. - И он носит священный меч Авалона.

- Похоже, христиане не ставят это ему в вину, - сказал Акколон. - Мне вспомнились кое-какие новости: Эдрик, король саксов, принял христианство и вместе со всей своей дружиной крестился в Гластонбери. А потом он поклялся Артуру в верности, и все саксонские земли признали Артура Верховным королем.

- Артур - король над саксами? Ну и чудеса! - поразился Аваллох. - Я слыхал, будто он говорил, что будет разговаривать с саксами только на языке меча!

- И все-таки случилось так, что король саксов преклонил колени, а Артур принял его клятву, а потом протянул ему руку и помог подняться, сказал Акколон. - Возможно, он женит сына Ланселета на дочери сакса и покончит с войной. А мерлин теперь сидит среди советников Артура, и говорят, будто он - такой же добрый христианин, как и все они!

- Гвенвифар, должно быть, счастлива, - заметила Моргейна. - Она всегда твердила, что бог даровал Артуру победу при горе Бадон именно потому, что он шел в бой под знаменем с изображением Святой Девы. А еще я слыхала, как она сказала, что бог продлил его дни для того, чтобы он мог привести саксов под руку церкви.

Уриенс пожал плечами.

- Я, пожалуй, не позволю ни единому вооруженному саксу стоять у меня за спиной - даже если он напялит на себя епископскую митру!

- Да и я тоже, - согласился Аваллох. - Но если вожди саксов примутся молиться и думать о спасении души, они, по крайней мере, перестанут устраивать налеты на наши деревни и аббатства. А что касается епитимьи и поста - как ты думаешь, что такого может быть у Артура за душой? Я сражался в его армии, но я никогда не входил в число соратников и плохо его знаю. Но он всегда казался мне на редкость хорошим человеком, а столь длительную епитимью могли наложить только за небывало тяжкий грех. Леди Моргейна - ты ведь его сестра, ты, наверное, должна знать.

- Я его сестра, а не его духовник, - огрызнулась Моргейна, поняла, что ответ вышел чересчур резким, и умолкла.

- У любого человека, пятнадцать лет провоевавшего с саксами, найдется за душой множество такого, в чем он не рад будет признаться, - сказал Уриенс. - Но мало кто столько думает о душе, чтобы вспоминать об этом всем, когда война закончилась. Всем нам ведомо убийство, разорение, кровь и резня невинных. Но даст Бог, на нашем веку войн больше не будет, и теперь, раз мы заключили мир с людьми, у нас будет больше времени, чтобы достичь мира с Господом.

" Так, значит, Артур до сих пор отбывает епитимью, и старый архиепископ Патриций до сих пор держит его душу в заложниках! Хотелось бы мне знать рада ли этому Гвенвифар? "

- Расскажи нам побольше о дворе! - попросила Мелайна. - Как там королева? Во что она была одета? Акколон рассмеялся.

- Я мало что смыслю в дамских нарядах. Какое-то белое платье, шитое жемчугом - ирландский рыцарь Мархальт привез его в подарок от короля Ирландии. Элейна, как я слыхал, родила Ланселету дочь - или это было в прошлом году? Сын у нее уже был - это его назвали наследником Артура. А при дворе короля Пелинора случился скандал - его сын Ламорак съездил с поручением в Лотиан и теперь твердит, что хочет жениться на вдове Лота, старой королеве Моргаузе...

- Парень, должно быть, рехнулся! - хохотнул Аваллох. - Моргаузе же лет пятьдесят, если не больше!

- Сорок пять, - поправила его Моргейна. - Она на десять лет старше меня.

И зачем только она сама поворачивает нож в ране? " Я что, хочу, чтобы Акколон понял, какая я старая - вполне подходящая бабушка для отпрысков Уриенса?.."

- Он и вправду рехнулся, - согласился Акколон. - Распевает баллады, носит подвязку своей дамы и вообще страдает всякой чушью...

- Думаю, эта подвязка сгодится лошади вместо недоуздка, - заметил Уриенс.

Акколон покачал головой.

- Отнюдь. Я видел вдову Лота - она до сих пор красива. Конечно, она не девочка - но кажется, это лишь придает ей красоты. Меня другое удивляет: что такая женщина могла найти в зеленом юнце? Ламораку едва сравнялось двадцать.

- А что юнец мог найти в даме почтенных лет? - не унимался Аваллох.

- Возможно, - рассмеялся Уриенс, - дама весьма сведуща в постельных забавах. Конечно, в том можно усомниться - ведь она была замужем за стариком Лотом. Но наверняка у нее были и другие учителя...

Мелайна покраснела.

- Пожалуйста, перестаньте! Разве такие разговоры уместны среди христиан?

- Были бы они неуместны, невестушка, с чего бы твоя талия так раздалась? - поинтересовался Уриенс.

- Я - замужняя женщина, - отозвалась пунцовая от смущения Мелайна.

- Если быть христианином - означает стыдиться говорить о том, чего никто не стыдится делать, то упаси меня Владычица когда-либо назваться христианкой! - отрезала Моргейна.

- Однако, - подал голос Аваллох, - это все-таки нехорошо: сидеть за трапезой и рассказывать непристойные истории о родственнице леди Моргейны.

- У королевы Моргаузы нет мужа, которого эта история могла бы оскорбить, - сказал Акколон. - Она - взрослая женщина и сама себе госпожа. Несомненно, ее сыновья только рады тому, что она завела себе любовника, но не торопится выходить за него замуж. Разве она, кроме всего прочего, не является герцогиней Корнуольской?

- Нет, - отозвалась Моргейна. - После того, как Пендрагон казнил Горлойса за измену, герцогиней Корнуолльской стала Игрейна. У Горлойса не было сыновей, а поскольку Утер отдал Тинтагель Игрейне в качестве свадебного дара, полагаю, теперь он принадлежит мне.

И внезапно Моргейне до боли захотелось увидеть тот полузабытый край, черный силуэт замка и скал на фоне неба, крутые склоны потаенных долин, захотелось услышать шум морского прибоя у подножия замка... " Тинтагель! Мой дом! Я не могу вернуться на Авалон - но я не бездомна... Корнуолл принадлежит мне".

- Полагаю, моя дорогая, - сказал Уриенс, - по римским законам я, как твой муж, являюсь герцогом Корнуольским.

Моргейну захлестнула вспышка ярости.

" Только через мой труп! - подумала она. - Уриенсу ведь нет никакого дела до Корнуолла - он только хочет, чтобы Тинтагель, как и я сама, сделался его собственностью! А может, я отправлюсь туда, поселюсь там одна, как Моргауза в Лотиане, и буду сама себе хозяйка - и никто не будет мною командовать..." В памяти ее всплыла картинка: покои королевы в Тинтагеле, и она сама, совсем еще малышка, сидит на полу и играется старым веретеном... " Если Уриенс посмеет заявить свои права хоть на акр корнуольской земли, я подарю ему шесть футов - и он ею подавится! "

- А теперь расскажите мне здешние новости, - сказал Акколон. - Весна выдалась поздняя - я видел пахарей в полях.

- Но вспашка почти закончена, - сказала Мелайна, - и в воскресенье люди будут благословлять поля...

- И выбирать Весеннюю Деву, - подал голос Увейн. - Я был в деревне и видел, как они отбирают самых красивых девушек... Тебя ведь здесь не было в прошлом году, матушка, - обратился он к Моргейне. - Они выбирают самую красивую девушку и называют ее Весенней Девой, и она идет с процессией по полям, когда священник их благословляет... а танцоры пляшут вокруг полей... и несут соломенную фигурку из соломы прошлого урожая. Отцу Эйану это не нравится, хоть я и не понимаю, почему - это ведь так красиво...

Священник кашлянул и сказал, словно бы сам себе:

- Благословения церкви вполне довольно. Если слово Божье позволяет полям цвести и зеленеть - чего же еще нам нужно? Соломенное чучело, которое они носят, - это память о тех скверных временах, когда людей и животных сжигали заживо, чтоб их жизнь дала полям плодородие, а Весенняя Дева воспоминание о... - нет, я лучше не буду при детях рассказывать о столь нечестивом языческом обычае!

- Были времена, - сказал Акколон, обращаясь к Моргейне, - когда Весенней Девой - равно как и Хозяйкой урожая - была королева этой земли, и это она совершала обряд на полях, чтобы принести им жизнь и плодородие.

Моргейна увидела на его руках бледные синие силуэты змей Авалона.

Мелайна перекрестилась и чопорно произнесла:

- Слава Богу, что мы живем среди цивилизованных людей!

- Я сомневаюсь, чтобы тебе предложили исполнять этот обряд, госпожа моя невестка, - заметил Акколон.

- Нет, - заявил Увейн, бестактный, как всякий мальчишка, - она не настолько красивая. А вот наша матушка - красивая. Правда, Акколон?

- Я рад, что ты считаешь мою королеву красивой, - поспешно вмешался Уриенс, - но что прошло, то прошло. Мы не будем сжигать в полях кошек и овец и не будем убивать королевского козла отпущения, чтобы разбрызгать его кровь по полю. И мы больше не нуждаемся в том, чтобы королева благословляла поля подобным образом.

" Нет, - подумала Моргейна. - Теперь все сделалось бесплодным. Теперь вокруг одни лишь священники с крестами, запрещающие жечь костры плодородия. Это просто чудо, что Владычица до сих пор не разгневалась на то, что ее лишили должного почета, и не наслала на поля болезни..."

Вскоре домашние отправились отдыхать. Моргейна последней встала из-за стола и отправилась проверить, все ли двери заперты. А затем, прихватив маленькую лампу, она пошла посмотреть, постелили ли Акколону - комнату, что прежде принадлежала ему, теперь занимал Увейн со своими сводными братьями.

- Тебе ничего не нужно?

- Ничего, - отозвался Акколон. - Разве что даму, которая украсила бы собою мои покои. Мой отец - счастливый человек, леди. И ты заслужила того, чтобы стать женой короля, а не младшего сына короля.

- Неужели ты никогда не перестанешь упрекать меня?! - взорвалась Моргейна. - Я же тебе сказала: у меня не было выбора!

- Но ты дала слово мне!

Кровь отхлынула от лица Моргейны. Она сжала губы.

- Сделанного не воротишь, Акколон.

Она взяла лампу и повернулась, собираясь уходить. Акколон произнес ей вдогонку - почти угрожающе:

- Я не считаю, что между нами все кончено, леди!

Моргейна не ответила. Она поспешно прошла по коридору в покои, которые делила с Уриенсом. Там ее ждала одна из дам, чтоб помочь ей снять платье, но Моргейна отослала ее. Уриенс уселся на край кровати и простонал:

- Даже эти туфли слишком жесткие для меня! Ох, до чего же приятно отправится на отдых!

- Значит, тебе нужно хорошенько отдохнуть, мой лорд.

- Нет, - отозвался он, - завтра нужно благословлять поля... Возможно, нам следует радоваться, что мы живем в цивилизованной стране и королю с королевой больше не нужно при всех возлежать друг с другом, дабы призвать на поля благословение. Но может быть, дорогая моя леди, в канун праздника мы устроим свое собственное благословение - здесь, в наших покоях? Что ты на это скажешь?

Моргейна вздохнула. Все это время она с величайшей щепетильностью заботилась о гордости своего стареющего мужа; он пользовался ее телом нечасто и довольно неуклюже, но Моргейна никогда не давала ему понять, что его мужские способности далеки от совершенства. Но Акколон пробудил в ней и без того отдававшую болью память о годах, проведенных на Авалоне - факелы, движущиеся к вершине холма, костры Белтайна и девы, ожидающие на вспаханных полях... И вот сегодня она услышала, как какой-то жалкий священник насмехается над тем, что было для нее величайшей святыней. А теперь даже Уриенс обратил все это в насмешку.

- Я бы сказала, что лучше уж никакого благословения, чем то, которое можем дать мы с тобой. Я стара и бесплодна, да и ты уже не тот король, который может дать полям жизненную силу!

Уриенс удивленно уставился на жену. За весь год, который они прожили вместе, Моргейна не сказала ему ни единого резкого слова. И теперь он был так потрясен, что даже не подумал одернуть ее.

- Конечно, ты права, - тихо сказал он. - Ну, что ж, значит, оставим это молодым. Ложись спать, Моргейна.

Но когда она улеглась рядом с ним, он лежал неподвижно, и лишь через некоторое время робко обнял ее за плечи. Моргейна уже успела пожалеть о своих жестоких словах... Ей было холодно и одиноко. Она лежала, прикусив губу, чтобы не расплакаться. Но когда Уриенс попытался заговорить с ней, она притворилась, будто спит.

День летнего солнцестояния выдался ясным. Моргейна, проснувшись на рассвете, сразу же поняла, что хоть она и не раз говорила себе, будто перестала чуять подобные вещи, но нынешнее лето что-то пробудило в ней. Одевшись, она бесстрастно взглянула на спящего мужа.

Она вела себя, как дура. И зачем только она безропотно приняла слова Артура? Побоялась поссорить его с другим королем? Если он не в силах удержать свой трон без помощи женщины, возможно, он вообще его недостоин. Он отступник, он предал Авалон. Он отдал ее в руки другого отступника. А она покорно согласилась со всем, что они решили за нее.

" Игрейна позволила, чтобы вся ее жизнь стала разменной монетой в политике". И в душе Моргейны шевельнулось нечто, умершее или уснувшее с того самого дня, когда она бежала с Авалона, унося в своем чреве Гвидиона, - внезапно оно пробудилось и зашевелилось, медленно и вяло, словно спящий дракон, движение столь же тайное и незримое, как первое движение плода в чреве; эта неведомая сила произнесла, негромко и отчетливо: " Если я не позволила Вивиане, которую любила всей душой, использовать меня подобным образом, почему я должна покорно склонить голову и позволить, чтоб меня использовали в интересах Артура? Я - королева Северного Уэльса и герцогиня Корнуома, где имя Горлойса до сих пор что-то да значит, и я принадлежу к королевскому роду Авалона".

Уриенс застонал и неловко повернулся.

- О Господи, у меня все тело ноет, а каждый палец на ногах будто набит больными зубами! И зачем только я вчера скакал так быстро? Моргейна, ты не разотрешь мне спину?

Первым побуждением Моргейны было бросить в ответ:

" У тебя есть дюжина дворецких, а я тебе жена, а не рабыня! " Но она сдержалась и вместо этого с улыбкой произнесла: